скачать книгу бесплатно
– Товарищ капитан! Что за человек, а, поглядите на него! Я битый час тут толкусь… – он зыркнул на окружающих и добавил уверенно, – в очереди! А этот – недодает!
– А куда ему столько!? – ответил тот, который недодает, мужчина в промасленной, рабочей телогрейке и таких же ватных штанах.
– Необходимо мне! – безапелляционно заявил Саватеев, так, чтобы всякие сомнения у окружающих пропали.
– Не унесешь ведь! – возразил кладовщик и вдруг вспомнил, – И еще без документа! Товарищ капитан, ведь документ должен быть, записка от командования! Мне ж отчитываться! А так, жалко, что ли!
– Приказ был боезапас весь раздать немедленно! Горохов приказал! – успокоил Студеникин кладовщика и сказал Саватееву, глядя на стоявший у его ног ящик с патронами и гранатами и туго набитый вещмешок:
– А, ведь и правда, не унесешь, дорогуша! Куда столько набрал?
– Нуждаюсь я, товарищ капитан!
– Нуждается он! Что ж ты один пришел, дорогуша?
– Так командир послал, сказал, что пополнение прибыло, должны дать людей. – И ткнул пальцем капитана в грудь. – Вы должны дать!
– Ты как с начальством… – возмутился было начальник разведки, но тут же успокоился и Саватеев сообразил, что мучает капитана какая-то неувязка, и надо использовать это обстоятельство. Дадут ли пополнение, вилами на воде писано, с этим всегда проблема, и он, как частенько бывало с ним в подобных случаях, обнаглел окончательно.
– Да вы не переживайте, товарищ капитан! Пополнение я уже нашел! – доверительно сообщил Саватеев и кивком показал на сидевших в стороне на пустых ящиках двух солдат.
– Пополнение вам уже дали, Саватеев! – грозно повысил голос капитан и, еще больше прищурившись, показал пальцем назад. – Вот, радистка. Получишь боезапас, отведешь красноармейца Максименко в расположение.
Тут только Саватеев обратил внимание на Ольгу и, оглядев ее с головы до ног, обернулся к капитану и радостно засмеялся:
– Пополнение? Девчонка? Ха, зачем нам девчонка, товарищ капитан? У нас там такое… вы бы сами и отвели ее, товарищ капитан! Мне же от командира влетит за такой подарок!
– Разговорчики! Выполнять, Саватеев! – Студеникин повернулся и, не глядя на Ольгу, буркнул, уходя:
– Командиру скажи, я скоро буду!
– Санька! – парень протянул Ольге руку.
Он был чуть повыше ее ростом, короткие, соломенного цвета волосы топорщились в разные стороны, и он все время приглаживал их ладонью. Кожа на широком носу шелушилась, хотя лето уже прошло, а глаза светлые и веселые. Санька Саватеев был из тех людей, которые всегда в центре внимания, всегда в курсе всех событий и знают все обо всех. Энергии его хватило бы на троих, и в своих действиях он частенько перебарщивал. Как случилось и в этот раз, потому что полученный им боезапас одному ему было не унести.
Он сказал Ольге – Подожди! – и направился к двум новобранцам, которые сидели поодаль на пустых ящиках и участь которых Саватеев решил давно, как только спустился на берег. Санька что-то им втолковывал, размахивая руками, и пожилой, с обвислыми усами солдат в поношенной шинели с готовностью встал, а второй что-то возражал Саньке сидя, и когда он поднялся, оказался выше его на голову, и Ольга узнала в нем того, рыжего, что приставал к ней на барже. Они пошли за Санькой, а долговязый несколько раз обернулся назад, как будто ждал кого-то и сказал громко:
– Я повар, мне сказали здесь ждать!
– Таких тощих поваров не бывает! – парировал новоявленный их командир и добавил, раз уж выпал случай покомандовать, – отставить разговоры! Нам еще две ходки надо сделать!
Слава богу, определились! – сказал пожилой, подходя, и Ольга узнала вчерашний голос – она не ошиблась тогда на барже, усы у него были обвислые и прокуренные до черноты на концах. Санька командовал весело, с прибаутками, и бойцы подняли ящик, и старику достался также вещмешок с запалами для гранат, а долговязому Санька вручил в свободную руку Ольгин мешок с рацией. Он провел их вдоль обрыва, и вскоре они повернули направо и стали подниматься вверх по глубокому оврагу. Пока они шли, Санька говорил без умолку и вскоре Ольга знала о нем все или почти все. Что он из-под Смоленска, а деревня его непонятно куда относится, то ли к Белоруссии, то ли к Смоленской области. Что у него две младшие сестры, а отец воюет где-то на севере, вроде под Ленинградом и писем давно не было.
Солнце поднялось уже высоко и на небе ни облачка, и тихо вокруг и спокойно, как будто и не было никакой войны. Овраг постепенно сужался, и в конце его уже можно было разглядеть вход в блиндаж, завешенный плащ-палаткой, и дальше овраг раздваивался двумя траншеями. Санька сказал радостно:
– Уже скоро, уже почти дошли! Видишь, эта траншея идет вправо, к школе, там у нас НП. – Над краем оврага виднелся верхний, полуразрушенный этаж здания. – А эта, – Санька показал на начало другой траншеи – ведет прямо на передовую, отсюда до передовых окопов метров сто. Так что мы тут почти в тылу!
Но тут впереди грохнул взрыв, и все невольно пригнулись и ускорили шаг. Начался артобстрел, снаряды стали падать густо и в грохоте разрывов Ольга уже не услышала нарастающий в небе гул бомбардировщиков. Бойцы поставили ящики у входа и уселись на них, с тревогой поглядывая в небо. Ольга вслед за Санькой вошла в блиндаж, едва освещенный сделанной из снарядной гильзы лампой. Санька опустился на корточки у низенького, грубо сколоченного столика и о чем-то говорил с пожилым сержантом, но из-за грохота ничего не было слышно. К ним подсел другой, тоже с сержантскими нашивками. Черноволосый и черноглазый, нос с легкой горбинкой, он время от времени поглядывал насмешливо и в то же время оценивающе на Ольгу, которая, не зная, куда себя деть, осталась стоять у входа. Вдруг он встал и подошел к ней, движенья его были легкие, кошачьи, и протянул руку. Приблизился к ее голове и прокричал в ухо:
– Младший сержант Чердынский!
Она приподнялась на цыпочки и также, прямо в ухо, ответила:
– Максименко, радистка!
Санька поднялся и, подмигнув ей ободряюще, ушел, а Ольга подошла к столу. Пожилой сержант подвинулся, и она присела рядом с ним на снарядный ящик. Завыли, падая в пике, “Юнкерсы Ю-87”, и земля вздрогнула и заходила ходуном от взрывов тяжелых бомб. С потолка, в щели между шпал, сыпался песок, и Ольге стало не по себе от мысли, что такая бомба может упасть на крышу блиндажа.
Сержант, который сначала показался ей пожилым, наверное, из-за густых, прокуренных усов, хотя ему было едва за сорок, подал Ольге старую телогрейку и ватные штаны. В шинели будет неудобно – сказал он, надо переодеться, потом пошарил в стоящем у стола вещмешке и, достав оттуда танкистский шлем, протянул ей со словами:
– Хотел Саньке отдать, да этот байпак все равно потеряет!
Он улыбнулся и тяжелое, с крупными чертами лицо потеряло суровость, и она улыбнулась благодарно ему в ответ, и они с Чердынским вышли. Переодевшись, в этой одежде она почувствовала себя как-то ловчее, и шлем был удобен – чуть приглушал грохот и за шиворот не сыпалось.
Вернулись они уже втроем и третий, она это сразу поняла, и есть их, а теперь и ее командир. Был он сосредоточен и серьезен, наверное, и шуток не любит, подумала Ольга. Они были чем-то схожи с Чердынским, только старшина Арбенов был чуть более плотного телосложения, экономен в движениях, и держал спину прямо, как будто вместо позвоночника у него был стальной прут. Чувствовалась в нем особая военная выправка и взгляд его с азиатским разрезом глаз был уверен и тверд, как и подобает командиру, подумала она, а как же иначе, таким и должен быть командир. Ольга встала ему навстречу, а он внимательно, изучающе смотрел в ее глаза. Где-то совсем рядом упала авиабомба, и от взрыва земля качнулась под ногами, она подалась вперед и ухватилась за его руку, и он придержал ее другой рукой за плечо. Глаза его оказались совсем близко, и он вдруг улыбнулся ей и сказал:
– Ничего, привыкнешь! – и подумал, – да, подарок неожиданный, и что ты будешь делать с этой девчонкой и какой от нее толк. Никогда в группе не было женщин, не та у них работа, и теперь надо придумать, как от нее избавиться. Капитан даже не посоветовался, а надо было сразу определить ее куда-нибудь на берегу, теперь это сделать будет сложнее.
Вдруг стало тише – самолеты, отбомбившись, уходили, но артиллерия немецкая еще работала. Старшина был уверен, что ему удалось скрыть свое разочарование от того, что прислали девушку, ему не хотелось обидеть ее, потому что он видел по ее глазам, как она волнуется. Глаза у нее удивительные, удлиненные… что это с тобой, старик, глаза как глаза и не дай бог она сейчас заплачет. Он опять стал серьезным, посмотрел на часы и сказал:
– Я старшина Арбенов. Через десять минут артобстрел закончится, будь готова!
Все трое вышли, а она почему-то пожалела, что не успела посмотреть в зеркальце, идет ли ей этот шлем и тут же укорила себя, мол, нашла время думать о такой ерунде.
Глава 4
Артобстрел закончился также внезапно, как и авиа-бомбежка до этого, и сразу же вспыхнула плотная перестрелка, вперемежку с минными и гранатными разрывами. Ольга подняла вещмешок с рацией и на выходе из блиндажа столкнулась с Чердынским. Он выхватил из ее рук вещмешок и побежал к траншее в конце оврага, только крикнул, не оборачиваясь:
– Будь здесь! Но она побежала за ним, и траншея привела к полуразрушенному, единственному в Спартановке четырехэтажному зданию школы. Она вслед за Чердынским забежала на первый этаж, и он, поднимаясь по лестнице, оглянулся и что-то крикнул, но она не расслышала, видела только раздражение в его глазах.
Вбежав на третий этаж, Ольга остановилась, переводя дыхание, и увидела старшину Арбенова с биноклем у оконного проема, а Чердынский достал рацию и, поставив ее на снарядный ящик у стены, размотал провод антенны и забросил ее конец в пролом в потолке. Ольга присела на второй ящик поменьше, включила радиостанцию и нашла в вещмешке наушники. Чердынский, сверкая глазами, подошел и попытался отобрать их у нее, но она остановила его, отвечая ему таким же злым взглядом.
– Тебе что было сказано? – крикнул сержант. – Сидеть в блиндаже и ждать!
– Пошел ты к черту! – мысленно взорвалась она, но ничего не сказала и стала настраиваться на горинскую волну. Тебе надо, ты и жди! Это моя работа! – подумала Ольга, крутя ручку настройки, – Это мое дело и никто мне не указ! Надо было так и сказать ему, этому сержанту, в следующий раз я так и сделаю!
Старшина Арбенов оглянулся на возглас сержанта и подошел, переводя вопросительный взгляд с одного на другого, и она видела, как Чердынский ухмыльнулся злорадно. Сейчас ты узнаешь, чье это дело, так, наверное, он подумал, догадалась Ольга. Арбенов смотрел на нее вопросительно, и она взглянула на него дерзко, и улыбнулась насмешливо Чердынскому. Чувствуя, как унимается нервная дрожь, охватившая ее еще там, в овраге, прокрутила ручку настройки и стала вызывать – Чибис, Чибис, я – Ястреб! Чибис отозвался сразу – ее выхода в эфир уже ждали, и, хотя были сильные помехи, ей показалось, что она узнала голос Горина.
– Есть связь, Чибис на связи! – доложила Ольга и, увидев недоумение в глазах Чердынского, подумала злорадно, что ее просто так, голыми руками не возьмешь, не на ту напали. Можешь злиться, сколько угодно, и ничего твой старшина со мной не поделает, не имеет права, потому что она боец Красной Армии, такой же, как и вы оба. И у нее приказ, и она обязана его выполнить, и никакие Чердынские не имеют права делать эту работу за нее.
– Давай, обучай! – сказал старшина, отошел к окну и поднес к глазам бинокль, а Чердынский сплюнул с досады себе под ноги и присел у стены с делано-равнодушным взглядом, но было понятно, что он глубоко разочарован поступком командира. Он, как командир, должен был поставить на место эту пигалицу, и то, что произошло, было для Чердынского удивительно. Старшина Арбенов посмотрел наверх и показал Чердынскому рукой на Ольгу, и она услышала гул в небе. Сержант подошел к ней и сказал, показывая на пролом в потолке, где уже были видны высоко в небе немецкие самолеты:
– Вторая волна пошла на левый берег и на остров Спорный. Будут нашу артиллерию подавлять и на нас навалятся. Я буду передавать тебе команды, так будет вернее, а ты передавай слово в слово, поняла?
Началась работа, и она очень старалась, потому что это была очень важная работа, она была в этом уверена, и от нее в этом общем деле многое зависело. Старшина оборачивался и кричал, сообщая координаты, и Чердынский повторял за ним, так, чтобы Ольга передавала в точности и потом она также напряженно вслушивалась в ответ “Чибиса”, который повторял за ней услышанное, и нужно было убедиться, что там ее поняли правильно. Она не видела, как от волны бомбардировщиков отделилась тройка «Юнкерсов», и упала в пике на школу, только слышен был душераздирающий вой сирен, и почувствовала, как заходил ходуном пол под ногами, и здание вздрагивало от взрывов авиабомб. Она не знала, что означают те слова, которые она передавала, повторяя вслед за младшим сержантом – Ориентир 20, левее 0-03, осколочным, 4 орудия, залп! Ориентир 18, правее 0-05, бронебойным, два залпа! И дальше – осколочным, бронебойным, ориентир 17, и она не знала, сколько это длилось, только чувствовала, что охрипла, и не было времени сделать глоток воды.
Бомбежка вдруг прекратилась, сержант бросился к окну, и только тогда Ольга отстегнула фляжку на поясе и пила жадно, чувствуя, как вода, проливаясь мимо, холодила шею под воротом гимнастерки. Старшина что-то сказал Чердынскому и тот, кивнув в ответ, повернулся к Ольге.
– Танки прорвались! Прямо на нас прут! – крикнул сержант и бросился вниз. Ольга подошла к окну, и перед ее глазами был весь поселок, где не осталось ни одного целого здания, только кое-где прямоугольники фундаментов. Слева за широкой балкой, по которой проходило русло речки Мокрой Мечетки, высились цехи Тракторного завода, а прямо на них, на школу, ползли серые коробки тупорылых немецких танков, и их было много, не сосчитать. Немцы ослабили натиск на других участках фронта и, собрав в одном месте все имеющиеся танки, прорвали оборону, и теперь эта танковая армада неумолимо двигалась к обрывистому волжскому берегу.
Когда пошли танки, артиллерия противника перенесла огонь на остров Спорный, где стояли наши батареи, и на здание школы тоже. Первые залпы горинского артдивизиона накрыли голову колонны, и два танка остановились, а третий задымил, кружась на месте. Из новой волны бомбардировщиков отделилась пятерка «Юнкерсов-87» и с душераздирающим воем упала в пике на школу. Две бомбы упали в дальнем крыле здания и одна ближе, казалось, школа рассыплется от такого удара, но она выдержала, а на них зашла еще одна пятерка. Когда танки откатились, опять начался артобстрел по всему фронту и сверху падали бомбы, но это была передышка, и Камал с Ольгой спустились на первый этаж – там было безопасней.
После того как отбили третью атаку, был особенно сильный обстрел, затем немцы снова пустили танки и Арбенов насчитал тридцать танков, а справа, на поселок Рынок, они бросили еще двадцать. Артиллерия хорошо работала, но танков было слишком много, и в Рынке их остановили, но они маневрировали вдоль линии обороны и били по нашим позициям. Здесь, на западной окраине Спартановки немцам удалось прорвать оборону, и впереди танкового клина они пустили восемь самоходных орудий. Они были квадратные, с толстой лобовой броней и короткими орудийными стволами, и вся эта стальная армада неумолимо двигались прямиком к школе, на ходу ведя стрельбу. Пятерка за пятеркой заходили на школу «Юнкерсы», танки и самоходки уже пристрелялись, и здание сотрясалось, готовое обрушиться. В этом неистовом грохоте Ольга, передавая команды, не слышала своего голоса и поэтому старалась кричать сильнее, но там ее не слышали и тоже в ответ что-то кричали. Старшина Арбенов, видя, что артиллерия замолчала, выхватил у Ольги наушники и, тоже оглохший, кричал Горину, прося огня, а тот отвечал, что стволы накалились, орудия вот-вот выйдут из строя. Хотя бы два залпа бронебойными, и четыре фугасными, просил Арбенов. Ладно, отвечал Горин, будет два, а потом четыре фугасными, и потом закричал, услышав координаты:
– Ястреб, это же твои координаты!
– Давай капитан! Времени нет! – ответил старшина и бросился к окну. Дождался, когда упадет первый снаряд и крикнул Ольге: – Уходим. Он подхватил рацию, и они бросились вниз, и уже не видели, как в землю рядом с первой самоходкой зарылся фугас и, взорвавшись в земле, перевернул ее.
Они спустились в подвал, где старшина стал складывать за пазуху бутылки с зажигательной смесью «КС» и Ольга спросила:
– Почему мы уходим? Мы же можем стрелять по ним!
– Они все танки бросили на этот участок, – сказал Арбенов – там кругом наши, а по своим бить мы не можем.
Когда они выбрались из здания в траншею, он приказал ей отнести рацию в блиндаж.
– Туда! – он показал рукой. – Повернешь налево, помнишь, где наш блиндаж? Сиди и жди там, береги рацию!
Глава 5
До оврага было недалеко, и дорога была уже знакома ей. Она вошла в блиндаж, поставила рацию в угол, и присела к столу. Она решила, что сидеть и ждать неизвестно чего будет неправильно, но что делать и куда бежать, не знала. Ощущение брошенности и ненужности было знакомо ей, и теперь оно было особенно острым.
В тридцать седьмом, в самом начале учебного года они в школе собрали волейбольную команду, потому что к празднику двадцатилетия Великой октябрьской революции должны были проводиться областные соревнования по командным видам спорта. Капитаном команды был девятиклассник Толик Бурмистров, спортсмен и очень красивый парень, и он все время подсказывал Ольге, как лучше принять передачу или как сделать пас. Тебе не хватает прыгучести, сказал он ей, поработай над этим. Ей нравилось быть в команде, быть нужной, выбирать позицию и знать, что и другие действуют также и твой правильный выбор облегчает им задачу, и, следя за мячом, предугадывать действия своих соратников и работать на общий интерес. Команда быстро сыгралась, и они обыграли десятый «Б», у которых были одни мальчики, и завоевали право представлять школу на областных соревнованиях.
Она тогда жила только этим, рассказывала маме в подробностях, как проходят тренировки, а та насмешливо улыбалась – ну какая из тебя волейболистка? Потом произошла катастрофа, потому что за неделю до соревнований Толик отозвал ее в сторонку, когда она пришла в спортзал, и сказал, что принято решение, а кем принято, не сказал, и так было ясно, что принято им. Принято решение, что ты Максименко – у тебя не хватает прыгучести, будешь в запасе. В команде нужны мальчики, иначе даже на второе место рассчитывать нельзя. Она, конечно, возмутилась и обиделась и ушла из спортзала, и на улице встретила свою лучшую подругу, Наташку Лаврову. Она высказала ей свою беду, а та, улыбаясь, сказала, что Толик взял в команду ее, потому что она прыгучая. Мама, когда Ольга рассказала ей об этом, резюмировала – бесхарактерная ты у меня, и Ольга решила, что лучше ни с кем не делиться своими мыслями, а характер у меня папин, и если бы он был жив, то все было бы по-другому.
Вот такая произошла катастрофа в восьмом классе, и она ушла из команды, и когда они взяли третье место, она позлорадствовала, но тут же устыдилась этого, и все-таки она считала, что с ней команда взяла бы, если не первое, то второе место точно. Тогда Ольга ушла в легкую атлетику. Но то ощущение предательства не исчезло, осталось где-то внутри, и теперь оно снова пришло, и она сказала громко – Сволочи! – взяла свою санитарную сумку, и вышла наружу.
Еще плохо ориентируясь, она вспомнила слова Саньки и побежала в левую траншею, туда, где гуще была перестрелка. Стрельба была уже рядом, совсем близко, когда она наткнулась на первого своего раненого – боец сидел на дне траншеи, зажимая обеими руками окровавленный бок, и раскачивался от боли из стороны в сторону. Ольга действовала четко, работа ей была хорошо знакома – разрезать одежду, обработать рану, наложить тампон, бинт. Она справилась быстро и спросила раненого:
– Идти можешь? Он кивнул, и она помогла ему подняться, показала рукой вдоль траншеи – туда, к Волге, и побежала дальше.
Увидела еще одного солдата, который сидел, опустив рыжую голову в колени и Ольга, наклонившись, спросила:
– Ты ранен? – боец, подняв глаза, смотрел на нее тупо и растерянно, она узнала его, это был тот самый долговязый, с баржи. Она разозлилась от этого беспомощного взгляда и заорала на него:
– Ты что сидишь? Ты что тут расселся? Звать тебя как?
– Дура! – ответил солдат зло. – Дура! Беги отсюда! Нас всех убьют! Они нас всех убьют!
В грохоте боя она вдруг явственно расслышала зловещий шелест пролетевшего над головой снаряда и увидела впереди яркую, белую вспышку и облако желто-серого дыма. Побежала туда, потому что ей показалось, что кто-то там закричал, и увидела на дне траншеи человека – левой руки у него не было, вместо плеча кровавое месиво и левая сторона головы была в крови, а в правой руке была зажата граната, и ей показалось, что человек улыбается.
Но тут сзади что-то лопнуло беззвучно, и тугая волна швырнула ее вперед. Она чувствовала, что летит и воздух был плотный, как вода, и она слышала шелест, с которым рассекало ее тело этот горячий воздух. Она летела долго и, когда упала, ничего уже не слышала, только чувствовала, как стучат по спине комья земли. Ольга с трудом поднялась на четвереньки, слух стал возвращаться, и она оглянулась.
Солнце уже было на западе, и в его свете она увидела черный силуэт идущего к ней по траншее человека, лицо его было в тени, и она подумала, что это тот рыжий. Человек был уже близко, и она разглядела сначала немецкую каску на его голове, опустила взгляд и увидела сапоги с короткими, широкими голенищами. Она подняла голову и теперь разглядела лицо человека, широкое и грязное, с мясистым носом и маленькими глазами. Маленькие, бесцветные глазки смеялись и толстая нижняя губа, противно-мокрая, подергивалась, и немец что-то прокричал весело, но Ольга не разобрала его слов. Она хотела встать, но ноги не слушались, она их совсем не чувствовала, и, опершись на руки, отползла назад.
Немец подошел близко, вплотную, и смотрел на нее внимательно и зло, а она подумала, что так ничего не успела и пожалела, что пообещала кому-то больше не просить о помощи. Боже, я ведь ничего не успела! – подумала Ольга и вдруг вспомнила о пистолете, сунула руку в карман и торопливо выдернула оружие. Навела двумя руками на фашиста и видела, как сузились его и без того маленькие глаза и тут с ужасом поняла, что палец ее не достает до курка. А немец засмеялся, запрокинув широкое, мясистое лицо и она разглядела на его подбородке и на торчащем кадыке редкую, рыжую щетину. Она отползла еще, и немец тоже сделал шаг вперед, и правой рукой отомкнул штык на своей винтовке. Широкое, стальное лезвие тускло блеснуло и Ольга, сразу все поняв, подумала, что это ведь больно, лучше бы он выстрелил. Тогда будет не больно и все произойдет мгновенно и теперь уже все равно, что она ничего не успела. Сволочь, лучше бы он выстрелил. Наверное, это не больно. Теперь уже ничего не исправить, и, может быть, она встретится с отцом, и они будут долго говорить обо всем, что было в ее жизни и о том, что должно было быть и теперь уже не случится. Вдруг немец попятился и опустил голову, как будто разглядывал что-то у себя на животе и потом мешком повалился на землю, словно сложился пополам. Кто-то наклонился над ней, и она, подняв голову, увидела близко внимательные глаза, и узнала их. Это был старшина Арбенов и он, закинув автомат за плечо, подал ей обе руки, и помог встать.
– Ты ранена? Нет? – она покачала головой, и он спросил с укором, – Что ж ты не стреляла? Испугалась?
– Понимаешь… – Ольга подняла руку с пистолетом, – мне это «орудие» выдали там, на левом берегу. Понимаешь, у меня палец до курка не достает. Хочу выстрелить, а палец не достает!
Он смотрел внимательно, не понимая, на нее и револьвер в ее руке и она засмеялась, и он тоже вдруг засмеялся. Это было очень смешно, и она хохотала, и он с улыбкой покачал головой, но глаза его были какие-то невеселые, и Ольга протянула ему «наган» и сказала:
– Держи. Мне он не нужен. У тебя-то палец наверняка достанет!
И она снова засмеялась, и вдруг она услышала, что бой закончился, что вокруг тихо и уже стемнело. Она держалась за его руку, и кровь возвращалась в онемевшие ноги, покалывая тысячами иголок, и она поморщилась, а он ждал и смотрел поверх бруствера, потом спросил участливо:
– Ну, как ты? Идти можешь? Тебе нужен автомат, здесь без оружия никак нельзя.
Он пошел впереди, держа ее за руку, и она вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, которую переводят через дорогу, и выдернула руку, но он не оглянулся.
* * *
Из сводки Генштаба 28.10.42
"Части Северной группы Горохова отразили многочисленные атаки противника силою до полка пехоты с 40 танками на юго-зап. окраину пос. Спартановка. Противник в 13.00 ввел в бой дополнительно 30 танков а также пехоту, атаковал зап. окраину пос. Спартановка. Также 20 танков и до батальона пехоты атаковали пос. Рынок. К исходу дня бой продолжался в траншеях”.
Глава 6
Когда они пришли в блиндаж, освещенный лампой, сделанной из гильзы 76-ти миллиметрового снаряда, разведчики сидели на патронных ящиках у стола, и Николай Парфеныч, так звали усатого сержанта, который утром дал ей одежду, освободил для девушки место рядом с собой и поставил перед ней котелок с кашей. Каша была чуть теплая, но ей она показалась необыкновенно вкусной и она ела с удовольствием и недоумевала, почему Санька, сидевший напротив, так ругает этот пшенный концентрат.
Николай Парфеныч вышел и вскоре вернулся с чайником в руках, пофыркивающим паром и черным от копоти. Он поставил чайник на стол, нагнулся и достал из вещмешка прямоугольный предмет, обернутый фольгой. Разломил его пополам, потом одну из половинок еще пополам и, сняв фольгу, опустил в чайник темно-коричневый, как будто обугленный квадратик. Из носика чайника заструился тонкий, терпкий аромат и становился все гуще и, когда Загвоздин налил чай в кружку и вылил обратно в чайник, аромат напитка, густой и горький, заполнил весь блиндаж. Сначала он заглушил, а вскоре вытеснил все другие запахи – запах солдатского пота и махорки, запах пороховой гари и тротила, горящего металла и машинного масла, и запах крови.
Сержант, подмигнув, поставил перед Ольгой кружку и терпкий аромат ударил в нос, и уже от одного запаха она взбодрилась, а когда сделала первый глоток, то в голове вдруг прояснилось, и исчезла усталость. Она сделала еще один глоток и улыбнулась сержанту благодарно и он, погладив густые, прокуренные усы, сказал:
– Это азербайджанский чай. Плиточный. Пей, не торопись.
Старшина Арбенов даже не присел и сказал Чердынскому:
– Пойдем, Феликс, надо выяснить обстановку, – и они ушли.
Очень редкое имя, Феликс, и ему очень подходит, – подумала Ольга, и уже через несколько минут она знала, что зовут его, на самом деле Федор, а прозвище ему дал он, Санька, потому что тогда, в сорок первом – в первый день войны, случилось вот что. Чердынский, он ведь пограничник, остался из всей заставы один в живых, и вышел уже к вечеру к своим контуженый, но не раненый, весь обвешанный трофейным оружием и злой, как черт. В зубах у него, пробив щеку, Санька показал пальцем – вот тут, застрял осколок, рот полон крови, и на вопрос, кто такой, пограничник ответил:
– Шежант Жи-жи-ский. А всем послышалось – Дзержинский! – и Санька, разумеется, не мог упустить такой случай, и конечно, съязвил:
– А, зовут тебя, случайно, не Феликс Эдмундович? Так он и стал с той поры Феликсом. Теперь и командир его так называет.
Вернулись Арбенов с Чердынским, присели к столу и стали просматривать собранные у убитых немцев документы. Ольгу вдруг разморило и глаза стали слипаться, все тело налилось свинцовой тяжестью, и она встала – испугалась, что может уснуть и вслушалась в разговор разведчиков. Обстановка была исключительно плохая, потому что, хотя танковый удар отбили и немцы откатились, им удалось вклиниться в нашу оборону и закрепиться в траншеях и сейчас они готовят новый удар. По документам убитых выходило, что у немцев появилась новая дивизия, и, наверняка, завтра они подтянут дополнительные силы и снова попытаются прорвать нашу оборону.
– Поэтому, давайте, поднесите сейчас побольше бутылок «КС», противотанковые гранаты! Завтра будет жарко! А я пойду, доложу начальству! – старшина сложил документы в свой командирский планшет и встал, собираясь уходить. Ольге стало обидно, что он даже не взглянул на нее ни разу, как будто ее здесь на было, и она шагнула к нему.
– Товарищ старшина! А мне что делать?
– Так, Максименко! – он как будто только теперь заметил ее, и задумался на секунду, потирая подбородок, – Ну, как, привыкаешь? – Не дожидаясь ответа, он продолжил:
– Нашей с тобой работы завтра не предвидится. Артиллерия помогать не будет, не то своих положим. Так что, завтра останешься в лазарете, там работы хватает.
Она разозлилась и хотела сказать, что не для того училась радиоделу и переправлялась через Волгу, чтобы торчать в лазарете, там любая санитарка справится, и что она не позволит никому обращаться с ней как с маленькой девочкой, какая ни есть, она боец Красной Армии. Нет, надо говорить еще резче, еще убедительнее – подумала Ольга, но ничего этого не сказала, потому что он смотрел на нее как-то не так, а как, она не смогла бы объяснить. Да, поняла она, такой взгляд был у отца, когда они с мамой провожали его в последнюю командировку в Испанию. Последнюю, потому что он обещал маме, что потом никаких командировок не будет. А она оказалась последней, потому что он из нее уже не вернулся. При чем тут это? – спросила она себя, и еще, – О чем он думает сейчас, глядя так на нее? И все время трет подбородок.
