скачать книгу бесплатно
В следующую минуту ему показалось, что впереди мелькнул светлый квадрат с неровными краями, а может это глаза, напряженные до предела, стали обманывать.
Еще через секунду Павел сильно дернул рычаг тормоза, как пружина вскочил с кресла, и стал не послушными руками открывать дверь, собираясь убежать в вагон.
Мозг, как камера с заевшим лентопротягом с замедлением выдавал последнее, что он мельком зацепил краем глаза, так как давно перестал обращать внимание на то, что происходило сверху – черной полосы на потолке не было, и он не знал, где и когда она оборвалась.
В следующий момент исчез перестук колес, он ощутил прилив тошноты внизу живота и невесомость, так будто бы ребристый вагон оторвался от колеи и взлетел. Голова поезда наклонилась вниз. Павел вцепился кончиками пальцев в края дверного проема, пытаясь выйти, но повис и тут же инстинктивно подтянул ноги к груди, приняв позу эмбриона, а локомотив, так и не сумев замедлиться с сильным грохотом стал проваливаться в каменный мешок гигантских размеров.
5
В этом месте тоннель неожиданно закончился. По периметру подземного хода торчала острая арматура разной длины – скелет конструкции, которая как железные когти выдавалась на несколько метров вперед.
Железные прутья, загибались вниз, покачивались под собственной тяжестью, постукивали и терлись друг о друга ржавыми боками, издавая легкий металлический шорох.
Самые длинные прутья в конце смыкались в редкий пучок и лежали крест – накрест. Ловец снов диаметром шесть метров. Десятки лет назад метростроевцы почему-то их не обрезали и бросили, а сейчас эту работу выполнил поезд, который разорвал железную сеть, высек из нее желтые искры, погнул и поломал не ровный ряд копий.
Локомотив разрезал плотный, густой, застоявшийся воздух, в свете искр изогнулся в огромную гусеницу, и камнем рухнул в бесконечное ущелье.
Скорость, с которой поезд несся по тоннелю выбросила состав далеко в пустое пространство. Тонны железа на доли секунды зависли в воздухе слово неведомый зритель поставил кинофильм на паузу, а сам убежал по срочным делам.
Состав слегка подрагивал и вибрировал из-за колес, которые продолжали накручивать километры. Павел успел подумать, и даже мысленно съехидничать, что куда – то делись те размеренные, с четким интервалом звуки ударов колес о стыки рельсов.
– Ты-дын, ты-дын, и куда все это делось? – думал он.
Поезд изогнулся словно гигантская старая гусеница, когда – то ядовитого, а теперь вылинявшего едва синего цвета и полетел вниз, к земле, а может… В общем, в неизвестность.
Забежим вперед. Скажем, что падение было затяжным, а грохот от приземления ужасен. Правда, его никто не услышал. Глубина, на которой произошла авария или иные особенности этого места поглотили звук в два счета.
Пустота не имела границ, но они угадывались за темнотой, потому что звук отражался от невидимых стен и возвращался эхом.
Свод пещеры подпирали высокие, скорее всего рукотворные колонны, которые также не имели ни начала, ни конца, теряясь внизу и вверху.
Они стояли хаотично, но тоннель, выведенный сюда, не известно для каких целей выплевывал поезда ровно между ними.
Если бы Павел мог видеть, он бы увидел, что ровные линии углов некоторых колонн обрываются и в том месте вырваны огромные куски камня. Возможно, что траектория полета поездов, рассчитанная инженерами прошлого, срабатывала не во всех эпизодах.
Все-таки случай всегда имеет место. Возможно, это была ошибка в проектировании или новые поезда стали легче и их стало заносить влево и они на огромной скорости врезались в столбы. Крошили их, но и сами, ломая межвагонные суставы, складывались как консервные банки, рвали себе обшивку и отламывали колесные пары.
Последний вагон накренился и зацепил одну из опор, вырвав кусок рыжего кирпича, который из-за старости, граничащей с ветхостью или из-за некачественного обжига бруска начал крошиться и делиться на слои так, что вместо некоторых в колонне зияли глубокие черные выемки.
Пласт квадратного блока, который был заметно крупнее обычного полетел вниз. На лицевой стороне камня были вбиты одним сильным ударом мастера неровные буквы – "Кирпичная мануфактура братьев Демидовых" 1877 г.
Здесь глубоко. Колонны необъятны как тысячелетние секвойи в американских первобытных лесах.
Говорят, что их небольшие островки сохранились до наших дней. На их фоне фотографировались туристы и пытались обнять, взявшись за кончики пальцев ввосьмером, а когда это удавалось, обязательно улыбались.
Глубоко потому, что колонны такой толщины должны поддерживать колоссальный пласт земли, который в разы превышал те, что покоятся над самыми глубокими станциями московской подземки. Не услаждать взор туристов, как ионические или коринфские столпы и венчаться капителью, а сдерживать породу.
Супербункер не был воплощением передовой инженерной мысли пятидесятых годов, когда подземное строительство двигалось семимильными шагами, забирая молодость и здоровье энтузиастов-комсомольцев.
Огромное, грубое, гигантское – без начала и конца, помещение под землей, чье предназначение было никому неизвестно.
Возможно, это было бомбоубежище. Но добраться сюда после нанесения ядерного удара физически не возможно. Даже, если бы москвичи и гости столицы бежали от ядерного гриба со всех ног, задыхаясь и выхаркивая с непривычки легкие.
Удар о дно получился смазанным, по касательной и это возможно спасло машинисту жизнь. Электричка, вспарывая колесами основание подземелья, не впечаталась в дно со всей силы, как это могло быть при лобовом столкновении, а рухнула на что-то мягкое, сумев его продавить, и замерла. На одну секунду.
Затем поезд начал медленно сползать, немного подумал и завалился на бок, после чего застыл окончательно, наполовину утонувший в груде мусора.
Дно пещеры было похоже на свалку, границы которой простирались на сотни метров вокруг. Кроме бескрайних просторов полигон отличал хлам, отборный, словно на мусороперерабатывающем заводе, где ведется раздельный сбор мусора на металл, ветошь, пластмассу, дерево и стекло, и отсутствие тошнотворного запаха гниющих продуктов.
Все это было изломано, покорежено, как и поезд Павла. Ни одной ровной линии. Всей этой картины машинист не видел, как и того, что он своим появлением спугнул стайку неведомых животных, которые взлетели и, загребая воздух большими кожисто-перепончатыми крыльями, пролетели над разбитым поездом и унеслись в направлении, известном только им.
6
Он попытался открыть глаза, и это далось с большим трудом. Голову обручем сжимала боль, которая пульсировала в лобных пазухах, которые казалось вот-вот взорвутся, сверху боль давила на веки, заставляя держать глаза закрытыми.
Глаза удалось едва приоткрыть, после чего они снова закрылись. Со второй попытки он посмотрел в узкую щель и ничего не увидел. Темнота. Сил, чтобы пошевелить головой не было.
Решил отложить изучение местности на потом. Павел попытался пошевелить пальцами рук сначала правой, у него это получилось, затем левой ладонью, которая не сдвинулась с места, потому что было плотно придавлена погнувшимся поручнем к потолку вагона.
Внезапно с треском вагон осветился. Вспышка произошла там, где кончались ноги и немного дальше. Это была одна из ламп, которая вспыхнула на секунду и окончательно сдохла.
Напротив головы Павел прочитал «Тидерк» и тут же перевел. Дельцы предлагали всем влезть в финансовую западню. Даже безработным. Для этого надо было просто позвонить по простому, легко запоминаемому телефону. – И как эти мошенники заполучают зеркальные номера? И главное их хватает на всех, – находясь в весьма скверной ситуации, Павел как всегда думал совсем о другом.
Свой кредит он давно погасил, был счастлив и больше иметь каких-либо отношений с кредиторами не желал.
Все тело болело или ныло. Он не мог определить. Так, словно его несколько минут крутили в барабане гигантской стиральной машины для стирки людей, но почему-то без воды.
– Потом, – подумал он, – Будет один большой ярко сливового цвета, без того белесого цвета, что покрывает обычную спелую сливу – синячище, который со временем позеленеет, затем пожелтеет и сойдет.
Боль была тупая, и это успокаивало. – Это, – делал он вывод, лежа в неизвестности, – Означало, что из этой передряги он вышел с довольно малыми потерями. Легко отделался – ни переломов, ни разрывов внутренних органов скорее всего нет. Также он чувствовал, что его одежда суха и липкая густая кровь не сочится из разорванной брюшины или покалеченного сустава.
На этом он оставил свои размышления по оценке состоянии организма.
Когда глаза привыкли он больше догадался, нежели разобрал в полутьме, что очертания, видимые наверху это силуэты сидений, нависающие над головой и нитки поручей, которые по горизонтали соединяли пол и потолок вагона. Он лежал в узкой щели, там, где стена вагона переходит в потолок.
За несколько минут, что он был в сознании он также отметил, что над головой проходит светлая полоса. Там за стенами вагона было светлее. На фоне кромешной черноты выделялись серые квадраты окон, по краям которых острыми зуббами сверкали куски стекла, зажатые жесткой резиновой прокладкой.
Целых стекол ни в одном из проемов вроде не было. Смущенный догадкой он еле-еле пошевелился, и они тихонько звеня, посыпались с него на потолок и бок вагона.
Этот звон, показавшийся громом на фоне мертвой тишины было последнее, что ему запомнилось, перед тем как уйти в забытьи вновь. Одновременно навалились усталость, боль и сонливость. Глаза закрылись и глубокий крепкий сон отключил его от происходящего.
Павел очнулся от резкой боли. Значит что-то все-таки пострадало сильнее, чем он думал. Болела левая рука, которая так и оставалась в тисках между поручнем и потолком. Он не знал, сколько пробыл в бессознательном состоянии, которое перемежалось сном, но за это время обескровленная левая рука опухла и, наверное, приобрела синеватый трупный оттенок.
В действительности цвета руки он не видел, но и во тьме понимал, что дело может оказаться куда серьезнее, чем он предполагал. Сон пошел на пользу. По крайне мере стало немного легче, и чтобы понять насколько, он сжал правую ладонь в кулак.
В следующий момент он перевернулся влево, сел, повернулся лицом к зажатой руке, уперся коленом о стену и, осознав, что если он не сделает это с первого раза, а на второй рывок сил уже не останется, потянул поручень вверх, а левую руку, которую чувствовал только у плеча вбок.
Жутко сдавленная, цепляясь опухшей тканью и сдирая, казалось до костей кожу натянутая рука на последних сантиметрах как кусок мяса выпрыгнула из капкана и ничего не чувствующей кистью смазала его по лицу. От боли он потерял сознание.
Третий выход из бессознательного состояния Павел запомнил, как самый сносный – ныла только рука, для которой, судя по ощущениям последние часы, стали началом оздоровления
Ободранная и припухшая она была живая и горячая от крови, которая омыла застоявшиеся сосуды. Общее онемение сохранялось, и кисть также безвольно висела. Выдернув подол рубашки из брюк, он по краю оторвал широкую ленту, которую связал и накинул себе на шею, после чего продел сквозь тряпичное кольцо руку. Сил хватило, чтобы подняться, опереться о стену вагона и снова задуматься.
Время шло. Он оценивал состояние, и раз за разом откладывал попытку встать и вылезти из железного короба. Глаза давно привыкли к полутьме, и он видел все отчетливо. Сознание рисовало картину со стороны.
В пустом вагоне сидел, согнув одну ногу в колене одинокий потрепанный человек. Мозг пронзали тысячи мыслей и ни на одну из них не находилось вразумительного ответа. Мелькали вопросы: – Как? Зачем? Почему? На этом мысль обрывалась и ускользала, а на ее место одновременно лезли сотни новых.
В какой-то момент Павел резко встал, сделал два шага и посмотрел вверх. Отсюда надо было выбираться. Каких – то два метра с небольшим, но при его среднем росте и недействующей руке – это была проблема.
Он представил, что вагон полон молока и он как та лягушка пыхтит, карабкается и брыкается, взбивает масло и покидает вагон-кувшин, на деле доказав что упорство, а скорее желание жить побеждают. Но доказывать что – либо кому-то здесь было не надо, а молока не было и в помине.
Тут же он, впервые поймал себя на мысли, что за столько времени никто не появился и не стал его спасать. Ни тебе воя машин с красными крестами, ни людей с носилками с лицами полного благородства. Никто не хотел стать героем и спасти человека, попавшего в катастрофу.
Он встал на поручень, который теперь был в полуметре над полом, и дотянулся до следующего, который оказался не так уж и далеко. Подпрыгнув, правой рукой он уцепился за трубу и тут же подобрал ноги, закинув их на поручень. В следующий момент он, выбрал в разбитом дверном окне место, где не было стекол, зацепился за него рукой, и, отталкиваясь ногами, подтянулся наверх.
Работая ногами и одной рукой, сначала он вытолкнул на поверхность торс и, перевалившись через край, вытянул ноги. Лежа отполз и почувствовал животом ребристый бок вагона. Тут было светлее и прохладнее.
Павел пополз вперед к началу вагона. В кабине машиниста остался его старенький, с потертостями и отвалившимся от джойстика стеклянной вставкой, поцарапанный и неубиваемый мобильник «F».
– Надо найти, позвонить, сообщить и ждать, – мозг выдавал краткий план. – А потом поесть, – там же должен быть пластмассовый короб с бутербродами, который он взял на работу.
Думалось быстрее, чем делалось. Еще пару часов назад он преодолел бы это расстояние в два прыжка. Сейчас же помятая фигура с трудом и опаской – можно было соскользнуть или потерять равновесие потому, что кружилась голова, а еще потому, что идти приходилось по краю вагона, обходя черные дыры окон – двигалась к голове.
И без того узкая кабина машиниста стала еще уже. Ее расплющил хлам, в который врезался поезд, и он по инерции протащив несколько десятков метров, спрессовал его до прочности стены и, в конце – концов вдавился в него.
Над вагоном угадывалась, возвышающаяся гора разнородного мусора, который нависал над разбитым, сплющенным окном. Куча грозила обвалиться и завалить оконный проем – единственный проход, через который сейчас можно было проникнуть в кабину.
Здоровой рукой, он оттащил какие – то листы железа, палки, трубы и отпихнул ногой пару банок, которые накрыли окно.
Кабину насквозь пронзала толстая металлическая труба. На нее он и встал, когда полез вниз. Кабина стала уже чуть ли не вдвое и, оказавшись внизу, он почувствовал, что ему не хватает воздуха, находится он в ущелье и стены вот – вот начнут сдвигаться.
Смотреть по сторонам было бессмысленно. Темно. Он опустился на колени и стал шарить по полу, которым стала боковая стена здоровой рукой, ощупывая каждый угол и щель.
Лобовое стекло было разбито наполовину. Неизвестно, как так вышло, но одно из стекол сохранилось и находилось на месте. Если бы действовали обе руки, все продвигалось бы гораздо быстрее. Ну а сейчас приходилось из-за боязни порезаться медленно, едва касаясь проводить по всему, что валялось под ногами, отдыхать и снова приниматься за поиски.
В висках била кровь. Ему пришлось наклониться вперед и провести так несколько минут. Не выдержав, Павел опустился на колени. Помедлил и снова принялся за поиски. Сумку с едой и мелочью он нашел практически сразу. Рука уткнулась в мягкий кожаный комок.
Сложнее было с телефоном, который валялся на приборной панели. Что сталось с аппаратом. Его нигде не было. В углу рука вновь наткнулась на стекло. На целую гору, которая сбилась в кучу потому, что этот угол был ниже остальных. Рискуя пальцами, он стал по стеклышку разбирать завал – откладывал крупные куски, и уже наплевав на осторожность, смахивал в сторону стеклянную крошку.
В самом углу рука нащупала знакомый предмет. Вставая с колен, он провел рукой с обеих сторон и нащупал трещины на стекле мобилы. Закинул ногу на трубу и, воспользовавшись прежним опытом, уже намного ловчее вылез на поверхность с сумкой на плече.
Телефон был отключен. Почему – то он потряс его в воздухе и только потом осторожно нажал на клавишу – «Вкл». Аппарат ожил. Свет экрана, здесь, в сумерках разрезал их словно прожектор, осветив все, казалось, на десятки метров вокруг. Он увидел несколько вагонов, которые уходили вдаль и успел прочитать, сообщение о том, что «батарея разряжена». После этого экран медленно стал угасать до тех пор, пока не почернел окончательно.
7
Чувство безысходности, охватившее Павла, ослабло. Смахнув под носом, он вскинул голову и еще раз, но уже намного внимательнее осмотрелся. Надо было найти способ выбраться из непонятного капкана. Ему показалось еще с самого начала, а сейчас он в этом убедился окончательно – вагоны поезда, конца которого не было видно, загибались так, что каждый следующий вагон был виден и уходили куда- то вверх, ввысь, где пропадали, образуя не очень прямую линию.
Электропоезд лежал, на склоне чего-то большого, упершись головным вагоном в дно, и к счастью, покоился он словно влитой.
Непонятная уверенность в этом взялась неизвестно откуда, но Павел решил довериться чутью и стал спокойнее. – Катастроф больше не будет, – решил он.
Теперь следовало дойти, то есть подняться к концу поезда, который резко забирал вверх, а там можно и осмотреться. Выбора не было, и это была единственная доступная и видимая самая высокая точка в этом странном месте.
Было жарко, и тут он совершил очередное открытие – ветра, даже намека на него – маленького ветерка, не было за все это время ни разу.
Только его громкое пыхтение да тяжелые выдохи иногда освежали открытый треугольник у шеи. Павел расстегнул несколько пуговиц, но фирменный костюм снимать передумал. Тут, где все было чужим, добротный, сидевший по его фигуре пиджак с шевроном и погонами в секунды стал самой родной вещью и он боялся даже думать об этом.
Решил, что оттуда свысока можно будет определить, где он и в каком направлении двигаться. Сделал первые шаги в направлении высокой цели. Двинулся осторожно. Также по краю вагона, стараясь зацепиться за ребра. Как он был благодарен конструкторам, которые по только известной им причине их предусмотрели. Одно ногой он старался ступать на резиновый пояс, который опоясывал вагон. Так он чувствовал себя спокойнее – поскользнуться на резине было маловероятно. Что – то в темноте блеснуло, – Номер поезда, – определил он.
Он тут же про себя воспроизвел его, ведь знал наизусть – 2115. Во времени он уже не ориентировался. Счет был потерян, как только он потерял сознание и сколько он здесь находится, Павел даже не мог предположить, поэтому этот вопрос он оставил без ответа и забыл.
Казалось бы, небольшое путешествие давалось крайне нелегко, с трудом. Вагоны все круче и круче забирали вверх. Последние стояли чуть не вертикально, градус наклона был крут, и ему пришлось опуститься на четвереньки, а поскольку использовать поврежденную руку он пока не мог, точек опоры было всего три. Так он и полз на трех лапах.
Пока продолжался его первый большой поход он, поглядывая по сторонам, понял, что поезд лежит на гигантской куче местами утрамбованного хлама. Лишних вопросов он себе не задавал, так как ответов не было, и узнавал все в ходе разведки боем. Как во время этой вылазки.
Вот и последняя железная коробка, которая за время эксплуатации перевезла миллион, а может быть и гораздо больше пассажиров. В ней целовались, дрались, блевали и делали друг другу колкие замечания. Сейчас же ее торец должен был стать капитанским мостиком, той бочкой на грот – мачте корабля из которой торчит нос впередсмотрящего юнги, который до рези в глазах смотрит в синюю даль и тренируется про себя прокричать, – «Земляяяя!».
На этих мыслях он почувствовал, как с его лица одна за другой, скатываются крупные капли горячего пота. Выделения потовых желез ощутимо катились между волосами, пересекали лоб и капали с подбородка. Он взмок полностью.
На слабых ногах, боясь оступиться и быстро проделать обратный путь с заведомо прискорбным результатом – можно было переломать целые руки и ноги – он медленно, нащупав пальцами ног места, на которые можно опереться, привстал, убедился, что падение ему не угрожает, поднял голову и выругался быстрее, чем осознал, что увидел.
Картина не укладывалась в голове. Апокалипсис или его фрагмент. В металлической синеве хаотично лежали разбитые и покореженные поезда. Десять, пятнадцать, а может быть и больше.
Изломанные линии, вырванные с мясом колесные пары, оторванные вагоны, пассажирские и грузовые, – И откуда они здесь взялись? – локомотивы с большой силой раскиданы на огромной территории, словно в детской комнате только что закончилась бесконтрольная игра.
Он всматривался в мертвый пейзаж, но его ничто не нарушало: ни звука, ни малейшего движения. Вагоны, вагоны, вагоны. Вагоны везде. Вагоны повсюду. Металлические и деревянные, так называемые «теплушки». С разорванными боками, раздавленные, без стекол, лежащие вверх колесными парами и на боку.
Путь, которым они попали сюда, похоже, был ему знаком на личном и весьма болезненном опыте, – Павел погладил больную руку. Получить такие повреждения можно было, только рухнув с приличной высоты. Он немного разбирался в моделях и видел, что груда металла неоднородна.
В свалке относительно современных электропоездов видны, оторванные от огромных – с человеческий рост – железных колес рычаги, которыми приводись в движение старые черные паровозы с неизменной красной звездой на котле.
Сейчас эти рычаги, изогнувшись, торчали вверх как будто сдох гигантский представитель саранчи и лапки мертвого насекомого выгнулись вверх. Определить возраст паровозов с такого расстояния было не возможно. Но он готов был поспорить, что многие из них колесили по дорогам России еще до революции, а некоторые попали в СССР в качестве трофеев по итогам Второй мировой войны.
Картина породила еще большее количество вопросов, ответа на которые все не было. В голове выстраивались догадки. До тех пор пока нечто внутри не решило, что пора в обратный путь. Все это время он стоял, замерев, вытянувшись как струна и от напряжения заныло тело.
Павел произнес в пустоту, – Да, пора вниз.
Как известно, забраться на дерево во много раз проще, нежели спуститься с него. В подобную ловушку в своем детстве попадал практически каждый мальчишка. Почему – то ветки дерева не приспособлены для спуска вниз и легкий путь наверх оборачивался крайне неприятной вещью. Именно в это время получалось наибольшее количество ссадин, царапин и синяков.
Здесь было не легче. Назад вела абсолютно ровная железная дорога под заметным уклоном. Вновь пришлось опуститься на колени и чтобы сохранить центр тяжести пятиться назад, ощупывая ногами дорогу. Можно было конечно рискнуть и спрыгнуть в мусор, но боязнь утонуть и захлебнуться в нем заставила отказаться от этой идеи.
Возвращаться может это и будет намного дольше все-таки лучше проверенным путем. Путь к подножию горы хлама из-за повышенной осторожности занимал все больше и больше времени.
После четвертого вагона навалилась такая слабость, что мелькнула предательская мысль отпустить руки и кубарем скатиться вниз, а там будь, что будет. Но жажда жизни не позволила это сделать. Вопреки всему происходящему жить хотелось так же, как и всегда. Жизнь хотелось выбрать до последней минуты, которую отвел кто – то сверху.
Чем ближе был к основанию горы тем, тоньше становился слой отходов. Первый вагон возвышался над полигоном метра на полтора. Здесь другого выхода не было, и прыжок вниз состоялся сразу, потому что прикидывать, выверять и ждать не было сил.
Прыгнул и охнул от боли, которая прорезала руку и словно эхо отозвалась во всем побитом теле. Сделал несколько шагов, кинул сумку среди картонных коробок – тут их лежала целая куча, и, продавив их, завалился на бок. Спать.
