скачать книгу бесплатно
– И не во всех семьях, где погибает отец, вырастают дети-уроды, – закончил за него Баратов.
– Я не был так категоричен, – ответил Дронго.
– Этот негодяй хочет его разжалобить, – усмехнулся Тублин.
– Не думаю, – возразил Гуртуев, – ведь по материалам дела установлено, что отец Баратова действительно погиб, когда тому было только пять лет. Он говорит правду. Пока, во всяком случае.
– Конечно, наше финансовое положение изменилось, – продолжал Баратов. – По утере кормильца мы получали пенсию. Мама продолжала работать на комбинате в финансовом отделе. На похоронах ей обещали помочь, все только и говорили о героизме моего отца. Ну а потом все постепенно забылось. Прошло несколько лет, и уже никто не вспоминал даже его имени. Когда мне было десять лет, мы поехали на могилу втроем: мама, я и моя старшая сестра. Кроме нас, никого не было – даже из профсоюза, обычно присылавшего цветы. Просто сменились люди, пришли молодые, которые ничего не знали и не помнили про события пятилетней давности…
Он немного помолчал.
– Если вы думаете, что у меня была какая-то ненависть или злость к этим людям, то это не так. В детстве такие соображения не приходят в голову. Я и сейчас думаю, что, по большому счету никто ничем нам не был обязан. Никто, кроме Корнея Стасильникова… Но это уже другая история.
Где-то в третьем или четвертом классе у нас появился новый мальчик – Мурат, который рассказывал нам удивительные вещи. От него я впервые узнал в анатомических подробностях, как и откуда берутся дети. А в пятом классе он предложил нам собрать деньги и отправиться к знакомой проститутке, которой нужно было заплатить огромную по тем временам сумму – кажется, двести рублей. Я продал магнитофон, который прислал мне дядя из Германии, другие тоже что-то придумали – и мы трое отправились с Муратом к этой женщине. Сейчас я понимаю, как это было глупо. Но рядом со мной не было отца или старшего брата, с которым я мог бы посоветоваться. Хотя, наверно, я бы не решился рассказать им о подобном.
Мы собрали двести рублей, и Мурат повез нас в какое-то злачное место, к опустившейся женщине. Подозреваю, что он не дал ей все наши деньги, решив сэкономить столь бессовестным образом. И первым пошел к ней. За ним был мой товарищ Леня, который вышел оттуда в ужасном состоянии и отправился в туалет, где его долго рвало. Другой наш товарищ, Яша Хейфец, просто сбежал, не решившись зайти к ней.
Баратов замолчал. Затем взглянул на Дронго.
– Наверно, вы уже догадались. В таких антисанитарных условиях ничего хорошего не могло произойти. К тому же тогда не было презервативов, а о СПИДе еще никто не слышал. Все трое заболели тяжелой формой гонореи. Мурат умер через четыре года – его мать была уборщицей и не смогла найти достаточно средств, чтобы вылечить сына. Леонида отправили в Москву и там долго лечили. Говорили, что вылечили. А я скрывал все от матери, пока не стало совсем плохо. Очень помог мой дядя, ее брат, который служил в Германии; он тогда присылал мне дорогое и дефицитное лекарство. Врачи считали, что им удалось меня вылечить. Во всяком случае, анализы показывали довольно приемлемый результат. Правда, матери пришлось уйти с работы и устроиться в собес, где она получала гораздо меньше денег. А потом мы продали нашу большую квартиру и купили хрущевскую двушку на окраине города. На мое лечение и содержание нашей семьи у матери просто не было денег. Самое интересное, что отец Лени – парня, который был вместе со мной у этой женщины, – считал именно меня виновником того, что случилось с его сыном. Меня и Мурата. А он был в это время главным инженером комбината. И, конечно, моей матери пришлось оттуда уйти – ведь он везде говорил, что в болезни его сына виноваты мерзавцы Вениамин и Мурат, босяки, выросшие без отцов. Это было правдой: у нас обоих не было отцов.
Потом, во время выпускных экзаменов, меня едва не завалила тетка Леонида, родная сестра его отца. Она была учительницей химии и твердо решила выставить мне двойку, чтобы такой хулиган и бандит, как я, не получил аттестата о среднем образовании. Учился я довольно хорошо, по всем предметам были пятерки и четверки. А на экзамене она откровенно меня заваливала, пока одна практикантка не догадалась позвать директора школы. Тот пришел, задал несколько вопросов и потребовал поставить мне тройку. Я окончил школу с тремя тройками. Еще две – по физике и астрономии, – даже не спрашивая меня, поставил муж учительницы химии. Он оказался более подрядочным человеком, чем его супруга…
Баратов снова замолчал. Затем неожиданно спросил:
– Знаете, что самое примечательное в этой истории? Фамилия отца Леонида была Стасильников. Да, да, тот самый Корней Стасильников, жизнь которому спас мой отец. И который клялся в любви к нашей семье. Он отправил сына на лечение в Москву, а мою мать просто выжил с комбината, где она проработала много лет. И никто даже не попытался за нее заступиться. Все были возмущены моим скотским поступком, когда я так подвел сына их благодетеля и даже подставил его под какую-то заразу. Вот такая забавная петрушка у меня получилась в отрочестве.
Он замолчал. Потом, глянув на Дронго, поитересовался:
– Так и будете молчать или что-то скажете?
– Вы думаете, что все это правда? – неуверенно спросил Тублин, обращаясь к профессору Гуртуеву.
Тот пожал плечами и недовольно отвернулся. Затем выдавил:
– В мире так много несправедливости… Иногда встречаются и подобные прохвосты, никто от этого не застрахован.
– И вы считали, что семья Стасильниковых виновата перед вашей семьей? – поинтересовался Дронго. – Именно с них вы и начали свой кровавый отсчет?
– Конечно, нет, – даже обиделся Баратов. Я понимал, что отец Леонида был чудовищно неправ. Но я понимал также, почему он так реагировал. Ведь на самом деле именно я под влиянием Мурата уговорил Леонида пойти с нами. И формально отец Лени был прав: именно я и был виноват перед ним в этом совместном походе. Мы ведь дружили с Леней с самого первого класса.
– Потом вы с ним виделись?
– Один раз, спустя много лет. Кажется, три года назад. Я уже был директором института и приехал по своим делам в Москву, а он как раз навещал в Перми свою больную мать. Я летел бизнес-классом, а он – экономическим, но на выходе мы с ним столкнулись. Он полысел, обрюзг, постарел, подурнел. В неполные сорок выглядел на все пятьдесят или даже старше. Рассказал, что развелся с первой женой, а вторая ушла от него сама. Работает в какой-то конторе по заготовке сырья. От него пахло дешевым одеколоном и потом. Он был одет в мешковатый, плохо сидевший костюм. Я еще подумал, что Бог все-таки иногда бывает справедлив. Хотя сейчас, наверное, он думает так же, узнав о моем аресте. Но в любом случае я бы не хотел быть на его месте. Так что вы ошиблись: никаких дел с семьей Стасильниковых у меня не было.
– Зато соседа своего с женой вы убили, а его жену, судя по всему, еще и изнасиловали… и, скорее всего, тоже. Вам не кажется, что это какие-то дикие латиноамериканские страсти? – мрачно поинтересовался Дронго, – о таких ужасах можно прочесть скорее в книгах Марио Варгаса Льосы.
– Прекрасный писатель, – кивнул Баратов, – я читал его «Войну конца света».
– Значит, помните, как главный герой отомстил за свою честь, когда его женщина ушла к другому? Он отрезал уши ее братьям и забрал младшую сестру в свою банду. Через несколько месяцев несчастная вернулась беременной и с письмом, что каждый член банды может быть отцом ее ребенка. Когда Льоса пишет подобное о латиноамериканских бандитах, я его понимаю. Но вы, директор института, специалист по мировой архитектуре – и вдруг такие непонятные страсти. Что произошло?
– Именно из-за своего соседа я и стал тем, кем стал, – ответил Баратов, – и поэтому считал себя вправе осуществить подобное возмездие. Не преступление, нет, а именно возмездие.
– Перестаньте, – строго прервал его Дронго. – Кто дал вам право на самосуд?
– Моя сломанная жизнь. Я же вам говорю, что именно он все и сломал. Может, сам того не желая, но сломал. После лечения у меня были большие проблемы с потенцией и с женщинами. Чего только я не пробовал! Ничего не получалось. Некоторые откровенно смеялись надо мной, некоторые жалели… А потом я устроился работать в супермаркет, где работала Катя, с которой мы близко сошлись. К тому времени моя мать вышла замуж во второй раз. Нужно сказать, что отчим был приличным, неплохим человеком, заботился о ней и о нас с сестрой, но я его страшно ненавидел с первого и до последнего дня его жизни. Понимал, что не прав, что так нельзя, но все равно ненавидел.
– Почему?
– Однажды я случайно вернулся домой немного раньше и услышал, как они занимались любовью с моей матерью. Вернее, пытались заниматься любовью. Ему было уже много лет, он болел, страдал одышкой, диабетом, гипертонией… В общем, полный букет. И, конечно, как мужчина не был всегда на высоте. А моя мать вообще не встречалась с мужчинами много лет после смерти отца. И вот они оказались вместе, и я случайно услышал, как он просил ее… В общем, это нормальная просьба для пожилого человека, которому нужно помочь привести себя в «рабочее» состояние. Но это я сейчас понимаю, а тогда я готов был убить их обоих. Стоял, слушал, дрожал и сам боялся себя, чувствуя, как гнев и ненависть нарастают во мне со страшной силой.
Он вытер лицо ладонью, перевел дыхание, немного успокоился.
– Молодой был и глупый. Бросил институт, ушел в армию, там тоже всякого насмотрелся. Нас ведь тогда бросили в Таджикистан, как раз во время распада большой страны. А там – гражданская война. Президента республики на памятнике Ленину повесили. Истребляли друг друга с такой жестокостью, какой, наверное, не было и в Средние века. В общем, вернулся я оттуда не ангелом. Всякого повидал. Мог сорваться в любой момент. А тут встретил Катю. Молодая женщина без претензий, из бедной семьи. Сестра моя тогда вышла замуж за бизнесмена и переехала к нему, отчим умер, и мы остались с матерью в его большой квартире. Катя, очевидно, считала меня почти миллионером. Она была из тех, кого Чехов удачно назвал «душечкой». Готова была исполнять любое мое желание, была терпеливой, заботливой, ласковой, доброй. Первое время у меня практически ничего не получалось, но она терпеливо все сносила, подбадривала меня, успокаивала. И постепенно у меня все начало получаться, я почувствовал себя полноценным мужчиной. Пусть не стопроцентным, но уже нормальным. А потом появился наш новый сосед…
Баратов посмотрел на стену, за которой сидели наблюдатели.
– Наверное, профессор Гуртуев уже составляет мой психотип, – издевательски предположил он. – А может, рядом с ним и другие специалисты. Только они все равно ничего не поймут. Наш сосед и соблазнил Катю. Теперь я понимаю, что должен был сразу почувствовать глубину нашего с Катей социального неравенства. Она, как кошка, просто пригрелась у нас на кухне. Нигде не работала, ничего не умела делать. Готовила, убирала квартиру, угождала мне и моей матери. Была готова на все, чтобы остаться у нас. Физически я ее, разумеется, не удовлетворял – это я потом от нее и слышал. Но ради своего удобства она готова была терпеть это. А для ублажения тела у нее появился наш сосед, бабник и проходимец, который сразу и соблазнил ее, благо это было совсем нетрудно. Она изменяла мне постоянно, все время меня обманывала – пока я однажды не застукал их во время новогоднего праздника. Они обнаглели до такой степени, что, оставив гостей, меня и его жену, отправились в другую комнату, где предались своим утехам. Когда я зашел и все увидел, то даже не поверил своим глазам. Как раз перед праздником я купил Кате новое синее платье, довольно дорогое по тем временам. Можете себе представить, она даже не сняла этого платья! Прямо в нем и занималась сексом с нашим соседом. Я не выдержал, дал ему в морду и ушел. А она потом приехала ко мне просить прощения. Правда, не сразу, а через несколько дней…
Мать так и не поняла, почему я порвал с Катей. А та нагло заявилась и начала на меня кричать, что я ее не удовлетворял как мужчина, был ничтожеством и вообще ни на что не был годен. Вот тут я и не выдержал. Кровь ударила в голову. Набросился на нее, порвал на ней платье и грубо ее изнасиловал. Чуть не убил… но все же не убил. Зато впервые у меня все получилось как надо. Она даже не поверила. Потом хотела остаться, но я не разрешил. Выгнал ее из квартиры навсегда. Но этот случай запомнил. Теперь я знал, что у меня может получиться, если я захочу, если разозлюсь по-настоящему… Что-то начали понимать? – поинтересовался Баратов.
– Многое, – помедлив, ответил Дронго, – хотя и не все. Значит, вы решили таким страшным способом отомстить своему соседу? А при чем тут его жена?
– Я думал, что вы все сами поймете, – недовольно выдавил Баратов. – Я хотел, чтобы они мучились перед смертью. Чтобы все узнали и почувствовали. Знаю, что меня сейчас записывают и потом все это мне и предъявят, но черт с ними, пусть пишут. Я проник к ним на дачу, связал обоих и рассказал его жене, что он изменял ей с моей Катей. Она про это даже не подозревала. А потом на глазах у этого подлеца, сломавшего мне жизнь и испоганившего мою судьбу, я изнасиловал и убил его жену. Он плакал и просил, чтобы я убил его тоже. Что я с удовольствием и сделал. У них были деньги в тумбочке, но я их не тронул, мне было противно. Тело женщины я вывез и закопал в месте, которое потом укажу следователям, если они захотят проверить мои показания. Я вообще не собираюсь ни от чего отказываться. И за одно убийство, и за десять мне все равно дадут пожизненный срок. Так какая мне разница? Лучше сразу все рассказать и показать.
Дронго нахмурился. Он почувствовал несколько фальшивую ноту в этих словах, но ничего не стал уточнять.
– Я закопал ее, а машину потом пустил с откоса, – продолжал Баратов, – и считал, что правильно сделал. Этот мерзавец понимал, что рано или поздно я его достану, поэтому переехал от нас в другой дом подальше и даже дачный участок рядом с нашей дачей продал, чтобы не попадаться мне на глаза. Только от судьбы не уйдешь, как говорят в таких случаях.
– Если он укажет место, где спрятал тело, то это уже будет огромная польза от визита вашего эксперта, – сказал Тублин. – Мы уже записали его признание в двойном убийстве.
– Что-то слишком легко и быстро, – недовольно заметил Резунов.
– Он словно ждал именно Дронго, чтобы выплеснуть на него такое количество грязи и крови.
– Он именно его и ждал, – подтвердил Тублин. – Вы же сами предлагали пригласить вашего эксперта; не понимаю, почему вы сейчас недовольны?
– Не знаю, – признался Резунов, – слишком все быстро и странно.
– Ему нужен был человек, которому он может исповедаться, – предположил Гуртуев. – Может, он действительно хочет, чтобы его поняли?
– Нужно заканчивать на сегодня, – взглянул на часы Тублин, – уже время обеда. Пусть продолжат завтра.
– Да, – согласился Резунов, – пусть оба отдохнут.
Тублин прошел в соседнюю комнату.
– И тут наступила заря, и Шахерезада прервала свои сказки, – произнес Баратов с неприятной улыбкой. – Все понятно. На сегодня исповедь закончена.
– Вы сможете показать место, где спрятали тело вашей соседки? – сразу спросил Тублин.
– Какой соседки? – издевательски усмехнулся Баратов. – Разве я говорил о какой-то соседке?
– Ваш разговор с экспертом записывается на пленку, – едва сдерживаясь, пояснил Тублин. – Вы признались, что убили своего соседа и его жену.
– Разве? Я не помню. А вам не стыдно подслушивать чужие разговоры? – продолжал издеваться Баратов.
– Не паясничайте, – строго одернул его Тублин. – Я спрашиваю вас еще раз: вы можете показать место, где находится тело убитой женщины?
– Не знаю. Я вообще никого не убивал.
– Вы сами сказали, что убивали, – напомнил Тублин. – И учтите, что ваши показания могут быть использованы против вас.
– Это нарушение прав человека, – почти искренне возмутился Баратов, – вы не имеете права использовать мой частный разговор с экспертом в своих служебных целях.
– Хватит, – поморщился Тублин, – ваше свидание закончено.
– Вот видите, – показал на него Баратов, – эти люди ничему не хотят учиться. Как Бурбоны – ничего не забыли и ничему не научились. – Он поднялся и пошел к выходу, сказав Дронго на прощание: – Надеюсь, что мы еще увидимся.
– Он просто издевается над нами, – убежденно произнес Тублин.
Дронго молчал. Он вышел из комнаты с тяжелым чувством, словно его несколько часов давили невидимым прессом.
– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался Казбек Измайлович.
– Неважно, – честно ответил Дронго. – Пусть мне принесут стакан воды.
Он сел на стул, закрыл глаза. Если все это правда, то и тогда непонятно, почему Баратов пошел на такую откровенность. Чего он добивается, что именно хочет доказать?
Дронго еще не знал, что его соперник собирается взять реванш и посрамить не только эксперта, сумевшего вычислить его, но и всех, кто наблюдал за ними из соседней комнаты.
Глава 4
@Bukv = Они собрались в кабинете Тублина вчетвером, чтобы проанализировать состоявшуюся беседу. Исповедь преступника произвела на них впечатление. Дронго был молчалив и задумчив; Гуртуев, напротив, все время рвался рассказать о своих впечатлениях. Тублин не верил ни одному слову преступника. Резунов сомневался.
– Этот человек сознательно тянет время, рассказывая нам сказки, – начал Тублин.
– Почему? – спросил Гуртуев. – Я как раз верю в его исповедь. Убийцами не рождаются. Он четко и очень подробно рассказал нам историю собственной трансформации. А насчет искренности… Давайте посмотрим его личное дело. У меня есть все данные в компьютере. С разрешения полковника Резунова я закачал все в свой ноутбук. – Он достал комьютер, включил его и быстро защелкал по клавишам!
– Пожалуйста. Его отец действительно погиб на комбинате, когда Баратову было пять лет. В детстве перенес тяжелую венерическую болезнь. Есть запись в его карточке в местной поликлинике, что объясняет его неспособность к нормальному сексу. Дальше… Аттестат зрелости. Три тройки: химия, физика, астрономия. Из института ушел по собственному заявлению, перевелся с дневного на вечернее, а затем на заочное. Сразу был призван в армию, проходил службу в Киргизии и Таджикистане. Мать вышла замуж до того, как он пошел в армию, и у него появился отчим. Погибший Вадим Билык действительно был его соседом. Вот так, – Гуртуев почти победно посмотрел на обоих офицеров, сидевших перед ним. – Все, что он сообщил, – правда.
– И что это доказывает? – угрюмо осведомился Тублин.
– Как минимум он хочет, чтобы его выслушали и поняли, – пояснил Казбек Измайлович. – Возможно, именно поэтому он и пригласил такого человека, как наш уважаемый коллега. Ему легче разговаривать с человеком, которого он считает равным себе. Извините, господин полковник, но вас он откровенно презирает, – обратился он к Тублину.
– Я тоже не собираюсь пить с ним на брудершафт, – огрызнулся Тублин.
– Но зачем? – спросил Резунов. – Почему ему нужен именно Дронго. А вы сами как считаете? – обратился он к Дронго.
– Мне кажется, он говорит правду, – сказал после некоторой паузы Дронго, – во всяком случае, факты в его изложении кажутся достаточно четко выстроенными и убедительными. Но в них есть некая недосказанность, какая-то игра, которую мы пока не можем разгадать. Я не согласен с вами, уважаемый Казбек Измайлович, что ему необходим равный по интеллекту и статусу собеседник, чтобы исповедоваться. Он не так прост, как это может казаться на первый взгляд. Вспомните, как он готовил свои преступления. Очень расчетливо, изобретательно, учитывая все возможные варианты. Боюсь, что он опять рассчитывает какие-то свои действия, а мы лишь наблюдаем за ними, до конца не сознавая, какую именно игру он затеял.
– Вы предлагаете прекратить ваши встречи? – сразу спросил Тублин. – Считаете их непродуктивными?
– Пока не знаю, – пожал плечами Дронго, – но, похоже, встречи необходимо продолжать.
– Пока он не укажет нам, где спрятал тело женщины, я не разрешу вам встречаться, – отрезал Тублин. – Генерал Гордеев просто оторвет мне голову за все эти беседы. Он и так разрешил одну встречу под мою личную ответственность, и только потому, что из Министерства внутренних дел звонил генерал Шаповалов, который просил позволить господину эксперту встретиться с этим подонком. Я думаю, вы понимаете, что затянувшийся научный эксперимент нужно заканчивать. У нас есть конкретные сроки по следствию и конкретные требования прокуратуры. Мы не можем вечно держать его в нашей тюрьме и разрешать подобные душеспасительные беседы.
Резунов мрачно кивнул в знак согласия. Гуртуев покачал головой и сказал:
– Вы даже не представляете себе, как важно его выслушать.
– Он сидит в тюрьме за многочисленные преступления, многие из которых практически доказаны, – напомнил Тублин. – Этот человек, которого трудно даже назвать человеком, – серийный убийца, жестокий и безжалостный. И среди его жертв есть несколько известных людей и даже супруга вице-губернатора одной из наших областей. Дело находится под личным контролем премьер-министра. И вы хотите, чтобы я докладывал руководству о беседах этого убийцы с экспертом, который даже не является официальным лицом, а всего лишь частный детектив? Простите меня, господин Дронго, но я привык называть вещи своими именами. И самое главное – здесь не курорт и не больница, а следственный изолятор, и наша задача – обобщить все материалы, собрать все доказательства, запротоколировать их и передать в суд, который вынесет приговор. Когда его наконец отправят в колонию, вы можете навещать его там и проводить любые эксперименты – если, конечно, вам разрешат. А здесь я официально подам рапорт, чтобы прекратить его общение с посторонними людьми до завершения следствия. Вы знаете, сколько у нас заявок на беседу с этим негодяем? Более двухсот! Почти все мировые агентства, все известные газеты и журналы… Они словно с ума посходили. Разумеется, мы всем отказываем…
– Это будет ошибкой, – возразил Гуртуев. – Пока он согласен говорить, нужно с ним разговаривать, даже если этот процесс затянет ваше следствие. Неужели вы не понимаете, как это важно?
– Нам важно собрать все доказательства и передать их в суд, – рявкнул Тублин, – а все остальное – ненужная лирика. Даже если он рассказал нам правду. Если у человека погиб отец, то это еще не повод становиться серийным убийцей. У меня отец погиб на границе, когда мне было только восемь лет. И нас с братом вырастила мать. Вырастила достойными людьми. Мы оба стали офицерами. Мой старший брат тоже полковник, только в пограничных войсках, пошел по стопам отца. И мы гордились своим отцом, а не считали, что должны ходить в детстве по проституткам, заражаться гадкой болезнью, а затем подглядывать за собственной матерью.
«Он поэтому такой злой, – подумал Дронго. – Разумеется, люди невиноваты в том, что растут без отцов, рано оставаясь сиротами. Но, так или иначе, этот болезненный процесс остается в них на всю жизнь как незаживающая рана. Мы теряем в детстве так много от отсутствия одного из родителей, словно не получаем полноценного питания или солнечного света, необходимого нам для роста. К счастью, у меня уже никто никогда этого не отнимет. Отец жил со мной почти полвека, а мать жива до сих пор. Может, это и есть то, что обычно называют человеческим счастьем?»
– А если он откажется с вами сотрудничать? – спросил Резунов. – Ведь до сих пор он не соглашался даже разговаривать на тему об убийстве жены своего соседа, а эксперту он сразу признался в этом.
– Он понимает, что должен сознаваться. Ему никуда не деться, – зло ответил Тублин, – он не может долго морочить нам голову. На даче погибшего найдены его следы. Экспертиза все равно уже доказала его причастность к убийству. Там обнаружены его волосы, которые удалось идентифицировать. Код ДНК невозможно изменить или подделать. Ему придется сознаваться.
– Он все равно получит пожизненное заключение, – напомнил Резунов. – Одним преступлением больше или меньше – это для него ничего не значит. Может, разрешить ему дальнейшие встречи с экспертом в качестве поощрения?
– Согласен, – решил Тублин, – если он укажет нам местонахождение тела погибшей, то мы разрешим ему новую встречу. Если ему так важно исповедоваться именно человеку, который его нашел.
Дронго промолчал. Вечером он приехал домой, чувствуя, что эта загадка не дает ему покоя. И почти сразу позвонил городской телефон. После третьего звонка включился автоответчик, который сообщил, что хозяина нет дома и можно оставить свое сообщение. Он услышал незнакомый женский голос.
– Добрый вечер, господин Дронго. Мне сказали, чтобы я обращалась к вам именно таким образом. Это говорит Эмма Реймон, я журналистка с российского телеканала. У меня к вам очень важное дело. Если можно, перезвоните. Я продиктую вам свой номер телефона… – Она сообщила номер и отключилась.
«Откуда они узнают мой номер?» – раздраженно подумал Дронго, направляясь на кухню, чтобы выпить чаю.
Он уже сидел на столом, когда раздался звонок его мобильного. Эксперт покосился на дисплей. Это был номер телефона Эдгара Вейдеманиса, его друга и напарника.
– Добрый вечер. Как прошло твое свидание с этим типом?
– Интересно, – хмыкнул Дронго, – очень интересно. Он рассказал мне о том, как постепенно превращался в законченного убийцу и садиста. Но, как обычно бывает в телевизионных сериалах, на самом интересном месте нас прервали… В ФСБ считают, что он должен давать показания и пойти на сотрудничество со следствием, а не болтать с частным экспертом, рассказывая о своей жизни.
– И ничего конкретного?
– Как раз наоборот. Он сообщил много интересного. Рассказал об убийстве своего соседа и его жены, практически сознавшись в этих преступлениях. Теперь в ФСБ требуют, чтобы он показал место захоронения тела, иначе грозят не разрешить наши встречи.
– Неужели там такие кретины?
– Их можно понять. Они официальные чиновники, им важна отчетность. Тем более тут такие громкие преступления. Не забывай, что среди убитых женщин была и супруга вице-губернатора.
– Но ведь твои беседы могут помочь понять психологию подобных преступников, это ведь должно быть им понятно.
