скачать книгу бесплатно
…
В 20 лет Агния была симпатичной, круглолицей, синеглазой девушкой – с короткой стрижкой по моде. Такой ее и заприметил директор школы Василий Николаевич, ему-то было под сорок. У него крепко болела жена, родив ребенка, она всё-таки умерла, а дети остались. Сидели допоздна в школе, плакали, не хотели идти домой. Сидели они в классе с новой учительницей, с нашей Агнией, пока она проверяла тетрадки после уроков.
Василий Николаевич, – звала его бабушка на ВЫ на протяжении всей совместной жизни, сказал ей – раз дети к тебе, то и ты иди за меня замуж. Где дети, там и ты.
А у Аги был любимый парень в Заречном, откуда она родом, и она написала ему письмо туда. Конечно, он ей ответил, но что неизвестно. Потому что В. Адриановский перехватил ответное письмо парня к Аге, и Аге его не показал. Бабушка пождала-пождала месяц-другой, да и вышла замуж за директора школы. Так получилась новая семья. И дед у меня Адриановский!
Василий Николаевич сказал Агнии неправду, что у него всего трое детей, младший – народившийся младенчик. Но у Адриановского была еще старшая дочь, Евгения, пятнадцати лет. Жила она на квартире, училась в 9 классе школы-десятилетки в другом селе.
Отец дочери строго наказал: после 9-го класса иди, работай, сама устраивайся, – домой не приезжай. Вот каково это девушке в 15 лет понять, что она лишняя?
Бабушка Ага, когда узнала про Женю – приехала к ней и уговаривала вернуться домой, окончить 10-й класс. Но та помнила наказ отца и не поехала, побоялась. …Работы она сама не смогла найти, перед войной была безработица, отчаивалась девочка не знала, как жить. Но наша Ага, новая мама Жени, которая старше падчерицы на 5 лет, упала начальнице Районо в ножки, чтобы устроить девушку на работу. И Женю отправили на краткосрочные курсы учителей младших классов. Дали направление и на учебу, и на работу: вот что мачеха выхлопотала!
Через 5 месяцев – сразу после курсов, Женечка стала учительницей в начальной школе, как и Агния Ивановна.
Помни и не забывай. …Когда в семье родился пятый ребенок, Василий Николаевич вызвал православного батюшку на дом и тайно окрестил всех детей сразу. Слух об этом дошел до начальства и его выгнали с работы. Они поспешно бежали из Талицкого района в Каменский, на новое место, боясь репрессий. Ехали с детьми на двух подводах, оставив дом, утварь, огород и большую часть вещей в Луговой. С ними ехала нянька- подросток, которая на новом месте жить не захотела, покончив с собой у реки, на ветке дерева.
Дети, и мать моя, запомнили это на всю жизнь. Провели следствие, говорили, что девочка тронулась умом.
…учителей не хватало, и Мосинский сельсовет предложил Адриановским место плюс красивый кирпичный дом, построенный земством для учителей еще до революции.
Я там бывала до семи своих лет. Там мы все жили, не тужили, тетки, дядья, бабушка, я – у леса на опушке, на горушке над рекой Каменкой. Жили вплоть до 1970-х годов, на улице с тополями и черемухой. Потом какой-то мудак из власти решил укрупнить деревни нашей родины, и ввел практику уничтожения «бесперспективных деревень», вот и Мосино обезлюдело. Люди съехали с горы на правый берег реки, в деревню Копырина, а дома заброшенные ушлые люди разобрали на кирпич и бревна. Баба Ага, уже без мужа, в одиночестве забоялась жить у леса и тоже купила домик через реку. Дом поменьше, зато огород побольше. И речка так близко.
Каменку, речку, при мне, в верховьях перегородили плотиной, чтоб сделать пруд для карпов, и речка сильно обмелела… Купаться взрослым можно, ползая на животе и сидя на корточках. Стала река неглубокой, по колено. Но рыбка водилась. Ловилась. Дядя Слава, средний сын бабы Аги, когда потерял свою квартиру в Каменске из-за пьянки, отписав ее с пьяных шар жуликам (а с квартирой от него ушла и жена с детьми), снова приехал в деревню жить, в дом бабы Аги, стал работать сторожем на плотине. Ему дали коня, на нем он объезжал владения, охраняя пруд от незаконного лова карпов.
Потом семью нашу большую настигли черные беды. Первой умерла в 7 лет моя сестренка Наталка – единственная дочь тети Нины, старшей дочери Адриановских. Потом родился больным сын у Ии, инвалид детства. Потом младшего сына бабушки, Валерушку, скинули с поезда контролеры, то ли в драке, то ли за безбилетный проезд на электричке из города в пригород. И мы все поехали его хоронить. Мы с мамой и с тетей Ией сели в поезд на жд вокзале Свердловска, там уже сидели все каменские, тетя Люба с дядей Иваном, Вася с женой и Слава. Станислав, чтобы поехать хоронить младшего брата в Пермь, продал своего коня, потому что денег катастрофически не было.
Валерушку привезли из морга и поставили в гробу на лавочку у подъезда. Были две его жены, обе бывшие, Валера был высокий симпатичный парень, про детей не помню. Старший брат Вася в гробу закрыл ему выбитый глаз черной пуговицей. Слов не говорили. Закрыли гроб и повезли на кладбище. На пермское кладбище.
…
Бабушка говорила, что в партию коммунистов она не вступила, потому что «злодей Сталин» расстрелял всех ее друзей, сельскую интеллигенцию, учителей, врачей, агрономов. Она говорила об этом без страха тогда, когда еще в помине не было перестройки и всякой такой горбачевской гласности. Говорила мне, ребенку, чтобы я запомнила на всю жизнь. Я запомнила, про Сталина всё запомнила.
И ее муж по жизни боялся репрессий, боялся, что и за ним придут из органов, потому что он из семьи священнослужителей. Страх репрессий оставался и после войны. Дед умер рано, до срока, – да и то сказать, он был старше бабушки на 18 лет.
…
Все ж любовь всё превозмогает. В конце 70-х, начале 80-х я ходила по деревне в клешах с бахромой, и бабушка бранилась на меня из-за такой одежды, но все идеологические разногласия нам не мешали понимать друг друга. У нее вместо икон висел портрет Брежнева, Баба Ага считала его красивым, умным: я смотреть на него не могла, даже через силу. В чулане мною были развешаны портреты рок-музыкантов, (провисели долго), и надпись «Щит и меч! Честь или смерть!» еще вроде бы сохранилась. Странно это сейчас читать, все ж я девочкой была, а не парнем.
Еще вспомню из глубокого детства огородного: в 5 лет я носила красивую фуражку погранцов, с кокардой, и дембельский зеленый френч дяди Васи (по колено он мне был). Мамин брат Вася как раз пришел из армии, с острова Даманского.
На груди моей сверкал, помазанный клеем, вырезанный из открытки ко дню Победы, орден Победы. Автомат из дерева, крашенный черной акварелью, я таскала за плечом, маршируя по огороду. Вот в этом раннем детстве я мечтала пойти в армию солдатом, и почему детей в армию не берут (ведь потом охотка пропадет!)
Но не срослось.
Помню еще, с кузиной Светкой Болтик, мы сорганизовались жарить бобы в самодельном камине, сделанном из серых камней в шалаше, в центре огорода. А бабушка, заметив дымок, быстро прибежала к нам с руганью, затушила огонь, за ухо схватив меня, притащила в дом и в срочном порядке отправила домой, в Свердловск, прочь из Мосино. Очень рассердилась, что мы дом спалим и огород, – жара стояла июльская, сухотень.
Может, поэтому я в детстве собиралась сделать революцию против угнетения детей взрослыми. И все взрослые надо мной ржали (а бабушка мне об этом напомнила в 38 лет, да и моему сынку рассказала). Но вот я о подготовке революции совсем не помню!
Что-то мне, видимо, помешало, а сейчас уже и поздно – пора думать о революции в экологии. Мой сын, когда слушал от прабабки эту историю, падал со стула со смеха. На бис слушал и на бис падал. Хорошо, что не с полатей. Он валялся на полатях днем, рано не вставал, спал до двух, как и я дитя асфальта, дитя города, как и я. Городские и деревенские люди сильно различаются!
В деревне жизнь правильно идет, у хороших людей. А я не стала учительницей в деревне: хотя, Галя звала меня в Клевакино преподавать и обещала всё устроить, де у них учителей по языку и истории не хватает.
Я ж стала художником и режиссером.
О Гале. Подруга детства моего познакомилась на танцах с парнем приезжим, шефами с Качканарского ГОКа, что приезжали по разнарядке урожай убирать (было в советское время такое правило – шефствовать над селом). Вышла замуж за этого парня, сменив фамилию Соколова – на Баранову. Но после 6 лет жизни в Качканаре в замужестве, вернулась-таки обратно в родную деревню врачом, сменив на этом посту свою мать-фельдшера… Гале не пожилось с мужем, она говорила, что он был жесток с нею. Но она долго не уезжала (жалко подушек и перин, жалко приданое бросить).
Дома Галину назначили заведующей Клевакинской больницы и дали в Клевакино квартиру. Эти деревни близко друг от друга, простым глазом видать. Живет она, должно быть, в Клевакино. Галин сын Андрей вырос, он – дока по автослесарному делу, у него дом, гараж, машины и мотоцикл. Галин папа, комбайнер Коля Соколов перенес тяжелый инсульт, потом второй, он и мама Аля ушли в мир иной и похоронены на общем Мосинском кладбище, где и мой дед похоронен и баба Ася-Соф. Школу старинную с садом купил новый русский и сделал из нее баню-сауну, его Галина Димкой кличет. Детей там не хватало для комплекта и школу закрыли, после того, как деревню Мосина признали бесперспективной.
…Дом-избушка без бабы Аги в Копырино опустел. Бабушки не стало 30 июля 2004 года.
Похоронена она в Перми, на Северном кладбище, где живет четверо ее детей, пятеро внуков и много правнуков. Там она обычно зимовала, на лето возвращаясь в деревню. Остальные потомки жили и живут в Каменске и в Екатеринбурге.
Бабушка скопила на похороны свои столько денег, что и на сорок дней осталось, и на памятник хватило (она постаралась так сделать, чтобы детям своим не доставлять неудобств). Вот такой был ее характер.
Агнии Ивановне Адриановской, в девичестве Шиховой, исполнилось 86 лет.
Бабушка писала стихи. Ровным, красивым округлым почерком исписана толстая тетрадка, мне ее стихи очень нравятся, но я, конечно же, субъективный читатель, потому что мне всё нравится, что сделано бабушкой. И носки-варежки, ею связанные, и супы ее с картошкой, и стихи, и мудрые побасенки.
Бабушка человек сильной воли, с оптимистичным взглядом на жизнь, справедливый, прямой, великодушный, веселый. Разве таких людей сейчас где встретишь?
…За 7 дней до кончины, баба Ага ходила с Женей, той Женей – тоже уже старушкой, в церковь. (В бога бабушка открыто стала верить в преклонном возрасте). Вышли они из церкви, попрощалась она с тетей Женей, всем поулыбалась и пошла на остановку. По пути ей становилось так плохо, что три раза она ложилась на землю, от слабости, но потом упрямо шла вперед; до дома своего бабушка дошла (жила она у Нины, старшей дочери) и присела на лавку у подъезда. Там ее и нашла соседка. Побежала к Нине Адриановской, – вызвали скорую. Обширный инфаркт. Положили бабу Агу в больницу.
За два дня до смерти, в больнице она сказала дочке Злате: «Передай всем, кто спросит: Чему быть, того не миновать!»
– А чему быть? – спросила Злата
– Тому не миновать.
Умерла бабушка в палате больничной, в пятницу, в здравом уме и трезвой памяти. В 2 часа дня спросила она у плачущих дочерей своих, Тани и Златы: «Где свердловчане? Кто еще приедет?»
Остальные ее дети с внуками, и каменские, и свердловские, поднимались по лестнице: на пять минут опоздали проститься с бабушкой.
Слов у меня много, как и потомков у бабушки Аги, прародительницы нашей, а всё ж слов не хватает.
Нет больше на земле Агнии Ивановны – царствие ей небесное!
ПТИЧКА МЕДОВ
сценарий
Время действия: 2000-е годы
Место действия: Екатеринбург, квартира, концертная площадка в Доме актера.
Действующие лица:
Сергей Медовщиков, «Медов» (55 лет) – автор-исполнитель, он же мануальный врач
Алена – его жена, 26 лет
Дочки и сынки Сергея и Алены
Гостья на кухне, журналистка, 40 лет
Замредактора журнала «Урал»
Слушатели на концерте и др.
Часть 1. Квартира Сержа. Внешне он похож на птичку-воробушка – такой же маленький, худенький и быстрый. Работает массажистом, лечит детей, взрослых, старух, даже спортсменов. Руки у него золотые. Ему доверяют, и поэтому к нему очередь из «болящих». Дома у него отстроен кабинет на первом этаже.
Кухня 3х-комнатной квартиры: Сергей перебирает струны дорогой акустической гитары, сидя на табурете. У него слушатели – из домашних и гостья, журналистка.
Он не может усидеть, когда поет Бродского, он вскакивает и поет, вытянувшись стрункой: поет голосом, дребезжащим и глуховатым, как металлическая сурдинка. Его слушают две женщины. Одна молодая, с ребенком на руках – его жена Алена. Сергей недавно вторажды женился, и родили они сначала дочку Зою, а потом сына Егора и потом снова сына.
…гармонию слушаем, медитируем.
Устав петь, Сергей глотает чай из маленькой чашечки и отвечает на вопросы. Серж Медов – это он, наш герой.
Так меня звали еще в школе, я пришел в новый класс, учительница воскликнула, что это – уже шестой Сергей в классе: и пусть он зовется на французский манер – Сержем.
Итак, Серж Медов, знакомьтесь! Бывший художник-оформитель, бывший юнга, нонешний массажист, поэт, писатель (пишет он, помимо песен, мемуары об эпохе своего послевоенного детства – и их печатают в журналах, влёт).
А песни его о любви, например «Бархатное лето» – хит всех курортов российского юга.
Большая часть песен написана на стихи поэтов Серебряного века – Цветаевой, Ахматовой, Мандельштама, Гумилева. А потом и Бродский полюбился Сержу.
Играет он на гитаре скромно, считается, что поет в пределах двух октав, но несмотря на столь небольшой арсенал используемых средств, поет-то как классно, наш герой!
У него выпущено 5 альбомов на студии звукозаписи «НП Рекордз» Виктора Зайцева. Еще Серж организовал и ведет Поэтический клуб любителей поэзии Бродского. Он говорит, что понимает все движения души поэта, причем так же, как свои.
И с Аленой он познакомился, используя свое служебное положение, статус «звезды», – узкого круга почитателей таланта – но звезды: Аленка, студентка универа, с филологического факультета, пришла к нему в клуб. Все разошлись после заседания, а студентка—филологиня осталась. Вот там-то они сговорились, он зазвал ее слушать музыку к себе домой, и вскоре они поженились. Девушка приехала к Сергею жить постоянно, переехав от родителей из Нижнего Тагила.
Часть 2. Дом актера
Серж распевается, глотает чай перед концертом. Настраивает гитару. Ему чуть-чуть некогда, но он все ж отвечает на вопросы смишников:
«В 20 лет работал в оперном театре Перми. Поехал на гастроли, и там сорвал голос. Потому что пел с ангиной. С тех пор с театром пришлось завязать. Но душа не успокоилась, душа просила песен. Первую песню я написал еще в 14 лет. И писал потом песни всю жизнь. Лет в 30 с лишним пошел поступать в консерваторию. Прослушав мои сочинения, комиссия резюмировала: «У вас – изумительное чувство гармонии, вы готовый композитор. Вам нечему учиться в консерватории! Не приняли».
И Серж продолжил свой композиторский и исполнительский труд без диплома (тому подтверждением афиши его многочисленных концертов).
В Доме актера бард дает полноценный концерт в поддержку журнала «Урал», который «умер, готов умереть» как редкое явление культуры в условиях нового российского капитализма. Серж сам напечатал билеты, сам сбегал по фирмам – билеты продал.
Продал, и вот зал полон. Собранные деньги от билетов Серж торжественно вручит редактору журнала Олегу Капорейко.
Зрители слушали Сержа долго. Это в основном женщины разного возраста, больше пожилого.
Концерт длится уже 4-й час, но никто не уходит. Я заметила и присягну, что приняв его один раз, люди навсегда доверяют ему.
Сергея всегда будут слушать внимательно и хлопать в восторге. Только два мужика дошли до бара и поправились коньяком, но они потом вернулись. Серж все делает очень основательно и профессионально; случается, основательно-занудно. Он представитель старой русской интеллигенции и чужд «клипового» сознания, так он заявляет.
Концерт, кстати сказать, посвящен творчеству Александра Вертинского. И Сергей чем-то внешне напоминает Вертинского. Те же морщинки, те же жесты, такая же прическа. Так же завораживающе звучит его голос. Он поет свои песни, а песни В. ставит на пластинках, представляете себе – концерт с пластинки – вертак на сцене, рядом усилок!
Человек творческий всегда найдет себе поприще и не свернет с него. Сделает то, к чему призван, во что бы то ни стало.
Сергей Медовщиков, как птичка – легок на подъем. И без страха делится своей жизненной энергией. Забавный, харизматичный, он совсем не типичен. А также очень добросердечен, отзывчив. Он старомоден и сознательно зациклен на Вертинском, потому что они одной крови, так считает Серж.
Человек он милый нам, ангел во плоти.
И денег он ни у кого не просит. Сам зарабатывает, а песнями-концертами журналу помогает. Кому от этого плохо? Всем хорошо. Летят цветы на сцену. Зам. редактора Капорейко деньги принял на подмогу журналу.
Сейчас триумф Сержа. Селфи тогда не было. Аплодисменты были. Жена Алена с младшим ребенком ждет его у лестницы…
ПОЭТИЩЕ
Напротив входа в старое, запущенное кладбище в центре города, в красивом желтом, оштукатуренном доме с полуколоннами и круглым окном под сводом, жил 50-летний господин, поляк наполовину, наполовину еврей, еще мальчиком эвакуированный на Урал с родителями в Великую Отечественную войну. …стал он не киевским башибузуком, а уральским интеллигентом. Полный, чуть ли не толстый, кареглазый, вальяжный как киноактер с запоминающимся лицом из семьи РаджКапуров, – гулял он с собачкой, пуделечком Глашей, по улицам микрорайона в модном заграничном пиджаке и знакомился с разными девушками, которые обычно заинтересовывались милым песиком. О песике разговор и завязывался. Далее следовал обмен телефонами, приглашение в гости, в дом с круглым окном под крышей.
….
Войт, друг своих друзей, они звали его за начитанность «Профессором», нарцисс, он жил внешне очень хорошо, упокоившись на лаврах своих мифических подвигов, их он сам же и сочинял. …Если барон Мюнхгаузен всегда был готов к подвигу, то этот нет, категорически не готов. Готов был Войт говорить часами о преследованиях КГБ и тяжестях диссидентской жизни в России. В Сибири, в ссылке, говорил он, стихи писал да с девками романы крутил. Он, конечно же, начитан, образован, и со вкусом у него в порядке. Культуртрегер по жизни, бескорыстно подтягивал других к красоте во всех ее проявлениях.
Притон был его в доме? нет-нет, не притон, очаг культуры. Бах, свечи, витражи (это по советским-то временам встречалось нечасто), подставки, подсвечники, светильники и висюльки вместо дверей, фужерчики, шарфы и импортные майки, и другие красивые вещи. Он любил красоту.
Его жена догадывалась, наверное, о девах, которых он приглашал домой в ее отсутствие. Она уезжала на пять дней проводником на поезде пару раз в месяц, а радушный хозяин поил и кормил делегации гостей, которые сам наприглашает, на ее же деньги. На пенсию по диабету третьей группы немного попьешь. Жена, по его словам, прощала ему все эти общения, считая его лучшим мужчиной на свете, так я думаю. Или ей было все пофиг? Или жить ей негде было окромя родителей? …но я все же, склоняюсь к мысли, что она его крепко любила.
Обычно, услышав краешек телефонного разговора, говорила: «Ты на свидание? опять наши девочки самые-самые?». «Да, лучшие – иначе и быть не может!», – отвечал он. Может она им гордилась, а может любовь напополам с чувством ревности взбадривала ее после тяжелой работы, напоминала начало их знакомства, хипповую юность ее?
Он жаждал любви, любви, любви. Маскируясь умными цитатами и шутками, он все ж таки мог по-настоящему влюбиться и переживать на все сто, хотя семью берег и к жене относился с уважением. Зачем человека обижать? говорил он разгулявшимся не в меру девчонкам. Приходило ли в его породистую голову, что он есть альфонс, живущий на заработок жены, и должен быть ей благодарен за это по гроб жизни? Нет, наверное, тогда нет, он был слишком высокого о себе мнения, – а сейчас мейби иначе. Ни с кем он жену никогда не обсуждал. Вообще никого не обсуждал, не сдавал на плохие слова, был крепкий парень в этом плане. Таня его, выйдя замуж за него, бросила факультет иностранных языков, всякие переводческие дела, и пошла работать проводником на железную дорогу, чтобы поддержать мужа, находящегося в вечном творческом поиске и не способного к работе, тупой и унылой, как он объяснял. Он ей вместо дитяти достался, хотя она младше его на десять лет.
Он считал, что был диссидентом, и это давало ему право не работать. Сначала с волчьим билетом после отсидки его не брали на работу в редакциях, а потом он привык, смирился. «А в Сибири, я писал стихи, это было самое счастливое время моей жизни», – говорил он.
Писал он, с двадцати до сорока лет, обычные лирические стихи, в год по десятку – не более (нигде, увы, не напечатанные). Их всего тетрадка, из которой он иногда строчки зачитывал людям, к которым был расположен…
Не гений. А мы-то думали, что наш Войтик гениальный поэт, считали мы так с Ленкой в свои 26.
Войтик еду готовил, чистил квартиру, ухаживал за собачкой, пока жена ездила с поездом до Москвы и обратно, и принимал бесконечные делегации гостей. Гостеприимство поистине русское.
Жизнь – это вечный праздник неги, который он сам себе и своим гостям устроил, одиножды принятым волевым решением. К людям Войтик был настроен дружелюбно. Страну и власть критиковал, ругал, бранил, и каждый день поднимал еврейскийвопрос. Кричал, волнуясь, что будут погромы (!), и во всех бедах и несчастьях страны обвинят опять евреев – безродных космополитов. И надо когти рвать с русской женой отсюда в Израиль. Здесь не жизнь – здесь голод и обнищание.
– С Родины гонят, гонят с Родины! – возмущался он.
– Что ты милый, никто тебя не гонит! Живи спокойно, останьтесь! – говорила я.
– Нет, будут погромы…
– Кто их устроит, ну кто пойдет евреев громить?
– Шовинисты, их полно. Надоела дурь политиков, надоела холодная зима, унижения, бедность… хочется жить без этого.
