скачать книгу бесплатно
– Пей еще! – потребовал мэр.
– Не-а-агу! – простонал убогий.
– Ты, мужичок, стопроцентный дебил! – укоризненно кивнул Петр Васильевич. – «Хенесси» пить не желаешь. Я себе не всегда позволить могу, а ты гугнишь! Гриша, ты бы пил на халяву «Хенесси»?
– Лакал бы! – отозвался здоровяк.
– Да, по этой части ты мастак. – Хрунцалов встал, брезгливо морща нос, приблизился к Юрчику. – Пей за мое здоровье!
Он насильно сунул горлышко хрустальной бутылки в беззубый рот Юрчика. Коньяк вытекал из уголков его рта двумя тонкими золотистыми струйками. Захлебываясь, Юрчик делал большие глотки.
– Ишь, присосался! – ухмыльнулся Хрунцалов. – Хорош! – Он вырвал бутылку изо рта Юрчика. – Для таких, как ты, сгодится пойло попроще. Подглядывать, значит, любишь? – Петр Васильевич изрядно перебрал и покачивался, точно матрос в штормовую погоду. – Понимаешь, идиотина, Светлана Васильевна опасается, что у тебя вши. Поэтому сейчас мы организуем тебе сауну. – Он громко икнул. – Дадим градусов этак сто пятьдесят, если выживешь, прополощем в бассейне. Лады? – Хрунцалов протянул руку.
Ответом ему стало скулящее подвывание убогого.
– Получишь по харе! – пообещал городской глава.
Спектакль затянулся, однако вслух возмущения никто не высказывал. Гости переминались с ноги на ногу, бочком отходили в сторону.
– Петр Васильевич, достаточно! – Молодая женщина встала между жертвой и мучителем. – Он и так природой обиженный.
Юрчик, почувствовав в ней защитницу, подался к говорившей. Она испуганно отшатнулась.
Сзади его придержал за плечи здоровяк.
– Отпустите бедолагу! – повторила просьбу женщина. В ее взгляде сквозила жалость, смешанная с брезгливым любопытством. – Петр Васильевич, он ведь на ногах не стоит.
Юрчик исподлобья рассматривал свою защитницу. Ему нравились мокрые волосы, прикрывавшие округлые плечи, темные, миндалевидной формы глаза, чуть вздернутый носик.
– Мариночка, да он любуется тобой! – ревниво произнес Хрунцалов. – Глазами раздевает! – Хлопнув себя ладонями по ляжкам, мэр захохотал. – Ай да сукин сын! Пенек замшелый! Страшнее атомной войны, а туда же… Тянет на баб? – Он вытер с отвисшей нижней губы слюну. – Ладно! Возьми себе что-нибудь пожрать и выпить, – милостивым жестом хозяин праздника указал на столы. – Сегодня я угощаю! – Он продолжал играть роль хлебосольного князя, щедро одаривающего последнюю голытьбу. – И не забудь поблагодарить Марину Викторовну за заступничество.
Кто-то уже совал в дрожащие руки убогого бутылку, фрукты, нарезанную тонкими ломтиками ветчину и прочую снедь.
– Бери, бери… Не бойся! – подбодрил его Хрунцалов.
– Вот это по-христиански, Петр Васильевич! – вставил какой-то угодник.
– Набрал? – поинтересовался мэр. – Не стесняйся, захвати ананас! – Хрунцалов собственноручно затолкал его покорно стоящему Юрчику за пазуху. – А теперь шуруй отсюда! Увижу, что опять подглядываешь, башку оторву! Гриша, покажи обратную дорогу гостю. – Нагнувшись к уху здоровяка, мэр прошептал: – Завтра этого ублюдка здесь быть не должно!
– Мое упущение, Петр Васильевич! Исправимся, – вполголоса ответил тот.
Оказавшись на улице, Юрчик почувствовал, как кружится у него голова. Он шел нетвердой походкой, прижимая к груди подарки. Сок из раздавленных фруктов струился у него между пальцев.
– Где шлялся? – встретил его Степаныч. – Ого, пайки надыбал! И бутылку выцыганил! – Он взял литровый сосуд с яркой этикеткой. – Ты никак у пузатого на дне рождения побывал? – Все внимание кочегара было сосредоточено на этикетке. – Сидел бы за печкой, поганец! Будут мне на мозги капать.
В помещении кочегарки находился гость Степаныча – сухонький дедок, исполнявший обязанности сторожа профилактория. Его вечно слезящиеся глазки широко раскрылись при виде бутылки.
– Гуляем, Степаныч! – потер руки старик.
– Не спеши, Егор. Надобно проверить водочку, – заметил хозяин кочегарки. – Видишь, питье заморское, а вдруг отрава! Намедни Васька-шофер балакал, что траванулся импортной беленькой. Заблевал всю хату, чуть копыта не откинул…
Сторож зябко передернул плечами.
– Выпить хочется, Степаныч, – признался он, не спуская глаз с бутылки. – Трубы горят!
Степаныч тряхнул бутылку.
– Навезли в Россию иностранного говна. Пьют люди что попало. Юрчик, а ты успел приложиться?
Ответа он ждать не стал. Привычным движением скрутил пробку. Принюхался. Потом достал из кармана моток медной проволоки, отломал кусок сантиметров восемь и принялся разогревать его конец на огне зажигалки.
– Ты чего делаешь? – завороженно спросил Егор, наблюдая за манипуляциями товарища.
– Глухомань безграмотная, – отозвался кочегар. – Верный способ проверить, не отрава ли.
Сторож обиделся, но виду не подал. Жажда была сильнее гордости.
Соприкоснувшись с напитком, разогретый металл зашипел. Из горлышка вырвалось облачко пара. Степаныч принюхался, широко раздувая ноздри.
– Кажись, моргом не пахнет! – удовлетворенно произнес он. – Нюхни ты, Егорка.
У сторожа нос шевелился, как хоботок навозной мухи, ползающей по сахару.
– Чуешь? – устав ждать, спросил Степаныч.
– Водочкой пахнет! – восторженно прошептал старый алкоголик.
– Трупняком не воняет? – еще раз переспросил кочегар.
– Озверел! – взвился сторож, роняя шапку на грязный пол кочегарки. – Натуральная водка, хоть и импортная. Угорел ты в своей берлоге.
Степаныч осторожно обхватил бутылку пятерней, поднес к губам и сделал большой глоток. Крякнув, он махнул свободной рукой, чтобы Егор сел.
– Дурила! – отдышавшись, объяснил кочегар. – Если пахнет моргом, значит, в бутылке метиловый спирт. Формалин. Давай придвигайся к столу поближе. У них свой праздник, у нас свой!
Обстановка кочегарки была спартанской: наспех сколоченный стол из плохо обструганных досок, три табуретки, тумбочка с болтающейся дверцей, шкаф, похожий на гроб, покрашенный ядовито-зеленой краской. Стену украшали осколок зеркала, покрытый сизой угольной пылью, и календарь с глумливо улыбающейся девицей, на которой, кроме ковбойской шляпы, ничего не было.
Из тумбочки Степаныч достал нехитрую закусь: четыре мелкие луковички величиной с грецкий орех каждая, два раздавленных яйца, сваренных вкрутую, кусок колбасы подозрительного синюшного цвета.
Рюмок у Степаныча не было. Для застолья он использовал алюминиевые кружки солдатско-лагерного образца. Разлив водку, кочегар приподнял кружку:
– Ну, понеслась душа в рай! – Бывший майор залпом проглотил отмеренную дозу.
Собутыльник произносить тостов не стал, последовал примеру хозяина.
…Светало. Робкие серые утренние сумерки сменяли черноту ночи. Серп полумесяца желтым пятном светился на небе грязно-молочного цвета. Под порывами ветра скрипели сосны. К этим звукам добавился вой, смертельно-тоскливый, леденящий душу.
Юрчик проснулся, потер глаза ладонями, покрытыми засохшей коркой фруктового сока, смешавшегося с золой. В висках у него стучали молоточки, внутренности сжигала жажда. Неугомонный Степаныч и его заставил выпить полкружки водки.
Сам хозяин кочегарки спал, забравшись на стол, скрючившись, как эмбрион в чреве матери. Его приятель, постанывающий в пьяном забытьи, примостился у шкафа.
Спотыкаясь о валявшиеся на полу бутылки, Юрчик прошелся по помещению, подбросил угля в топку, пошевелил кочергой, наблюдая за сполохами пламени.
Вой повторился. К голосу, тянувшему высокие ноты, добавился еще один – низкий и надрывный.
Никаких диких животных в лесу, окружавшем профилакторий, не водилось. Бродячих собак, крутившихся возле мусорных бачков, истребили по приказу Хрунцалова.
Юрчик вышел из кочегарки. Пелена тумана окутывала дремлющий лес. Темный куб здания гостиницы размытыми контурами выделялся на фоне частокола деревьев. Поколебавшись, Юрчик шагнул вперед, и туман поглотил его…
Он брел по пустынным коридорам гостиницы, где не было ни одной живой души. Его шаги гулким эхом отдавались под сводами.
Мозг слабоумного сохранил способность делать элементарные выводы. Обследовав стоянку, на которой оставался лишь один автомобиль, Юрчик решился войти внутрь здания. Его влекло непреодолимое желание увидеть лазурную воду бассейна, опустить в нее свои руки, лицо, потрогать зеленые листья экзотических растений и посидеть в кресле с высокой спинкой.
Прокравшись по крытому переходу, удивляясь собственной смелости, Юрчик открыл дверь…
Мужская раздевалка – комната прямоугольной формы – была наполнена паром. Он клубами выходил из сауны, примыкавшей к раздевалке. В помещении, куда забрался Юрчик, было три двери. Одна, через которую он вошел, открывала вход в коридор, вторая, в левой стене, была дверью сауны, третья – напротив входной двери – закрывала душевую комнату, соединенную напрямую с бассейном.
Юрчик замахал руками, стараясь разогнать липкий горячий пар. Он напрягся, пытаясь понять, откуда вытекает эта влажная белая жара, оседающая на лице капельками пота. Привалившись к дверному косяку плечом, убогий немного постоял и затем направился к сауне, рассмотрев в горячем тумане чернеющий проем.
У людей, обделенных интеллектом, чрезвычайно развит инстинкт, сходный с чутьем животного. Таким образом природа жалеет своего пасынка, даруя взамен отнятого обостренное ощущение опасности.
Войдя в сауну, Юрчик почувствовал внутренний леденящий холод, сковывающий сердце. Холод был сильнее страха, испытанного накануне, когда здоровяк схватил Юрчика за шиворот и приготовился бить. Здесь, в этом горячем тумане, таилось нечто гораздо более жуткое.
Он повернул к выходу. Внезапно его правая рука задела что-то мягкое. Поднеся ладонь к глазам, Юрчик увидел: она красная от крови. Сдавленно крикнув, он пошатнулся. Деревяшка протеза скользнула по мокрому полу сауны. Теряя равновесие, Юрчик взмахнул руками, упал…
…Степаныча мучили видения. Такое часто случалось с ним. Шляпа ядерного взрыва набухала в мозгу, грозя разорвать голову. Силуэты солдат черными призраками обступали своего командира, протягивали покрытые язвами руки. Младший лейтенант Сергей Степанович Родичкин пробовал кричать, но песок забивал ему горло…
Вот и сейчас бывшему майору ракетных войск мерещилась чертовщина. Будто бежит он по полигону в теснющей одежде, а из земли высовываются руки заживо погребенных солдат и хватают его, чтобы уволочь под землю.
– …Пойдем! Топи… – Юрчик тормошил кочегара.
Он размахивал растопыренной пятерней перед лицом Степаныча, облепленным луковичной шелухой и хлебными крошками.
Перекошенная страхом физиономия убогого была для Степаныча частью его пьяного кошмара.
– Скройся, падла! – с ненавистью прошипел Степаныч.
Перевернувшись на спину, он схватил полоумного за край фуфайки, размахнулся и ударил наугад кулаком. Он слышал, как коротко всхлипнул Юрчик, отлетая от стола.
«Зачем юродивого бью? Оскотинился совсем», – мелькнула мысль у кочегара, тут же теряясь в алкогольных парах. Тяжело вздохнув, Степаныч вернулся в прежнее положение, на бок.
Монотонно гудел огонь в топке, дрожали стрелки манометров, указывая на падение давления в котлах; оранжевым мандарином сияла лампочка под прокопченным до черноты потолком кочегарки.
Забившись в угол, натянув на себя ворох тряпья, Юрчик рыдал. Он прижимал ладони ко рту, впиваясь в них зубами, чтобы не закричать.
Временами Юрчик умолкал, прислушиваясь к вою, доносившемуся с улицы. Теперь он понимал, к чему эти звуки! Дрожь сотрясала его худое, немощное тело, когда в просветлевшем сознании юродивого всплывала картина окутанной паром сауны.
Глава 2
Утром подморозило. Снег схватился коркой наста, на сосновых иглах серебрился иней.
Две уборщицы профилактория, работавшие тут не один год, ковыляли по тропе, вьющейся между деревьями.
– Раньше начнем, раньше кончим! – Баба Вера, толстая старуха, страдающая одышкой, подбодрила свою напарницу, которую мучила зевота.
Обе женщины жили в близлежащей деревне, отделенной от «Шпулек» неширокой полосой леса. Вчера они договорились не дожидаться прихода автобуса с городскими работниками профилактория, резонно рассудив, что после грандиозной пьянки убирать придется весь день. Лучше приступить к делу спозаранку, чтобы потом не идти домой ночью. Дубликаты ключей от входных дверей они собирались взять у сторожа.
– Зря, Верка, мы подскочили в такую рань! – бурчала вечно недовольная напарница. – Они, поди, гуляют еще. Выдуть столько винища! Видела, сколько ящиков выгружали?
– Страсть как много… – вздохнула баба Вера.
– Дрыхнут по номерам со своими б… – говорящая ожесточенно сплюнула. – А тут мы заваливаемся с тряпками да ведрами помойными. Схлопочем по мордахам.
– Господь с тобой, Клава! – притворно испугалась старуха и даже перекрестилась.
– Сама знаешь, какие у Петра Васильевича приятели! – продолжала спутница бабы Веры. – Оторви да выбрось. Форменные бандиты!
Они подошли к центральному входу. Дверь была закрыта.
– Егора в кочегарке искать надо, – высказала предположение баба Вера. – Пирует наверняка со Степанычем.
– Странно, – отозвалась подруга. – Тихо тут. Ни души…
– Разъехались. Пошли за ключами в кочегарку…
– Глянь, одна машина стоит, – баба Клава дернула ее за пальто.
– Петра Васильевича автомобиль! – подтвердила баба Вера. – Ничего. Мы ему мешать не будем. Приберем бассейн, раздевалки, туалеты вымоем…
К приходу женщин тела хозяина кочегарки и его гостя продолжали пребывать в горизонтальном положении, и никакая сила не смогла бы поставить их на ноги. Дело в том, что Степаныч присовокупил к бутылке, принесенной Юрчиком, двухлитровый бидончик чистейшего медицинского спирта – свой неприкосновенный запас.
– Покойники! – Баба Вера оставила бесполезные попытки расшевелить спящих. – Налакались до смерти.
– К вечеру оклемаются, – поддакнула вторая старуха, доставая из кармана фуфайки Егора связку ключей.
– Опохмелятся и опять попадают, – горестно покачала головой напарница.
– Факт! – Бренча связкой ключей, баба Клава переступила через постанывающего в алкогольном забытьи сторожа и направилась к двери кочегарки.
– Постой, Клавдия! А где Юрчик? – заметила отсутствие убогого сердобольная женщина. Она подкармливала несчастного и сейчас не забыла прихватить из дому кое-что съестное.
– Шляется твой полудурок по лесу! – отмахнулась баба Клава. – Не бойся… Прибежит! Дурак дураком, а пожрать горазд, – раздраженно добавила она.
Следы бурного пиршества виднелись всюду. Пол перехода, соединявшего бассейн с гостиницей, был усеян кожурой фруктов, смятой фольгой от шоколада и конфет, пластиковыми одноразовыми тарелками с остатками пищи. Опорожненные бутылки валялись повсюду, поблескивая стеклянными боками под светом невыключенных ламп. Ворсистые ковровые дорожки, устилавшие пол перехода, хранили на себе отпечатки грязной обуви гостей.
Оторопевшие уборщицы растерянно обозревали коридор.
– Бляха-муха! Это же надо так зас…ть! – выдавила из себя баба Клава, развязывая платок. Ногой, обутой в разношенный сапог, она отфутболила пустой стакан. – Скоты! – с пролетарской ненавистью добавила уборщица.
