скачать книгу бесплатно
– А вот Саманта, моя младшая дочь, – произнесла Мона. – Она с нетерпением ждала встречи с тобой.
Взгляд, последовавший со стороны этого клона матери, только лет на двадцать моложе, не выражал такой уж бурной радости. Напротив, Саманта быстро скользнула глазами по его залысинам на висках, слегка неуклюжей фигуре и галстучному узлу, который внезапно оказался слишком тугим. Зрелище явно не впечатлило ее.
– Привет, Карл, – поздоровалась она, и даже в этих словах выразилась нехилая порция неприязни по отношению к легкой добыче мамы.
– Привет, Саманта, – ответил Карл, попытавшись обнажить зубы в подобии гримасы восторга.
Чего там Мона наплела о нем, если разочарование на лице ее дочери проявлялось столь явно?
Ситуация отнюдь не улучшилась, когда в комнату ворвался какой-то мальчик, бросился на пол и швырнул Карлу в ноги пластиковый меч.
– Я опасный грабитель, – орал белокурый монстр по имени Людвиг.
Обалдеть, надо же, какое чудодейственное влияние все это оказало на простуду. Если сегодня Карлу предстоит еще разок испытать шоковое состояние, он полностью выздоровеет.
Стремясь произвести впечатление, с первым блюдом Мёрк справился, улыбаясь, чему выучился по многочисленным фильмам с участием Ричарда Гира, однако, когда на столе появился гусь, Людвиг вытаращил глаза:
– У вас что-то капает в соус. – С этими словами он показал пальцем на нос Карла, тем самым вызвав возмущение Моны.
Когда мальчик принялся молоть какой-то вздор о шраме на виске гостя, а к тому же отказался верить в то, что у полицейского имеется настоящий пистолет, Карл созрел для контрнаступления.
«Господи, – мысленно произнес он, воздев глаза к потолку, – если ты сейчас же не поможешь мне, через десять секунд одному мальчику не поздоровится».
Чудом, спасшим его, оказалось не бабушкино понимание того, что ситуация накаляется, и не воспитательные меры молодой матери. Им оказалось жужжание в заднем кармане, предвещающее, что спокойствия этим вечером не видать.
– Прошу прощения, – извинился Карл и полез за мобильником. – Да, Асад, – ответил он, увидев номер, высветившийся на экране.
В данный момент Мёрк был готов ответить на любой звонок. Ибо ему надо было линять отсюда.
– Извини за беспокойство, Карл. Но не можешь ли ты мне сказать, какое количество людей в Дании ежегодно добавляется к числу без вести пропавших?
Загадочный вопрос, на который можно дать столь же загадочный ответ. Превосходно.
– Думаю, тысячи полторы… Ты где сейчас?
Всегда удобная фраза.
– Мы с Розой до сих пор в подвале. Карл, а сколько из этих полутора тысяч к концу года так и не удается найти?
– Всегда по-разному. Не более десяти человек.
Карл поднялся из-за стола, постаравшись принять чрезвычайно занятой вид.
– В деле есть какие-нибудь подвижки? – спросил он.
Тоже неплохая реплика.
– Не знаю, – ответил Асад. – Сам мне скажи. Потому что за ту же неделю, когда исчезла Рита Нильсен, без вести пропали еще двое, а еще один человек – на следующей неделе, и никого из них так и не нашли. Тебе это не кажется довольно странным? Четверо за такой короткий срок, что скажешь? Примерно столько же, сколько обычно за полгода.
– Боже всемогущий, я выезжаю сейчас же!
Фантастическая финальная реплика – даже Асад, вероятно, слегка удивился. Когда в последний раз Мёрк реагировал настолько молниеносно?
Карл обратился к собравшейся компании:
– Прошу меня простить! Наверное, вы успели заметить, что я сегодня выгляжу несколько отсутствующе. Отчасти по причине чрезвычайно сильной простуды, так что искренне надеюсь, я никого не успел заразить. – Он шмыгнул носом, дабы не быть голословным, и осознал, что нос был абсолютно сухим. – Хм… а отчасти из-за того, что в данный момент на нас висят четверо пропавших без вести и невероятно жестокое убийство на Амагере и мы должны немедленно расследовать эти дела. Мне действительно очень жаль, но я должен покинуть вас. В противном случае все может пойти наперекосяк.
Карл уставился на Мону. У нее был встревоженный вид.
– То самое старое дело, которым ты когда-то занимался? – спросила она, проигнорировав его комплименты относительно прекрасно проведенного вечера. – Будь осторожен, Карл. Неужели ты еще не осознал, насколько глубоко оно затрагивает тебя?
Он кивнул:
– Да, и оно в том числе. Но не беспокойся за меня, я не собираюсь ни во что влезать. Я в порядке.
Женщина нахмурилась. Дьявол, что за дерьмовый вечер! Сделано два шага в обратном направлении. Дурацкое знакомство с семейством. Ее дочка возненавидела его. Он возненавидел ее внука. Откушал совершенно невкусного гуся и капнул соплями в соус, а, кроме того, теперь Мона вновь вспомнила о том проклятом деле. Она непременно снова натравит на него псевдопсихолога Криса.
– В полном порядке, – добавил он, прицелившись в парнишку сложенными в форме пистолета пальцами и с улыбкой спуская курок.
В следующий раз нужно будет заранее расспросить Мону о том, сюрприз какого рода она для него припасла.
11
Таге услышал стук крышки почтового ящика и принялся ругаться. С тех пор как он повесил табличку «Не для рекламы, спасибо», письма ему приходили только от налоговых органов, а от них нечего ждать хорошего. Таге никогда не понимал, почему их так выводили из себя убогие гроши, которые он присваивал себе, залатав шину, прочистив свечи зажигания или отремонтировав карбюратор мопеда. Может, они предпочли бы видеть его стоящим с протянутой рукой в кассе взаимопомощи в Миддельфарте или им больше понравилось бы, если бы он ходил на воровской промысел в коттеджный поселок у пляжа Скоруп, как другие парни, с кем он вместе выпивал?
Он потянулся за винной бутылкой между кроватью и ящиком пива, служившим вместо тумбочки, и проверил, не переполнилась ли бутылка за ночь, затем поднес к промежности и помочился в нее до самого верха. Обтерев руки о пододеяльник, Таге поднялся. Он уже устал от того, что эта фифа Метте Стамме жила у него, так как уборная находилась как раз позади ее комнаты в жилом доме. Здесь же, в мастерской, построенной перед домом, прогнили половицы и свистел ветер, а зима вот-вот придет, и оглянуться не успеешь.
Таге осмотрелся. Страницы из старых журналов «Раппорт»[13 - «Раппорт» – один из старейших датских мужских журналов.] с потертыми краями, на залапанных снимках – голые девушки. Ступицы, колеса, запчасти от мопедов лежали повсюду и подтекали, оставляя на бетонном полу въедающиеся круги и полосы от моторного масла. Нельзя сказать, что подобным жилищем можно гордиться, но зато оно целиком принадлежало ему.
Таге протянул руку наверх и нащупал на полке пепельницу, полную недокуренных окурков. Выбрав лучший, неторопливо затянулся, пока жар не преодолел последние миллиметры и не придвинулся вплотную к пальцам, обожженным маслом. Затем Таге взял трусы, ступил на холодный пол и направился к двери. Сделав всего один шаг, он как раз сумел дотянуться до почтового ящика. Это был превосходный ящик, сколоченный из ДСП; с такой толстой крышкой, словно ее приладили на заре времен.
Сначала Таге хорошенько оглядел улицу. Чтобы потом никто не жаловался на то, что видел его посреди Брендерупа в заляпанных серыми пятнами трусах, с отвисшим животом. «Узколобые бабы, которые не выносят вида мужчины в самом расцвете сил» – так он имел обыкновение называть их в беседе со своими приятелями в пивной. Его излюбленное словечко – «узколобый». Оно звучало до одури интеллигентно.
Новое письмо, к большому удивлению, оказалось упаковано не в конверт с прозрачным окошком, какие приходили от налоговиков или из коммуны; это был самый обычный белый конверт с почтовой маркой. Такие письма он не получал уже многие годы.
Таге приосанился, как будто в этот самый момент за ним следил отправитель письма или, скорее, как будто само письмо обладало глазами и могло оценить, достоин ли получатель прочитать заключенное в нем послание.
Почерк был незнакомый, но зато имя адресата было написано изящными завитками, элегантно простертыми по бумаге, и это пришлось Таге по душе.
Он перевернул конверт и почувствовал, как адреналин немедленно хлынул в кровь. Словно влюбленный, он ощутил прилив тепла к щекам, а глаза выкатились из орбит, как у затравленного зверя. Уж от кого, а от Нэте он письма не ожидал. От Нэте Германсен, его кузины. С адресом и всеми причиндалами. От этой женщины он никогда в жизни не рассчитывал получить весточку. И не без оснований.
Таге сделал глубокий вдох и на мгновение задумался, не положить ли письмо обратно в ящик. Как будто ветер, ненастье или даже сам почтовый ящик были готовы поглотить конверт, буквально вырвать из рук, так чтобы тому не пришлось узнать содержание письма.
Такие чувства он испытывал.
* * *
Благодаря опыту, полученному на ферме отца, старший брат Нэте, Мэдс, узнал, что, подобно остальным живым существам, люди делятся на две группы: самки и самцы. И можно было не знать больше ничего. Между этими двумя группами распределялись все тайны мира: война, семья, работа и то, что происходит внутри дома. Все сферы жизни были разделены так, что либо одна, либо другая часть человечества занималась ими.
И вот Мэдс собрал во дворе своих младших братьев, сестер и кузена, спустил штаны и показал на свой половой орган:
– Если у тебя есть такая штуковина, ты принадлежишь одному полу. А если вместо нее щель – то другому. Вот так все просто.
И братья вместе с Таге рассмеялись, после чего Нэте тоже спустила трусы, чтобы таким довольно детским способом продемонстрировать солидарность и понимание.
Особенно понравилась новость Таге, так как там, откуда он приехал, переодевались всегда в темноте и, по правде сказать, он никогда толком не понимал, в чем заключается различие между мужчиной и женщиной.
Это было первое лето, проведенное Таге у своего дяди. Намного интереснее жарких дней в порту Ассенса и узеньких переулках, где они вместе с другими пацанами играли между нагромождениями ящиков размером с Эйфелеву башню и мечтали однажды отправиться в дальнее плавание.
Они хорошо проводили время вместе с Нэте. Близнецы тоже оказались хорошими друзьями, но Нэте все равно была лучше, хотя и на восемь лет младше его. С нею было так легко… Она смеялась, как только он задирал верхнюю губу. С готовностью участвовала в самых нелепых проделках, стоило только позвать ее.
Впервые в жизни кто-то смотрел на Таге с восхищением, и ему это очень нравилось. Поэтому он выполнял всю тяжелую работу, какую поручали Нэте.
Когда Мэдс и близнецы покинули небольшую ферму, девочка осталась с отцом. Летние деньки она проводила в обществе Таге, и он хорошо помнил, насколько тяжко ей пришлось. Особенно из-за травли со стороны односельчан и непредсказуемого настроения отца, а также его сложного, а иногда даже несправедливого отношения.
Они с Нэте не были влюблены друг в друга, а просто были близкими друзьями. Им предстояло полностью осознать, что человечество составляют люди двух полов и они порой вступают друг с другом в сложные и запутанные отношения.
Поэтому именно Таге просветил Нэте, каким образом люди размножаются; он же, сам того не желая, забрал у нее всё…
* * *
Он тяжело опустился на кровать и посмотрел на бутылку, стоящую на токарном станке, и подумал: что лучше – хлебнуть вишневой настойки до или после прочтения письма.
Тем временем он услыхал из гостиной отхаркивание своей квартирантки Метте. Как правило, подобные звуки не ассоциируются с женщиной, но он к ним уже привык. Неплохо было лежать с ней под одеялом холодным зимним днем, но представителям коммуны пришло в голову, что у них серьезные отношения, и их лишили социальной помощи.
Таге взвесил письмо на ладони и вытащил из конверта. Это был замечательный лист бумаги с цветочками, сложенный вдвое. Он ожидал снова увидеть рукописный текст, однако, развернув письмо, обнаружил, что оно отпечатано. Мужчина спешил прочитать его, чтобы поскорее избавиться от мучений. Он созрел для глотка вишневой настойки, когда дочитал до места, где было написано, что Нэте подарит десять миллионов, если он к определенному времени прибудет в определенное место в Копенгагене. Таге выпустил письмо из рук, и оно скользнуло на бетонный пол, при этом из конверта выпал второй листик.
И тут мужчина увидел, что к нему скрепками прикреплен чек, а на чеке стоит его имя и сумма в две тысячи крон.
Так много денег давно не попадало ему в руки – единственное, о чем он мог сейчас думать. Все остальное казалось нереальным. Какие-то миллионы, болезнь Нэте… Все остальное!
Две тысячи крон, черным по белому! Даже в бытность свою моряком Таге не получал столько в конце месяца. И когда трудился на прицепном заводе, прежде чем тот переехал в Нёрре-Обю и избавился от пьянчужки Таге.
Он отсоединил чек и слегка подергал его.
Да, самый что ни на есть настоящий.
* * *
Нэте была веселой, а Таге полон сил. Когда к единственной фермерской корове привели быка, Нэте спросила Таге, есть ли у него такой же ствол, а когда Таге продемонстрировал свое достоинство, она завопила от восторга, словно это была одна из шуток, отвешенных ее братьями-близнецами. Даже целуясь с ним, она оставалась бесшабашной и беззаботной, и Таге был счастлив. Он подбирался к ней, желая попробовать совокупиться, ибо его мысли о Нэте всегда были связаны с такими темами, несмотря на то что она оформилась как женщина совсем недавно. И вот красивая солдатская форма коричневого цвета, пилотка, заткнутая за пояс, тонкая талия – наконец его внешний вид подействовал на Нэте.
Нэте считала Таге взрослым и, когда он попросил ее раздеться на чердаке и осчастливить его, не стала колебаться. Да и зачем? Ведь все утверждали, что так все и происходит между самцом и самкой.
И поскольку ничего страшного не произошло, они случайным образом подтвердили то, чему уже были обучены: ничто не может сравниться с тем блаженством, какое может дать близость их тел.
В пятнадцать лет девушка забеременела. И хотя она сама была счастлива и сказала Таге, что теперь они будут вместе на всю жизнь, он напрочь отказался от отцовства. Он закричал, что если даже действительно является отцом ее отпрыска, то ничего хорошего ждать не приходится, потому что Нэте несовершеннолетняя, а значит, его могут обвинить в уголовном преступлении. А он не собирается за решетку.
Отец недолго слушал объяснения Нэте. Он жестоко поколотил Таге, но тот все равно продолжал все отрицать. Братья Нэте тоже увиливали от расспросов, поэтому пришлось поверить парню.
С тех пор Таге никогда не встречался с Нэте. До него доходили кое-какие слухи о ней, и иногда он испытывал сильное чувство стыда.
В конце концов он предпочел обо всем забыть.
* * *
Таге готовился два дня. Погружал руки в смазочное масло, растирал и скоблил до тех пор, пока растрескавшаяся кожа не стала розовой и приятной на вид. Брился несколько раз в день, пока снова не стал гладким и лоснящимся. В парикмахерской Таге встретили как вернувшегося блудного сына, но стрижка, мытье и обильная обработка туалетной водой были произведены с такой дотошностью, на какую способны только настоящие специалисты. Зубы он полировал пищевой содой, пока не закровоточили десны. После чего отражение Таге в зеркале стало напоминать эхо былых времен. Если ему причитается десять миллионов, он должен принять их подобающим образом. Пускай Нэте увидит его таким, словно он прожил достойную жизнь. Она должна увидеть в нем того парня, который заставлял ее смеяться.
Он сильно переживал. Каким образом ему на пятьдесят восьмом году жизни подняться со дна и выглядеть состоявшимся человеком? Ведь на него будут направлены пристальные и, возможно, даже враждебные взгляды.
По ночам Таге мечтал, что его уважают, ему завидуют, что вернулись былые времена. Черт его знает, зачем вообще жить в этом жалком обществе, которое смотрит на него как на чумной бубон. Черт его знает, зачем жить в населенном пункте с менее чем полутора тысячами жителей, где даже железная дорога зачахла, а настоящей гордостью города считается прицепный завод. Давным-давно завод переехал, а на его месте образовалась новая народная школа с убогим названием «Северная народная школа мира».
Таге отыскал самый большой мужской магазин в Богенсе и приобрел там прекрасный костюм с синеватым отливом. Продавец, криво улыбнувшись, назвал его последним писком моды. С учетом громадной скидки костюм стоил ровно столько, чтобы от записанной в чеке суммы осталось некоторое количество крон на бензин для мопеда и билет из Эйбю до Копенгагена.
Триумфальный момент настал, когда Таге взгромоздился на свой «ВелоСолекс» и помчался по городу. Никогда еще взгляды, обращенные в его сторону, не были такими приятными для него.
Никогда еще Таге не был настолько готов принять свою судьбу, какой бы она ни была.
12
На протяжении 1980-х Курт Вад с большим удовлетворением наблюдал, как консервативные настроения все больше охватывали общество, и вот теперь, в конце августа 1987 года, почти все средства массовой информации предсказывали победу на выборах буржуазному крылу.
Это было благодатное время для Курта Вада и его единомышленников. Партия прогресса яростно ополчилась против иностранцев, и постепенно все больше и больше христианских общин и национальных объединений группировалось вокруг опытных агитаторов-популистов, которые умело размахивали над головой кнутом, ополчившись против морального разврата и разложения, не выказывая ни малейшей мягкости и сентиментальности по отношению к общепринятым принципам прав человека.
Концепция основывалась на том, что люди не рождаются равными и для равенства и с этим надо смириться и принять как должное.
О да, для Курта Вада время было просто прекрасное. Постепенно фолькетинг и определенные общественные движения стали позитивно относиться к партии. Одновременно хлынули потоки вложений в любимое детище Курта – компанию «Чистые линии». Он упорно трудился с целью развить ее в партию со множеством локальных объединений и представительством в Кристиансборге. С этими переменами в сфере морали словно произошел возврат к 1930-м, 1940-м, 1950-м годам; по крайней мере, было очень далеко от отвратительных 1960-х или 1970-х, когда молодежь с шумом выходила на улицы и проповедовала свободную любовь и социализм. Тогда убогие личности из самых низов общества возвысились, а асоциальное поведение объяснялось виной государства и самого общества.
Нет-нет, теперь все обстояло иначе. Теперь, в 1980-е, каждый превратился в кузнеца собственного счастья. И некоторые ковали его весьма успешно, что было заметно, ибо каждый божий день в «Чистые линии» Курта поступали добровольные взносы от порядочных граждан и общественных фондов.
Результат не заставил себя долго ждать. В городском офисе «Чистых линий» сидели уже целых две конторщицы, занимающиеся распределением счетов и рассылкой материалов. А по крайней мере четыре из девяти местных представительств еженедельно увеличивались на пять человек.
Наконец-то распространились настроения против гомосексуалистов, наркоманов, несовершеннолетних преступников, а также против промискуитета, дурной наследственности, иммигрантов и беженцев. К тому же объявился СПИД, напомнив о каре Господней.
В использовании подобных настроений не было нужды в 1950-е годы: в то время имелись значительно более удобные средства для манипуляции обществом.
Но сейчас настали прекрасные времена. Идея, лежащая в основе «Чистых линий», распространялась с молниеносной быстротой, хотя никто не озвучивал ее прямым текстом: дурная кровь не должна смешиваться с хорошей.
Общество, стоявшее на страже чистоты крови и моральных ценностей населения и нации, сменило три названия, с тех пор как Курт основал его в ожесточенной борьбе за расовую чистоту и повышение морали в среде простых граждан. В 1940-е оно называлось «Комитет против разврата», затем было переименовано в «Сообщество датчан» и вот наконец преобразовалось в «Чистые линии».
Причем то, что задумывалось практикующим фюнским врачом, а затем усовершенствовалось его сыном, уже отнюдь не являлось частным делом. На данный момент организация насчитывала две тысячи членов, они с радостью платили немалые взносы. Добропорядочные граждане – адвокаты, врачи, полицейские, воспитатели, священники, – эти люди в повседневной жизни встречались со множеством неприемлемых вещей, и обладали пониманием, что нужно что-то делать с этим, и были способны на активные действия.
Доживи отец Курта до сегодняшних дней, он бы гордился тем, как сильно сын продвинул его идеи, гордился бы и тем, как он управляет организацией, которую на протяжении долгих лет они называли просто «Секретной борьбой». В ее недрах Курт вместе со своими верными единомышленниками совершал не самые чистые дела, стремясь легализовать свои действия с помощью партии «Чистые линии». Эта организация брала на себя смелость делить детей на заслуживших право жить и не заслуживших такого права.
Курт Вад только что завершил запись телефонного интервью для радио об основных официальных идеях «Чистых линий», когда жена положила перед ним на полосу солнечного света посреди дубового стола целую пачку писем.
Обычно в такой куче конвертов чего только не было.
Анонимные письма Курт тотчас же швырял в мусорное ведро. Примерно треть. Затем отсортировывались привычные угрозы и гневные письма. Их отправителей он тщательно записывал, а потом отправлял имена конторщицам в архив организации. Если какие-то из этих имен встречались слишком часто, Курт звонил лидерам местных представительств, а те впоследствии заботились о том, чтобы впредь подобная корреспонденция пресекалась. Существовало множество способов борьбы с такими людьми, ибо у всех есть кое-какие грешки, а на районных адвокатов, врачей и священников можно было отыскать целые архивы компромата. Кто-то назвал бы это шантажом; Курт предпочитал говорить о самообороне.
