скачать книгу бесплатно
Кривизна Земли
Владимир Абрамсон
Пронзительно-жизненные рассказы об удивительных и непростых судьбах людей, рассеянных по всему миру.
Подробности непростых, неоднозначных и часто уникальных биографий, написанных точным и емким пером вдумчивого наблюдателя, который вместе с бесхитростным и одновременно глубоким описанием и ненавязчивым анализом, оставляет читателю возможность подвести итоги и составить свое мнение о суровой действительности человеческого бытия.
Книга – своего рода энциклопедия опыта жизни большого количества лиц, попавших своей ли волей или волею рока, движущего историю, в жернова, перемалывающие или оставляющие тихий уголок для раздумий.
Талантливость изображения и воссоздания реалий, общностей и частностей, тонкая наблюдательность, живописные подробности в передаче изощренных событий и мелочей. С живыми описаниями современной действительности и почти неизвестные факты – историческая правда из первых уст от настоящих свидетелей, подробности нелицеприятных страниц жизни эмиграции и существования в концлагерях или под пятой власти советского или нацистского режимов. Повествование идет как будто от лица стороннего наблюдателя, но видение, всякий раз остро цепляющие, напоминает взгляд камеры свыше, фиксирующей и не дающей излишних комментариев, но заставляющей мыслить и сопереживать.
События рассказов происходят в портах, морях и океанах, в разных уголках и городах России, Прибалтийских стран, Германии, Канады, Америки, Татарии, Чехословакии, Индии, Африки, Швейцарии, на Андаманских и Канарских островах.
В качестве действующих лиц этой пьесы под названием «Жизнь» выступает множество непредсказуемых лиц, от капитана подлодки, журналиста, хуторянина, немецкого обер-лейтенанта – до террористов и, вообще, женщин и мужчин со сложной и интересной судьбой.
Владимир Абрамсон
Кривизна Земли
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Глава 1. Извещение мореплавтелям
На Норд от острова Дюнэ
Подводная лодка изменила курс и сбавила скорость. Ветер, шесть суток тянувший в корму, резко задул справа. Водяная пыль обдала ходовую рубку, превратилась в дождь. Крупная зыбь идет навстречу. Лодка снова и снова зарывается в волну и вспарывает море словно лемех. В пять часов утра открылся плоский каменистый берег. Лодка вернулась в Северодвинскую базу.
Командиру не пристало торчать на мостике без надобности. Неурочное явление командира вахтенный штурман воспримет как недоверие. Борис часто входил в эту гавань и знал, когда скомандуют «швартовая команда – наверх» и «машина – стоп». Завтра на лодке будет тихо, только сменятся часовые. Еще через день он выстроит экипаж в казарме, нет – лучше на свежем ветре на пирсе. Благодарить за службу. Надеть ли черную парадную форму при кортике, рукоятка блеснет на зимнем солнце золотом.
Непарадно сейчас на флоте. Списывают подлодки на гвозди, еще не старые корабли сбились у стенки, покинутые. Отечеству нечем их содержать. Борис не пресекал злых разговоров в кают – кампании.
Бориса демобилизовали, беда. Крушение офицерских идеалов. Он только вернулся из автономного похода к американскому берегу, где над ними дважды прошел противолодочный фрегат. Штабные поздравляли «с морей» скучно, скупо. Они уже знали и кое-кто примерял его судьбу на себя. Приехал контр-адмирал, стекла большого автомобиля сверкнули в свете низкого солнца и погасли, напомнив проблесковый маяк на подходе к Северодвинску. Адмирал пригласил его и трех высших офицеров. Борис, чувствуя неладное, первую недосказанность встречи, лихорадочно припоминал все дни минувшего похода. Адмирал старался не быть официальным, но говорил сухим высоким голосом, иначе он не умел: – Офицер флота и в запасе остается в строю… и прочие подходящие случаю фразы. Самому ему они неприятны. Борис спросил невпопад:
– Кто же подлодкой командовать будет? (Чуть было не сорвалось – моей лодкой). Не услышал ответа. Вестовой понес кофе.
От короткого застолья Борис отказался. Надел шинель при молчании штабных, все друзья – приятели, но что же скажешь, о чем спросишь. Вышел из низкого здания штаба и брел по снежной белизне улицы. Перекрещивались на снегу собачьи следы, большие четкие ямки. По северному быстро стемнело. Звонить Тане не буду. На неделе явлюсь – навсегда. Так сложилась их жизнь, что ни в одобрении, ни в порицании, ни в жалости, ни в совете жены он не нуждался. Большая половина из пятнадцати семейных лет пришлась на море да казарму.
Два дня Борис пробыл в Архангельске. Саломбалу когда-то застроили бараками. По тому времени к счастью – разуплотнили на квартирки. Дома обросли сараюшками и поленницами. В крайнем с востока (навигатор Борис не думая, ощущал стороны света) живет его честная давалка – мичманский жаргон. Пять лет с ней, юность Кати обглодал, скотина я, хрен подводный – думал Борис. – Она любила Борю после долгих рейсов добро, уютно и бескорыстно, стеная по ночам. Была как медлительная птица: будто еще с минуту здесь, взмахнет крылом, улетит. Поездка с Борисом (в штатском) на такси в центр на проспект Приорова и час в кафе была ее праздником. Жила ли она с другим в его долгие, долгие отлучки, волновало Бориса редко, когда в море вспоминал о Кате. Возвратясь в Саломбалу, улавливал неопределенность ее серых глаз и стесненность первых движений, не спрашивал.
Утром она поняла, что в последний раз, и поцеловала крепко, без слез.
В Котласе подсел армейский лейтенант. Лейтенанты всегда молоды. Не чинясь в званиях, рассказал, как от армии откосил. Всего – то год из училища вышел и уже на дембель. Борис полагал, офицеры уходят с тоскливой жизненной неудачей, оказалось – с радостью. Попутного лейтенанта ждали элегантные офисы, большой серебристый автомобиль и таинственные будуары красавиц, пахнущих «Коко Шанель». Когда – то к рождению сына надумал он подарить жене Тане заграничные духи. Унижался, собирая у фарцовщиков по пять долларов, и достал «Шанель № 5». Незадача, кормящим матерям духи никак нельзя.
Лейтенант пенился до самой Москвы, не замечая, как свирипеет моряк.
– Через полгода в ларьке торговать будешь.
Никаких жизненных планов у Бориса не было.
Лейтенанты из хороших ленинградских, московских, севастопольских морских семей женились непременно на красавицах. Рождались благополучные дети. Юные романы были серьезны и трогательны. Выскочишь в воскресенье из флотской казармы, она ждет и ветер с Невы треплет и пушит девичьи волосы. Набережные и парки людны, целоваться негде. Ничто другое и не подразумевалось. Красавицы уезжали с лейтенантами в дальние базы, полагая в каждом будущего адмирала, уносясь мечтами на Невский проспект… На концерте флотской самодеятельности в забытом гарнизоне блистали яркие женщины. Но сырая пурга, когда от дома к дому бредешь по единственной улице военного городка, холодит ноги в тонких колготках.
Сжав жемчужные зубки, Таня двигала мужа вслед за солнцем на запад. Они служили в Находке, Владивостоке, с годами в Севастополе и Калининграде. Таня тонко действовала старинным и надежным оружием – швейной иглой. Светская портниха адмиральш. Утробное, невыполнимое желание – ткнуть иглу в круп Анны Дмитриевны, командирши Краснознаменного Тихоокеанского флота. Но с Анной Дмитриевной вышло хорошее повышение по службе – в Северодвинск. Таня готова ехать на Север, но мальчику тяжелы полярные ночи. Семья обосновалась в Москве. Ждали контр-адмиральских погон Борису.
В молодости Таню смущал малый рост, позже она приняла генетическую неизбежность полноты. Научилась не стоять на людях рядом с высоким Борей, что выглядело бы комично. Не жестикулировать маленькими ручками, и улыбаться. Примерив на себя образ улыбчивой, скромной немногословной блондинки, была приятна со всеми. Студенткой она избрала германистику. Побывала в Германии, влюбилась в немца. Отношения были романтические с очень настойчивым приглашением к сексу, но Таня чувствовала бесперспективность этой любви. Жить в Германии она не хотела. Первым мужчиной стал Борис.
В новые времена Таня почитывала немецкие газеты. Педантичным на пути к цели, работящим и честным немцам она симпатизировала. Их язык, организуемый глаголом, побуждал к действию. Случайная газетная информация «… солдаты и унтер-офицеры Бундесвера обратились к военному министру Фолькеру Руэ с жалобой на неприглядные армейские трусы. Что унижает человеческое достоинство унтер-офицеров и солдат и нарушает права человека. Они требуют трусы ярких расцветок и с модным сейчас гульфиком. Военный министр приказом по армии и флоту удовлетворил просьбу». Отсмеявшись, Таня задумалась: набежавший капитализм уведет клиенток в бутики. В эпоху Перестройки не удивишь мужчин и их женщин цветастым исподним. Но гульфики… Таню осенило, договорилась с торговцами, дала работу надомницам, нарезала на глаз выкройки на мужские размеры. Через три года российский рынок трусов – гульфиков насытился, Таня разбогатела.
Деньги не стоят выеденного яйца всмятку. Содержание, истинный смысл и цель ее жизни – муж и сын Мишка. Непреходящих движений души требовал муж. Ему нельзя советовать, лишь искать неявные подходы. Она счастлива жить для Бори. Когда он был в море, писала мужу страстные письма – любимый, вечно родной, не останови мое сердце, думай о нашем счастье, помни жар моего лона. Прятала листы в обувную коробку. У подлодки нет адреса, письма самой себе. С годами пламя угасало, оставляя раскаленные угли. Боря о коробке не знал, о любви и чувствах не говорил.
Добродетельная любящая жена Таня томилась мужними настроениями. Чем дольше он не у дел, тем ломче на изгиб его воля и самооценка. Тем развязней держится с ней на людях, потому что это ее московская квартира и ее, удачной модной портнихи, деньги.
В последние недели Ковалевым редко звонили по вечерам. Умная Таня выжидала, чтоб трубку взял Борис. Он замкнулся в четырех стенах квартиры и молчал. Просила подругу звонить Боре почаще и может быть выдеруть в кафе. Телефонный флирт он разгадал и не брал трубку. Понимал, что с ним происходит.
– Становлюсь домашним бомжем.
Сыну Мишке исполнилось тринадцать.
– Пап, ничего мне не дари. Дай пятьдесят долларов на бассейн, все ребята ходят.
– У мамы спроси.
В попытках пристроить на работу отставного морского полковника прошел год. В мелких фирмах Борису отказывали, чувствуя его превосходство и волевой напряг.
Таня устала и думала об отпуске. Желание быть рядом с мужем спрятала мнимой необходимостью ехать по делам в Германию.
Как в дамском романе, в эту минуту позвонили у двери.
– Где ты шляешься, Яша?
Бывший главный механик подлодки вежливо открыл дверь ногой, держа в руках торт, цветы жене командира, Мишин пистолет-пулемет в магазинной коробке и сумку, угадывались бутылки. Высокий, толсто – добродушный, циничный и счастливый зачинщик дружеских застолий, первый парень на флоте Яша Голуб. Темно – синяя с вышитым золотом вензелем нездешняя морская форма.
– Дойче Зеередерай – германский торговый флот. – Понеслось непредсказуемое, любимое мужем застолье.
Приключения моряка на суше и море, услышанные Борисом, Таней и Мишей (пока его не прогнали спать) в московской квартире.
– Моя девичья фамилия Голубинкер, я смутно помню из детства. О том, что я из Риги, знала вся эскадра. В сороковом году мой отец был молод, пришла советская власть. Московский оператор кинохроники Эдуард Тиссе снимал сарайчики на пригородных садовых участках – как ужасные дома, в которых живут при капитализме. Деревенские жены командиров РККА приходили в Оперу в ночных комбинациях, принимая их за шелковые платья. Людей стали сажать. Как огуречную рассаду в грядки – в товарный вагон и затем в Сибирь. Хватали, разумеется не всех, но имеющий четыреста латов в месяц – классово чужд. Так следователь латвийской охранки, прессовавший политических в тюрьме «Браса», выжил, а соседа – лавочника взяли. Насмотревшись, мой отец продал за три символических лата лесопилку, и сократил Голубинкера до Голуба.
– Я вам не надоел? – Мы с Валей вернулись в Ригу в квартиру отца. Но жизни нет. Я «оккупант». Давление в цилиндрах близилось к критическому. В январе девяносто первого случилась ночная стрельба в центре Риги. У канала погибли милиционеры и горожане. Валюша говорит – надо уезжать. Еврейских документов в семье не осталось, но по Галахе (твердый свод шестисот тринадцати законов и правил) я чистый еврей. Еврейский ариец.
Яша уронил салат на белую рубашку. Таня стерла пятна влажной салфеткой и чуть присыпала солью – обучилась, живя в Северодвинске.
– Прихожу я в Сохнут. (Израильская служба репатриации). Руководит Вадик, вместе в женскую школу на танцы ходили. Надел кипу и назвался Вэвл.
– Называй меня Вэвеле. Беседуем под кофе с коньяком, он знает, зачем я пришел.
– Ты обрезан?
– Нет, девственник, как родился. Но я могу сейчас, амбулаторно.
– Свежеобрезанных не берем.
– Тяжелая сцена в рижском Сохнуте – рассказывает Яша. – Входят двое, лет тридцати, накаченные, краткость речи офицерская, Виктор и Павел. Виктор Иваненко и Павел Ивлев. Цивильное не часто одевали, но готовились – брюки в стрелку, кремовые рубашки.
Выложили на стол оторопевшего Вэвеле бумаги: прохождение службы, военные дипломы, благодарности командования – боже мой, военные моряки. Экипажи расформировали, офицеров демобилизовали, бросили в чужой стране. В России ни кола, военный городок сносят. Отчаянная идея – служить в израильском флоте по контракту. На любых условиях.
– Наемников в израильской армии нет – понимает безысходность ситуации Вэвеле.
– С детьми ночевать на вокзале.
Валюша приютила на первое время мальчика и девочку.
Борис молча держал удар.
– Вэвеле наконец оформил мое еврейство – продолжал Яков, и подали мы с Валюшей беженцами в Германию. Я ждал вызова из посольства и думал, что же там скажу. Но сделалось проще, вынул из почтового ящика немецкий конверт. Валька просит – не вскрывай, там отказ, чувствую. Поживем в гостинице у моря и на третий день прочтем. Шли у ночного моря, свернули в поселок и под первым фонарем прочли: «Гамбург».
Чудесен город Гамбург, красив и богат. Яше он близок. Эльба и каналы, огромный порт. Для туристов колесные пароходы, как во времена Гекельберри Фина. Катались с Валей по тесной Эльбе. Стояли обнявшись на подветренной палубе и целовались в каюте. Прощались с российской жизнью в ожидании новой. Там Валя учила школьников истории. Германская история ей чужда, Первый Рейх, Второй. Третий. До седины на пособии тянуть. Яков к себе агрессивен, пружиной взведен на новую жизнь. Ему вдруг все стало непривычно и мило в Вале, поднятый воротник пальто, сдержанный жест и умение ни о чем не спорить. Она искренне не понимает, зачем, выключая компьютер, нажимать «пуск», и разговаривает с машиной. Яков хотел сына, но зная, что она не может зачать, никогда не говорил об этом. Забытая нежность вернулась. Он ее большой толстый ребенок. Переходили с «Миссисипи» на «Ориноко» и» Миссури», и плавали сутки. По берегам теснились, наползая один на другой, доки, грузовые терминалы, горы и холмы цветных контейнеров. Ненастоящие пароходы шлепали плицами, пьянствовали туристы.
Летние пивные на три и четыре тысячи мест, от двери не увидишь конца зала. Называются «цур швемме» – залейся. Струганные столы и лавки. Играют несколько оркестров, компании шумят. Кельнерша несет, прижав к необъятной груди, десять толстого мутного стекла литровых кружек. Рекорд на состязании кельнерш – четырнадцать. Большая кружка называется «масс», литр семьдесят шесть граммов пива. Так исторически сложилось. С конца стола смотрит человек, не прост, хорошо одет. Кричит – ты русский? Показывает, выйдем, потолкуем. Я не охоч с местными русскими – где что дешевле (как вид спорта), бензин дорожает, пособия не выбьешь, немцы нас не любят. Что значит любят, не любят?
– Ты на биче? – спрашивает. («Бич» – моряк, застрявший на берегу, например, в ожидании рейса. Пришедший «с морей» ставит ему выпивку, иногда дает деньги. К сожалению, этот обычай русского торгового флота выветривается). Федор из Новороссийска, ходит на германских судах. От фирмы «Фриц и Джек». Кампания торгует готовыми экипажами моряков, от капитана до уборщика, и даже проверенными на психологическую совместимость.
Яков работает домовым мастером в каре из четырех корпусов. Старшим дворником, честно говоря. Стрижет кусты, собирает осенний урожай брошенных велосипедов. Выслушивает жалобы. Дама из номера шестнадцать носит черно – желтый пиджак. Беспокойна – соседка играет на аккордеоне. Вызывала полицию, не потому, что шумно. Плохо играет. Вековая немецкая бытовая культура, Яков ее охраняет. Англичанин чтит королеву, француз пьет шампанское, немец любуется порядком. Кофейные приглашения дамы из номера шестнадцать Яков отвергает.
«Фриц и Джек» последняя надежда остаться на плаву. В небольшой фирме поперек встала референтка.
– Ваш немецкий ниже школьного. Подайте документы по-английски. Нет? На что вы надеетесь? Яша пытался всучить духи, тихо выгнала. Позор совка.
– Я приуныл, себя жалко. Валя тайно слезы утирает. Иду в последний раз. Мымра тихо говорит:
– Жду в кафетерии через десять минут. За столом переходит на чистый петербургский.
– Ваши бумаги я грамотно перепечатала. В офисе слева от двери, коренастый и бесцветный, сидит Фриц Бэк. В кресле Джек Зоммерфельд. Осторожно, он судовой механик и высокий профи. Незнание языка маскируйте вопросами Фрицу: ответит пространно и останется доволен собой. От виски не отказывайтесь. Джек нальет тройной, выпейте постепенно. Я Ада из Петербурга.
Фриц, Джек и Ада остались им довольны. И бросили на бананы: Филиппины – Япония, бананы в трюмах дозревают. Скучно. Якову хватило природного такта не травмировать высокой технической эрудицией.
Через полгода Яков пришел к Фрицу и Джеку с идеей вербовать опытных моряков в портах бывшего СССР. Вербовать туда, где деньги звенят, не трудно.
Что узнала этим вечером умная Таня. – Подруга студенческой поры Валя живет в Гамбурге. Детей по-прежнему нет. Яша выглядит моложе своих сорока. Когда-то я ему нравилась. Он нашел место под солнцем. Кажется, муж немного ожил, весь вечер сидел во главе стола на капитанском месте. Яша хочет сказать ему нечто значительное? Среди ночи проснулась, Бори не было. В большой комнате при ней возникла напряженная тишина. Мерцает без картинки ночной телевизор.
Что не узнал этим вечером Борис. Фирма «Фриц и Джек» действительно нанимает моряков, но богатеют владельцы на перевозках морем. Не всегда груз чист. Давно Фриц и Джек строго положили не связываться с торговлей оружием. Опасный, беспощадный и кровавый бизнес. Но миллионная возможность открылась случайно: последняя поездка Якова в Ригу не была удачной. Моряки уходят под русский, панамский, кипрский, багамский флаги. Приглашать в Гамбург некого. В конце августа ушла советская армия. Не чуждый латвийских новостей Яков высмотрел: осталась кое-какая техника, военные склады и городки, несколько кораблей. «Уберите ваше железо» – высказался в прессе новый военный министр.
Яша почуял выгоду. Взял машину напрокат и поехал к устью Даугавы. Центр города выглядел по-европейски. От Петерсалас пошла неприбранная ветхость. Пустые доки, поникшие, отчаявшиеся портовые краны. В морской Болдерае – Усть – Двинске, – где Яков когда-то служил, сейчас встретил пустынно повалившиеся заборы, огороды. Он оставил машину и миновал никем не охраняемый мост на военную базу. Пошел через железнодорожное полотно, обходя штабеля старых досок, толстые трубопроводы, цветные кабели повисли жгутом, как спаривающиеся змеи. Не встретив человека и миновав свалку, вышел к воде. У дальнего пирса виднелся серый военный корабль, плавучий госпиталь. Ближе три громадных стальных цилиндра лежали в воде – подводные лодки.
Он рассказал, между прочим, о военной гавани Фрицу и Джеку. Вежливое внимание.
– Любопытно, сказал Фриц, глядя из окна на Якова, спускавшегося по чугунной лестнице, дом фирмы стоит на холме. – Любопытно, сколько могла бы стоить не новая большая дизельная подводная лодка?
– Миллионов восемьдесят долларов. – Джек налил коньяк.
– Господин Голубинкер простодушный и наивный человек. Не принимай его всерьез.
Яков не сказал, что лодку можно угнать, обмолвился – нет охраны. Идея родилась и зажила сама по себе. Под нее Яков получил очень большие деньги. Фриц и Джек ищут покупателя. Дело они зашифровали словом «Nebel“ – туман.
Что узнал этой ночь Борис. Ночью в Москве Яков убеждал: в порту лежит на брюхе лодка без флага. На нее могут претендовать и Россия, и Латвия, но она им не нужна. Германская фирма очень хорошо заплатит тебе, капитану, и экипажу за перегон корабля в Северное море. Далее она продаст подлодку аргентинскому военному флоту. Ты только перегонщик и отношения фирмы «Фриц и Джек» с Россией, с Латвией не твое дело.
– Проще угнать экспресс «Красная Стрела» Москва – Петербург.
Яков знал, Боря тщеславен, не худший из людских пороков. И любит службу. Он молодеет, когда корабль, развернувшись в гавани, малым пока ходом выбирается подальше от берегов.
– Выведешь лодку в Атлантику. Потом «Фриц и Джек» гарантируют капитанскую должность на флоте. «Пассажир» под тридцать тысяч тонн… Под твою подпись миллионные страховки. Первая в мире капитанская сотня, белая кость.
На этом вошла Таня.
– Здесь офицерский заговор?
– Да.
Борис отверг авантюру. Ночью нахлынули воспоминания. Вот он лейтенантом в первом походе. Холодно светает, проявляется линия горизонта. Высоко еще мерцают влажные звезды. На востоке разливается красный свет, незаметно светлеет вода. Для чего он, забыв многое, помнит холод утра и красный рассвет. Днем он застал себя выписывающим на листе: «Дифферент подлодки в 2,5 градуса при ее длине 150 метров вызывает изменение осадки на величину delta minus tangensKci = 3,2 метра“. И так далее. (Автор приносит извинения за непонятные, как абракадабра, строки. Он хочет показать: капитан не стоит с трубкой в зубах на мостике, вглядываясь в даль. Его работа и уменья во многом – прикладная инженерия). Независимо от себя и как бы играя с компьютером, решает прорыв в Северное море. Сколько часов хода над – и – под водой. В первые сутки выйти на линию Лиепаи? Потом пролив Каттегат, тесно и много судов, нырнуть. Он помнил цвета маяка Мосешер в начале пролива Скагеррак, затем Северное море. Вывел графики курса, как делал это последние пятнадцать лет, видя смысл и удовлетворение жизнью, для которой рожден. Видение капитанской каюты пассажирского лайнера не покидало. Погрузился в три тома «Судовождения на пассажирских линиях».
Яков снял на немецкие деньги офис на улице Первомайской и дал объявление в газете «Эхо», доставлявшейся бесплатно в каждую квартиру Москвы: «Работа для моряков торгового флота, а также демобилизованных специалистов ВМФ». Гражданские моряки шли к Якову, он обещал фирме «Фриц и Джек» набрать три русских экипажа. Со вчерашними военными беседовал Борис. Его интересовали подводники.
Яша знал швейцарский ресторан на Дорогомиловской. За соседним столом обедали немцы и Яков поговорил с ними. – Хай, – приветствовал бармен, меня зовут Владислав. – Рано для водки, начнем с граппы? – Под пейзажем снежных Альп командир и старший механик спорили до полуночи о будущей команде, вычеркивая фамилии. Борис, не горячась, отверг торпедистов, артиллеристов, минеров – никакого оружия на борту. Яша настаивал на полном штате мотористов и электриков, что делало проект неосуществимым. Командир настоял – один работает за троих. Дело они назвали «Проект 21» по числу людей в будущем экипаже. Считая Виктора Иваненко и Павла Ивлева, которых Яков оставил в «Сохнуте». Он надеялся разыскать их в Риге. Яков передал командиру деньги, достанет на автомобиль.
Валдис Брешкис стал сотрудником Латвийского посольства в Москве недавно. И был озадачен. Уже неделю приходили каждое утро трое – четверо молодых спортивного вида мужчин. Они предъявляли оплаченные путевки в санатории рижского взморья и Валдис штамповал визы. На всякий случай он поделился с консулом.
Команда подводников постепенно собиралась в Риге. Яков селил их в разрушенной и неизвестно кому принадлежащей гостинице. Виктора Иваненко и Павла Ивлева он нашел в слесарной яме троллейбусного депо.
Все рухнуло, когда Борис и Яков, осмотревшись, пересекли причал и ступили на палубу крайней подлодки. Люки задраены и единственная дверь – ходовой рубки – заперта. Они долго служили на флоте и знали, в лодку проникнуть нельзя. Можно прожечь дверь прямым попаданием кумулятивного снаряда. Жалкое предчувствие охватило, они перебрались на вторую и третью лодку.
Наливались сомнительным пивом в заведении у порта.
– Ты механик или мудак, – сказал капитан, – должен был предвидеть.
– Командир предвидит.
Выпили еще, Яша вскочил: – Стерженек! Стерженек! Ударил себя по ляжкам, как танцующий баварец.
– Стержень замка повернут. Лодка заперта изнутри.
Два еще молодых полковника запаса прятались в пустом пакгаузе. Темнело, вода в гавани почернела и пошла мелкой и на взгляд холодной волной. Противно кричали, укладываясь на покой, чайки. План был: некто, или двое выходят из лодки. Яша вступает в переговоры, тянет время. Борис пробирается и проникает в лодку, затем – как получится.
Пошел мелкий нахрапистый дождь, дремали по очереди, рассвело. После пяти на палубу вышел человек в тельняшке, в руке автомат. Положив «калашников», пошел по малой нужде.
– Часовой! – крикнул Борис, выходя. – Пароль «водка». Зови начальника караула.
– Я сам себе начальник. Бросили меня, мать – перемать.
В лодке душно, пахнет пищей и загнившей водой, окурки прилепились к переборкам.
– Старшина второй статьи Иван Иванов, специальность торпедист. Оружие «калаш», патронов не дали. Вверенное к охране и обороне имущество – три подлодки. С ключами.
