скачать книгу бесплатно
«Как-то раз, когда Дуглас заканчивал работу над одним из своих романов, мы с тремя друзьями проводили отпуск на Корфу. Дело кончилось тем, что он оккупировал весь дом. В одной комнате он творил, в другой спал, третья нужна была ему для того, чтобы по ней расхаживать, когда на него нападала бессонница, и т. д. и т. п. Ему даже в голову не приходило, что другим ночью хочется спать. Нет, он мыслит галактическими масштабами и поэтому частенько забывает о том, что живет рядом с нами, на грешной земле. Причем совершенно не со зла, нет – в душе Дуглас добр. Просто когда на него нападает паника оттого, что он не в состоянии выжать из себя ни строчки, что так и не завершит книгу, – тогда по сравнению с его проблемами все остальное бледнеет и отходит на второй план».
Тем не менее работа все же была завершена и понравилась читателю. Книги Адамса стали бестселлерами. Писатель даже получил от своего американского издателя два миллиона долларов аванса. Вместе с Джоном Ллойдом они сочинили пародийный словарь «Смысл жиздни», в котором привычные нам вещи – такие, как, например, настроение, которое испытываешь в четыре часа дня, когда еще толком ничего не сделал, – получают названия разных городов. Скажем, Фарнхэм – это лучшее название для небольшой депрессии. В конце восьмидесятых Адамс сочинил два пародийных детективных романа про Дирка Джентли.
Несмотря на юмор, которым пронизаны его произведения, Сью Фристоун вспоминает, какое неизгладимое впечатление произвела на нее серьезность, с какой восприняли их некоторые читатели.
«Например, в «Автостопе» говорится, что для того, чтобы вас не покидало чувство уверенности, нужно всегда иметь при себе полотенце. Мне рассказывали об одной женщине, умиравшей в хосписе, которая уверовала, будто ей станет лучше, потому что у нее при себе есть полотенце. То есть она как бы взяла и соединила вселенную Дугласа со своей собственной. Надо сказать, что Дуглас страшно смущался, когда слышал подобные вещи. Но для той женщины, которой вскоре предстояло отойти в мир иной, полотенце в буквальном смысле слова превратилось в своего рода оберег».
Дуглас писал и на серьезные темы. Второй роман про Дирка Джентли – на самом деле роман о бездомных, бесприютных, неприкаянных и отверженных.
«Воображение Дугласа гораздо глубже, нежели кажущаяся поверхностная развлекательность, – замечает Фристоун. – Под тонким слоем юмора кроется серьезный пласт социальной критики, но только при условии, что вы хотите его обнаружить».
Выйдя из периода творческого застоя и безденежья, Адамс активно работал, пока не приблизился к сорока, после чего нарочно заставил себя притормозить.
«Я застрял в самой середине романа. Может показаться черной неблагодарностью, но когда я только и знаю, что раздаю автографы, то вскоре впадаю в раздражение и депрессию».
По собственному признанию писателя, он до сих пор воспринимает себя в первую очередь как сценариста, лишь волею обстоятельств вынужденного сочинять романы.
«Звучит невероятно, но какая-то часть меня до сих пор чувствует себя обманутой, причем обманщик этот – я сам. С другой стороны – вечные денежные проблемы. Получаешь сногсшибательные гонорары, которые тебя не радуют, и, получив, первым делом спускаешь на совершенно ненужные или бесполезные вещи – и вновь приходится впрягаться в лямку, чтобы заработать».
В середине восьмидесятых Адамс, по собственному признанию, оказался на грани финансового краха. Он отказывается разглашать подробности, лишь говорит, что хотя все по привычке считали его человеком состоятельным, в карманах у него было негусто. В принципе нетрудно проследить перемены в жизни писателя в период между выходом в эфир первой и второй части радиосериала. В первой части большая часть шуток так или иначе связана с пабами и отсутствием денег, во второй писатель подшучивает над дорогими ресторанами и бухгалтерами.
«Я чувствовал себя как белка в колесе, – вспоминает он. – Хотя сам был не рад, что угодил в него. Но когда в двадцать пять лет пишешь свой первый роман, за спиной уже есть двадцатипятилетний опыт, только опыт этот незрелый, юношеский. Вторая книга выходит в свет через год после сидения в книжных магазинах за раздачей автографов. И вскоре начинаешь ощущать, что исписался».
Чувствуя, что почти полностью сжег запас «творческого топлива», писатель испробовал то, что он сам окрестил «творческим севооборотом». В частности, в этот период в нем проснулся интерес к новым информационным технологиям, а также проблемам защиты и сохранения окружающей среды. В 1990 году он написал книгу «Больше вы их не увидите».
«Как нередко бывает, из того, что мною написано, эта книга пользовалась у читателей наименьшей популярностью. Для меня же она – предмет гордости».
Адамс начал работать над книгой, когда по заданию одного журнала отправился на Мадагаскар на поиски редкого вида лемуров. Поначалу он воспринимал это как своего рода развлекательную прогулку, но потом увлекся по-настоящему. Увлечение экологией пробудило в нем не менее страстный интерес к эволюции.
«Я словно получил в свои руки путеводную нить и, следуя за ней, набрел на такие вещи, сделал для себя такие открытия, что они стали для меня настоящим откровением».
Ссылка в конце его электронных писем перенаправляет адресата в «Фонд защиты горилл» Дианы Фосси и фонд «Спасем носорога». Подпись Адамса стоит также под проектом декларации прав человекообразных обезьян, призванной изменить статус наших ближайших родственников, признав за ними право на «жизнь, свободу и защиту от физических унижений».
Адамс также входил в число активистов проекта «Комики против голода», хотя сам он не из тех, кто готов демонстративно облачиться ради правого дела во власяницу. Стены дома в Ислингтоне, где он устраивал частые вечеринки, помнят немало знаменитых рок-звезд. Например, Гэри Брукер из «Прокол Харум» однажды исполнил здесь полную версию легендарного хита «Бледнее бледного» («Whiter Shade of Pale»), включая строчки, не вошедшие в официальный альбом. Бывали здесь и медиамагнаты, и миллиардеры-компьютерщики. А еще – что на первый взгляд может показаться невероятным, зная дугласовский атеизм, – каждый раз на Рождество писатель устраивал у себя дома рождественские песнопения.
«Ребенком я был ревностным христианином, с удовольствием пел в школьном хоре, и рождественские песнопения всякий раз трогали меня до глубины души».
Своим личностным становлением, по его собственному признанию, писатель обязан Баху, «Битлз» и «Питонам». Как увязать все это с его страстной приверженностью атеизму?
«Жизнь полна самых разных вещей, причем все они воздействуют на нас по-своему, – поясняет Адамс. – И то, что, по-моему, Бах глубоко заблуждался, не отменяет того, что его месса си-минор – непревзойденная вершина человеческого духа. Она до сих пор будоражит меня до слез. И вообще, я до сих пор питаю глубочайший интерес к религии. Единственное, что я отказываюсь взять в толк, как умные и образованные люди способны воспринимать ее серьезно».
Эта привязанность к традиции, если не к традиционным верованиям, делает понятным и то, почему у его дочери Полли есть четверо «не-крестных». В их числе Мери Аллен. Именно она познакомила Адамса с его будущей женой, адвокатом Джейн Белсон. Вот что она сама рассказывает об этом:
«В начале восьмидесятых Дуглас впал в очередной творческий кризис и каждый день названивал мне. В конце концов я поинтересовалась, не скучно ли ему одному. Мне казалось, что ему должно быть страшно одиноко в огромной квартире. Вскоре к нему переехала Джейн».
После нескольких размолвок они все-таки в 1991 году сочетались браком и до прошлого года жили в Ислингтоне. Год назад семья перебралась в Санта-Барбару.
По словам самого Адамса, переезд дался ему с большим трудом.
«Лишь недавно мне стало понятно, насколько моя жена противилась переезду в Америку».
Но сейчас он рекомендует подобный смелый шаг всем своим друзьям.
«В середине жизненного пути просто полезно сняться с насиженного места и отправиться за тридевять земель. Словно рождаешься заново, начинаешь заново жить. Ощущаешь небывалый прилив сил».
Участие Адамса в создании интернет-компаний прекрасно вписывается в эту философию. Его основная должность – поставщик идей.
«Я никогда не пытался представить себя в роли эдакого Артура Кларка номер два, фантаста-прорицателя будущего. Мой «Автостоп» – по сути дела, что-то вроде устройства по впитыванию самых сумасшедших идей, что, словно искры, летят во все стороны от вращающегося колеса; правда, должен признать, что устройство вышло весьма удачное. Но не следует забывать, что мы еще в самом начале пути, – предостерегает Адамс, – в некотором роде мы все еще барахтаемся на мелководье, в то время как океан лежит перед нами даже непотревоженный».
В числе других новых проектов – с опозданием как минимум на восемь лет – очередной роман о Дирке Джентли, фильм на ту же тему, веб-сайт и сетевой роман.
«Я давно уже говорил о том, что грядет время сетевой литературы и какую огромную роль ей суждено сыграть. И вдруг узнаю, что Стивен Кинг, опередив меня, опубликовал в Интернете роман. Разумеется, чувствую себя последним идиотом, потому что, по всем расчетам, я должен был его опередить».
Проект фильма, по словам Адамса, находился «двадцать лет в стадии запора». По мнению писателя, снимать в Голливуде фильм «сродни попытке весьма оригинальным способом зажарить на гриле бифштекс – пропустить мимо куска мяса длинную очередь, чтобы каждый немного подышал на него».
Тем не менее, несмотря на неповоротливость голливудской машины, Адамс полон энтузиазма относительно предстоящих съемок.
«Имея в своем распоряжении неопробованные методы, можно впасть в соблазн экспериментаторства и пытаться вставить в работу новые трюки в ущерб тому, что, собственно, хочешь сказать. Вот почему есть своя прелесть в работе с испытанным средством, где нет необходимости решать проблемы новизны, потому что здесь все уже обкатано и опробовано».
После долгого творческого затишья Адамс мудро подмечает, как часто все эти новые проекты и идеи отпадают сами собой.
«Я столько лет посвятил сочинению новаторских романов, что нуждался в передышке. Я много размышлял, причем размышлял творчески, о самых разных вещах, не связанных с написанием романов. Сначала мне казалось, будто я исписался, но теперь чувствую, что топливный бак снова полон».
Николас Роу
ЖИЗНЬ С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА: Дуглас Ноэль Адамс.
РОДИЛСЯ: 11 марта 1952 года, Кембридж.
ОБРАЗОВАНИЕ: Брентвудская школа, Эссекс; Сент-Джон Колледж, Кембридж.
СЕМЕЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ: 1991 год – женился на Джейн Белсон; 1994 год – родилась дочь Полли.
КАРЬЕРА: 1974–1978 годы – сценарист на радио и телевидении; 1978 год – радиопродюсер на Би-би-си.
ИЗБРАННЫЕ СЦЕНАРИИ: «Автостопом по Галактике», 1978 и 1980 (для радио), 1981 (для телевидения).
ИГРЫ: «Путеводитель для путешествующих по Галактике автостопом», 1984; «Звездный корабль “Титаник”», 1997.
КНИГИ: «Автостопом по Галактике», 1979; «Ресторан “У конца Вселенной”», 1980; «Жизнь, Вселенная и все остальное», 1982; «Смысл жиздни» (совместно с Джоном Ллойдом), 1983; «Всего хорошего, и спасибо за рыбу!», 1984; «Детективное агентство Дирка Джентли», 1987; «Долгое чаепитие», 1988; «Больше вы их не увидите», 1990; «Глубокий смысл жиздни» (вместе с Джоном Ллойдом), 1990; «В основном безвредна», 1992.
Предисловие
Для меня это в высшей степени дугласовский момент. Дугласовские же моменты обычно предполагают хотя бы одно из следующего:
• компьютеры «Эппл-Макинтош»;
• невозможные крайние сроки;
• Эда Виктора, его литагента;
• исчезающие виды;
• ужасно дорогие пятизвездочные отели.
Я печатаю этот текст на компьютере (разумеется, «Макинтоше»), самым бессовестным образом нарушая все крайние сроки, установленные для меня Эдом Виктором. Ну пожалуйста, можно я сдам предисловие к «Лососю сомнений» к следующему вторнику?
При этом я нахожусь в «Мирафлоресе», ужасно дорогом пятизвездочном парк-отеле в Лиме, в Перу. Я здесь потому, что готовлюсь отправиться в горы на поиски очкового медведя, одного из самых редких видов млекопитающих, которому грозит полное истребление. А пока я поглощаю огромные вазы фруктов и почитываю в свое удовольствие Луиса Редерера.
Ну а поскольку отель, как я уже сказал, ужасно дорогой, здесь в каждом номере есть выход в Интернет, и я только что посмотрел по компьютеру двухчасовой фильм, в котором глава «Макинтоша» Стив Джобс выступал с речью на выставке продукции его компании в Сан-Франциско. Владыка Компьютерной Империи только что торжественно продемонстрировал новый «I-Мак», а я так и не смог позвонить Дугласу или отправить ему е-мейл с этой потрясающей новостью. Увы, ему не увидеть новый, суперррррреволюционный эппловский шедевр. Ему не позабавиться с «I-Pod», не попробовать силы в «I-Photo».
Для любого, кто знал Дугласа Адамса, включая меня самого и миллионы его почитателей, есть в этом что-то до боли очевидное и печальное. Это ужасно и для него самого, потому что ему никогда не увидеть Последние Достижения Техники. Это ужасно и для нас, потому что эти самые Достижения лишились своего пламенного поэта.
Как вы понимаете, я тщетно пытаюсь прийти к какому-то мнению. Пытаюсь уяснить себе, как устроены эти новые машины. Нет, я, конечно, могу воспользоваться собственными глазами и собственным рассудком, но я привык полагаться на непревзойденные дугласовские прозорливость и чутье. Он бы наверняка тотчас нашел нужное слово, удачное сравнение, свежую метафору. И не только для Последних Достижений Техники. Он бы наверняка сумел связать милую непосредственность и неуклюжесть очковых медведей с нашим человеческим опытом и отвлеченной научной мыслью. Значительная часть мира, в которой мы вращаемся, стала гораздо яснее и понятнее, после того как мы взглянули на нее глазами Дугласа. Более того, нам даже стало яснее и понятнее наше собственное абсурдное непонимание мира.
Мы никогда не утруждали себя размышлениями о том, какое сумасшедшее это место – наша вселенная, сколь полна она самых разных противоречий и как смешны и глупы в ней мы сами. Не задумывались до тех пор, пока Дуглас не продемонстрировал нам это в своей ненавязчивой, парадоксальной и игривой манере, которая лишь сильнее оттеняет его ум.
Я только что вышел из ванной, где, между прочим, обнаружил, что кусок мыла, что отель кладет для своих гостей (наглухо запечатанный в совершенно дурацкую пластиковую обертку, которую не разорвать зубами, а разорвав, не уничтожить), теперь уже и не мыло вовсе, а Миндальное Очистительное Средство для Лица. Рука так и чешется накропать Дугласу е-мейл – ответ пришел бы мгновенно! Но, увы, больше не придет, по крайней мере не в этой жизни. Не сомневаюсь, он бы так рассмешил меня, что я бы еще добрых полчаса носился волчком по номеру, хохоча и напевая себе под нос.
Было немало сказано о том – особенно в те печальные несколько недель, что последовали за безвременным уходом писателя, – какой Дуглас был непревзойденный комик, сколь широк был круг его интересов, впрочем, и поклонников тоже. Эта книга призвана показать нам, что он был и непревзойденным учителем. Точно так же, как закатам уже никогда не быть такими, как встарь, после того, как на них взглянул Тёрнер, так и лемур и чашка чая никогда больше не будут для нас прежними после того, как на них на мгновение задержался острый и наблюдательный глаз Дугласа.
Несправедливо, когда тебя просят написать вступление к книге, которая включает самое блестящее предисловие из когда-либо написанных на тему написания предисловий. Еще более несправедливо, когда тебя просят написать вступление к посмертной публикации одного из самых выдающихся юмористических авторов нашего времени, когда книга, для которой оно предназначено, уже сама содержит предисловие к посмертной публикации одного из самых выдающихся юмористических авторов, а именно написанное Дугласом предисловие к книге Вудхауса «Закат в Блэндингсе». Как метко подметил на заупокойной службе литагент Дугласа, Эд Виктор, это предисловие само по себе не что иное, как точнейшее описание литературного дарования самого Адамса. Конечно, сам Дуглас, когда писал знаменитое предисловие, меньше всего думал об этом.
Нет, он не был по-английски до противности скромен, но это еще не значит, что он был тщеславен, что любил выставить свои таланты, прихвастнуть ими. Зато хорошо известна его страсть делиться идеями, его энтузиазм, с которым он мог поймать вас по телефону, за обеденным столом или в туалете и не отпускать, пока не выговорится.
В этом смысле – надеюсь, читатель не сочтет мои слова за неуважение к писателю – разговаривать с Дугласом t?te a t?te, с глазу на глаз, это ужасно изматывающее занятие, которое может утомить любого, кто не способен следить за резкими поворотами его мысли, вечными перескакиваниями с темы на тему. Его манера письма сравнима с блестящими пируэтами, и, поверьте мне, не много найдется в этом мире представителей рода человеческого, способных выполнить сложнейшие пируэты, не разнеся при этом в щепки мебель, а вкупе с ней и надежду тех, кто оказался рядом, остаться живыми, как то умел Дуглас Адамс.
То был писатель. Есть такие, что сочиняют время от времени, и при этом неплохо, и есть писатели. Дуглас – и нет особой необходимости это объяснять или анализировать – родился, вырос и прожил всю свою – увы, столь недолгую – жизнь, от первого дня и до последнего, как Писатель. В последние десять лет, даже когда он перестал сочинять романы, он все равно ни на секунду не переставал быть Писателем, и «Лосось сомнений» – яркое тому подтверждение. Готовился ли он к лекциям, сочинял ли материалы для газет и журналов, в том числе на научные и технические темы, прирожденный дугласовский дар облекать свои мысли в слова, складывать слова в предложения – с тем чтобы затем будить, будоражить, восхищать, развлекать, смешить, просвещать читателя – никогда не покидал его.
Его стиль начисто лишен самолюбования, и каждая фигура речи, каждый художественный прием используется тогда, и только тогда, когда того требует целостная идея произведения. Надеюсь, что когда вы будете читать эту книгу, то поразитесь откровенной (и совершенно обманчивой) простоте его стиля. Возникает ощущение, что он разговаривает с вами словно на бегу. Но, как и Вудхаус, эта легкость и кажущаяся гладкость, с которой работает писательский мотор, на самом деле результат огромного труда по отладке и смазке всех этих невидимых нашему глазу винтиков и гаек.
У Дугласа немало общего с другими самобытными талантами (с тем же Вудхасом). Их роднит умение создать у читателя впечатление, будто автор обращается к нему, и только к нему. Подозреваю, что именно этим объясняется и страстная, неуемная любовь почитателей (терпеть не могу это слово!) к его книгам. Когда смотришь на картины Веласкеса, слушаешь Моцарта, читаешь Диккенса или хохочешь над выходками Билли Конноли, – называю наугад хотя бы некоторых (а ведь известно, что нет ничего мучительнее, чем наугад называть имена, призванные служить в качестве примера или аргумента), – начинаешь понимать: то, что они делают, они делают для всего человечества; результат же получается непревзойденный.
Когда же любуешься творениями Блейка, слушаешь Баха, читаешь книги Дугласа Адамса или смотришь выступление Эдди Лизарда, кажется, будто все это предназначено только тебе, будто ты единственный, кому дано понять их до конца, во всей их глубине. Я выдвигаю это как гипотезу. Разумеется, творчество Дугласа не сопоставимо ни с высотами Баха, ни с напряженным внутренним космосом Блейка. И тем не менее смею утверждать, что моя теория верна. Это сродни чуду любви. Стоит наткнуться в тексте на свежую, неизбитую фразу или меткое дугласовское словцо, которое моментально засядет к вам в голову, как возникает желание похлопать по плечу первого встречного, чтобы поделиться с ним вашей радостью. Этот первый встречный наверняка рассмеется, по достоинству оценив остроумие автора, и все равно подспудно в вашей душе укрепится мысль, что никому, кроме вас, не дано до конца прочувствовать мощь и красоту его стиля. Точно так же, как ваши друзья (слава Богу!) вряд ли влюбятся в избранницу вашего сердца, хотя вы и готовы часами рассказывать им о ее достоинствах.
Перевернув пару страниц, вы погрузитесь в мудрый, дразнящий, игривый, душевный и манящий мир Дугласа Адамса. Не надо пытаться заглотить его сразу, целиком. Как и столь любимая Дугласом японская кухня, поначалу он может показаться вам непритязательным и легким, но на самом деле он гораздо тоньше и гораздо питательнее, чем на первый взгляд.
Обычно, чтобы не навредить славе недавно скончавшегося писателя, нижний ящик стола остается заперт на прочный замок – так лучше для его имени. Но в случае с Дугласом Адамсом – и я думаю, вы со мной согласитесь, – нижний ящик стола (или, точнее, папки на жестком диске) достоен того, чтобы стать известным городу и миру.
Крис Огл, Петер Гуззарди, жена Дугласа Джейн и его помощница Софи Остин сделали великое дело. В отличие от мира, где есть Дуглас Адамс, мир без Дугласа Адамса скучен и пуст. Так пусть же резвые прыжки «Лосося сомнений» развеют нашу меланхолию после его неожиданного, преждевременного ухода.
Стивен Фрай, Перу, январь 2002
ЖИЗНЬ
Дорогой издатель!
Пот стекал по моему лицу и капал мне на колени. Моя одежда сделалась совершенно мокрой и липкой. Я сидел, и расхаживал, и смотрел. Я сидел и отчаянно дрожал, не сводя глаз с узкой щели, и все ждал, ждал. Когда я сжимал руки в кулаки, мои ногти впивались в мякоть ладоней. Я проводил рукой по мокрому, разгоряченному лицу, по которому струился пот. Напряжение было просто невыносимым. Я кусал губы, пытаясь унять терзающую меня дрожь. Неожиданно щель приоткрылась, и в нее забросили почту. Я вожделенно вцепился в моего долгожданного «Орла» и сорвал с него упаковочную бумагу.
На целую неделю моим мучениям наступил конец!
Д. Н. Адамс (12 лет), Брентвуд, Эссекс
23 января 1965 года
«Орел» и «Бойз Уорлд Мэгэзин»
[Примечание редактора: В шестидесятые годы английский научно-фантастический журнал «Орел» пользовался чрезвычайной популярностью. Настоящее письмо – первое из опубликованных в периодике произведений Дугласа Адамса, которому в ту пору было двенадцать лет.]
Голоса вчерашних дней
Свои школьные годы я помню смутно. Все, что тогда происходило, было лишь фоном для моих попыток вдоволь наслушаться «Битлз». Когда на свет появилась песня «Любовь не купишь» («Can’t Buy Me Love»), мне было двенадцать лет. Я тайком выскользнул из школы во время утреннего перерыва на чашку молока, купил себе пластинку и ворвался в комнату сестры-хозяйки, так как лишь там имелась радиола. Поставил виниловый диск на проигрыватель – не слишком громко, чтобы не поймали, но и не совсем тихо, а чтобы можно было услышать, прижав ухо к динамику. Затем поставил еще раз – для другого уха. После этого я перевернул пластинку на другую сторону и проиграл песню «Ты этого не сделаешь!» («You can’t do that»).
Именно за этим занятием и застукал меня воспитатель и произвел мое задержание. Чего и следовало ожидать. Но для меня то была смехотворно малая цена за радость слушать то, что сегодня я считаю истинным искусством.
В те дни я, конечно же, не знал, что это искусство. Тогда мне было известно лишь то, что «Битлз» – самая классная вещь во всей вселенной. Отстаивать эту точку зрения было отнюдь не всегда легко. Во-первых, приходилось сражаться с фанатами «Роллинг стоунз», для чего требовалось проявлять чудеса изобретательности, поскольку в драке они совершенно не отличались благородством, да и кулаки у них были поувесистее. Кроме того, приходилось вести непрерывную войну со взрослыми, родителями и учителями. По их мнению, я напрасно тратил драгоценное время и карманные деньги на ерунду, которая ровно через неделю обязательно вылетит из головы.
Обнаружилось, что мне трудно понять, почему они это говорят. Я пел в школьном хоре и знал, как слушать гармонию и контрапункт. Мне было ясно, что «Битлз» – нечто чрезвычайно умное. Я недоумевал, почему никто другой не услышал невероятных гармоний и модуляций, прежде просто неслыханных в поп-песнях. «Битлы», очевидно, просто использовали все это ради только им ведомого, своего собственного тайного удовольствия. Мне казалось потрясающим уже то, что кто-то вообще способен получать удовольствие от написания такой музыки.
Другая удивительная сторона творчества «Битлз» заключалась в том, что они постоянно разочаровывали меня. Стоило им выпустить новый альбом, как после нескольких прослушиваний он становился мне неинтересен, оставляя растерянным и равнодушным. Затем эта загадка постепенно разгадывалась сама собой. Я начинал понимать, что причина моей растерянности заключалась в том, что я слушал Нечто такое, что просто-напросто было не похоже на все то, что когда-либо было создано раньше.
«Another girl», «Good Day Sunshine» и необычная, ни на что не похожая «Drive My Car». Сегодня эти песни настолько привычны, что, пожалуй, потребуется серьезное усилие воли, чтобы вспомнить, насколько непривычными они показались мне в первый раз. Иначе говоря, «Битлз» не просто сочиняли песни, они изобретали среду, в которой творили.
Мне так и не довелось их увидеть. Знаю-знаю, в это трудно поверить. Я был их современником, жил в одно с ними время, когда они вовсю выступали и гастролировали, но ни разу не увидел их «живьем». Меня хлебом не корми, дай об этом порассуждать. Так что не надо ездить вместе со мной в Сан-Франциско, иначе я затаскаю вас по Кэндлстик-парку, долго и нудно рассказывая о том, что в 1966 году «Битлз» сыграли там свой последний концерт. Это случилось незадолго до того, как до меня дошло, что рок-концерты как раз то самое, куда можно ходить, даже если живешь в Брентвуде.
Как-то раз один мой школьный приятель раздобыл билеты в студию звукозаписи, где должны были записывать шоу Дэвида Фроста, однако в конце концов мы с ним решили не идти. В тот же самый вечер я посмотрел это шоу по телевидению и увидел в нем «Битлз», исполнявших «Hey, Jude». По этому поводу я страдал целый год. Второй прокол – это когда я решил не ехать в Лондон: как оказалось, в тот самый день «битлы» давали там свой знаменитый «крышный» концерт на Сэвил-роу. Об этом – хотя с тех пор прошло столько лет – я не могу спокойно говорить по сей день.
Что ж, годы летят стрелою. Вот уже нет и «Битлз». Однако Пол Маккартни по-прежнему не стоит на месте. Несколько месяцев назад мне позвонил гитарист Робби Макинтош и сказал: «Через несколько дней мы выступаем в «Худом скрипаче», не хочешь прийти послушать?»
Это был один из самых идиотских вопросов, которые мне задавали в жизни, но тогда я несколько секунд натужно пытался сообразить, что же имел в виду мой собеседник. «Худой скрипач» – поясняю для тех, кто этого не знает, – это паб в не слишком симпатичном районе северо-западного Лондона. Там есть зальчик, где выступают разные музыканты. Туда порой набивается до двухсот человек.
Именно словечко мы временно сбило меня с толку, потому что я знал, что группа, в которой в настоящее время играет Робби, – это группа Пола Маккартни. Ну кто бы мог подумать, что Маккартни играет в пабах! Уж если Маккартни играет в пабах, было бы глупо думать, что я не пойду. И я пошел.
В пабе, для двух сотен людей, Пол Маккартни исполнил несколько песен, которые, как мне кажется, он никогда раньше не исполнял на публике. Назову хотя бы пару из них. Это были «Here, There and Everywhere» и «Blackbird». О Господи, я ведь и сам когда-то исполнял «Blackbird» в пабах! В свое время я провел несколько недель подряд, разучивая ее на гитаре, вместо того чтобы готовиться к экзамену на аттестат зрелости. Теперь же мне показалось, что меня глючит.
Было еще два момента полного моего изумления. Один из них – последний номер, исполненный на бис. Это было абсолютно безупречное, совершенно громоподобное исполнение – хотите верьте, хотите нет, – песни «Sgt. Peppers Lonely Hearts Club Band». (Не забывайте о том, что все это происходило в пабе!) Второе – величайшая рок-н-ролльная песня всех времен и народов «Can’t Buy Me Love», которую я впервые в жизни услышал, прижимаясь ухом к динамику дешевенького проигрывателя в одной из комнат моей школы.
Есть такая игра, когда ее участникам задают вопросы, – например: «В какую эпоху вам хотелось бы жить и почему?» В Италии эпохи Возрождения? В моцартовской Вене? Шекспировской Англии? Лично мне очень хотелось бы жить там и тогда, где и когда жил и творил Бах. Однако мне всегда чертовски трудно играть в эту игру, потому что жить в любой период истории, кроме нашего, означает жизнь без «Битлз», а я готов совершенно искренне заверить вас в том, что жить без них я просто не могу. Моцарт, Шекспир и Бах всегда были и остаются с нами, но я вырос вместе с «битлами» и не уверен, что кроме них что-то еще могло так сильно повлиять на меня.
А Полу Маккартни завтра исполняется пятьдесят. С днем рождения, Пол! Эту дату я помню всегда.
Газета «Санди таймс»,
17 июня 1992 г.
Брентвудская школа
Я проучился в Брентвудской школе полных двенадцать лет. В общем и целом, эти годы можно назвать неплохим времечком, полным своих взлетов и падений. Они были в меру счастливыми, в разумных пределах бесшабашными, чуть более азартными, чем лично мне тогда нравилось, и отмечены наличием хороших (а временами и крайне эксцентричных) преподавателей.
