скачать книгу бесплатно
– Зачем? – тупо повторил он.
Третья бессонная ночь лишила его остатков сообразительности.
– Ты ешь, ешь.
От Твигги пахло потом и мылом, и от неё, как от печки, шло ровное душное тепло. Он попытался отодвинуться, но в закутке слишком тесно, а Твигги – нет, Прутиком она была очень давно. Он ничего ещё не понимал, а его челюсти перемалывали чёрствый крошащийся ломоть рабского хлеба.
– Я ещё принесу. И постираю тебе.
– Чего тебе от меня надо?
Твигги всхлипнула.
– Сынка моего к тебе отправляют. Ты уж не неволь его.
– Чего-чего? – стало до него доходить. – Это я буду надрываться, а он что?
– Что ты, что ты, – заторопилась Твигги. – Он старательный, что скажешь – всё сделает. Так дитё ж он, силёнок никаких. Кровиночка моя…
Она заплакала. Он чувствовал, как сотрясается её тело, слышал всхлипывания. И молчал. Что он мог ей сказать?
– Ты уж хоть к быку его не посылай, Угрюмый. И… и ко мне его отпускай, ну, хоть иногда. А я с ним хлебца тебе передам или ещё чего. Ты только скажи ему, а я уж расстараюсь.
Наобещала. Он угрюмо дожёвывал хлеб. Будто она кладовкой командует и может что-то давать кому хочет и когда хочет.
– Уйди, а, – попросил он. – Я после пузырчатки, мне и без тебя погано.
– Уйду, сейчас уйду, ты не сердись, Угрюмый, я всё сделаю. Ты только… только ты…
– Ну, чего заладила? Договаривай и выметайся.
– Ты… ты ведь спальником был, – она остановилась, и он ждал, чувствуя, как леденеет, наливается холодной тяжестью лицо, а она уже продолжала, – если приспичит тебе, не трогай моего, ну, прошу тебя. Я помогу, уговорю кого, ну сама… я ещё могу, Угрюмый…
– Уйди, – тихо сказал он.
И его сил только и хватало сейчас, чтоб не ударить её. Она поняла и с удивительной для её толщины ловкостью бесшумно исчезла. А он как сидел, так и повалился на нары и бил, бил кулаками по гладким отполированным телами рабов доскам, не чувствуя боли, пока не обессилел и заснул…
…Утро было пасмурным. Эркин проснулся, как только встала Женя. Полежал, пока она одевалась, а когда она ушла на кухню, откинул одеяло и сел на постели. На стуле у кровати лежали его штаны и рубашка. Он оделся, посидел ещё на краю кровати и осторожно встал. В сером утреннем полумраке пошёл на кухню. Женя возилась у плиты. Оглянулась на стук двери и улыбнулась.
– Доброе утро. Ну, как ты?
– Доброе утро, – он улыбнулся в ответ. – Хорошо. Совсем хорошо.
От огня сумрак в кухне не серый, а тёплый красноватый. И от запаха еды сладко щемило под ложечкой.
– Пойду Алиску будить, ты пригляди за плитой, ладно?
Он кивнул, и она пробежала в комнату. Эркин подошёл к плите и приоткрыл топку. Та-ак, она бы ещё полбревна заложила. Осмотрел прислонённые к плите сбоку поленья. Крупно колоты, под большую топку. В имении мельче кололи. Но он нащеплет лучины, было бы чем. А пока… он взял пару поленьев потоньше и подложил их. Зибо, покойник, спасибо ему, многому выучил.
– Эркин.
Он оторвался от огня, обернулся к ней.
– Я ж к плите не подойду.
Он захлопнул дверцу и отошёл к окну. Алиса, сопя и фыркая, умывалась у рукомойника. Женя, быстро переставляя кастрюли и не оборачиваясь, командовала.
– Алиса, про шею не забудь. Вытирайся и марш к столу. Эркин, руки вымой и туда же. Давай-давай, у меня времени в обрез.
Он послушно обмыл руки, хотя запачкать их никак не мог, и пошёл в комнату.
И не сразу понял, что изменилось. Кровать застелена, стол накрыт. Он ещё раз взглядом пересчитал чашки. Три. Она что же… Алиса уже сидела за столом и крутила, играя, свою чашку. А Эркин стоял и оторопело смотрел на стол. Три чашки, три тарелки, три ложки, большая тарелка с нарезанным хлебом, сахарница.
– И долго ты будешь стоять? – Женя поставила на стол низкий и широкий кофейник. – Молоко кончилось, будем чай пить, – и опять убежала.
– Ага, – радостно согласилась Алиса.
«Значит, это чайник», – зачем-то подумал Эркин.
Женя принесла кастрюлю с кашей. Разлила чай, разложила кашу, а он никак не мог выйти из столбняка. И Жене пришлось почти силой усадить его за стол.
– Ешь.
Он несмело, неловко взял ложку.
– Алиса, сиди прямо и не чавкай.
Ну, Алиса, ладно, она ничего не понимает. А Женя, она-то… он осторожно покосился на неё. Как будто, так и надо, что индеец, раб, за одним столом с белыми, с белой женщиной, она что, не боится? Она же расу потеряет. Но… но она так хочет. Это её желание, её воля. У него задрожали руки, но он загнал эту дрожь внутрь, поднёс ко рту ложку, проглотил, не чувствуя вкуса. Когда-то, ещё в питомнике их, отобранных в спальники, учили всему, что может понадобиться, и как есть «по-белому» тоже. В имении он всегда ел как все, по-рабски, и вроде забыл всё, но его руки помнят лучше, чем он сам. Он ел, не поднимая глаз и не ощущая вкуса.
– Алиса, доедай быстренько.
Он быстро допил чай и не встал, выскочил из-за стола. Женя собирала посуду.
И опять мгновенный вихрь дел, советов и наказов.
– Устанешь – полежи, прямо на одеяло ложись… Алиса, много не приставай, он ещё слабый после болезни… печку без меня не трогайте, ещё угорите ненароком… Все, я убежала.
Дочку в щёку, ему пришлось куда-то по носу, и только каблучки её по лестнице простучали. Алиса, как обычно, побежала помахать из окошка.
Эркин пошёл на кухню, осмотрелся. Кое-что он и раньше углядел. Слабости никакой не было, во всяком случае, он её не замечал. Так, лучина. Чтоб просохла. Вот и нож подходящий. Он взял полено, взвесил на руке. Тяжеловато. Сырое или силы не вернулись? Ладно, дерево просохнет, а сила нарастёт. Топором бы лучше, но и нож сойдёт. Он поставил полено на железный лист, прибитый к полу перед топкой, сел на корточки… Ну, пошёл… тонкая нежно-белая на срезе полоска дерева отделилась от полена.
Алиса сначала молча смотрела, как он работает, а потом стала оттаскивать лучинки в сторону. Он покосился на неё, потом отложил нож и показал ей, как складывать лучину, чтоб быстрее просохла. И дальше они работали вдвоём. Четыре полена он расщепал на лучину, а остальные… нет, без топора не выйдет. Топора он нигде не видел.
– А топор есть?
– Да, – кивнула Алиса, – в сарае. Мама его запирает. И пила там.
Он мрачно кивнул. С этим ничего не выйдет. Больше он сейчас ничего сделать не сможет. Черенком ножа он подбил отстающий угол листа перед топкой. Оглядел кухню. Нет, больше он ничего здесь не сделает.
Эркин знал, что надо делать, ещё ночью решил, когда проснулся и слушал дыхание Жени и Алисы. Решил и… и боялся выполнить решение. Он походил по комнате, переложил получше сохнущие у печки поленья. Алиса с интересом следила за ним, ожидая дальнейшего развития событий. Он подошёл к окну. Сыпал мелкий дождь, на улице никого. И он решился.
Нашёл сапоги. Портянок нет. Ладно, сойдёт. Куртка, шапка. Справка… Женя сказала, что убрала в комод. Ладно, пусть лежит. Он быстро оделся. Пока на улице никого нет, пока можно выйти незаметно… Да, сигареты. Женя не обидится. Она сама сказала, что это для него. А он не курит. Эркин засунул пачку в нагрудный карман рубашки, застегнул куртку. Отогнул на шапке козырёк и надел её так, чтобы затеняла подбитый глаз. Глянул на себя в зеркало на комоде. Морда, конечно, зверская, он бы с таким типом не стал связываться…
– Ты уходишь?
Он обернулся в дверях. Маленькая беловолосая девочка стояла посреди комнаты и смотрела на него круглыми синими глазами.
– Я вернусь, – пообещал он.
– Тогда скажи мне до свидания.
– До свидания, Алиса.
– До свидания, Эрик.
Алиса так растерялась, что не побежала провожать его, а когда сообразила и залезла на лестничное окно, он уже пересёк двор, и она так и не увидела, куда он ушёл.
Алиса вернулась в комнату. Ну вот, она опять одна. И зачем он ушёл? Они бы поиграли в «ласточкин хвостик», и не приставала бы она к нему… На улице дождь, а дома тепло… Алиса всхлипнула, но плакать не стала. Ну и не надо. У неё есть Спотти, и Тедди, и Линда. И три окна, в которые можно смотреть. И мамина кровать, куда можно залезть и попрыгать. Мама же не постелила покрывала. И обед она сама себе возьмёт. Она и сама все умеет. Она уже большая…
Алиса вытащила Спотти из-под табуретки, взяла Линду и Тедди, прижала всех троих к себе.
– Деточки мои милые, никогда я вас не покину, всегда вы со мной будете…
Мелкий частый дождь всё сыпал и сыпал, окна в струйках и потёках.
– Ну что за весна такая, то дождь, то пасмурно.
Майра засмеялась немудрёной шутке.
– Да уж, день солнце, неделю дожди.
– Война кончилась, так погода испортилась.
– Ни погулять, ни… Ну, ничего. Никаких развлечений.
– В ресторане крыша не течёт.
– Да, но там текут наши кошельки.
Все дружно засмеялись.
– Да, вы слышали, девочки, говорят, Джудит уже показала новую коллекцию. Всё красное и нараспашку.
– Нараспашку как раз для такой погоды.
– Джен, вам бы пошло красное.
– Насыщенные цвета всем идут.
– Да, главное, подобрать оттенки.
Какой волнующий и притом успокаивающий разговор. Голоса и машинки трещали наперебой.
– И золото уже не в моде.
– Да?!
– Но это чересчур. Золото благородно!
– Девочки, серебро и серебро с бирюзой.
– Это к красному?!
– Ну, по крайней мере, эффектно.
– Девочки, это вульгарно.
– Кстати, в Гатрингсе, в комендатуре, новый лейтенант, говорят, красавец!
– Русский и красавец?! Ох, простите, Джен.
– Ничего-ничего.
– Да нет, вы только представьте. Говорят, шесть футов, блондин, глаза синие, брови и ресницы чёрные. А фигура… обалдеть. В Гатрингсе только и разговоров что о нём.
– Джен, а это типично для русских?
– В общем-то, да.
– Девочки, поехали в Гатрингс. Запишемся на приём и поглядим на него.
– А ещё достоинства у него есть?
– Он, Этель, не падайте в обморок, мы все сейчас попадаем. Он холостяк.
– Значит, на Весенний Бал пригласят комендатуру? – невинно спросила Женя.
– Джен, вы гений! – завизжала Майра. – Ведь комендатура присылает своих на все наши вечера и балы. Девочки, устраиваем Весенний Бал. А для надзора пусть присылают его.
– Девочки, я согласна. Это гениально!!
– Война кончилась, да здравствуют балы!
– И все в красном!
– И в серебре с бирюзой!
– И главное, девочки, нараспашку!
