скачать книгу бесплатно
…
– Что молчишь?
– Нехорошо делаете.
– Что?
– Нехорошо делаете. В России на севере есть мусульмане. Сама нефть, газ тоже чего-то стоят. Нехорошо.
– А нам что делать, брат? Нас, как гандон использованный, в унитаз кинули и сейчас сольют! Делать что?
– Я вот сюда шел, слышал – человека бьют. Кричат – кому принадлежит Крым. Как думаешь, помогает?
– А… балбесы. Думают, что что-то изменят так.
– …зрада кругом.
– То-то и оно. Завтра вы новый план сделаете – какой-то зрадник опять найдется. Думаешь, не найдется?
– Найдется, как не так. Мы, кстати, даже на мусульман выходили… из Тюмени как раз. Помощи просили.
– Они-то вас и сдали, скорее всего. В России все экстремисты – под колпаком. Даже русские – и то под колпаком.
– И что делать?
Гость жестом показал, чтобы принесли чаю. Когда чаю принесли – заговорил:
– Запад за вас впрягаться не будет. Они всегда приходят на готовое. Если вы покажете, что одерживаете победу – они будут за вас. Если не покажете – сольют. Они как шакалы. Приходят только на труп…
– И что нам делать? С Россией воевать?
– Зачем воевать? С Россией вам воевать не надо…
Москва, Воробьевы горы. Вечер 19 августа 2020 года
Квартира пуста, но мы здесь.
Здесь мало что есть, но мы есть.
Виктор Цой
Один из первых доверительных контактов между российской и американской разведкой состоялся в этот день, точнее – вечер, на смотровой площадке на Воробьевых горах, одном из наиболее приметных мест Москвы. Это возвышенность, с которой отлично видна панорама старого центра города. Здесь просто было затеряться – поэтому мы выбрали именно ее…
Уже стемнело. Закончился рабочий день и большинство менеджеров добрались до своей двушки в десяти минутах от метро, купленной в ипотеку, а те, на кого они работали, только пообедали и оделись для выхода в свет. На самом деле было две Москвы. Первая – уныло-суетливая, с суетой супермаркетов и едва слышным шелестом компьютера на своем рабочем месте, работающая с девяти до шести (в Москве по-другому не работают, слишком много времени уходит на дорогу), ненавидящая свою работу и то, чем она является, и вымирающая по вечерам пятницы, чтобы снова ожить вечером воскресенья. И вторая – прожженно-деловая, пронзившая иглами светящихся небоскребов чернильную тень неба, Москва без законов и правил, Москва, где принимается во внимание лишь количество денег и все, у кого нет миллиарда, могут идти в известное место. Эта Москва просыпается к двенадцати, к часу-двум появляется на своем рабочем месте, а засыпает в пять-шесть утра, эта Москва мыслит широко и чужое делает своим тысячей разных способов. Здесь не думают о будущем и на последние деньги покупают «Порше Кайенн», чтобы выглядеть, здесь долги отдают трусы, а решения суда исполняют дураки. Именно эта Москва сейчас вступала в свои права: разукрашенные девицы и рев моторов драг-рейсеров. Ночью будет жарко…
Американцы аккуратно припарковались рядом с моим «геликом». По местным меркам, по меркам второй Москвы, их тачка – отстой. В то время как моя – котируется, хотя и не в моде, как и мужественность вообще. На таких тачках в Москве ездят не сами олигархи, а те, кто решает для них вопросы. И неважно, как именно. Темнокожий предусмотрительно отошел в сторону, уставился на машины гонщиков.
Смотровая площадка. Рев моторов и целующиеся парочки. Мягкий свет дорогих жилых комплексов… там живут те, кто определенно добился успеха, но еще не поймал Бога за бороду. Две машины: главе семейства – внедорожник, жене – какую-нибудь до двадцати тысяч. На этом уровне покупают в ипотеку уже не квартиру в Москве, а коттедж по Рижке, не слишком близко, конечно, или таунхаус. Дети – в частном садике с китайским или английским уклоном, в перспективе – обучение в Англии, Гонконге или Шанхае.
Это то, от чего я когда-то отказался ради права и возможности умереть за то, за что сочту нужным…
А это… конечно, прилетело сильно, но без переломов. Пара зубов шатается. Меня еще не так били. Но сейчас – я подставился сознательно. Иногда противнику надо дать одержать символическую победу, чтобы потом говорить без обид. В свое время это не поняли в Киеве: если бы они дали Донбассу одержать какую-нибудь символическую победу холодным летом две тысячи четырнадцатого – например, дали бы особый статус, временно бы позволили оставлять налоги, признали бы их право говорить на русском – многое было бы по-другому.
Но нет. Вместо того чтобы дать что-то символическое, что потом можно и отнять с утратой остроты ситуации, начали войну. И отнимать начали уже жизни. А жизнь обратно не вернешь и назад не отыграешь.
– Красиво…
– Какого черта ты сделал?
– О чем ты? – я достал салфетку и начал протирать лицо.
Американец – схватил меня за грудки, а второй… – они что, реально такие идиоты, чтобы направить гм… негра работать в московской резидентуре, – второй подскочил и взял его за плечи, чтобы не дать драться…
– О Риге. Ты убил двоих парней.
– Да? А перед этим – вы убили двенадцать. Как насчет этого? Или жизни русских меньше стоят, чем жизни американцев?
– Да отвали ты!
Негр убрал руки, снова отошел в сторону. Он неосмотрительно тогда себя повел… я мог и не знать, что он понимает и говорит по-русски. Теперь знаю.
…
– Ну? Есть ответ?
– Это были не мы.
– Что значит – не вы? – Шоу тут допустил ошибку, применив слабый аргумент: кто меня допрашивал? Не вы? Кто макал головой в таз? Не вы?
– Напомнить, что вы сделали с Украиной?
Я покачал головой.
– Ты ничего не знаешь про Украину. Ты что, думаешь, приехал из Вашингтона со своим мнением – и все вокруг тебя закрутилось? Ты ничего не знаешь ни об Украине, ни о нас. Мы – те, кто загнал фашизм туда, где ему и следует находиться. Потом мы заперли дверь и встали стражей у нее. Мы – стражи врат. И никому, кроме нас, не дано решать, что делать, чтобы эти твари снова не вырвались наружу.
Я ждал, что Шоу выйдет из себя. Но он остался спокойным – возможно, он более опытен, чем я предполагал. Надо держать это в уме.
– Звучит мелодраматично и неискренне.
– Как раз искренне. Вы не пережили того, что пережили мы. Вы не потеряли от фашизма двадцать пять миллионов.
– Это не дает вам права…
– Что?! – перебил его я. – Решать, как жить Украине или украинцам? А ничего, что второго мая две тысячи четырнадцатого простые молодые люди – самые обыкновенные, чуть сорванные, но обыкновенные, такие, каких и в вашей, и в любой другой стране полно – загнали других людей, в основном старше их, много и женщин было, в Дом профсоюзов в Одессе и подожгли? Это были не специально подготовленные убийцы, не каратели из СС, прошедшие процедуру инициации, – обычные молодые ребята. А еще полмиллиона других на следующий день смеялись в Интернете и пускали шуточки про жареных колорадов. Некоторые просто шутили, некоторые потом специально приезжали в Одессу и фотографировались на фоне сгоревшего здания. Знаешь, когда я принял решение, Марк? Не утром того дня, когда узнал о случившемся. А позже, когда я увидел, как они на это отреагировали. Они виновны. Виновны, Марк. Если не все – то большинство. Как в свое время виновны были фашисты. И то, что происходит, – это наказание. И это – пока еще мягкое наказание…
…
– И это дает нам право – решать.
…
– Я ответил тебе на вопрос, почему я тебе не поверил?
Марк хотел что-то сказать, но я опередил:
– Знаешь, я никогда не ненавидел ни Запад, ни Америку. Честно. Но в данном случае… вы показали себя во всей красе. Мы оба знаем, что негодяи – ультранационалисты – сожгли заживо людей в Одессе, совершили много других злодеяний, а теперь они пришли к власти. Благодаря вам, Марк, – именно вы привели их к власти, именно вы оказывали на нас все давление, какое только возможно. Мы оба знаем, что «Боинг» был сбит украинской ракетой и украинцы сделали это умышленно. Они совершили умышленное убийство, а вы умышленно стали его соучастниками, приняв решение скрыть и исказить факты. Потому что факты были очень неудобны. Они мешали вам, и вы их исказили. Вы долгое время закрывали глаза на происходящее и дозакрывались до того, что был убит американский посол. Когда-то давно вы казались нам образцом, на который надо равняться. Судьей, имеющим право судить. Но теперь вы – не более чем соучастники. И я вам не верю.
– Черт…
– Вот именно.
Мы помолчали, слушая пульсирующий рев моторов.
– Мир.
– Мир? – переспросил я.
– Мир, – подтвердил Марк. – Я прибыл с тем, чтобы предложить вам мир.
– Какой мир? Нам уже предлагали мир. Минский, Вильнюсский, Хельсинкский процессы – забыл?
– На сей раз – все серьезно. Мир заключается в том, что мы снимаем все санкции. И заранее отказываемся их вводить, что бы вы ни сделали с Украиной дальше. Это – ваша зона интересов. Делайте что хотите.
– Звучит мелодраматично и неискренне. Как провокация для введения очередного по счету пакета санкций.
– Это правда! – разозлился Шоу. – Ты что, не понимаешь? Ни мы, ни вы больше не можем позволить себе враждовать. У вас – ситуация на грани социального взрыва. У нас и в Европе – немногим лучше. Мы больше не можем себе позволить противостоять друг другу. Пришла пора принимать стратегические решения. Кто-то должен открыть Россию – как Никсон в свое время открыл Китай.
Странно, но я думал, в общем-то, так же. Но думал, а не говорил.
– Две ошибки, – сказал я. – Первая: у нас ситуация не на грани социального взрыва. И если власть сменится, то на более консервативную. Потому что мы не слепые. Знаешь… если вы мечтали насадить у нас демократию, то я вас поздравляю. Нет лучшего средства против демократии в России, чем ежедневная программа теленовостей, где рассказывают про Украину. Хоть немного, но рассказывают. Посмотрел это – и при слове «демократия» у тебя чешутся руки.
– А какая вторая?
– Вторая в том, что мы можем позволить себе враждовать. Мы столетиями жили в ожидании нашествия из Европы. Поживем и еще.
– Как бы то ни было – я сейчас искренен. Мы – сейчас искренни.
– Кто это – мы?
– Новая команда в Вашингтоне. Извини, никаких имен.
– А почему ты решил передать это послание через меня?
– Потому что я один из многих. Послание все равно дойдет. Вопрос в сроках.
– Этого не хватало. Скорее всего, об этом уже знают в Киеве.
…
Хотелось поверить. Если честно – хотелось. Мы все очень устали. Мы просто хотим, чтобы это все кончилось, вот и все. Многие хотят.
– Сделаем так. Мне нужен показ.
– Показ?
– Да.
– Что это?
– Ты не знаешь, что такое показ?
– Нет.
– Парень, ты откуда? – искренне удивился я.
– Я из ФБР, – сказал Шоу, – отдел по борьбе с терроризмом.
– Вот как?
– Да, именно так! Может, я не знаю ваши штучки…
– Проехали, – перебил я. – Тогда слушай. Показ – это нечто такое, чего нельзя сделать без связей в самых верхах. Понимаешь?
– В общих чертах.
– Я прошу тебя сделать это. Если ты это делаешь, ты доказываешь мне, что с тобой можно иметь дело. Если нет – о чем дальше разговор?
– Окей. И о чем идет речь?
Я подумал.
– Сейчас.
Набрал телефон Сереги. Тот взял не сразу, фоном гремела музыка.
– Алло…
– Разговор есть. В туалет выйди.
– Братишка, ты… Перезвони завтра, не могу говорить…
Я набрал снова. С ходу сказал:
– Еще раз бросишь трубку – ищи другую шестерку за вами разгребать. Выйди в туалет, разговор есть, прямо сейчас. Совсем мозги пропил?
– Лады…
Снова музыка, недовольные женские голоса… мужской. Музыка… как люди слушают эту мерзость.
