скачать книгу бесплатно
– Скажи мне, что произошло с провожатыми?
– С ними всё хорошо. Милорд очень добр к своим слугам, – Кеафан пытается через слово называть наместника милордом, чтоб тот забыл его провинность, но это имеет и обратную сторону монеты.
– Кеафан, не пытайся меня задобрить сладкими словами, ты же знаешь мою неподкупность, – а у самого уже не стереть улыбку с лица.
– Да, милорд.
– Прекрати! Ты же знаешь, что я не люблю это… принеси лучше опахало, – и тут же за спиной послышался щелчок пальцев, а следом подбежал слуга с огромным двуручным веером и принялся обмахивать наместника. – Кеафан, я тебя последний раз предупреждаю, отрежу тебе ещё что-нибудь и не посмотрю на то, что ты мой советник. Понял? – тот в ответ промолчал и лишь нахмурился, понимая, что после последнего проступка, когда его кастрировали, терять ему больше нечего, кроме собственной жизни, которая обесценивается каждый день.
Действие 3
Император
Осень. Город Шеол. Главные ворота в город. Полдень.
Солнце взошло в зенит и безжалостно палит улицы города, которые провоняли гарью мусора и людским потом. Спустя пару часов, как Фермилорды двух Твердынь въехали в Шеол, Абаддон, разморённый жарой, продолжает сидеть в кресле на входе в город, устремив свой взор в даль дороги, теряя уже всякую надежду, что Император прибудет вовремя, ведь он, как никто, может это себе позволить. Рядом Ксафан пытается попасть под взмахи опахала, чтобы слуга и его накрыл прохладным потоком, но тот видит это и нарочно отводит опахало в сторону. Хоть тень шатра и прикрывает их, но сухой раскалённый воздух поднимается с земли и жжёт ноздри. Псы-близнецы Кербер и Орф, верно служа, не покидают пост за креслом своего хозяина, но и морду не показывают из тени. Удвоенная стража главных ворот города трусливо прячется в тени, чтобы спастись от пекла, да и толпа зевак, от которых она должна защищать город, уже сама разбрелась по прилегающим окрестностям и там разбитыми лагерями ждёт разрешения на вход.
Залитыми потом глазами Абаддон вдруг узрел на горизонте как мираж приближающийся новый кортеж. От такого долгого и изнурительного ожидания он вскочил с места и, присматриваясь к ним, затаил дыхание. Заметив реакцию наместника, всё вокруг тоже ожило, стало суетливо двигаться. Стража вышла из тени и разошлась по своим местам. Даже Ксафан выпрямился, а слуга стал усиленно махать опахалом. Самому Абаддону плевать на всех окружающих, и в голове только одно – лишь бы скорей всё закончилось, и можно было бы вернуться к себе в резиденцию, дабы расслабиться в прохладной купели под главным залом.
– Император! – послышался звонкий голос смотрящего на башне, и Абаддон с облегчением выдохнул, упав обратно в кресло.
– Неужели, Ксафан, эта пытка сейчас закончится?
– Да, милорд, всё скоро останется позади, – ответил тот, не прекращая радоваться нахлынувшим потокам прохладного воздуха от опахала.
– Ты только не вздумай меня так назвать перед Императором.
– Не вздумаю, милорд.
– Ох, и доиграешься ты у меня, – закончил Абаддон, не отрывая взгляд от приближающегося кортежа.
Первым в Городские ворота Шеол на полном ходу влетел гонец Аластор верхом на белом коне Дестриэ из Твердыни Адма. Подняв клубы пыли, он остановился на въезде. Разодетый как знамя в яркие тряпичные одежды, чтобы узнавали издали, он вскинул к небу медную трубу и прижался губами к её устью. Осыпая медью встречный люд, он возвестил пришествие самого Императора. За ним в кортеже, поднимая пыль, идут две императорские колесницы с извозчиками, вооружёнными копьями, по два в каждой. Следом большая золотая карета с запряжённой четвёркой белых лошадей Дестриэ. Закрывают кортеж четыре всадника в позолоченных доспехах лорика сегментата[4 - Пластинчатые доспехи.] и в красных плащах. Их головы защищают коринфские шлемы с красными гребнями из конского волоса. Лошади блестят так же, как и сами всадники в позолоченных латах и красных мантиях. Эрелимы – элитные войны и личные телохранители Императора. Если слушать мирян, то они прямые сыны Создателя и так же, как он, бессмертны в бою.
Колесницы подъехали к шатру Абаддона, притормозив, как бы показывая почтение, и разъехались по сторонам. Наместник в знак лживого уважения встал с кресла и немного приблизился к золотой карете, на крыше которой высоко возвышалось знамя Императора в виде Солнечного Гало с лучами, равномерно расходящимися во все стороны. В центре изображён правильный череп Первого Императора в зените славы и с венком всевластия.
Карета Императора остановилась перед наместником, и эрелимы следом вошли в город. Не выражая ни знаков почтения, ни приветствия наместнику, они окружили карету и замерли как статуи по периметру, отделив от всех людских масс. Извозчик спрыгнул с насиженного места и подбежал открывать. Дверь открылась, и из неё тут же выскочила маленькая девочка лет десяти в пышном голубом платье и принялась разбрасывать из корзинки лепестки роз. Эта девочка с именем Немезида является Императору младшей дочерью и, возможно, по этой причине выглядит такой счастливой. Когда наместник увидел это представление, на его лице появилась брезгливая ухмылка, и он не смог её стереть даже рукавом. Следом за дочерью явил свой величественный лик и сам Император Вирион. За два десятка лет мира в Империи его прозвали Мироносным. Он надеется, что таким он и останется в истории. Спустив ноги на лепестки, его Величие сделал короткую паузу и вышел. Первое, что бросается в глаза, – это его коренастость, что досталась по родословной. Крепкие руки длиннее, чем у обычного человека, узкий лоб и невозмутимое выражение лица. Телосложение внушает чувство уважения к природной силе рода Императора, а чудный сияющий лик кажется достойным вечной преданности. Ни один повелитель не внушает большего уважения и чести, как Вирион Мироносный. Император в бледно-голубых шёлковых одеяниях устало потянулся и, выпрямившись, подал руку обратно в карету. В его огромную мужскую ладонь вошла изящная женская ручка его старшей дочери Лилит. Она резко отличается от его мужской коренастости. Голубое платье до пят, с нежными кружевами, облегает тело и подчёркивает утончённость фигуры дочери Императора. Распущенные тёмные волосы волнами льются из-под синей с цветками вуали, которая прикрывает лицо и голову незамужней девушки. Длинные рукава платья тянутся к тонким пальцам. Отец провёл её чуть вперёд и потянул свою руку опять внутрь кареты, но на этот раз в его ладонь вцепилась крепкая, морщинистая мужская рука. Император Вирион напрягся, будто сопротивляясь ей, и тут же из кареты появилась пара босых ног. Ступни тронули брусчатку, и по камням прошла дрожь, разнося волнения в разные стороны. Седой старик выглянул из кареты и с хрустом выпрямился, показав на свет своё лицо, что рассечено глубокими морщинами, как потрескавшаяся земля, но по-доброму оставшееся открытым. Сгорбившийся от зрелости лет, он представляет одну из могущественных Твердынь Империи Сигор и является отцом самого Императора. Опираясь на крепкую руку сына, Фер Геомант без затруднений выбрался из кареты и стал приближаться к наместнику Шеол. Между ним и Императором чётко прослеживается родственная связь. Вирион Мироносный – сын своего отца, те же глаза, только моложе, те же взгляды на вещи и та же родовая сила земли.
Он поддерживает отца не потому, что тот в этом нуждается, а потому что так требует этикет.
Наместнику время отдать честь Императору, но он не может отвести свой заворожённый взгляд от Лилит, которая, взяв отца под свободную руку, также приближается к нему. Походка её сдержанная и одновременно грациозная, как и следует быть у дочери Императора. Ведь эта прекрасная дева и есть ключ к символу всевластия, а не почести старому деду, чей хруст в коленях слышно на расстоянии.
– Здравствуйте, меня зовут Немезида, – закончив разбрасывать лепестки роз, к Абаддону подбежала младшая дочь Императора и оторвала его от созерцания прекрасного, но алчного желания. – Мы приехали к Вам на праздник. Мне сказали, что будет весело. Правда?
– Здравствуй, юная принцесса, – с лживой радостью ответил ей наместник, стараясь вернуть свой взгляд к Лилит. – Да, будет очень весело, мне тоже обещали.
– А это моя старшая сестра, – заметив увлечённый взгляд на ней собеседника, проговорила Немезида. – Правда, красивая?
– Правда, – в замешательстве ответил Абаддон.
– Ей уже замуж пора и деток воспитывать, а она всё в девках ходит. Вот когда я стану большой, то у меня будет муж сильный и добрый, а детей целый сад…
– Неми, – сделал ей замечание подошедший Император, и та, надув щёки, обиженно замолчала. – Приветствую, Абаддон.
– Необъятная честь встречать Вас в провинции Вашей, – поклонился ему Абаддон и заметил, что он уже поседел и скоро догонит по возрасту своего отца, а сыновей всё нет.
– Будучи наместником, ты добился её процветания, сравнимого с Твердынями, – это действительно похвально и честь тебе.
– Благодарю Вас, Император, – ещё раз поклонился ему Абаддон.
– Моя старшая дочь Лилит, ты её помнишь, наверное, такой же маленькой, как сейчас Немезида?
– Да, как быстро растут чужие дети, – ответил Абаддон малозначительно, чтоб не показывать свою заинтересованность. – Моё почтение, принцесса. Вы стали настоящим украшением Цитадели Алькасаба- нок- Вирион.
– Благодарю Вас, наместник Абаддон, – она протянула ему свою руку в знак признательности, он поцеловал её, заодно вдохнув аромат принцессы, и постарался удержать его внутри себя так долго, как мог не дышать. – Вы очень любезны.
– Я отговаривал своего отца, – вмешался Император в затянувшуюся паузу приветствия, – но он же упрямый и настоял на своём присутствии здесь.
– Приветствую вас, Мудрейший Фер Геомант, – на выдохе произнёс Абаддон, но тот промолчал, лишь кивнул в ответ лицемерной похвале, что различает на раз.
– Ну как, Абаддон, у тебя всё готово? – улыбнулся Император с лёгкой иронией в голосе и намёком, что такой долгий путь должен сгладиться приёмом.
– Всё готово и ждёт только вас.
– Прекрасно, – император внезапно поменялся в лице и стал серьёзным. – Тогда веди.
– Прошу, следуйте за мной.
Действие 4
Площадь
Осень. Город Шеол. Центральная площадь. Верхняя ложа. Обеденный час.
Пыльный булыжник на площади Шеол ожидает задерживающихся осенних дождей. Палящее солнце зенита раскалило его так, что даже воздух над ним рисует миражи. Выстроенные по двум сторонам трибуны для среднего сословия зажимают пространство с востока и запада. Время от времени над этими трибунами брызжут струи воды из перевозных насосов, охлаждающих пространство вокруг них.
Северная трибуна – отдельная, ярко выраженная территория для особо важных гостей. Она выше и удобнее, кресла прячутся под навесами, и каждый последующий ряд выстроен отдельной лоджией. Самая верхняя в этот знаменательный день специально оборудована для Императора. С её высоты Шеол лежит как на ладони, даруя смотрящему чувство собственного превосходство над миром.
Юг площади упирается в озеро Копит. Еле заметные волны облизывают берег и медленно переходят в песчаные пляжи, стараясь со временем дотянуться до центра площади, в котором находится цель всеобщего собрания – позолоченные Врата.
Три кольца, возложенные друг на друга, несоизмеримо велики с человеческим ростом, и это только видимая их часть, вниз они уходят вплоть до недр Земли, и это только по слухам. Расписанные гравировками, золотые кольца вместили в себя все затронутые события тех времён, когда шесть поколений положили на них свои силы. Они лежат по центру площади, бликуя в солнечных лучах и невольно пленя взгляды. Между ними заметны стальные шары, что позволяют вращать кольца в двух направлениях одновременно. На их поверхность ведёт деревянный помост, а в центре платформа для погружения. У подножья установлен пьедестал, ожидающий Ключ Императора на взвод.
В центре верхней лоджии в тени навеса в своём тронном кресле восседает Император Вирион, своим величественным взглядом созерцает процветающий вид Шеол. На его лице не проявляется ни одной однозначной эмоции, всё в миг сводится к серьёзности. Его не впечатляют масштабы и роскошь, его больше волнуют миряне, что под палящим солнцем стараются радоваться, не получив солнечный удар. По левую руку от него – дочери Немезида и Лилит, по правую руку – его уже состарившийся отец Геомант. За спиной полукругом размещаются места Фермилордов, а дальше приближённые вассалы Империи, которые явились с избытком, а кому не хватило мест, спускаются по иерархам лоджиями ниже.
Следом за Императором восседает Фер Элохим со своим сыном Люцианом по левую руку от себя. По правую же руку от него сидит Фер Хан-Ци с женой в пёстрых одеяниях. Молчаливая и скромная, по-восточному красивая, она всегда следует за мужем. Фер Хан-Ци никому её даже не представляет, и поэтому никто и не знает её имени. Боги ханьцев разрешают иметь только одну жену, а наложниц столько, сколько сможешь содержать, и, так как он Фермилорд Твердыни Севоим, в чертогах его Твердыни живут только наложницы и евнухи, которые также являются его личными телохранителями. По столь занятному примеру Абаддон также кастрировал своего советника ради интереса или чтобы вдруг дети не были похожи на того, но пользы это не принесло. Следом за женой Фера Хан-Ци место занимает генерал военной заставы, что на юге Империи Тир-Харот, – Небирос Красный. Он получил прозвище за свой нарциссизм и популярность среди противоположного пола и не только противоположного. Симметричные черты лица обладают зрелой красотой, и он знает об этом. Его лёгкая одежда как раз подошла к несвойственной погоде Шеол, в ней он использует как можно больше красных элементов, чтобы подчеркнуть своё прозвище. Загорелый и довольный собой, он восседает на положенном кресле как на троне, чуть ли не закинув ноги на подлокотник.
Сам же наместник Шеол Абаддон Живоглот ютится в углу. Ему досталось место по чину в самом неприглядном углу лоджии, от чего он, не скрывая своей злобы, поглядывает исподлобья на спины особо важных, среди которых он должен быть. Только лелея в голове мысль, что когда-нибудь всё же будет среди них, он терпит все незаслуженные неудобства.
Вдруг томление толпы надорвалось поджаром солнца, и трибуны встали с мест. Измождённые лица повернулись к Императору, и их рты воззвали к нему:
– Ви! Ри! Он! – выдерживая паузу, они повторяют. – Ви! Ри! Он! – все ждут начала, а без разрешения Императора ничего начинать нельзя. Он откликнулся на их зов и встал, вместе с ним поднялись все присутствующие в ложе. Толпа мирян волной тут же утихла, их распалённые лица узрели Свет Его Величия, и глаза замерли, созерцая Его. К Императору в миг поднесли позолоченный рупор на стойке и, уперев его в каменный пол, направили в площадь.
– Жители Империи Солнечного Гало и гости наши, Светоч благоволит нам! – голос Императора зазвенел через рупор и окинул площадь своим позолоченным громом. Он указал рукой на солнце, именуя его Светочем. – Я обращаюсь ко всем вам! – следующим жестом он обхватил трибуны руками и продолжил. – Сегодня! Сегодня день, к которому шла вся Империя, и несколько поколений свидетельствовало это!
– Да! – толпа завыла, внемля ему.
– Тогда пусть начнётся праздник! – Император вырвал из своей груди последний воздух и направил его в рупор, а из четырёх углов площади по направлению к центру в тот же миг побежали танцоры. Наряженные в пёстрые платья с извивающимися змеями, они начали кружиться вокруг золотого кольца, образуя ещё одно, только живое. В спину Императору ударил гул лицемерных аплодисментов, и он с каменной улыбкой обернулся к тем, с кем приходится делить ложу. Они стоят и аплодируют долгожданному началу празднования и окончанию томительного ожидания. Император Вирион вернулся на тронное кресло и, захватив со стола виноградную гроздь, стал созерцать с высоты мелкую праздную суету.
Артисты танцевали и пели песню величия Империи Солнечного Гало. Из пушек, стоящих у подножья западной и восточной трибуны в направлении неба над озером Копит, вырываются струи пылающего фосфора. Взмывая в небо, они переливаются разноцветными искрами и, оставляя дымные струи, исчезают. Толпа воет в экстазе и аплодирует.
– Отец, поведай суть этих Врат, – вполголоса задался Люциан.
– Сие творение корнями уходит к истокам Империи, во времена правления Первого Императора Гало, – произнёс Фер Элохим и смущённо улыбнулся, так как почувствовал неловкость ситуации. – Ему в праведных стенаниях явился Глас свыше и поведал искомое направление всех деяний, в нём он познал саму суть, к чему он шёл всю свою жизнь. Пусть он объединил народы под своим правлением, но высшей цели так и не достиг. Эти Врата – наследие Императора Гало, которое позволит достигнуть той высшей цели, что унаследовали его дети.
– А куда они ведут?
– В новый мир…
– Прости, отец, но звучит это размыто… – Люциан вдруг оглянулся по сторонам, в глазах присутствующих он заметил высокомерное осуждение.
– Как понять тебя – размыто? – смутился старый Фермилорд. – Это наш новый мир, это наука, это новый поток знаний, бескрайний потенциал у этих Врат, – отец на мгновение не узнал собственного сына, как будто тот не верит в истину для всех. – Ты так говоришь, будто тебе всё это чуждо?
– Прости меня, отец, за мои домыслы, но на первый взгляд это всего лишь скважина в золотой оправе, – в поклоне замолчал Люциан. Хоть он и чувствует за собой вину за сказанное, но его больше терзают сомнения как человека нового. Почему он должен радоваться и слепо верить, как все эти массы мирян внизу, в то, чего не может постичь.
– Сын, твоей вины здесь нет, даже наоборот, это моё упущение. Я привёл тебя сюда и не растолковал столь важное событие в Империи, – старик приобнял сына, признавая выпавшую декаду лет молодого паладина. – Представь эквилибриста, что ступает по натянутому канату меж двух столбов. Так будет проще… – он взял со столика либретто[5 - Программка.], раскрыл её и развернул перед собой по горизонту, обозначая сгиб её канатом в объяснении. – Тело эквилибриста напряжено, он ловит равновесие и идти может только вперёд или назад. Допустим в нашей аллегории возникает муравей на том же самом канате, и он тоже может двигаться вперёд и назад, как и эквилибрист, но из-за своих размеров муравей с лёгкостью может перемещаться и влево, и вправо, а в какой-то момент может даже оказаться на другой стороне каната.
– Но в сиим объяснении мы явно не муравей, – Люциан проникся объяснением и изо всех сил хватался за свои домыслы, лишь бы не отставать от рассуждений отца.
– Верно, мы не муравей, мы тот самый эквилибрист, – старый Фермилорд сложил программку, не нарушая горизонт. – Чтобы попасть на другую сторону каната, нам нужна дыра в пространстве, – свободной рукой старый Фермилорд неспешно взял всё с того же столика перо для заметок и с лёгкостью проткнул насквозь либретто. Остриё прошло обе страницы, и когда он его вынул, то на раскрытой либретто остались две дырки. – Видишь ли, Первый Император Гало заложил фундамент Врат, отдав предпочтение сему городу и он был, безусловно, прав…
– Уважаемый мной Элохим, – вдруг сам Император вмешался в диалог и, не оборачиваясь, спросил. – Вы только сейчас затронули с сыном историю Врат?
– Да, Император, и простите великодушно меня за такое упущение.
– Не я судья вам в этом деле, – усмехнулся Император и всё так же, не оборачиваясь, продолжил. – Но, если я не ошибаюсь, то этот рослый муж – Люциан?
– Вы абсолютно правы, это мой единственный законнорождённый сын и моя гордость, – ответил Фермилорд и слегка толкнул сына локтем, чтобы тот представился Императору в поклоне. Люциан тут же вскочил с места и, обойдя семью Императора, преклонил колено. – Он отсутствовал декаду лет, проходя обучение в Храме Благовещения, и лишь месяц назад вернулся в отчий дом.
– Моё почтение Вам, Император Вирион, и вашей благодатной семье, – в каждом слове молодого паладина отчётливо чувствуется трепет, ведь его взору явился величественный лик Императора. В такой близости, что не каждому смертному за всю жизнь это дозволяется. Люциан не сразу смог с собой совладать и поклониться правителю, но всё же, вздрогнув, его белокурые волосы ровными струями потянулись вниз за жестом.
– Оставь поклоны и предстань передо мной во всём своём стане, Люциан, – произнёс Император и со словами будто снял с себя эту величественную маску, показав в себе больше человечности, нежели может быть в обычном мирянине. Люциан выпрямился, и коричневое домино на нём тут же расправилось, очертив строгие линии фигуры. Статный, широкоплечий молодой монах стоит перед Императором и озирает его ярко-бирюзовым взглядом. Солнечный свет за его спиной подсвечивает белые волосы, что как продолжение лучей пылают дневным светом. – Вот уж действительно Сын Зари. Хочу заметить, Элохим, твой сын очень возмужал со дня нашей последней встречи, – старый Фермилорд смущённо улыбнулся от этих слов, но Император этого не увидел. – Я помню его десятилетним непоседой, а теперь он муж, – Люциан поклонился ещё раз в знак признательности и стал ждать, когда Император отпустит его. – Люциан, я хочу лично познакомить тебя со своей семьёй, – Император опустил правую ладонь в сторону, указывая на Фермилорда Твердыни Сигор, левая же его рука по-прежнему зависла в воздухе, держа наполовину объеденную ветвь винограда. – Это мой отец Геомант, ты, наверное, никого и не помнишь…
– Огромная честь для меня быть лично знакомым с отцом Императора, – поклонился ему Люциан, и старик в ответ дёрнул головой, а ладонь Императора переместилась над коленями и указала на левую сторону возле него.
– Моя старшая дочь Лилит, – Люциан перевёл взгляд на молодую девушку в голубом платье и обомлел. – Вы встречались в детстве, правда Лилит тогда гораздо младше была…
– Папа, – смущённо перебила его дочь, и её голос зазвенел в ушах Люциана. Голос полился вдаль колокольчиком, отчего Люциан потерял дар речи. Впившись в её огромные карие очи своим синим взглядом, он почувствовал, как его тело наполняется незнакомым теплом, что переходит в жар. Сердце сумасшедшим темпом застучало в груди, разгоняя кровь, так громко, что казалось, Лилит его слышит. – А что ж сам муж молчит? – спросила она настойчиво Люциана, да и тот хотел ответить, но забыл, как это делается.
– Дорогая, ты смутила нашего гостя, – сказал Император и наклонился, чтобы прошептать ей. – Он декаду лет не видел дев, – прочитал по губам Люциан, и на алых губах Лилит появилась смущённая улыбка, но молодого паладина это не смутило, он и без этого не может промолвить слово.
– Прошу прощения у вас, молодой паладин, за свою грубость. Если я вдруг обидела чем-либо, то я не со зла, – сказала она и вдруг стала такой серьёзной, но, к огорчению, Люциана, он не вспомнил, как говорить, и лишь поклонился.
– А это моя радость – младшая дочь Немезида, – Император решил перевести внимание паладина с Лилит.
– Здравствуй, – уже давно ёрзая от нетерпения, юная принцесса Немезида обрадовалась, что до неё дошла очередь.
– Здравствуй, – вспомнив родную речь, тут же ответил ей Люциан.
– А почему у тебя глаза светятся? Я тоже хочу, чтоб у меня светились глазки, как у тебя.
– Зачем же так, как у меня?
– Чтоб как две свечечки, да и ночью ходить удобней.
– Твои глазки тоже светятся, но по-своему, и они мне нравятся гораздо больше, чем мои, а ночью можно и с лампадой, – улыбаясь, закончил Люциан и снова бросил скользящий взгляд на Лилит. Та свысока проявляла любопытство в их сторону, а на лице застыла всё та же неловкая улыбка.
– А вы галантны, паладин, – закончила юная принцесса Немезида, вскинув своей маленькой ручкой себе волнистые волосы, в которые местами вплетены синие ленты, и с серьёзным видом стала всматриваться на площадь, рассматривая танцоров.
– Моё почтение, – прижав правую ладонь к своему сердцу, откланялся Люциан и устремился на своё место. Вернувшись на мягкое кресло, он отчётливо продолжил видеть только то, что перед ним сидит Лилит. Он видел её лицо в своих мыслях и незаметно для себя закрыл глаза, чтобы посторонние краски не портили образ. Аромат её кожи вырывался из сотни других запахов, так отвратно смущающих его, и однажды, ворвавшись в пазухи его носа, остался там навсегда. Сердце, вспомнив бешеный ритм, вновь стучало в груди Люциана, и, поддавшись чувствам, он наклонился вперёд, чтоб уловить тонкие ноты её красоты.
Действие 5
Открытие
Осень. Город Шеол. Центральная площадь. Верхняя лоджия. Послеобеденное время.
Едкий пот заливает озлобленные глаза Абаддона. Не помогает даже опахало в руках кастрированного советника Ксафана. Он ревностно смотрит на молодого паладина, видя в нём никого иного как новоиспечённого соперника за престол. Обиду перекрывает злоба, и его глаза бегают от белокурого паладина к старшей дочери Императора, которую он так алчно посмел возжелать при первой же встрече. Возможно, он сам себя уже проклинает за столь желчные чувства и мысли, но обратить это в себе не хватает воли.
– Абаддон, – оборвал его мысленную похоть голос Императора, и тот вздрогнул. – Когда перейдём уже к действию? – скучное ожидание бросает тень неподготовленности, и Император это заметил.
– Как только Ваше Величие этого пожелает, – с лёгкой хрипотой, оставшейся от молчаливой злости, ответил Абаддон и не удосужился даже приподняться в своём кресле, всем видом показывая незаслуженную учесть.
– Ну, тогда я желаю немедленного действия, – сообщил Император и сам встал с тронного кресла, а вместе с ним с грохотом поднялись и многочисленные вассалы. – Абаддон, взгляни на людей внизу. Мне кажется, все заждались, не только я… – Его последняя фраза стала направленным камнем в сторону наместника, и не заметить этого было сложно, но тот всё же это сделал.
– Ксафан, – откинулся на спинку кресла Абаддон и позвал советника к себе, неторопливым жестом указывая, кто здесь правит балом. – Начинаем, – тот, поставив опахало в угол, поспешно удалился с лоджии вниз.
Император приблизился к рупору, что клювом распахнут наружу, и замер, будто теперь сам ожидая команды извне. Минутное ошеломление вызвало бурю сомнительных эмоций в нём, но всё так мимолётно, что он даже не заметил их порыва.
– Жители Империи Солнечного Гало и гости наши! – Голос Императора ворвался в рупор и с обратной стороны осыпал площадь. Артисты замерли в своих номерах, певцы замолчали в своих куплетах. Трибуны разом повернули распаренные жарой лица на верхнюю лоджию, отчего она вспыхнула красным фоном. Всё и вся замерло под беспощадным солнцем, внемля слова Императора. – Пришёл долгожданный час! – Император на миг оторвался от рупора и посмотрел на отца: он, склонив голову, задремал. – Так свершится деяние наше! – толпа завыла в неистовом томлении, танцоры змеиными струями стали убегать в трибунные норы. Площадь вмиг опустела, оставив Врата в одиночестве. Император Вирион отошёл от рупора и приблизился к отцу. – Отец, время пришло.
– Сын? – вздрогнул Фер Геомант, открыв глаза. Слегка потеряв рассудок, он заёрзал в кресле, глазами хватая знакомые обрывки местности.
– Да, отец, пора, – твёрдо ответил тот и подал ему руку. Мысли старика приняли знакомый порядок, и он встал с кресла. – Абаддон, кого ты отправляешь первыми?
– Шесть рабов – три мужа и три нимфы с дарами, – вскочил тот, когда его неожиданно, но ожидаемо спросил Император. Он больше переживает за дары, нежели за процессию, отчего и выпрямился с места.
– С какими дарами они будут?
– Зёрна хлеба в золотых шкатулках, инкрустированных рубинами, – немного испуганно ответил тот, оглядевшись вокруг, так робко и неуверенно, как вор, пойманный с поличным.
