скачать книгу бесплатно
– О каком камне? – улыбнулся старый ювелир. – Я могу рассказывать о любом камне целый день. И всю ночь. Какой камень конкретно тебя интересует?
– Алмаз «Шах Аббас». Его предложили вам купить лет пятнадцать назад, – пояснил Дронго.
Расул-заде нахмурился. Покачал головой:
– Откуда тебе это известно?
– Мне рассказал об этом Борис Измайлов. Его дядя Семен купил тогда этот алмаз.
– Верно, – кивнул ювелир, – все так и было. Семен всегда был очень ловким человеком. Вот он и воспользовался ситуацией. Тогда в городе ни у кого просто не было таких денег. Триста или четыреста тысяч долларов. Очень большие деньги. Люди вообще не держали долларов и не доверяли им, ведь в советские времена за хранение валюты полагался очень большой тюремный срок. И только у Семена Измайлова могли быть такие деньги.
– И он купил этот алмаз? – уточнил Дронго.
– Говорил, что купил. У самого Шекерджийского. Казыма Арсеновича. Это настоящая ценность. Не те бирюльки, которые сейчас привозят из Турции или Ирана. Настоящий алмаз. Очень дорогой.
– Сколько он сейчас может стоить?
– Этот алмаз был у самого Надир-шаха, – улыбнулся Расул-заде, – ты не понимаешь, о чем спрашиваешь. Ему нет цены. Стоить он может полтора миллиона долларов. Или два. Но этот алмаз бесценен. Через десять лет он будет стоить пять миллионов. А через двадцать – все сто. У него нет цены, его держал в руках сам Надир-шах. А до этого он принадлежал династии Великих Моголов, и на нем есть надпись самого Джехан-шаха, того самого, который построил Тадж-Махал. Это великий камень, легенды о котором будут слагаться еще тысячи лет.
– Вы его видели? – ошеломленно спросил Дронго. Знать о надписи на камне мог только человек, который держал этот алмаз в руках.
– Да, – кивнул старый ювелир. – Ты сказал, что мне предложили купить его пятнадцать лет назад. Это правда. Но это было во второй раз, когда я держал в руках этот камень. А в первый раз я увидел алмаз «Шах Аббас» тридцать лет назад. Тогда Арсен Шекерджийский сам принес ко мне свой камень и попросил его оценить. Он очень боялся, что алмаз у него могут отнять. При советской власти не очень жаловали владельцев таких сокровищ. К тому же Арсен Шекерджийский не смог бы вразумительно объяснить, откуда у него появился алмаз самого Надир-шаха. И он все время ждал, когда у него отнимут этот камень. Даже пришел ко мне, чтобы посоветоваться, как можно распилить этот алмаз. Но я его тогда отговорил. Объяснил, что это историческая ценность, которая должна оставаться в семье на самый крайний случай. Я даже думал, что смогу купить этот алмаз. Но я сам оценил его в очень крупную сумму.
– Ваша честность всем известна, – кивнул Дронго, – поэтому он к вам пришел.
– Он пришел потому, что доверял мне, – согласился Расул-заде, – но я тогда не смог его купить. К тому же почти сразу мне позвонил какой-то неприятный старик, который начал мне объяснять, что он родственник Каджаров и камень принадлежит их династии. Я не стал с ним разговаривать. Но меня насторожил этот звонок, значит, кто-то знал об этом алмазе, который хранился у Шекерджийских. А потом, уже в начале девяностых, его сын – Казым Арсенович – обратился ко мне и предложил алмаз уже во второй раз. Но он попросил почти триста тысяч долларов. У меня не было таких денег. И ни у кого не было, кроме Семена Измайлова. Он тогда и купил этот алмаз.
– Как вы думаете, его можно сегодня продать в Баку кому-нибудь из местных ювелиров?
– Нет, – усмехнулся Расул-заде, – конечно, нельзя. У оставшихся в живых ювелиров нет таких денег. Я знаю всех стариков. Сейчас миллионы долларов есть только у бизнесменов или чиновников. Такой алмаз мог бы купить Вахид Алекперов или Тельман Исмайлов. Но обычные люди не могут понять истинной стоимости алмаза «Шах Аббас». А если бы кто-то выставил такой алмаз на продажу, покупатель сразу бы обратился к одному из нас. Чтобы проверить его подлинность. Нас осталось трое или четверо знатоков. И мы бы сразу узнали о том, что алмаз продают. Нет, его никто не продает. Я знаю, что Семен умер три месяца назад. И я был на его похоронах. Он был совсем молодой, только шестьдесят шесть лет. Самый молодой среди нас. И самый дерзкий. Он ведь давно хотел переехать в Израиль, говорил, что собирается купить там дом и жить на берегу моря. Как в Баку. Но не получилось. Он был большой Мастер, настоящий профессионал. Учился еще у старых мастеров бакинской школы. Совсем мальчиком был, а ходил учиться. И никогда не стеснялся узнавать что-то новое. Ему уже сорок лет было, а он мог зайти ко мне и попросить совета. Умный был. Очень толковый. Но алмаза он не продавал. И его племянники продавать не будут. Они цену камню знают.
– Вы слышали о Зинуре Марчиеве? Говорят, что он сейчас хозяин в магазине Семена Измайлова.
– Зинур еще очень молод. Ему только сорок пять. Настоящий ювелир обретает мудрость только к шестидесяти годам. Не раньше. Нужно, чтобы тебя не слепил блеск алмазов, чтобы ты чувствовал все грани бриллианта, чтобы умел отличить настоящую работу от подделки. А это приходит только с опытом. Но Зинур учится, у него хорошее будущее.
– Если бы камень вдруг попал к Зинуру, к кому бы он обратился за советом?
– Ему не нужны советы. Он двадцать пять лет работал помощником Семена Измайлова. Все, что нужно знать, он знает. Остальное придет с опытом.
Натик выразительно взглянул на Дронго, давая понять, чтобы тот заканчивал разговор.
– Большое спасибо, – вежливо поблагодарил Дронго, – вы мне очень помогли. – Он хотел подняться.
– Подожди, – остановил его ювелир, – я хочу, чтобы ты понял. Это не просто алмаз. На нем крови больше, чем ты можешь себе представить. Все, кто оказывается рядом с таким камнем, должны быть очень осторожны. Он может разбудить в человеке такие страсти, о которых тот даже не подозревает. Ты меня понимаешь?
– Да, спасибо вам за все. И извините, что я вас побеспокоил.
Они вдвоем спустились по лестнице, вышли из дома.
– Что это за камень, о котором ты все время спрашивал? – поинтересовался Натик. – Как такой алмаз мог попасть в Баку?
– Сейчас я поеду это выяснять, – вздохнул Дронго, – и, судя по всему, твой отец прав. Такой камень опасно держать рядом, он может принести несчастье тому, кто им владеет. Ведь даже великий Надир-шах плохо кончил, его предали самые близкие люди, его собственные телохранители.
– Будь осторожен, – посоветовал ему Натик, – я своего отца знаю. Он бы никогда не стал тебя просто так предупреждать.
Дронго мрачно кивнул. Он принял это предостережение достаточно серьезно, даже не предполагая, что уже сегодня прольется кровь из-за этого алмаза.
Глава 4
Он попрощался с Натиком и направился к зданию Бакинского Совета, рядом с которым жил Шекерджийский. Это была известная в городе фамилия. Двести лет назад Шекерджийские проживали в Болгарии и были тогда турецкими наместниками в этой стране. Большая часть клана Шекерджийских встала на сторону российских войск, когда они вошли в Болгарию освобождать страну от турецкого владычества. И поддержала борьбу болгарского народа за свое освобождение. А несколько семей уехали в Стамбул, опасаясь мести своих соотечественников. В начале двадцатого века одна семья Шекерджийских появилась в Баку в связи с нефтяным бумом и осталась здесь. Если прадед Шекерджийских работал с компаниями Ротшильда и Нобеля, то уже дед был известным красным комиссаром, жестоким и бескомпромиссным, как и все, кто возглавлял подобные комиссариаты в двадцатые годы. В тридцать седьмом его расстреляли. Его жену и троих детей выселили из старого дома, отправив жить на Баилово, бакинскую нефтяную окраину тех лет. Но двое сыновей Шекерджийских ушли на фронт. Один погиб, второй получил несколько орденов и вернулся полковником. Третий работал переводчиком в Управлении культуры. В сорок шестом году именно третий сын Шекерджийских, Арсен, оказался в Иране, где началась революция в Южном Азербайджане. В сорок девятом советские войска и революционеры, которых они поддерживали, покинули Иран. Младший сын Шекерджийских Арсен неведомым образом получил алмаз, который находился до этого у Ашота Манукяна, сумевшего спасти свою семью от разорительных конфискаций и вывезти ее обратно во Францию. Ходили слухи, что именно Арсен Шекерджийский помог семье армянского ювелира покинуть революционный Иран и переправить свое имущество в Европу. За это Шекерджийский, уже работавший заместителем заведующего отделом пропаганды и агитации революционного комитета, получил некую взятку от Манукяна, размера которой никто и никогда не узнал.
В пятьдесят шестом семье Шекерджийских вернули старый дом, разрешив туда переехать вдове и двум уже взрослым сыновьям, у каждого из которых были свои семьи. Сын полковника Шекерджийского стал известным художником и переехал в начале девяностых в Берлин. Его сестра еще в семидесятые годы вышла замуж за своего однокурсника и уехала с ним с Москву. У Арсена Шекерджийского, который вернулся из Ирана, тоже было двое детей. Его сын Казым стал крупным чиновником, руководил республиканскими ведомствами и работал заместителем министра строительства. В последние годы он вышел на пенсию. Именно у него Семен Измайлов купил тот самый алмаз, который разыскивал Дронго. Младший брат чиновника вернулся в Болгарию и, женившись на болгарке, остался там еще в восьмидесятые годы.
Из четверых потомков Шекерджийского, переехавшего в Баку в начале двадцатого века, в городе оставался только один его правнук, уже давно вышедший на пенсию. Именно ему позвонил Дронго, попросив о встрече. Казым Арсенович Шекерджийский сначала не понял, кто ему позвонил и зачем.
– Что вам нужно? – старческим голосом недовольно спросил Шекерджийский. – Я уже давно на пенсии, политической деятельностью не занимаюсь. Что вас интересует?
– Я журналист и пишу книгу о революционных событиях в Иране, – пояснил Дронго, – у меня накопилось много материала о вашем отце. Если разрешите, я зайду к вам и задам несколько вопросов.
– О моем отце? – переспросил Казым Арсенович. – Что вы хотите о нем написать?
– О его героической деятельности в Иране, – вдохновенно врал Дронго. – И мне важно с вами встретиться. Я сейчас нахожусь неподалеку от вашего дома. Если вы разрешите, я к вам зайду.
Наступило молчание. Дронго ждал, что именно скажет его собеседник. Наконец тот согласился:
– Ладно. Приходите. Только учтите, что я не смогу ответить на многие ваши вопросы. Прошло шестьдесят лет, и я тогда был мальчиком, который учился в школе. И не все могу помнить.
– Я вас понимаю, – согласился Дронго, – но у меня только несколько вопросов.
Через двадцать минут он уже был у старого особняка, в котором находилась большая квартира Шекерджийских. На улице Независимости, которая раньше называлась Коммунистической, было много таких старинных особняков рядом с изумительно красивым зданием Бакинского Совета. По счастливому совпадению почти каждый дом на этой улице был своего рода архитектурным памятником, и здесь не строили многоэтажных домов, которые так уродовали весь центр города.
Дронго позвонил, и дверь ему открыла миловидная девушка лет двадцати. Она улыбнулась гостю, приглашая его в квартиру. В большой гостиной его встретил сам Казым Арсенович Шекерджийский. Он был одет в серые брюки, белую рубашку и темно-коричневый шерстяной пуловер. Рукопожатие его было крепким. Ему шел семьдесят шестой год, но было заметно, что он еще достаточно здоровый и крепкий старик. У него были кустистые седые брови, большой нос с горбинкой, несколько вытянутое лицо. Крупная родинка на щеке и резкие морщины придавали ему несколько демонический облик.
– Это вы мне звонили? – мрачно осведомился он.
– Да. Я журналист и хотел бы с вами переговорить, – соврал Дронго, называя первую пришедшую ему в голову фамилию.
– Лейла, приготовь нам чай, – попросил Шекерджийский, обращаясь к своей внучке.
– Хорошо, дедушка, – кивнула она.
– Садитесь, – показал он на стулья, стоявшие у стола, таким жестом, словно принимал гостя в своем кабинете.
Они уселись за стол. Шекерджийский внимательно и строго глядел на гостя.
– Что именно вас интересует? – спросил он.
– Ваш отец находился в Иране во время революции, – уточнил Дронго, – говорят, что он работал с самим Фатали Ипекчианом, который был выбран иранским правительством для переговоров с Москвой.
– Да, – сразу оживился Казым Арсенович, – мой отец хорошо говорил на фарси и знал еще несколько языков, в том числе русский, азербайджанский, турецкий, арабский, болгарский и даже немного французский. Его дедушка, наш прадедушка, работал в зарубежных компаниях Ротшильда и Нобеля, которые функционировали в Баку. А самым способным к языкам был мой отец, его младший внук.
– Я об этом слышал. Удивительно, что вашему отцу разрешили работать в Иране, ведь ваш дед был репрессирован в тридцать седьмом и тогда еще не был реабилитирован.
– Мне тоже было любопытно, – кивнул Казым Арсенович, – и я интересовался этим вопросом. Просто в Азербайджане тогда было не так много людей, владеющих несколькими восточными языками. Мой отец подходил почти идеально. И не забывайте, что это было после войны. В Польше при освобождении Кракова погиб мой старший дядя. Второй дядя получил четыре ордена и был командиром танкового гвардейского полка. А потом – командиром танковой бригады и даже исполнял обязанности командира танковой дивизии. Во время войны людям верили гораздо больше, а многих даже возвращали из лагерей. Если бы на войну не пускали всех, у кого были репрессированы родственники, то тогда просто некому было бы воевать. Хотя звания генерала моему дяде все равно не дали.
– И ваш отец оказался в сорок шестом году в Иране?
– Да. Он сам поехал туда. Работал в структурах Азербайджанского народного конгресса. Это все «белые страницы» в истории Советского Союза и Азербайджана. Тогда появилась уникальная возможность наконец соединить две части Азербайджана, но вы знаете, что из этой затеи ничего не вышло.
Внучка принесла чай в стаканах, напоминающих форму груши. В небольших вазочках было два сорта варенья. Из белой черешни и из грецких орехов. И еще была ваза с колотым сахаром. Шекерджийский подвинул вазочки гостю.
– У меня диабет, – вздохнул он, – поэтому я пью чай со своим особым сахаром. – Он достал небольшую коробочку и бросил белую таблетку в свой стакан.
– И ваш отец стал заместителем заведующего отделом агитации и пропаганды, – вежливо продолжал Дронго, – говорят, что он решал, кому можно покинуть охваченные революционным брожением районы.
– Он выдавал разрешения, – кивнул Шекерджийский, – но не только он один. У него были хорошие отношения с Саламуллой Джавидом – министром внутренних дел национального правительства Южного Азербайджана. У нас даже была их совместная фотография. Я могу вам ее показать. Лейла, принеси мне альбом, – попросил он внучку.
Внучка принесла большой старый альбом. Шекерджийский раскрыл его, показывая старую фотографию.
– Третий справа – Гуламрза Илхами, министр финансов революционного правительства, – пояснил он, показывая фотографию гостю.
– Очень интересно, – вежливо заметил Дронго.
– А вот другая фотография, – достал следующую карточку Казым Арсенович. – Здесь мой отец с самим Мирзой Ибрагимовым. Тот был не только известным писателем, но и председателем Советского комитета солидарности со странами Азии и Африки. На этой фотографии мой отец с братом-полковником, – показывал Казым Арсенович снимок. – Вы, наверно, слышали, что дочь моего брата вышла замуж за родственника Каджаров и они живут в Москве. Уже много лет. Вот на этой фотографии их семья. Ее муж, его брат, их отец и дед. Ее дедушка был немного не в своем уме. Он знал про алмаз, который хранился у нас, и все время доказывал, что этот камень принадлежит их семье. Он умер лет двадцать пять назад. Но говорят, что он даже звонил ювелирам и всех предупреждал об этом камне. Мой отец всегда относился к нему как к обычному городскому сумасшедшему.
– А чем занимается муж вашей племянницы?
– И он, и она врачи. Он уже профессор, доктор наук, большой специалист. Известный хирург. Нет, по-моему, даже член-корреспондент Академии наук. Ему уже за пятьдесят. Очень умный и толковый специалист.
И еще минут двадцать он показывал фотографии, рассказывая гостю о деятельности своего отца в Иране и о членах своей семьи. Дронго вежливо слушал. Нужно было выбрать время, чтобы задать главный вопрос.
– Мой отец помог многим людям покинуть эти беспокойные районы, – продолжал рассказывать уже разошедшийся Шекерджийский. И тогда Дронго неожиданно спросил:
– Среди тех, кому помог ваш отец, был и ювелир Манукян?
Шекерджийский замер, словно споткнулся. Затем нахмурился, захлопнул альбом.
– Это выдумки наших недоброжелателей. Как будто мой отец помогал только Манукяну. Тот был просто их осведомителем, и мой отец обязан был ему помогать, когда Манукян собирался вернуться обратно в Европу. В архивах есть даже документы на Манукяна.
– Не сомневаюсь, – вежливо согласился Дронго, – но ведь Манукян не просто покинул Иран вместе с семьей. Он еще и расплатился с вашим отцом, передав ему драгоценный камень.
Шекерджийский выпрямился. Глаза метнули молнии.
– Это глупые слухи, которые всегда распускали наши недоброжелатели, – грозно сказал он.
– Я понимаю, – примирительно согласился Дронго, – у вас могли быть недоброжелатели.
– Мой отец купил у него этот алмаз, и в нашей семье даже осталась расписка, – гневно заявил Шекерджийский, – и все рассказы про этот камень просто вымысел. Манукян понимал, что ему не разрешат вывезти этот камень из Ирана. Его могли ограбить и убить из-за этого алмаза. И тогда он решил продать его моему отцу. И они написали друг другу расписки.
– У вашего отца было столько денег, чтобы купить такой дорогой алмаз? – иронично осведомился Дронго.
– Он был тогда совсем недорогой, – возразил Шекерджийский, – отец купил его за какую-то символическую сумму, чтобы помочь Манукяну. Иначе алмаз попал бы к иранцам или американцам. По большому счету, мой отец просто спас эту ценность для нашей республики… И привез алмаз обратно в Баку.
– А потом этот алмаз хранился в вашей семье почти сорок лет, – кивнул Дронго, – пока вы не продали его Семену Измайлову.
– Откуда вы знаете? Я ничего не продавал. Кто вы такой? Откуда вы пришли? Прошло уже столько лет. Вас прислал Измайлов? Откуда вы об этом узнали?
– Семен Измайлов умер три месяца назад, – сообщил Дронго, – он ничего не мог бы мне сообщить. Но алмаз у него украли. И поэтому никто и ничего не знает.
– Он его сам кому-нибудь продал, – разозлился старик, – он тогда нас обманул. Купил этот камень за двести восемьдесят тысяч долларов. Говорят, что настоящая цена алмазу – больше миллиона. Как можно было доверять ювелиру, я даже сейчас не понимаю, что тогда случилось. Он меня словно загипнотизировал.
– А зачем вы его продали?
– Как это зачем? Вы вспомните, что тогда творилось в Баку! Полный беспредел. Меня уволили на пенсию, и я получал шесть долларов. А у меня трое внуков и внучка, двое детей. И я всегда честно работал, никогда не брал взяток, не позволял себе ничего лишнего. Тогда у меня умерла супруга, с которой я прожил больше тридцати пяти лет. И тогда я решил, что должен продать этот камень, чтобы помочь своей семье. Я обратился к двум старым ювелирам. Расул-заде и Измайлову. У первого просто не было таких огромных денег. А Семен Борисович согласился купить алмаз. Он как раз собирался переезжать в Москву и продал свой магазин. Вот и все. А я, старый дурак, продал алмаз очень дешево. Но это моя проблема. Вас интересует мой отец или этот алмаз? – вдруг спросил Шекерджийский и нахмурился. – Думаете, что я ничего не понял. Хотите узнать у меня подробности про этот камень. Но его у меня нет. И уже давно нет. Вы, наверно, из прокуратуры. Следователь? Или из Министерства национальной безопасности, так, кажется, сейчас называется бывший КГБ?
– Конечно, нет. Мне было интересно все, что касалось того времени, – попытался оправдаться Дронго. Старик был достаточно умным и проницательным человеком. С ним было трудно хитрить.
– Значит, вы все узнали. И выпили свой чай. А теперь можете уходить, – почти приказал старик, – и учтите, что этот алмаз никому не приносит счастья. Семья Манукяна так и не добралась до Европы. Она погибла во время крушения поезда. И мой отец всю жизнь страдал из-за этого проклятого алмаза, мучился, ждал, когда о нем узнают и его придут отбирать. Всю жизнь боялся и ждал. А потом мне сказал, и я тоже стал ждать. Бояться и ждать. Этот камень был как семейное проклятие, все время мы боялись, что за ним придут и его у нас отберут. Или украдут. Или убьют. А потом я продал его Измайлову и стал спокойно спать. Поэтому не ищите этот алмаз. Если он исчез, значит, так и должно быть. Уходите. Я больше не буду с вами разговаривать.
Дронго поднялся и, попрощавшись, вышел из комнаты. В прихожей у входной двери стояла внучка Шекерджийского.
– Не обижайтесь на моего дедушку, – шепнула она, – он иногда хандрит. Но про алмаз лучше его не спрашивать, он сразу начинает нервничать. Считает, что продешевил тогда, продав его за гораздо меньшую сумму. Он до сих пор из-за этого нервничает.
– Я понимаю, – кивнул Дронго, – и все равно спасибо. Я многое у него узнал.
Глава 5
На часах было около трех, когда он позвонил Валиде на мобильный телефон, чтобы договориться о встрече. Дронго пояснил ей, что собирает материал об умершем Семене Борисовиче Измайлове.
– На какой предмет? – поинтересовалась женщина. – Что вы хотите о нем написать?
У нее был приятный, мягкий тембр голоса.
– Он был одним из самых известных ювелиров в нашей стране, – ответил Дронго, – я сегодня разговаривал с Расул-заде, узнавал у него про Семена Борисовича. Мне сказали, что вы его тоже немного знали. Поэтому я и решился позвонить вам.
– К сожалению, ничем не смогу вам помочь, – сухо прервала его Валида, – я плохо его знала… Извините меня.
Она отключила телефон. Дронго нахмурился. Начало было не очень многообещающим. Он решил позвонить во второй раз. Она долго не отвечала. Наконец ответила. Спокойно, не раздраженно.
– Что вам еще нужно? Я же вам сказала, что не знала его…
– Дело в том, что номер вашего телефона дал мне Борис Измайлов, племянник Семена Борисовича, – попытался объяснить Дронго, – и у меня не праздный интерес к этому человеку. Мне очень нужно с вами встретиться. И я прошу вас мне не отказывать.
Она молчала. Секунды тянулись томительно долго.
– Вам действительно дал мой телефон Борис? – у нее дрогнул голос.
– Да.
