скачать книгу бесплатно
Резюме сортировщика песчинок
Любовь Александровна Афоничева
А что, если будущее окажется светлым? Люди этичны и бережны по отношению друг к другу, большинство экологических проблем решены, о преступлениях можно узнать скорее из архаичных романов, чем из новостей.
Трудно придумать более унылое местечко для жизни.
По крайней мере, по мнению Вольги Эф_Имера, двадцатилетнего бунтаря и пижона, который получает образование в учебном заведении для одаренной молодежи и готовится стать мехимерником – создавать квазиживых существ, помогающих людям в разных сферах деятельности. Вольга считает всех вокруг слизняками и предпочитает развеивать скуку с помощью злых шуток и изящного хамства. Однако, встретившись с настоящей жестокостью, у которой оказывается его собственное лицо, он вынужден ввязаться в поиски загадочного Стрелка и заключить союз с теми, кого считал бесхребетными мечтателями. Ему предстоит многое переосмыслить, выясняя: так ли благополучны времена, в которые ему выпало жить, и так ли солнечны и предсказуемы те, кто его окружает.
Любовь Афоничева
Резюме сортировщика песчинок
В этой части истории я много болтаю, Песочница живет своей обычной жизнью, а Стрелок выходит на очередную охоту.
Большинство из тех, кто меня знает – предпочли бы не знать. Никто не устроится в соседнем гелевом кресле, если есть свободные места подальше, а на чашку пряного меффа скорее пригласят сырой ноябрьский сквозняк. И пусть не у всех, но, по крайней мере, у некоторых в том темном уголке сознания, куда ссылают самые неприглядные мысли, на крепком поводке и в шипастом ошейнике сидит надежда, что однажды я запнусь – и упаду виском на острую ледышку.
А самое интересное – мне все это, пожалуй, даже нравится.
Поскольку делает чуть менее пресной жизнь в нашем уютном аквариуме для слизняков… То есть, простите, я хотел сказать «в наши благополучные времена». Которые, разумеется, не всегда были таковыми.
Несколько поколений назад времена и вовсе собирались закончиться. По крайней мере, такова официальная версия. И хотя я, вообще-то, официальным версиям не слишком доверяю, в этой есть доля правды. Однако предки собрались, встряхнулись и наскребли достаточно здравых идей, чтобы отложить Большой Бдымс на неопределенный срок. К радости благодарных потомков.
И вот он я – теоретически благодарный потомок. Да и практически тоже. Но все же склонный к размышлениям в духе: «Вот ведь лысый мантикор! Никому на нежное эго не наступи, каждому руку подай, плечо подставь, ножки помой. Вот же скука…».
Развеивать скуку я наловчился, копаясь в родительской коллекции архаики. Не запрещенки, к сожалению. Но если искать прилежно и азартно, то и среди дозволенного можно отыскать занятные вещицы. Тут главное – правильно настроить фокус восприятия. И тогда даже незамысловатая комедия о коротышке, который ловко водит за нос туповатых громил, может стать пособием по доведению ближнего своего до нервного тика. А уж в классике попадаются такие сочные эпизоды с участием колюще-режущих предметов, что мне даже сложно представить: а что тогда творится в запрещенке, если вот это все в нее не попало?
Я нашел, прочитал и посмотрел достаточно, чтобы к совершеннолетию превратиться в мастера по стиранию доброжелательных улыбок с лиц сограждан. А также обладателя весьма живописно запятнанной репутации.
С такой репутацией пасти бы мне китов… Хотя нет, этих бы не доверили. Значит, пасти бы мне оленей где-нибудь в тихом уголке Белой Спирали. Но меня неожиданно выручил тест на способности к мехимерике, который проходят все достигшие восемнадцатилетия. По результатам теста получалось, что выпихивать меня на окраину жизни – не рационально. А рационально предложить мне переехать в маленький, но гордый городок Мантикорьевск и стать студентом одной из Песочниц. То есть, «отделения Поливекторной Экспериментальной Системы Образования, Самоопределения и Самореализации». Но ломать язык о столь уродливую конструкцию или высвистывать официальную аббревиатуру «ПЭСОСС» желающих нашлось мало. Так что эти учебные заведения почти сразу стали чуть насмешливо, но метко именовать «Песочницами».
Здесь, конечно, тоже тоска. Зато отборнейших сортов. Поскольку и сами обитатели отборнейшие: самые талантливые, самые благонамеренные, самые полезные для общества.
Ну и еще я.
В нашей Песочнице имени Феофана Аэда, «ищут себя» в основном этики, орфы-выдумщики, эко-футуристы и прочие болтологи. Но и мои будущие коллеги здесь тоже есть. Немногочисленные, а потому особенно ценные будущие коллеги. Сейчас нас всего семеро: двое поступили вместе со мной, еще трое присоединились в прошлом году, и лишь один студент-мехимерник – в этом.
Довольно занятно, что именно у меня обнаружился тот редкий образ мышления, который позволяет написать мехимеру. А еще занятнее, что проучившись уже два с лишним года, я по-прежнему не очень понимаю, как это происходит.
Допустим, внешние аспекты более или менее ясны: есть формулы и алгоритмы, позволяющие вложить в квазиживое существо определенный набор качеств. Есть врожденное чутье, помогающее из огромного объема данных отобрать только необходимые и отбросить все, что тоже кажется необходимым, но на самом деле повредит цельности мехимеры. Есть программа, которая вкладывает написанный тобой образ в маленькое промхитиновое семечко и запускает его рост, но… Почему это срабатывает? Или наоборот, не срабатывает – в большинстве случаев и у большинства людей?
И как он вообще догадался, этот маленький носатый гений Нико Лю, что с промхитином можно такое вытворять? Что это не просто практичный материал, но и нечто гораздо более… захватывающее?
Когда речь заходит о мехимерике, мне всегда представляется горстка людей, которые бродят с крохотными светодиодами в огромном темном зале, периодически натыкаясь на объекты неясного назначения. А то, что один из этих людей – я, вызывает одновременно нервный смешок и некоторую гордость.
Впрочем, за любую гордость приходится чем-то расплачиваться. За эту, например, в числе иного прочего – ранними подъемами. И как бы ни хотелось мне продлить тот тягучий, лакомый час, когда вставать еще рано, а спать больше не хочется, но он уже истекает последними минутами. Кубик под подушкой включает пробуждающие вибрации, а значит, пора вылезать из кровати, расчесывать и собирать в хвост свою тяжелую медно-рыжую копну, облачаться во что-нибудь темное и ассиметричное от Домны Кар_Вай и нести в мир скепсис, мизантропию и интригу.
И если вам, мои воображаемые слушатели, еще не наскучил рассказчик, то можете отправляться пощупать прелести этого дня вместе со мной. А день, который начинается с практикума по хомопластике, совсем уж без прелестей быть не может. Даже несмотря на то, что погода для начала октября на редкость отвратная, ко всем окнам прилепилось любопытствующее серое ничто, а в моем правом буу?те барахлит терморегулятор.
Первое лицо, которое я вижу, выйдя в коридор, – это лицо Тимофея Инхо?, слизняка высшей категории и обладателя внушительного перечня совершенств. Парочку из которых было довольно интересно обернуть против него.
Занятнее всего получилось в первый раз, когда наш поток только заселился в Песочницу. Помнится, я договорился с Инхо, что он покажет мне пару приемов боя на шестах. Эта экзотическая архаика тогда почему-то поднялась в верхние слои Но?о, и падкие на все популярное студенты вдруг стали таскать с собой легкие промхитиновые палки. Хотя большинство из этих шестоносцев предпочитали не пыхтеть в спортзале, а забрызгивать слюной коридоры, до хрипоты обсуждая всевозможные позы, тычки, атаки и блоки.
Впрочем, это не об Инхо – он-то как раз предпочитал практику.
Но и я подготовился старательно. И в день нашего урока неплохо повеселился, раз за разом «ошибаясь» – и награждая Инхо будто бы случайными тычками, за каждым из которых следовало мое трогательное, убедительно сыгранное извинение.
Не помню уже, на какой раз он догадался. То ли на восьмой, то ли на девятый. Но тогда я все-таки перестарался… Когда увидел, как вместе с каплями пота с его лица стекает вечная солнечная улыбочка, и решил, что теперь его шест может прилететь в какую-нибудь ценную часть моего тела. Адреналин вышиб предохранители, все такое… Пара чересчур агрессивных ударов, которых Инхо не ожидал. Да и я от себя не ожидал. Обычно я предпочитаю эмоциональное воздействие, которое доказать гораздо сложнее, чем перелом трех ребер.
Честно говоря, я был уверен, что Тимофей Инхо распишет эскулапам все в подробностях: откуда переломы и синяки, кто затеял этот урок, кто тыкал в него палкой почем зря, а сам остался целехонек, да еще и улыбался в конце. А эски, разумеется, обо всем доложат этикам. И меня в первый же месяц обучения выдворят из Песочницы. Вежливо и тактично. Хвост лысого мантикора положив на мой талант к мехимерике.
До сих пор гадаю: почему Инхо этого не сделал? И не жалеет ли об этом? Поскольку больше я не давал таких удобных поводов выпнуть меня из Песочницы. Хотя, конечно, от своих маленьких развлечений не отказался. Просто стараюсь проворачивать все так, чтобы мое авторство оставалось неочевидным.
Инхо, кстати, вернулся из эс-комплекса целый, бодрый и весь в друзьях. До нашего «урока» у него, насколько я знаю, был только один постоянный спутник – Михась Белый, человек-монумент, на которого бо?льшей части Песочницы приходится смотреть снизу вверх, и говорящий в основном белым стихом, из-за чего слушать его любопытно, но понимать иногда трудновато. Когда Инхо снова появился на лекциях, оказалось, что к нему каким-то образом успели прибиться еще трое: танцорка, балагур и кудрявая орфочка. С тех пор они так и держатся вместе. И вечно куда-нибудь то нос суют, то руку помощи.
Во времена менее травоядные эти ребята с удовольствием загнали бы меня в тихий темный коридорчик и попробовали… эм… вколотить в меня немного своей правды.
Впрочем, тогда они, пожалуй, оказались бы в меньшинстве. И еще неизвестно, кто бы кого загонял…
Ну а в нынешние времена верные детки этики могут разве что держаться от меня подальше и коситься подозрительно. И еще ждать, когда я оступлюсь. А мне и не жалко, пускай ждут, рыцуцики. Это словечко я за ними с первого же года закрепил. Нелепо, весело и точно – как раз то, что надо.
За этими воспоминаниями и размышлениями я как раз успеваю дойти до Малого зала. Не считая мастерской мехимерников, это мое любимое место в Песочнице. Есть в нем что-то основательное: стены из классического серого промхитина, кессонный потолок, строгий ритм настоящих деревянных скамей. И никакого декоративного самоублажения от архитекторов, которые в детстве не наигрались в феечек. Никаких гелевых кресел. Ничего лишнего и аморфного… Кроме разве что студентов, постепенно заполняющих зал.
Вот, например, ближайшая дружбанка Тимофея Инхо – или амурка его, я не вникал – Агния Венц. «Венц» – вот надо же выбрать себе такое второе имя? Будто кто-то дал щелбан листу железа.
Я, кстати, Эф_Име?р. Вольга Эф_Имер. По поводу первого имени к родителям никаких претензий – архаично, лаконично, безо всяких там ватных «ша», писклявых «ми» или простецких «ва». Хороший выбор. Ну а «Эф_Имером», придуманным в двенадцать и официально закрепленным за мной в четырнадцать, я до сих пор горжусь: и о краткости бытия забыть не дает, и некий ореол угрозы имеет, да еще и с будущей профессией, как оказалось, сочетается. «Мехимерник Эф_Имер» – чистая поэзия.
Однако я еще не закончил с Венц. А ведь у ближайшей дружбанки Инхо есть кое-что поинтереснее, чем неудачное второе имя, – две роскошные тяжелые темно-русые косы. Только они во всей Песочнице так же хороши, как мой собственный рыжий хвост. Пожалуй, я с удовольствием понаблюдал бы, как смешиваются русые и медные пряди… Жаль только, что для этого требуется согласие Венц.
Мой взгляд продолжает скользить по залу, не находя, за что бы еще зацепиться. Но тут персональные кубики в карманах и руках студентов звякают, оповещая о начале занятия.
Хомопластику у нас ведет ментор София Виа?ль. Старушенция, усохшая так изящно, как часто удается листьям, но крайне редко – людям. Высоким и юношески-звонким голосом она объявляет кое-что интригующее: сегодня нас ожидает практикум в круге внимания. То есть, зрелище. Либо радость для глаз, либо чье-то унижение. Меня устроит как одно, так и другое.
– Слава Па, идите сюда, пожалуйста, – делает выбор Виаль. – Сегодня у вас есть возможность первым прожить для нас небольшой этюд. Давайте, не волнуйтесь, мы – доброжелательные зрители, вы же знаете.
Ох уж эта склонность менторов к обобщениям. Ну какой из меня доброжелательный зритель? Вот и Слава Па охотно подтвердил бы, что никакой. Не зря же я регулярно топчусь по его трепетному эго. Пару раз доходило даже до публичных слез, которые потом отливались мне долгими часами дополнительной этики. Но как удержаться, если он все время подставляется?
Справедливости ради скажу, что в ординарной и неординарной математике Па хорош. А еще в истории и каллиграфии. Но это его лошадиное лицо, эти его волосы, постоянно уложенные в странные узлы, и растянутые рукава, в которых прячутся руки, и невыносимейшая манера цедить слова… В общем, ходячая оплеуха гармонии.
Не берусь судить, насколько гуманно со стороны ментора Виаль вызывать в круг внимания именно его. Впрочем, учеба в Песочнице предполагает не только поддавки, но и преодоление. Поэтому старушка недрогнувшей сухой лапкой запускает на своем кубике музыкальную композицию. Простую, с ясным ритмическим рисунком и очевидным ассоциативным рядом. Но даже под нее Слава Па, скорее всего, будет только маяться, потеть и жалобно дрожать ресницами.
И как все ухитряются сидеть с такими внимательными и дружелюбными лицами, глядя, как этот сын подножки и отшибленного копчика пытается прилепить одно движение к другому? А движения ни в какую не желают связываться. Колени стукаются друг о друга, подбородок вздергивается все выше, глаза обреченно закрываются. Даже музыка как будто мельчает и слабеет, когда ее вот так пропускают через себя. Вначале в ней позвякивают тающие льдинки, прорезают пахнущую пирогом землю лезвия травы, беспечный путник протаптывает тропинку через весеннее поле… Но чем дольше смотришь на Славу Па, тем сложнее услышать что-либо, кроме хлюпанья торта об лицо.
Это можно было бы даже назвать гениальным. Если бы, конечно, целью этюда было изобразить растерянность и беспомощность.
А вдруг именно это Слава Па и пытается… Да нет, бред.
Никто не хихикает. Никто не шепчется. Но я уверен, что многие думают: «Как хорошо, что это не я. Что это не мой живот вырывается из дружеских объятий ремня. Что закушена не моя губа. И не для меня каждая секунда длится дольше часа…».
Наконец музыка заканчивается, а вместе с ней и мучения Славы Па. Теперь он может вернуться на свое место и принять положенную ему порцию утешительных комментариев. Я, конечно, присоединюсь к обсуждению. Но не сразу – сначала дам поблудить языком другим.
Эстафету мямлей открывает Илья Сансэ?, один из моих будущих коллег. Хотя, глядя на него, трудно поверить, что у этого слизняка и правда получится вырастить хоть одну мехимеру. Даже банальнейшую кулинарку. Говорит он что-то про полезный опыт любых переживаний, который однажды обязательно переплавится… Да лысый мантикор, даже пересказывать скучно.
Следующей вступает Юна Юна – этакое облако кудрявых волос, из которых торчит нос с характерной горбинкой и поблескивают темные глаза. Не знаю больше никого, чье второе имя просто повторяло бы первое. Но ей, как ни странно, подходит.
Кстати, она тоже из пятерки Инхо. Вышивает звуками… что бы это ни значило. Мне пока не доводилось видеть – или слышать? – ни одного из ее творений. И если бы меня спросили, кем она выйдет из Песочницы, я бы только плечами пожал. Скорее всего, она, как и многие другие «творческие» и «самобытные», выберет самый очевидный путь: либо прибьется к уже существующей орфейне, либо откроет свою. Может, не в Мантикорьевске, а в своем родном городке на горе. Или под горой. Потому что ее родной городок явно же либо там, либо там.
Но до этого еще как минимум три года, а пока Юна Юна старательно льет обезболивающие речи в уши поникшему слизняку Славе Па:
– …не слишком художественно, ага. Но, понимаешь, и я ведь не прочитаю с листа текст на незнакомом языке. А для тебя язык собственного тела… вроде иностранного. Сейчас так показалось. И если показалось правильно, то надо начинать со словаря. Возьми какую-нибудь простую песенку, прочувствуй ее всю от начала до конца, попробуй на вкус каждый ее звук. А потом уже…
– …безжалостно изувечь своей пластической интерпретацией, – я выбираю этот момент, чтобы вставить пару иголок под ногти самолюбию Славы Па.
Юна печально качает своей кудрявой копной, но отменить моих слов не может. А я продолжаю:
– С одной стороны, вроде бы замечательно, что ты калечишь музыку без удовольствия. С другой стороны, если бы ты делал это с удовольствием, то во всем этом появился бы хоть какой-то смысл. Не очень приятный и очень личный, но все-таки. А так… немного обидно, когда твое чувство прекрасного пытают безо всякого смысла.
– Спасибо, Эф_Имер, что всегда готовы поделиться своим мнением. Вы подбираете… эм… очень эмоциональные формулировки. Однако в ваших суждениях несколько меньше… эм… конструктивности, чем хотелось бы мне, как ментору. Надеюсь, что к следующей практике вы проработаете этот… эм… недочет. Либо же сумеете каким-то образом воздержаться от высказываний.
Ментор Виаль, разумеется, прекращает недозволенные речи настолько быстро, насколько ей позволяет негласный регламент. Но что бы там ни мурчали духоподъемного остальные ораторы, запомнятся Славе Па именно мои слова.
Ведь только я озвучил то, о чем думает он сам.
Теперь я с удовольствием развернул бы кубик и проверил: что там сегодня новенького в верхних слоях Ноо? Однако на практических занятиях это запрещено. Считается, что тут нужна полная вовлеченность. И мне не остается ничего иного, как скучать и считать кессоны на потолке, пока Виаль не решает наконец, что Па достаточно поглажен по головке.
Следующей ментор вызывает в круг внимания Лору Афе?йну. И это уже не столько испытание, сколько показательное выступление. Потому что, несмотря на рост «тетя, достань галактику» и широкую кость, Афейна прекрасно двигается. Хоть с плавностью текущего меда, хоть с резвостью бешеной белки.
Вот ее мне легко представить действующим мехимерником. И, пожалуй, она в чуть меньшей степени слизняк, чем прочие мои соседи по Песочнице.
Но на все, что она сегодня плетет из своего крупного тела, я смотрю вполглаза. Лениво размышляя о том, что надо бы сходить в мастерскую Кар_Вай и потребовать, чтобы та отремонтировала терморегулятор в бууте. Потому что не имеет права барахлить вентиляция в такой дорогой обуви. А на обратной дороге можно будет перекусить в какой-нибудь орфейне… или нет. До следующего родительского доната еще почти месяц, так что шиковать сейчас не очень умно.
К тому же от этих ленивых обжорных посиделок я превращаюсь в какое-то римляничное желе. Рассиропливаюсь. Вот-вот подернусь сахарной корочкой… Лысый мантикор, это меня от голода что ли в такую жуткую гастрономическую образность понесло?
Но ведь правда: если бы ментор Виаль сегодня вытащила в круг внимания меня, то картинка была бы невыразительная. Конечно, не позорище в стиле Славы Па. Но и графично сломать себя в самых неожиданных местах, как в прошлом году, я бы уже не смог. И против рыцуцика Инхо с шестом я бы сегодня не вышел. Не хватило бы, не знаю, азарта? Апломба?
Я любуюсь удивительно точеными для такой массивной фигуры лодыжками Афейны. И украсила она их занятно… Правда, сейчас надписи не прочитать – ноги двигаются слишком быстро. Хотя и не так затейливо, как руки, которые одновременно змеятся и порхают. Красиво, но рискованно – ментор Виаль наверняка пожурит за «сомнительную двойственность». Если не найдет, к чему еще придраться. Но это вряд ли. Да и не будет она ничего другого искать, если можно пощебетать про любимую «целостность образа».
Предсказуемо и скучно. Как всегда.
Я кручу в кармане кубик. Снова зачем-то представляю себя в круге внимания. Представляется нерадостное. Пора, наверное, возвращаться к ежедневным тренировкам. И в орфейнях поменьше рассиживаться. А лучше всего – затеять новую игру, для которой понадобятся гибкость, сила и кураж.
Как назло, ничего подходящего не сочиняется. Пока я перебираю варианты, Афейна успевает дозмеиться и допорхать, вернуться на свое место и выслушать… не знаю, что – я ведь все прозевал. Когда мое внимание возвращается к занятию, Виаль уже всех отпускает. Студенты разбредаются по лекториям. А мне приходится задержаться на выходе.
Я неординарен во многом, но вот с ростом не повезло – рост у меня самый что ни на есть средний. И поэтому Венц даже голову задирать не приходится, чтобы плеснуть мне в лицо взглядом, полным плохо спрятанного возмущения. Я равнодушно присоединяю этот взгляд к коллекции ему подобных. И еще успеваю мимолетно вообразить запястья Венц, связанные ее же косами…
А потом она говорит – очень тихо, но очень четко, так что невозможно усомниться ни в одном слове:
– От тебя сегодня особенно сильно мертвечиной несет.
И даже ноздрями демонстративно дергает.
Я не столько задет, сколько удивлен. Потому что слизняки обычно такого не говорят. Если случается в их жизни что-то неприятное – например, я – то от них все равно редко чего дождешься, кроме обтекаемых беззубых словечек. Ибо – этика.
А тут внезапно такое смелое хамство. Пусть голосишко на последнем слове и дрогнул, но ведь держится, как… как валькирия, готовая устроить кому-то валькирдык.
Нет, не кому-то – мне.
Ответить Венц я не успеваю. Хотя должен бы. Иначе чего она стоит – моя живописно замаранная репутация? Но момент упущен, Агния Венц уже развернулась и отправилась по каким-то своим делам. Мне остается только пожать плечами и отправиться по своим. Ничего страшного, будет еще случай просветить ее насчет того, что ядовитые зубы – вредная мутация для слизняка.
А пахну я, кстати, осенним лесом и осенним лисом. Во всяком случае, что-то подобное нашептывала одна из моих амурок. Та, которая любит рыжих, плохую поэзию и позу наездницы.
Да, пора, наверное, признаться: если я сумел создать впечатление, что моя жизнь полностью лишена симпатий и объятий, то так и было задумано. Не смог удержаться. Чуть больше темных оттенков, чуть шире мазки – и портрет получается намного выразительней. Но рано или поздно стало бы очевидно, что не настолько я занятный психопат. Когда возникает острая потребность в объятиях, я отправляюсь в город и пытаюсь найти подходящие. Чаще всего, получается. И тогда я даже даю себе труд побыть вежливым, внимательным и забавным.
Если бы об этом узнал Герман Сам_Эди, наш ментор по этике, то наверняка добавил бы мне баллов. Но я ему, конечно, такого не рассказываю. Предпочитаю быть для него чем-то вроде ходячей зубной боли. То есть тем же, что и он для меня.
Мысли мои не зря свернули в сторону этики. Поскольку именно она стоит в моем расписании следующей. К счастью, в очередной раз проверять терпение на прочность не приходится – в лектории вместо Сам_Эди нас встречают пиджаки. То есть, официально они, конечно, «защитники прав и свобод». Но кто же будет их так называть, если есть удобная альтернатива? Я даже предполагаю, что они сами это словечко и запустили в народ – пока остроумный народ не выдумал чего позаковыристей.
Пиджаки пришли втроем: один умный, один красивый, и один – на всякий случай.
Хотя нет, вру. Внешность у всех троих, скорее, государственная. Даже пиджак женского… эм… покроя нельзя попрекнуть милой мордашкой. Зато голос у Марфы Лионэ? с приятной джазовой хрипотцой. За последний месяц мне не раз приходилось его слышать. И, подозреваю, еще не раз придется.
Тут, пожалуй, самое время рассказать о том, что пиджаки делают в Песочнице. И о том, кого студенты боятся больше, чем меня, хотя и не знают в лицо.
То есть, о Стрелке.
Первую его жертву нашли месяц назад, на первой же неделе учебного года. Оскар М_Акиа?н – красавчик, будущий эко-футурист, эталонный слизняк. Чьими-то стараниями – ни жив, ни мертв. Эскулапы, как наши, так и приглашенные из Зеленой Спирали, развели руками и сказали что-то вроде: «Бла-бла-бла, неизвестный нейротоксин, бла-бла-бла, состояние, сходное с комой, бла-бла-бла, будем наблюдать». В переводе на человеческий это означает, что они понятия не имеют, ни с чем имеют дело, ни как помочь бедолаге.
Но, по крайней мере, след на шее не проморгали. И даже сумели определить, что оставил его стандартный микродротик для пневматического инъектора – так называемого «жала». Что, впрочем, не особенно упростило поиски стрелявшего, поскольку такие инъекторы используются достаточно свободно. Да, для того, чтобы купить «жало», нужно иметь высокий этический статус – то есть, мне, например, его бы не продали – но это еще не означает, что его невозможно раздобыть каким-то не вполне официальным путем.
Тут, разумеется, подключились пиджаки. Началась суета, беседы и расспросы. По всем жилым и учебным этажам Песочницы бегала суставчатая служебная мехимерка, собирала какие-то данные.
А результат? Пшик на палочке. Или даже без палочки.
С тех пор Стрелок выходил на охоту еще дважды – в конце сентября и в начале октября. И койки по соседству с М_Акианом заняли орф-словесница Ива Лау и какой-то кондитер со смешным именем. Он, кстати, пока единственный, кто очнулся. Но, насколько я понял из тех информационных ломтиков, которыми нас кормит Ноо, в голове у него что-то гавкнулось. Всерьез так, без шансов на починку.
Все это, конечно, изрядно взбаламутило нашу идиллию. Кое-кто из студентов даже уехал. А из тех, кто остался, многие наверняка закидываются успокоительным и обнаруживают сердце трепыхающимся в горле, когда слышат шаги за спиной.
Честно говоря, мне и самому вечерами бывает не по себе.
Потому что нет, Стрелок – это не я. Как бы ни косились на меня рыцуцики. И сколько бы ни расспрашивала меня своим джазовым голосом пиджачка Марфа Лионэ, которой нужно хоть кого-то подозревать. А я, как ни крути, удобная кандидатура. По крайней мере, если смотреть со стороны.
Вот только я никогда не любил непоправимых действий. Да и веселья в том, что делает Стрелок, на мой вкус, – никакого. Но чтобы выяснить это, пиджачка должна задать мне правильные вопросы. А она всегда спрашивает не о том.
Вот и сегодня Лионэ затеяла бессмысленную болтовню о синтетических ядах. Рассчитывает поймать кого-то на оговорке? Надеется на то, что Стрелок не удержится и прихвастнет знаниями?
Судя по второму имени, девчонкой Лионэ любила помахать самодельным мечом в Пятнистом бору – поиграть в спасительницу исчезающих чудовищ.
Но тут у нас чудовище не воображаемое. И защитники ему не нужны.
– Эф_Имер, органическая химия – это ведь один из ваших профильных предметов. Не хотите присоединиться к нашему разговору?
