скачать книгу бесплатно
Тверской бульвар
Чингиз Акифович Абдуллаев
Ксения Моржикова #2
Она – всего лишь скромная сотрудница адвокатской конторы… а по совместительству – гениальный детектив-любитель!
Так думают все ее знакомые, и однажды собственная кузина звонит ей, умоляя помочь в огромной беде… Бесследно исчез сын известного ученого. Похищение? Однако похитители почему-то не требуют выкупа… Смерть от рук маньяка-убийцы? Но тело так и не найдено… Просто побег подростка, возмечтавшего о приключениях? Тихий, талантливый мальчик никогда и не помышлял о самостоятельности… Что же случилось?
Все больше вопросов. Все меньше ответов. И похоже, истину установить будет очень непросто!
Чингиз Абдуллаев
Тверской бульвар
Посвящается моей дорогой маме, чья мудрость помогает мне жить
И ничему не суждено забыться:
Господь хранит и руды и отходы,
Держа в предвечной памяти провидца
И прошлые и будущие годы.
Все двойники, которых по дороге
Меж утреннею тьмою и ночною
Ты в зеркале оставил за спиною
И что еще оставишь, выйдут сроки, —
Все есть и пребывает неизменно
В кристалле этой памяти – Вселенной:
Сливаются и вновь дробятся грани
Стены, прохода, спуска и подъема.
Но только за чертою окоема
Предстанут архетипы и блистанья.
Хорхе Луис Борхес «Извечность»
Иногда я полагаю, что не следует растить детей – это самое ненадежное дело на свете, ибо удача достигается ценой большой борьбы и забот, а в случае неудачи наши страдания ни с чем не сравнимы.
Демокрит
Глава 1
Я много думала, прежде чем решиться опубликовать эти записки. До сих пор не уверена, что поступаю правильно. Но с другой стороны, иногда необходимо, чтобы такие факты становились достоянием гласности. Ненавижу это слово «гласность». Напоминает конец восьмидесятых годов и общую атмосферу полного раздрая тех лет. Авообще рассказывать об этой истории довольно неприятно. Хотя бы потому, что я прошла через такие испытания, через которые обычно не проходят нормальные женщины. Вот написала эти слова и подчеркнула их несколько раз. Где вы видели «нормальных женщин»? У каждой из нас тысяча своих проблем, свои болячки, внутренние болезни, раздоры в семье, неудачные мужья, непослушные дети, сложности на работе, в общем, все как у среднестатистических женщин, которых огромное число в нашей стране. И все мы похожи друг на друга. Своими несчастьями. Перефразируя великого классика, можно сказать, что счастливых – почти не осталось, а несчастных семей – каждая первая. И все действительно несчастливы по-своему.
Я – Ксения Моржикова. Мне уже тридцать девять лет. Говорят, что в этом возрасте женщины умнеют. Не знаю, как другие, но я этого не чувствую. Во мне все еще живет двадцатилетняя девочка, так любившая помечтать о будущей жизни. Сейчас даже смешно вспомнить. В школе я была пионеркой, в институте – секретарем комсомольской организации. И в каком институте! Я ведь закончила МГИМО, а там просто так секретарем комсомольской организации не выбирали. Но это было давно, очень давно, в другую эпоху. Я поступила в институт в семнадцать лет, как раз в середине восьмидесятых, во времена «позднего застоя». А закончила – в самый разгар перестройки, уже к тому моменту, когда моя большая Родина начала разваливаться на куски. Вы помните, какие страсти тогда кипели? Первый съезд народных депутатов. Вся страна прильнула к телевизорам. У нас на выпускных экзаменах говорили о политике и политиках больше, чем о предстоящем распределении. Как мы ими тогда восхищались! Гордились. Ельцин, Собчак, Попов… Какие люди! И неизвестный нам юрист из провинции, отдавший свое место в Верховном Совете Ельцину. Забыла его фамилию, но это не так важно. Он потом стал прокурором России, тогда, правда, выяснилось, что у него мышление и речь пятилетнего ребенка. Хорошо еще, что и совесть у него тоже была пятилетнего ребенка и он оказался честным человеком. Уостальных была совесть проституток на пенсии, много повидавших и превратившихся в циников, но это так, к слову. Мы тогда все были увлечены политикой, и политики были нашими кумирами.
Потом все изменилось и начало разваливаться. Не стало ни съездов, ни народных депутатов, ни страны, которую они представляли, ни комсомола, в котором я состояла. Ну в общем, все изменилось. Я закончила институт, вышла замуж и родила Сашу. И через несколько лет развелась с мужем. Мне тогда еще повезло. Я устроилась на работу к Марку Борисовичу Розенталю, и все перипетии «дикого капитализма» пошли мне только на пользу.
Клиентов у Розенталя было более чем достаточно. А я постепенно становилась его правой рукой. К сегодняшнему дню у меня зарплата уже более трех тысяч долларов в месяц, что для молодой женщины моего возраста совсем неплохо. Написала «молодой» и сразу подумала, что кокетничаю. Молодая кобыла в тридцать девять лет. Ну не скажите. Я действительно чувствую себя молодой, стараюсь за собой следить, к пластической хирургии пока не прибегала. И вообще выгляжу очень даже неплохо, в отличие от многих моих сверстниц. Не знаю, что буду делать через несколько лет. Наверное, тоже лягу под нож хирурга. При одной мысли об этом становится страшно. Перетянут кожу так, что не смогу улыбаться, закрывать глаза и вообще разговаривать. Какой ужас! Но неприятности нужно переживать по мере их поступления. Пока под нож мне еще рановато.
Эта история началась в тот день, когда мне позвонила моя двоюродная сестра Нина. Она старше меня на два с половиной года, и мы с ней очень дружим. Убитым голосом она попросила меня к ней приехать. Ясразу собралась, зная, какая Нина паникерша. У нее прекрасный муж и трое взрослых детей, но она боится всего на свете. Муж работает в Академии наук, он директор какого-то жутко секретного института, о котором даже нельзя говорить. Очень прилично зарабатывает. Взрослый сын у них учится в Лондоне, дочь поступила в консерваторию, младший заканчивает школу. Прекрасная семья, хороший дом, сама Нина работает в Московском комитете по строительству, она архитектор по образованию, и говорят, что очень неплохой специалист. Но несмотря на все свои успехи, Нина ужасная паникерша. Любой сбой у нее сразу же вызывает истерику. Наверное, характер такой пугливый. А может, все определилось еще до рождения. У меня, например, неприлично мужской характер и какое-то дурацкое, тоже чисто мужское чувство справедливости. И немного упрямства. А ей достались «женские черты» – истеричность, неуверенность в себе, непонятные фобии. После всех этих самолетных аварий она не решается летать и ездит к сыну в Лондон на поезде. Можете себе представить? Из Москвы в Варшаву, потом в Берлин, дальше в Брюссель и в Лондон по тоннелю. А когда мальчик летит в Москву, она просто сходит с ума, и эти несколько часов становятся самыми страшными в ее жизни. И мне приходится отпрашиваться у Розенталя, сидеть у Нины, пытаясь ее успокоить. Мама все время говорит, что я должна была родиться мальчиком, а Нина с детства была плаксой и пугливой девочкой. Что не помешало ей очень удачно выйти замуж. Ее будущий муж тогда был только аспирантом, но она сумела углядеть в нем нужные черты лидера. А он, в свою очередь, сумел что-то углядеть в ней. Ну почему я такая стерва? Ведь это несправедливо. Нина прекрасная мать, изумительная хозяйка. Унее дома всегда все блестит, несмотря на то что она работает. И конечно, Нина безумно любит своего мужа и своих детей. Есть такие женщины, которые умеют растворяться в семье. На них словно поставили печать «только в одни руки». Вот они и живут, имея одного мужа, одну семью, детей, внуков. Я так не смогла бы – ничего в жизни не увидеть, довольствуясь только одним мужчиной… Об этом, по-моему, даже страшно подумать. А с другой стороны… Уменя их было несколько. Разных. И двое мужей. Но скажу честно: лучше бы такого опыта у меня не было. Мне он особой радости не принес. Может, более правильно – одного и на всю жизнь? Но так бывает только в сказках. Или у таких, как Нина.
Вообще-то я фаталистка. Все приходит и уходит в нужное время. И насчет самолетов тоже беспокоиться не стоит. Ничего не случится, если не должно случиться. А если должно, то обязательно произойдет и вы от этого не спрячетесь. И я считаю, что заранее паниковать тем более не нужно. Хотя когда мой Саша в прошлом году летал в Берлин, я все равно волновалась, пусть и не так, как моя кузина, но звонила ему каждый день. Впоследнее время самолеты падают слишком часто, и число подобных «случайностей» уже бьет даже мой фатализм.
В общем, я приехала к Нине на Смоленский бульвар. У них большая шестикомнатная квартира. Раньше была четырехкомнатная, но пять лет назад они купили квартиру соседей за стенкой и сделали шестикомнатную. Столовая, спальня, кабинет отца и три комнаты ребят. У каждого – своя, очень удобно. И еще два туалета и две ванные комнаты. В общем, прекрасная квартира. Говорят, что на ближайших выборах супруг Нины станет членом-корреспондентом Академии наук. Давно уже пора. Ему сорок восемь, он вальяжный и представительный мужчина с благородной проседью. Такие и должны быть академиками. Я ни разу в жизни не видела, чтобы он волновался или кричал. Всегда говорит спокойно, взвешивает каждое слово, не суетится. Словом, клад, а не муж. Хотя немного занудный. Иногда даже хочется его потрясти, чтобы в нем было больше человеческого, но это я так, к слову.
Мой второй муж Виктор тоже не холерик. Он скорее флегматик, смешанный с сангвиником. Учитывая, что я безумный холерик, Виктор для такой нервной особы почти идеальный муж. Меня можно завести с пол-оборота, его же почти невозможно заставить скандалить. И с моим сыном у него идеальные отношения. Только не говорите, что так не бывает. Иногда бывает. У Виктора был очень неудачный первый брак. Жена ему изменяла и все время скандалила. В общем, он считает, что ему очень повезло во втором браке. Я тоже так считаю. Хотя иногда ловлю себя на мысли, что в молодости мечтала о принце на белом коне. Принца не нашла, но хорошо, что мой второй муж хотя бы не конь. А то мы часто путаем – принимаем животное за человека. Лошадей много – нормальных мужиков почти не осталось. Вот мой Виктор – пример нормального мужика. Что очень неплохо. Видела я одного такого принца в Ницце. Лучше бы не видела. Аферист и мошенник. С принцами нам не по пути, это я тогда раз и навсегда поняла.
Нина сразу повела меня в кабинет к мужу, чтобы нас не услышали дети и ее домработница Лидия Сергеевна, изумительная женщина, которая работает у них в доме уже лет двадцать. Или еще больше? Нина чуть меньше меня ростом, у нее круглые глаза, маленький вздернутый носик. На щеках даже есть ямочки. Глаза у Нины светло-голубые, в отличие от моих, которые все время неуловимо меняются: то светло-карие, то начинают темнеть, когда я завожусь. Одним словом, мы совсем друг на друга не похожи, хотя кузины бывают очень похожи друг на друга. У нас отцы родные братья. Наверное, если бы были сестрами наши мамы, то мы больше походили бы друг на друга.
– У нас такие неприятности! – сообщила Нина трагическим голосом. – Я позвала тебя, чтобы посоветоваться. Просто не знаем, что нам делать.
Когда она так начинает, я понимаю, что нужно внимательно слушать. «У нас такие неприятности» может означать все что угодно. От сбежавшей кошки, которую сегодня никто не видел, до погибшего на даче куста роз – особой заботы ее супруга. Я изобразила внимание.
– У наших соседей, – продолжила Нина скорбным голосом, – два дня назад пропал сын. Ты можешь себе представить такой ужас? Они не знают, что делать. Такое несчастье!..
– Давай по порядку. У каких соседей?
– У наших, которые живут в соседнем подъезде. Ты их знаешь. Такие интеллигентные люди. Профессор Левчев и его супруга. Оба искусствоведы. Изумительная семья. Он – болгарин, она – осетинка. Ты их видела у нас в гостях в прошлом году, когда они приезжали к нам на дачу. Как раз на день рождения Павла.
– У вас на даче было человек пятьдесят гостей. Я всех не помню.
– Семьдесят, – ревниво поправила меня Нина, – а они сидели рядом с тобой, и ты еще с ним разговаривала о выставке Кандинского в Барселоне. Вспомнила?
– Да, – кивнула я, – очень милый и интеллигентный человек. Такой пожилой, в очках…
– Верно. Ему уже под шестьдесят, а супруге только сорок шесть. Это его второй брак. У них есть еще старшая дочь, но она живет сейчас в Нью-Йорке, кажется, заканчивает там какую-то школу искусств. И такое несчастье! Бедная Медея места себе не находит.
– Сколько лет мальчику?
– Почти шестнадцать, как твоему Саше. – Нина сравнила пропавшего с моим сыном, и я невольно вздрогнула от испуга. Могла бы сравнить со своим младшим сыном – они ровесники. Но ни одна мать не позволит себе такого – сравнить исчезнувшего или погибшего ребенка с собственным. – Он заканчивает десятый класс, – добавила Нина, – хороший мальчик, вежливый, воспитанный. Всегда прекрасно учился. Иногда заходил к нам в гости. Такое горе для родителей!
– Ты его хорошо знаешь? Твой младший сын с ним дружит?
– Мы иногда общаемся как соседи, – уклончиво ответила Нина, – но сын Медеи учится в другой школе и не дружит с моим Ромой. У них так, шапочное знакомство. Ядо сих пор не могу в себя прийти. И что могло произойти?
– Может, его похитили?
– Тогда почему молчат?
– Иногда похитители специально молчат несколько дней, чтобы вызвать панику в семье похищенного. Такие случаи бывали. Они богатые люди?
– Нормально живут. Я не сказала бы, что они могут выложить миллионы. Этого у них нет. Они много работают за границей, но особых доходов не имеют. Просто нормально живут. Как и мы, – добавила Нина.
– Ты считаешь, что в Москве все живут в шестикомнатных квартирах на Смоленском бульваре, платят за сына в Лондоне, имеют три автомобиля и двух водителей? – улыбнулась я наивности моей кузины. – Не смеши меня, Нина, вы принадлежите к классу очень обеспеченных людей.
– Какие глупости! – отмахнулась она. – Люди сейчас на своих самолетах летают и на собственных яхтах отдыхают. А у нас есть только эта квартира, дача, несколько машин. По нынешним временам это не бог весть какое богатство. Ну еще участок под Санкт-Петербургом, но там мы пока ничего не построили.
– Теперь я поняла. Ты сравниваешь себя с Абрамовичем. Тогда, конечно, вы почти бомжи.
– При чем тут Абрамович? – возмутилась Нина, немного краснея. Совесть у нее все-таки есть. – У заместителя мужа дача на Рублевке. Можешь себе представить? А у директора другого института, смежного с нашим, квартиры в Цюрихе и в Париже. Они занимаются разработкой одинаковых проблем с моим Павлом. Только у того многомиллионные счета в зарубежных банках да квартиры в Швейцарии и во Франции, а у моего ничего такого нет. И знаешь почему? Мой простофиля слишком честный человек. Он считает, что государственными секретами нельзя торговать. А тот директор института так не считает. В девяностые годы знаешь что творилось? Во всех институтах только на аренде помещений делали огромные деньги. А Павел ни одной организации к себе в институт не пустил. Говорил, что у них «режимная организация». А вот его коллега из соседнего института, такого же «режимного», сдавал пустующую площадь под разные склады. И на этом заработал несколько миллионов долларов. Всего не расскажешь. Я не жалуюсь, просто не думаю, что их мальчика похитили. Нет у них таких миллионов, чтобы за него заплатить. И никогда не было.
– В милицию сообщили?
– Конечно. Еще вчера утром. Но ты же знаешь, как они работают. Приехали, поговорили, посмотрели. Взяли номер его мобильного. И все. Ничего не известно. Только сегодня утром позвонили и сообщили, что в моргах и в больницах такого мальчика не нашли. Можешь себе представить, как тяжело это слышать его матери? У нее вчера сердечный приступ был, «скорую помощь» вызывали.
– Ну это мне нетрудно себе представить. А его телефон? Даже если аппарат отключен, все равно можно выяснить, где он сейчас находится. Я это точно знаю.
– Вот и расскажи им об этом, – сразу предложила Нина. – Мужа Медеи сейчас дома нет. Он поехал в милицию, они его туда вызвали. А Медея в милицию не верит. Она позвонила мне и попросила найти тебя. Я ей столько про тебя всякого рассказывала! И как ты в Ницце помогла раскрыть целую банду убийц, и как другим людям не раз помогала. Она думает, что только ты ей сможешь помочь. Ты же у нас настоящий сыщик. Как ее звали? Агата Кристи?
– Она была писателем, а не сыщиком, – вздохнула я, понимая, зачем меня позвали. Каким самомнением нужно обладать, чтобы ввязаться в такую историю. Мальчику шестнадцать лет, у него может быть масса разных интересов и множество знакомых. Это дело милиции – искать пропавшего парня. Чем я могу помочь его родителям? Ничем. Но отказывать Нине я не хотела. Она так в меня верила! Да и ее соседку стало жалко. Я, конечно, тут же представила себя на ее месте. В такой ситуации будешь выискивать любую возможность, хвататься за любую соломинку. И конечно же легко поверить, что какая-то «гениальная дама», работающая в адвокатской конторе самого Розенталя, сможет найти твоего сына.
– Профессор Левчев сказал, что им понадобится помощь опытного адвоката, – продолжила Нина, – а ты у нас уже очень опытная.
– Не знаю, – ответила я, не скромничая. Просто такие случаи адвокаты не очень любят. Ведь приходится представлять не подозреваемого, для которого адвокаты ищут тысячу причин, смягчающих его вину, а пострадавшую сторону, и тогда адвокаты невольно выступают в роли вторых обвинителей, настаивая на более строгом наказании виновных. Но отказаться было нельзя, это выглядело бы не по-человечески, и я не хочу подводить Нину.
– Пойдем, – тяжело согласилась я с доводами сестры. Только лучше бы я ей тогда сразу отказала. И ничего не узнала бы ни об этом страшном деле, ни тех подробностей, которые мне стали известны. По-моему, это у Экклезиаста сказано, что «знание умножает скорбь». Вот я чем больше живу, тем больше в этом убеждаюсь. А фамилию того честного и недалекого прокурора я вспомнила. Казанник. Кажется, так его звали.
Глава 2
В соседний подъезд мы прошли вдвоем. Нина забыла номер кода их входной двери и долго неправильно набирала цифры. Потом попросила у меня мобильный телефон, позвонила Медее, и выяснилось, что она неверно нажимала две первые цифры. Их следовало переставить местами. В этом вся Нина – забывает иногда элементарные вещи. Мы вошли в подъезд, поднялись лифтом на шестой этаж. Дверь нам открыла миловидная женщина лет двадцати пяти. Я даже удивилась. Неужели это Медея, так хорошо сохранившаяся в свои сорок шесть лет? Я ее совсем не помнила.
– Проходите, – предложила нам эта молодая женщина, кивнув в глубь квартиры.
– Это Эльвина, она им помогает, – шепнула мне Нина, – кажется, она молдаванка или гагаузка. В общем, из Кишинева. Работает у них полгода.
Мы вошли в просторную гостиную. Даже если не знать, что хозяева квартиры искусствоведы, сразу можно было определить, что здесь живут люди достаточно творческие. На стене висел подлинник Зверева, работы которого я хорошо знаю, и еще две картины неизвестных мне авторов. Комнату украшала антикварная мебель, по-моему, начала века, стулья с гнутыми ножками. На них не очень удобно сидеть, но выглядят они красиво. В углу стояла большая ваза, расписанная затейливыми узорами. Я видела такую где-то на выставке. Вообще-то стыдно признаться, что я такая дебилка во всем, что касается искусства, хотя на выставки хожу регулярно и современной живописью очень даже интересуюсь.
На диване сидела женщина, которую я сразу вспомнила. Конечно, это была Медея. Вся в черном, на голове – черная повязка, что мне сразу не понравилось – как будто она заранее знает, что все кончится очень плохо. У Медеи было измученное лицо и мешки под глазами. Могу себе представить ее состояние! Мне вдруг стало очень неловко находиться перед ней. Уженщины такое невероятное горе, а я приперлась, будто могу ей помочь. Некрасиво и неумно. Но отступать было поздно. Единственное, что меня сразу смутило – это собака, которая лежала рядом с хозяйкой. При моем появлении она поднялась и внимательно посмотрела на меня. Прямо в глаза. Но хозяйка махнула рукой, коротко приказав «лежать», и собака снова легла у ее ног. Эта порода мне знакома. Такие коричневые собаки с белой грудью и черной мордой, немного похожие на медведей гризли, – это стаффордширский терьер. Несколько лет назад среди продвинутых москвичей было очень модно их заводить. Но говорят, это исключительно опасная порода бойцовых собак, которые могут напасть на человека, не реагируя на команду своих хозяев. Знакомый кинолог, работающий в милиции, рассказал мне, как готовят бойцовых собак. Просто ужас. Сначала их тренируют на кошках, у которых вырваны когти, чтобы они не царапались. Учат душить кошек. Затем тренируют на поросятах, чтобы приучить к запаху крови и диким крикам. Считается, что кровь свиньи очень похожа на человеческую, а ее мясо почти эквивалент нашему. Можете себе представить, какой ужас?
Потом собак учат драться с другими собаками. Челюсти у них особенные. Эти собаки не знают пощады и дерутся, пока не убьют своего противника. Зачем в интеллигентной семье держать такую собаку? Этот вопрос я задала себе сразу, как только увидела этого терьера.
– Здравствуйте, – произнесла Медея, устало кивнув головой. Она не поднялась, но я понимала ее состояние. Сейчас ей не до политесов. У нее немного вытянутое лицо и красивые темные глаза. Я обратила внимание на ее пальцы – длинные аристократические пальцы, будто она музыкант, а не искусствовед.
Мы уселись на эти неудобные стулья с невысокими ножками. Нина меньше меня ростом, и ей эти стулья могут нравиться, а мне – не очень. И мы обе бессознательно отодвинулись от дивана, рядом с которым лежала собака.
– Это моя двоюродная сестра Ксения, о которой я тебе рассказывала, – представляет меня Нина, – вы виделись с ней у нас на даче.
– Я помню, – кивнула Медея, – извините, что так вас принимаю.
– Ничего. Я вас понимаю. Так вы еще не получили никаких известий?
– Ничего, – упавшим голосом ответила Медея. – Муж сейчас в милиции. Они просили его припомнить всех знакомых нашего Кости, забрали его записную книжку и жесткий диск из компьютера. Будут проверять все его связи. Как будто Костя заранее мог быть знаком со своими похитителями или бандитами. В милиции считают, что нужно проверить все окружение нашего сына. Такая глупость! Сейчас прямо на улицах людей воруют и убивают, а они ничего не могут сделать. Или не хотят. Один следователь, чтобы меня успокоить, даже сказал, что в России ежегодно пропадают несколько десятков тысяч человек. Будто мне от этого легче.
Эльвина внесла поднос с печеньем, шоколадом и тремя чашечками дымящегося кофе. Она была в джинсах и темной блузке. Из-за коротко остриженных волос ее можно было принять за подростка, хотя ей наверняка уже исполнилось двадцать пять. Или даже тридцать.
– Спасибо, Эльвина, – кивнула ей хозяйка, – и принесите мне лекарство. Оно на тумбочке, в спальне.
– Я знаю, – отозвалась Эльвина и остановилась, выразительно глядя на Медею, словно не решаясь ей что-то сказать.
– Что еще? – чуть повысила голос хозяйка и нахмурилась. Ей, очевидно, не понравилось поведение домработницы.
– Простите, – проговорила та, – но это уже четвертая. Врач говорил – не больше двух-трех в день.
– Принесите лекарство, – тоном, не терпящим возражений, повторила Медея. – Мне лучше знать, что можно, что нельзя.
Эльвина вышла из комнаты. Я взяла чашечку, почти прозрачную, наверное фарфоровую, и подумала, что нам дома нужно завести такой же сервиз. Обязательно скажу Виктору, чтобы приобрел похожий. Господи, и о чем только не думают женщины! Даже в такие тяжелые моменты. Мы просто неисправимы! Есть, например, дамочки, которых вполне серьезно волнует, как они будут выглядеть в гробу. Меня это совсем не интересует, однако и я в сложной ситуации могу подумать о каких-нибудь пустяках.
Эльвина принесла лекарство и положила его на столик перед хозяйкой. Та кивком поблагодарила ее, достав таблетку, и запила ее глотком кофе. Даже я знаю, что так делать не следует. К тому же Медея достала сигареты и закурила, щелкнув какой-то небольшой, лежащей перед ней зажигалкой. Я никогда не курила, даже в студенческие годы, когда все мои подруги вовсю дымили в знак своей эмансипации. Тогда это было безумно модно, но на меня сразу нападал дикий кашель. После двух проб я поняла, что курение не для меня. Нина тоже никогда не курила. Она рожала детей и ухаживала за мужем, а это требует серьезных усилий. К тому же не курил и ее муж. Он вообще адепт здорового образа жизни, наверняка проживет сто лет. Интересно, что академики и писатели долго живут. С чего бы это? Ведь у них сидячий образ жизни. С другой стороны – долгожители и чабаны в горах, которые явно не сидят на месте. Может, все-таки все зависит оттого, что и те и другие просто работают, невзирая на возраст? Девяностолетние академики и писатели продолжают трудиться за столом, а девяностолетние чабаны и пастухи – пасти свои стада. Может, в этом секрет их долголетия?
– Спасибо, что вы пришли, – затянувшись сигаретой, проговорила Медея. – Яуже никому не верю. Может, вы предложите какие-нибудь новые формы поиска? Не знаю. Я даже думала обратиться к гадалке. Представляете, до чего дошла? Лишь бы мне вернули моего мальчика.
– Он ушел из дома и ничего не сказал?
– Разумеется, нет. Мы считали, что мальчик уже взрослый и отдает себе отчет в своих поступках. Сейчас у них каникулы, после третьей четверти, он постоянно встречался с товарищами. Я обзвонила всех его друзей, но никто ничего не знает. Мужу обещали дать распечатку всех его последних разговоров по мобильнику. Как раз сегодня телефонная компания должна передать ее в милицию. Может, тогда что-то выяснится?
– Обычно телефонные компании очень неохотно выдают такую информацию. Хорошо, что так оперативно…
– Нам помог знакомый генерал милиции. Он какой-то большой чин в министерстве. Генерал Стукалин, может, вы слышали о таком?
– Да, – ответила я, – он заместитель министра внутренних дел. Если вмешался лично генерал Стукалин, то милиция сделает все, чтобы найти вашего мальчика. Можете быть в этом уверены. Я о нем много слышала.
– Вот он и позвонил, – выдохнула Медея, – но пока Георгий мне ничего не сообщал.
– Когда ушел ваш сын? В какое время суток?
– Днем. В три или в четыре. Никого дома не было. Мы с мужем были на работе, а Эльвина пошла в магазин. Костя ушел и запер двери своим ключом. Я думаю, если его похитили из-за ключей, то воры должны уже были бы попытаться здесь появиться. Может, нам надо уйти из дома, а здесь оставить засаду милиции? Я не знаю, как лучше поступить. И никто нам ничего не советует.
Медея вдавила докуренную сигарету в пепельницу. Я увидела, что ее пачка почти пустая. Она явно много курила. Собака недовольно взглянула на хозяйку. Мне кажется, терьеру тоже не нравился запах дыма.
– У него есть какие-то увлечения? Хобби?
– Как у всех ребят. Часами просиживал за компьютером, пропадая в Интернете. Любил машины. Отец обещал ему подарить свою машину, когда ему исполнится восемнадцать. Или купить новую.
– Какая у вас машина?
– «Мерседес». Трехсотый. Костя иногда брал его покататься рядом с дачей. Но в город никогда не выезжал, мы ему не разрешали.
– Может, у него есть какой-то друг с машиной и они вместе куда-нибудь уехали? – предположила я.
– Мы тоже так подумали. Обзвонили все больницы без исключения. За городом нашли одну больницу, в которую попали трое ребят. Но им по двадцать лет, и среди них нашего не было. Личности всех установлены, они сейчас в реанимационном отделении. Я всех друзей Кости хорошо знаю. Самыми близкими его друзьями были Антон и Икрам. Нет, только послушайте, что я говорю! – в отчаянии вдруг спохватилась Медея. – Я сказала «были». Это ужасно, так нельзя. Я не должна так говорить. Они и сейчас его самые близкие друзья.
Медея дрожащими руками вытащила следующую сигарету и снова закурила. Мы с Ниной переглянулись. Здесь нужен психолог и, может быть, психиатр. Моя помощь здесь явно не понадобится. Собака, почувствовав настроение хозяйки, снова поднялась, словно готовая ее защитить.
– Лежать! – опять приказала ей Медея. – Вы знаете, наша собака чувствует отсутствие Кости. Она уже два дня сама не своя, волнуется, переживает, даже скулит. Обычно стаффордширские терьеры не скулят. А он переживает. Даже не знаю, что нам делать. Нужно отправить его на дачу.
– А собака осталась дома одна, когда Костя ушел?
– Да. Он позвонил Эльвине и сказал ей, что уходит. Она вернулась через десять или пятнадцать минут после их разговора. Собака уже тогда нервничала.
– Костя надел куртку? Или какую-то другую верхнюю одежду? В понедельник на улице было довольно прохладно.
– Да, надел. У него красивая темно-синяя куртка, отец привез из Мексики. Я думаю, второй такой здесь нет ни у кого. И часы у него были дорогие. Я привезла ему их из Флоренции. Они обошлись мне тогда в две тысячи долларов. Думаю, может, на него напали из-за этих часов или хотели снять куртку? Уже просто не знаю, что и подумать…
