Старуха и Кот

скачать книгу бесплатно

Старуха и Кот
Евгения Адаменко

– Я осталась совсем одна, – посетовала старуха коту. – Мяу? – сказал кот. Подразумевалось – а как же я? Я ведь здесь, с тобой, вот он я. – Ну да, – согласилась старуха, – теперича у меня есть ты. Это хорошо. Хорошо. Это легче, сильно легче. Кот ответил, что он этому рад. Это снова прозвучало как “Мяу”, но только для посторонних. Не для старухи. Не для них двоих.

Евгения Адаменко

Старуха и Кот

Старуха просыпалась рано. Вставала сразу, не нежилась под одеялом, как бывало когда-то в юности. Сидя на кровати, пока покрытые набухшими венами ноги привычно искали тапки, прислушивалась к своему телу, пытаясь предугадать, где будет болеть сегодня.

Первым делом пила кофе: старинная, выработанная годами привычка. Когда-то это был «кофейный» напиток из желудей (нынешнее поколение небось такого и представить не сможет, думалось ей), потом цикорий и, наконец, на магазинных полках, доступный для всех, появился кофе, на который она подсела прочно и навсегда. Завтракать не могла ни в молодости, когда давление было слишком низким и от одной мысли о еде мутило, ни теперь, когда оно ожидаемо переросло в гипертонию. Врач советовал не употреблять кофе, тем более на голодный желудок, да и последний иногда вяло протестовал, выдвигая в качестве ультиматума изжогу и тупую боль в левом подреберье, но ей уже было все равно.

Кофе бодрил, придавал сил и энергии хотя бы на час-два и был одним из немногих удовольствий, которые ей теперь остались. После двух чашек, – с молоком и строго без сахара, – шла умываться. Ополоснувшись, смотрелась в зеркало и не узнавала чужое, испещрённое сетью морщин лицо с обвисшими щеками и ссохшимися, превратившимися в тонкие полоски губами.

Неужели это я?

И не могла поверить, не могла понять, как настолько незаметно смогли пронестись эти годы, унеся гладкость кожи, выбелив смоль из волос, вытянув цвет и влагу из когда-то сочных розовых губ. Зубы крошились, потемнели, плечи сгорбились, ноги стали худыми и жилистыми. Даже глаза и те потухли.

Изменился даже запах. Сколько бы она не скребла тело мочалкой с любимым еще с молодости лавандовым мылом, сколько бы не чистила зубы, как бы яростно не наводила уборку, этот запах было невозможно перебить. Он пришел довеском к прожитым годам и теперь она сама, ее одежда, ее дом пахли иначе. Старостью. Тлением. Надвигающимся концом.

Неужели это я?

****

Черный кот вошел во двор неторопливо и вальяжно. Оглядел территорию, как будто ни за что взглядом не зацепившись, но отметив про себя и скамейку с примостившимися бабульками в количестве четырех штук, и молодых мам с детьми и колясками, и средних размеров упитанного рыжего пса, дремавшего в солнечном квадрате между припаркованными вдоль тротуара автомобилями.

Кот сказал: «Мяу!». Сказал коротко, но властно.

Пес поднял ухо, открыл глаза, зевнул, повел головой и остановил взгляд на коте. Чуть поколебавшись, нехотя встал и затрусил к коту, намереваясь, очевидно, выяснить цель вторжения в его частные владения и показать, кто тут главный. Кот наблюдал за ним, сузив глаза. Когда до кота оставалось метра полтора, не больше, пес вдруг остановился, сел и, избегая взгляда смотревших на него в упор нахальных медных глаз, негромко тявкнул. Кот зашипел. Пес тявкнул еще и кот поднял лапу с растопыренными пальцами, на концах которых были видны острые, как иголки, когти. Пес еле слышно заскулил, огляделся, убедившись, что никто из местных не стал свидетелем его позора, – все так и были заняты своими делами, – развернулся и потрусил обратно, то и дело оглядываясь и бросая опасливый взгляд на кота.

Кота же пес больше не интересовал. Он принюхался, повел носом и уверенно направился ко второму подъезду, где на скамье грелся на солнце и судачил между собой старушечий квартет, запрыгнул на столбик металлического ограждения газона и замер в ожидании.

Сидящая на ближайшей к коту стороне лавки бабулька вздрогнула, обернулась, посмотрела по сторонам. Взгляд ее прошел сквозь кота, отчего-то на нем не задержавшись. Бабулька поежилась и плотнее завернулась в накинутый на плечи платок, бросив товаркам, что кажется холодает.

****

По углам скопилась пыль. Старуха смотрела на нее беспомощно, сидя на диване, сложив на колени измученные артритом руки. Пылесос давно сломался, на новый лишних денег не было, да и идти до ближайшего магазина с техникой было далеко. Ей уже не осилить.

Но она всегда любила чистоту. Так приучили с детства.

Морщась от боли в правой руке, сжимавшей веник, старуха кое-как подмела, Измученно усмехнулась, подумав, что сегодня среди достававших ее болячек лидирует артрит, но вскоре колено вступило в свои права, да так, что ступать на ногу стало невыносимо.

Примостившись на краешек дивана старуха сказала пустой квартире:

– Помру, наверное, скоро.

Стены и мебель равнодушно промолчали в ответ. Старуха подняла глаза к потолку.

– Знаешь, мне страшно. Не смерти, нет. Тебя тоже не боюсь. Плохого не делала. Боюсь умирать одной. Никого у меня нет. Когда еще найдут? Не по-человечески это.

Помолчала.

– Да ладно – я. А о них кто позаботится, ты подумал?

Тишину в квартире нарушало только тиканье часов.

Морщась, старуха встала. Больно было от одной самой мысли, что придется спускаться, а потом снова подниматься по лестнице. Но там ее ждали. Значит нужно идти.

Одевшись потеплее, – теперь ее телу постоянно было холодно, – старуха вышла на лестничную площадку. Покрепче ухватилась за перила, осторожно шагнула одной ногой, потом переставила вниз другую. От острой боли в колене на глазах выступили слезы, но, стиснув зубы, старуха продолжала спускаться.

****

Долго ждать коту не пришлось. Минут через десять тяжелая металлическая дверь запищала кодовым замком, приоткрылась, потом сдала назад, как будто у открывавшего было слишком мало сил для такого серьезного толчка, затем окончательно отворилась и из подъезда вышла старуха с пустой тряпичной сумкой в руке.

Несмотря на почти тридцатиградусную жару на старухе был плотный коричневый плащ, головной платок и калоши с утеплителем. При виде старухи бабульки умолкли, а кот вытянул шею и принюхался. Не обращая на окружающих никакого внимания старуха прошаркала вдоль стены к торцу дома, откуда сквозь деревья проглядывали надписи «ПРОДУКТЫ» и «ПИВО».

Едва старуха скрылась за углом бабульки засудачили с удвоенной энергией. До пристально смотревшего вслед старухе кота донеслись ядовитые, адресованные ей слова: свихнулась, никого у ей, в девках, блохастиков, кормить. Кот прищурился, отыскал взглядом самую говорливую бабку, лениво махнул хвостом и говорливая тотчас закашлялась до слез и пунцовости, отчего ей стало уже не до сплетен.

Через двадцать минут старуха вернулась. Сумка у нее в руке теперь раздулась от содержимого. По-прежнему ни на кого глядя, старуха встала у подвального окна, возле которого на земле стояли несколько пустых пластиковых мисок, достала из сумки пакетики с влажным кошачьим кормом и бутылку с водой.

Из окна высунулась сначала одна кошачья морда, затем вторая, третья и вот уже у ног старухи крутились, мяукали и терлись семь кошачьих душ всех мастей. Согнувшись кое-как, старуха выдавила каждой кошке по половине пакетика корма, плеснула в отдельную миску воды, потом неожиданно обернулась на черного кота и помахав оставшейся половинкой пакетика проворчала:

– Ну, иди уже. Кыс-кыс.

Кот не шелохнулся, просто смотрел в упор.

– Подь сюды, кому говорю, – нахмурилась старуха, – не боись.

Бабульки на скамейке, которые за последние пару лет не слышали от старухи ни единого слова, замерли вместе с котом. Тот, с преисполненной достоинством грацией, все же спрыгнул со столбика, прошел мимо скамейки, обдав бабулек волной такого ледяного холода, что бабулечьи носы враз покраснели, подошел к старухе и потерся об ее ногу, но от предложенного угощения отказался наотрез.

– Ишь ты, – пробормотала старуха себе под нос, – ну, значить не голодный.

И засунув пустые пакетики от корма в карман плаща зашаркала к подъезду. Кот смотрел ей вслед, не обращая внимания на уплетающих угощение сородичей, а в самый последний момент, когда железная дверь за старухой уже закрывалась, сорвался и в три широких прыжка преодолев расстояние до двери, юркнул между ногами старухи в подъезд.

Старуха уловку кота не заметила. Но, с трудом поднявшись на свой второй этаж, с удивлением обнаружила его сидящим на коврике у входной двери.

Кот сказал: «Мяу!». Коротко, но категорично, как будто недовольный тем, что пришлось так долго ждать.

Старуха озадаченно посмотрела на кота. Спросила удивленно и сурово:

– Ты как здесь?

Ей показалось, что кот как будто пожал плечами, потом нетерпеливо потерся о дверь.

– Прости, дружочек, – прошептала старуха неожиданно ласково, – но ходить за тобой не смогу, годы уже не те. Даже погладить наклониться больно, спина проклятая. Иди в подвал, там семейка дружная, авось и тебя примут. А с меня раз в день миска корма и миска воды. Все что могу. Не обессудь.

Кот выслушал старуху прикрыв глаза. Потом отошел от двери, пропуская. А когда старуха отперла дверь, пулей влетел в квартиру, старуха только ахнула.

****

Около часа кот где-то прятался. А когда старуха, твердо решившая прогнать незваного гостя, наконец, сдалась и села в изнеможении на продавленный полосатый диван, стоявший у стены под ковром с оленями, запрыгнул ей на колени и тихонько заурчал. Старуха протянула покрытую коричневатыми пятнами сухощавую руку и, коснувшись мягкой шерстки, замерла от неожиданно приятного ощущения под кожей. А потом фыркнула сухим каркающим смешком.

– Ладно. Живи, чего уж там. Бог даст, и я еще маленько протяну.

Кот поднял голову, посмотрел внимательно будто все понимая, потом потерся об руку и заурчал еще громче. Старуха перебирала кошачью шерсть, а в голове нежданными гостями неожиданно четко возникали давние, почти стертые годами образы: раскинувшееся широко, утопающее в зелени, непримечательное, но такое родное село с белеными хатами, где прошли детство и юность; двор, где под старым, растянувшим широкие ветви грецким орехом, высаженным когда ее еще и на свете не было, зажав в зубах папиросу отец что-то вечно мастерил и строгал; большой сад, где деревья клонились от созревших персиков, абрикосов, яблок, груш, алычи; маленькая худенькая мама, ни минуты ни сидевшая без дела, всегда в заботах, хлопотах по дому и саду; сестры в разноцветных платьях, с вечно поцарапанными коленками, озорные, смешливые, еще живые; чернобровый Дмитро со своим портфелем в одной руке и с ее – в другой, а спустя несколько лет – их тайные поцелуи под черешней у выкрашенной в голубой цвет калитки.