Дочка

скачать книгу бесплатно


– Пива хочешь? – неожиданно даже для самого себя предложил дочери Миллер, но жажда оккупировала мозг, и он не сдержался.

– А хочу! – сразу, не задумываясь, поддержала его Алиса.

– Моя дочка! – обрадованно обнял он девушку и чмокнул в щечку.

Алиса застенчиво улыбнулась. Глаза ее блестели, точно звезды, что только-только вылупились в небе.

– И куда вы меня поведете? – поинтересовалась она.

– К «Любавушке» заглянем, – ответил Миллер.

– Это что или где? – не поняла Алиса, но готова была и в омут с головой нырнуть, лишь бы только вместе с папой быть.

– «Любавушка», – ответил Миллер, – кабак на Комарах. Не знала?

– Нет, – вертнула головой Алиса. – Я в Минске недавно. Не все кабаки еще обошла.

Они опять рассмеялись и подались в сторону метро, взявшись за руки.

«Любавушка» на самом деле кабак на Комарах. Любимое место блатных, поэтов и работяг. Последние после рабочего дня заходят к «Любе» заказать соточку или сто пятьдесят граммов водки, тут же на месте выпивают, выходят на крыльцо курнуть и вскоре уходят, не задерживаясь: дома ждут жены и ребятня. Блатные и поэты, если попадут сюда, уже никуда не уйдут и останутся до самого закрытия. Причем абсолютно не важно, в какое время они окажутся у «Любы». Тогда водка льется рекой, голоса с каждой выпитой рюмкой усиливаются в разы, внимание к присутствующим женщинам зашкаливает, и все они кажутся невероятно красивыми. Самец выпячивается из мужчины, как мотыль из кокона, воинствующе посматривает на каждого представителя своего вида и взглядом завоевателя озирает помещение, будто возможное поле боя. Но «Любавушку» никто никогда не обидит. Весь свой негатив, всю свою агрессию самцы, столкнувшись лбами, выносят, как сор, за стены кабака, где удары ногами и руками чередуются с сочными матюками. Глаза горят, хоть прикуривай от них, воротники на куртках или рубашках торчат, точно копья, поднятые вверх…

И хоть опасность следит за всеми, кто приходит к «Любе», Миллер не боялся. Он вообще никогда и никого не боялся в своей жизни, кроме стоматологов, но тех еще с детства. Ведя туда Алису и рассказывая ей по дороге про кабак, Миллер был уверен, что с ними ни там, ни где-нибудь еще ничего плохого не случится. А дочка слушала его с большим вниманием, каждое его слово откладывалось в памяти, словно заученное стихотворение или таблица умножения, а хриплый голос Миллера сводил с ума, как некогда песни в исполнении Высоцкого. И ей нравилось, ей все нравилось в нем, в особенности то, что он так доверчиво делился с нею байками про своих друзей – поэтов, композиторов, актеров. Алиса не запоминала их фамилий, зато приключения и происшествия с ними помнились долго.

На станции «Площадь Якуба Коласа» вышли из метро и вскоре оказались возле «Любавушки».

Заведение было полупустым, свободных мест хватало. Телеэкран под самым потолком мелькал клипами, но изображение отличалось от музыкального сопровождения. Видимо, кто-то выключил звук телевизора, решив послушать музыку из плеера. Пел мужчина брутальным голосом, а с экрана соблазняли зрителя или слушателя «поющие трусы».

Миллер с Алисой взяли по бутылочному пиву и присели в самом углу за тяжелым резным дубовым столом на такие же скамьи друг напротив друга.

– Ну, за знакомство! – предложил Миллер девушке, чокнулся своей бутылкой с ее и прямо из горлышка одним махом выдул половину.

Алиса себе налила пива в стакан, сделала несколько больших глотков, облизнула губы.

Она не оглядывалась, не сосредотачивала взгляд на посетителях «Любавушки», вообще ни на что и ни на кого не обращала внимания, а тупо не сводила глаз с Миллера, точно загипнотизированная. Поэтому не знала, что ответить, когда Миллер спросил, нравится ли ей здесь. Конечно, нравится, она же рядом с ним, и больше ей ничего не надо.

Алиса расстегнула куртку и сняла шарф, намеренно ли или от того, что стало жарко, пойди разбери, тем самым принудив Миллера засмотреться на нее и забыть про пиво. Под курткой алела атласная блузка с двумя расстегнутыми сверху пуговицами, что давало возможность насладиться безупречной белизной шейки девушки. Груди, не взятые лифчиком в плен, казалось, еще чуть-чуть, и проткнут сосками ткань блузки…

Миллер понимал, что так смотреть, как смотрел он на девушку, нельзя, если она его дочь, но он был все-таки мужчина и ничего с собой поделать не мог.

– Нравится? – удовлетворенно улыбнулась Алиса, вроде дразня его.

– Что именно? – с трудом оторвался Миллер от созерцания ее прелестей.

– Я знала, что вам все понравится, Дмитрий Михайлович, – продолжала девушка. – Я очень серьезно готовилась к этой встрече. Для меня крайне важно, чтобы вы меня полюбили, потому что я люблю вас. Я всегда вас любила, даже тогда, когда и не представляла, что вы мой папа. Я догадывалась, что в моей семье что-то не так. Итог вы знаете. Послушайте, – вдруг воскликнула она, – я так счастлива, что вы мой папа, что мы сидим вместе в этой «Любавушке», что я вас наконец нашла, что вы такой классный, вы даже не представляете, какой вы на самом деле необыкновенный человек и… весь мой.

Последнюю фразу Алиса прошептала, словно только для себя, но Миллер услышал и ее. Именно эта последняя фраза девушки словно что-то перевернула в нем. Ему никогда не было так хорошо, как сейчас. Он никогда не слышал таких искренних и непосредственных признаний, а тут дочка, которая видит своего отца первый раз за всю свою жизнь, не обвиняет, не требует ничего, а любит и шепчет, что он только ее! И от подобного можно сойти с ума, не то, что прослезиться. Слезы на самом деле покатились по Миллеровым щекам, так он растрогался.

– Я вас обидела? – забеспокоилась Алиса. Мужские слезы напугали ее. – Я не хотела, простите меня, пожалуйста!

Она протянула через стол руку, накрыла ею руку Миллера, заглядывая ему в глаза, чтобы понять, что не так.

– Это ты меня прости, – проговорил Миллер. Он взял ее руку в свою и поцеловал поочередно каждый ее пальчик. Алиса застенчиво, но довольно улыбалась.

– А давайте выпьем водки, – неожиданно предложила она, – на брудершафт, а, Дмитрий Михайлович? – по-заговорщицки подмигнула ему.

– Ты серьезно? – успокаиваясь, спросил Миллер.

– Как никогда! Вы сидите, я сама…

Алиса подбежала к официанткам, пошепталась с ними о чем-то, глядя в сторону Миллера. Те заулыбались, закивали головами. Девушка вернулась и попросила Миллера пересесть к ней, чтобы быть ближе. Скоро принесли графинчик с водкой, чистые рюмки, два стакана с томатным соком, фруктовое ассорти, нарезанное дольками, и несколько бутербродов.

Алиса налила в рюмки водку, одну протянула Миллеру, вторую взяла сама. Их руки переплелись.

Они выпили. Миллер бросил в рот дольку апельсина. Алиса откусила половину «дамского пальчика».

– Теперь вы должны меня поцеловать, Дмитрий Михайлович, – сказала она ему.

Не дожидаясь ответа, девушка пересела на колени писателя, нежно провела пальцами по его седеющим волосам, обвила руками шею и коснулась губами его губ.

Их глаза встретились, словно с просьбой позволить то, что оба собирались сделать.

Это не был поцелуй дочери и отца. Миллер с Алисой целовались в засос, по-настоящему, и оба чувствовали желание, взрослое желание близости, забывшись на все и всех.

5

Миллер летал, словно имел крылья. Фигурально, разумеется. Написалось неплохое стихотворение, учитывая то, что не рифмовал он ничего больше десяти лет. Вдохновила его Алиса. Встреча с девушкой, само ее существование, осмысление того, что он отец, перевернули целиком его отношение к жизни. Прежние ценности и принципы Миллер уже подвергал сомнению. У него такая красивая и умная дочка!

Посидев в «Любавушке», он проводил Алису до общежития, точнее, довез на такси, где девушка, видимо, устав, положила голову ему на плечо, и он боялся пошевелиться всю дорогу. В фойе общежития № 7, что на Октябрьской, девушка медлила прощаться с Миллером. Она даже приглашала его зайти к ней в гости, чтобы он посмотрел, как живет дочка и вспомнил молодость, но он отказался. Не потому, что не хотел. Хотел и еще как! Однако было неудобно. Они договорились, что проведут вместе выходные. Прощаясь, Миллер попросил разрешения сфотографировать девушку. Алиса тут же согласилась, расстегнула куртку и с большим удовольствием поработала на камеру Миллерова телефона. Она пообещала еще, что пришлет другие свои фото ему на электронную почту.

– Я вас очень-очень-очень люблю, Дмитрий Михайлович! – сказала Алиса, прижимаясь всем телом к Миллеру, обнимая его. – Скорей бы выходные, правда?

Она последний раз взглянула на него, улыбнулась и побежала к лифту. Миллер смотрел ей вслед, после вышел на улицу, закурил, воодушевленный и радостный поспешил к метро.

Ночью вскочил как ужаленный. Строчки выстраивались в рифмованные строфы.

Миллер позвонил Быковскому, чтобы рассказать о новом произведении. Именно Быковский не однажды повторял, что дружба – понятие круглосуточное. Однако тот не поднял трубки, что не удивительно в три часа ночи. Тогда Миллер набрал номер Алисы. Это же она виновна в том, что родилось стихотворение, с нею и следует поделиться новостью. Он не отвечал за себя в тот момент, был неадекватный, но ему хотелось, чтобы его радость вместе с ним разделил кто-нибудь еще.

Алиса подняла трубку.

– Дмитрий Михайлович, что-то случилась? – зевая, спросила она.

– Случилось! – таинственно ответил Миллер.

– И что? – шепотом продолжила Алиса, невольно втягиваясь в игру Миллера.

– Ты – волшебница, Алиса!

– Очень приятно, Дмитрий Михайлович, слышать это от вас, и я целиком с вами согласна. Но…

– Никаких но! Благодаря тебе я написал стихотворение!

– Правда?! – Алисе понравилось признание Миллера.

– Еще какая! Я стихов не писал сто лет!

– Поздравляю вас!

– Я пришлю его тебе смс-кой.

– Буду с нетерпением ждать.

– Прости, что разбудил, – словно опомнившись, проговорил Миллер.

– Ничего, Дмитрий Михайлович, вы же мой папа, тем более папа-писатель, – нежно проворковала Алиса, – и я горжусь вами и собой. Жду стихотворение! Мне хочется поскорее его прочитать. Не каждый день из-за тебя рождается литературное произведение.

Но Миллер не спешил отправлять стихотворение Алисе. Решил чуть подождать. Пусть оно какое-то время отлежится, до обеда хотя бы.

Работа не работалась. Мысли, связанные со стихотворением и Алисой, сверлили душу. Миллер не сводил взгляда с фото дочери в телефоне, ничего и никого не слышал. Его «отсутствие» бросалось в глаза. Вчерашний «побег» с работы не прошел даром. Миллера вызвали к главному редактору, хорошо, что не к директору, кабинеты которых находились рядом и их разделяла приемная.

Секретарша попросила его подождать, мотивируя просьбу тем, что главный редактор пока занят, точнее, занята – эту должность занимала женщина. Весьма, кстати, симпатичная и не глупая брюнетка лет сорока. Как раз донесся ее голос из кабинета. Татьяна Александровна Медникова, так звали главного редактора, чему-то или кому-то возмущалась, что случалось нечасто. Надо было очень постараться, чтобы она повысила голос. Потом из кабинета выкатился какой-то человек и послышалось: «Проходите, Дима!»

– Нет, ну вы это видели! – не могла успокоиться Татьяна Александровна. – Какова наглость! Он мне угрожает еще! Гений, твою маковку! А двух слов связать не может!

– Это вы о ком? – решил тактично уточнить у начальницы Миллер.

– Не о вас, не волнуйтесь так, – ответила Татьяна Александровна, успокаиваясь постепенно. – Но к вам у меня также вопросы. Садитесь!

Она села за свой стол, Миллер присел на стул напротив.

– Я вас слушаю, – произнесла Татьяна Александровна, пристально вглядываясь в глаза подчиненного.

– Не понял, – пожал тот плечами.

– Не хватало еще, чтобы и вы мне нервы поднимали! – не сдержалась женщина. – Не понял он! А мозги вам на что? Дотумкать не можете?..

Татьяна Александровна вышла из-за стола, прошлась туда-сюда по кабинету, стрясая с рук и плеч невидимый сор, во всяком случае, такое складывалось впечатление. Миллер в очередной раз отметил для себя, следя за передвижениями Медниковой, что его начальница очень интересная и красивая женщина. Среднего роста, фигуристая, с шикарным бюстом и не менее шикарным умом, с густыми вьющимися волосами до плеч и голубыми глазами, под которыми хотя и появлялись гусиные лапки, но нисколько не портили общей картины. Их даже можно было не заметить, если не присматриваться.

– Ну, Димочка, дорогой, – вдруг остановилась она возле него, выдвинула стул из-за стола и села рядом. А «Димочкой» называла Миллера, когда волновалась за него или хвалила за что-то, – вы же взрослый человек, не студент и даже не школьник, а ведете себя как ребенок.

Они смотрели друг другу в глаза. Миллер терялся в небесной синеве глаз Татьяны Александровны. Ему вдруг так захотелось обнять женщину, поцеловать в пухлые по-детски губы в розовой помаде. Может, от близости, может, еще от чего, он не знал.

– Не нравятся мне ваши глаза, Дима, – словно догадавшись о желании Миллера, произнесла Татьяна Александровна. Момент был упущен. Она пересела на свое место. – Так куда вас вчера как корова языком слизала? – спросила в лоб. – Я его ищу по всему издательству, опрашиваю всех, как дура, а он, никому ничего не сказав, уходит с работы посреди рабочего дня с концами.

– Так получилось, Татьяна Александровна, – проговорил Миллер, понимая, однако, что это не ответ.

– Это не ответ, – подтвердила его мысль Медникова. – И он не принимается.

– Я пока не могу вам сказать…

– Вы могли, – перебила Татьяна Александровна, – зайти ко мне и предупредить, что уходите, язык не отвалился бы. Я отпустила бы вас без всяких объяснений с вашей стороны.

– Я знаю, – согласился с ее словами Миллер.

– Так спешили?

– Не очень.

– Что тогда?

– Послушайте, Татьяна Александровна, – внезапно придумал план Миллер, как все исправить, – а приходите сегодня вечером к «Любавушке».

– Неожиданно, – улыбнулась та. Она на секунду задумалась, с интересом взглянув на Миллера, и после сказала: – А знаете, Димочка, я приду.

– И подругу захватите тогда на всякий случай, – понесло Миллера.

– Вы мне все больше и больше нравитесь, Дима! – продолжала улыбаться Медникова. – Наконец проявили инициативу. Хорошо, я подожду объяснений до вечера. А пока вы свободны. В смысле, идите, работайте!

Татьяна Александровна демонстративно раскрыла ежедневник и потянулась к рабочему телефону. Миллер понял, что время валить, и покинул кабинет начальницы.

Он верил и не верил в то, что произошло. Да и как было поверить… Хотя, если подумать, Медникова часто вызывала Миллера к себе в кабинет: редактировать вместе текст уже им отредактированный. Татьяна Александровна всегда читала после него, то ли не доверяя ему, то ли себе. В последнее время засиживались допоздна. Читали и правили вдвоем, точнее, она читала вслух, а там, где ей что-то не нравилось, останавливалась и говорила, что надо переделывать. И они искали замену слов, фраз, предложений, даже целые абзацы заменяли на более четкие и выразительные. Медникова и Миллер сидели рядом, чуть ли не впритирку. Рука женщины нет-нет, да и падала Миллеру на колено и надолго оставалась там или накрывала его руку с компьютерной мышкой. Иногда Татьяна Александровна озадачивала его каким-нибудь вопросом, непосредственно касающегося текста, над которым работали в тот момент, и пристально смотрела ему в глаза, придвинувшись вплотную. Может быть, она ждала ответа, а может быть, чего-то другого, обольщая шикарным бюстом под расстегнутой на три верхних пуговицы блузкой и опьяняя горячим дыханием. Миллер тогда морщил лоб, задумывался над вопросом и, хотя и поглядывал в ложбинку между белых грудей Медниковой, никаких попыток к близости с ней не предпринимал. Вполне возможно, что зря. Как он мог знать, что начальница к нему не ровно дышит. А она, видимо, разочарованная тем, что Миллер, точно слепец, никак не мог догадаться, чего хочет женщина, оставаясь с ней наедине, когда на работе, кроме охранника на первом этаже, никого нет, демонстративно зевала и отворачивалась от него. Спрашивала потом, придумал ли он ответ на заданный вопрос, он что-то отвечал невпопад, но она уже не слушала его, поскольку всегда имела свой вариант ответа на любой вопрос.

Значит, Миллер нравился Медниковой? Возможно, она даже любила его! Хотя нет, это слишком самоуверенный вывод. Татьяна Александровна – серьезный человек, трудоголик, живет одна где-то в Грушевке. Стоп. Главное здесь – одна. Правда, говорили, что у нее есть взрослый сын, который живет отдельной семьей… Вот в «Любавушке» все и выяснится.