скачать книгу бесплатно
– Сестрица по жениху убивается. Он остался в Валгеде.
– Ох ты, Господи, жизнь молодая. Сгоревшая, загубленная, – вздыхали все, крестясь и головами качая.
Радолюб Агафию приобнял:
– Тише, тише, в горницу пойдем!
– С места не сдвинусь, пока не будет по-моему! А коли не будет, заберу Бортэ и уйдем с глаз долой, раз не нужны здесь никому!
Собака припустилась помогать Добрыне и залаяла на зевак яростно. С других дворов псы начали отвечать, зазвенели цепи тяжелые. Лошади на конюшне заржали от испуга. Старший сын Радолюба потащил Бортэ за загривок, крича слишком громко, чтобы люди волколаков под навесом не услышали.
– Ах ты! Муха дурная под хвост цапнула! Путята, подсоби унять!
– Ась?! Ась?! – завопил средний брат. – Я же на ухо тугой с тех пор, как ты меня за Аленку – бесстыжую бабенку к косяку дверному припечатал!
Агафия, окруженная Честимиром и Воиком, как кольцом, не способная перекричать шум во дворе, теперь только плакала. Ее удалось увести в горницу наверх. Когда княжна вырвалась из забытья, она услышала в темноте (ни лучины не было зажжено!) негромкий голос, которому недоставало ни красоты, ни силы, певший:
Баю-баю, да побаю,
Расскажу, чего не знаю.
Сколько зыбку[21 - Колыбель.] ни качай,
На перинке спит Печаль.
Утром хлеба напеку,
Дам к парному молоку,
Только рано не вставай,
Тесто ставить не мешай.
Да Печаль рано встает,
Ставить тесто не дает.
Я качаю ночь и день.
Завались, Печаль, за пень,
Пропади, Печаль, в кустах,
Во малиновых листах.
– Бортэ, лучину б зажечь, – сказала Агафия.
– Не надо. Так хорошо.
– У Радолюба прощения попросить надо. И у Добрыни с Путятой.
– Они уже спят.
– Ты чего не спишь? – спросила княжна серую тень, склонившуюся над ней, положившую, должно быть, еще днем голову подруги к себе на колени.
– Думу думаю.
– Тяжелы наши думы! – вздохнула Агафия.
Девицы помолчали. Княжне вдруг страшно стало, что кередка заснет, и она спросила у подруги:
– Что за колыбельную ты пела?
– Когда умерла моя тетка Донгмеи, я долго плакала и не могла спать. Няня Горинка утешала меня, как могла. Она сидела всю ночь у постели, потушив все огни в юрте, и баюкала меня словами со своей далекой родины. Я никогда бы не подумала, как пригодится мне учить язык моей рабыни… О, нет, не рабыни. Она и Донгмеи были мне как две матушки родимые. Хорошо ли я сейчас пела колыбельную, Агафия?
– Скажу как на духу. Для меня хоть козой блей, а при ком другом лучше говори, как обычно.
– Да ну?
– Хорошую подруженьку тебе Бог послал? – спросила княжна, улыбаясь.
Кередка не ответила, а тихо рассмеялась, откинувшись на толстые бревна сруба шинка.
Глава 6
Страшись любви: она пройдет,
Она мечтой твой ум встревожит,
Тоска по ней тебя убьет,
Ничто воскреснуть не поможет.
М. Ю. Лермонтов. Опасение
Снег совсем растаял. На серых и черных ветках деревьев появилась свежая дымка зеленой листвы. На полях молодая трава стрелами пробивалась через пепел от старой, сожженной. С шумом плескались у берегов волны освободившихся от ледяного панциря рек и озер. То светило солнце, то дул такой сильный ветер, что на глазах слезы выступали. По нежному, как лепестки незабудок, небу плыли мягкие белые облака. Путники уже продали шубы и носили темно-коричневые армяки. Подковы лошадей оставляли полукруглые следы на не до конца еще высохших дорогах.
На границе Архангело-Глинского и Чердынского княжеств Радолюб послал Добрыню в село Беркут, где должны были путников встретить волколаки княгини Ясинки. Воику пришлось править телегой, и верхом Бортэ и уже неплохо катавшиеся Честимир и Агафия скакали теперь только втроем. Дяде, племяннице и подруге было что обсудить. В повозке Радолюба лежало два пучка тонких буро-красных веток вербы, покрытых пушистыми серо-белыми, будто светящимися по краям, почками.
Покачиваясь на лошадиной спине, княжна рассказывала подруге:
– Ранние пчелы да шмели без пыльцы не доживут до лета красного. Потому выламывать начисто все веточки к празднику церковному не надо. В Светлоровске об этом знали. Часто хоть одну веточку из букета да сажали в землю влажную сразу после службы. Вырастали корни, и на многие лета оставалось в мире этом дерево в память о добром поступке человеческом.
– И мы так сделаем на привале, – решила Бортэ.
– Агафия, если бы ты еще слова Радолюба так же хорошо запоминала, как о пчелах то, чему я тебя учил! – притворно опечалился Честимир.
– Я боюсь, Радолюб меня совсем глупой считал бы, не будь я твоей племянницей, – ответила девица, опустив глаза.
– Ты ему очень нравишься, – принялся утешать ее дядюшка. – Как он посмотрел на Воика, когда тот подарил тебе пучок вербы! Кажется, для сыновей своих он невесты лучше тебя не искал бы. В оба смотри, Агафия, стреляй очами, а коли сватов пришлют, выбирай Путяту.
– Нет, Добрыню! – поддержала подшучивания Бортэ. – Он надежнее. Путята балагур, да посмеяться ты всегда со мной сможешь, незачем для этого замуж выходить.
– Как можно такое говорить! – возмутилась Агафия, и щеки ее вспыхнули. – Про семью и любовь зубы скалить! Это же самое дорогое и важное, что только может быть! Матушка моя семью крепкую построила, батюшка княгиню берег, дорожил супругой своей сверх всякой меры, а мы с братцем уважали и слушались. Дом – полная чаша. Чего еще желать и человеку, и волколаку? Любовь – это воздух и живая вода, с благословения небес может она озарить чью-то жизнь. Кажется, если встречу я друга по сердцу, то задрожит земля, уплывет из-под ног. Зачем чему-то идти по-прежнему, коли я уже новая, неземной огонь горит в душе, я встаю по утрам для кого-то, а кто-то – для меня? Жить страшно бывает, с каждым днем зло новое открывается, у беды головы отрастают с клыками острыми, очами холодными, безжалостными. Кому ж меня беречь, как не любимому?
Честимир из речей княжны понял только то, что девица повзрослела и ему как дядюшке пора готовиться гонять неугодных женихов, слушать горький плач и лечить сердце разбитое. Бортэ сказала задумчиво:
– Отчего ты говоришь только о любви мужчины и женщины? Я видела такую любовь. Мужчина тогда зол, яростен, а женщина теряет разум, лицо, саму себя! Бату-хан мою мать любил, и я вырвать язык готова тому, кто иначе скажет. А еще он любил десятки рабынь, живущих ради его ласк возле Золотой юрты! Братец Джучи любил свою жену Балендухт, а она досталась Абукану. Часто любовь и пир свадебный скачут в разные стороны. Я думаю, чистой любовью горят только к тем, кто учит и бережет нас, детям родным и друзьям верным.
– Ах, Бортэ, разве не воспитывали тебя как будущую супругу какого-нибудь хана? – спросила Агафия удивленно.
– Скорее как мать будущего хана. Кто такая жена? Ее в свою юрту берут за заслуги ее отца и целого рода. Может, она холодна, сварлива, собой дурна, так ведь у мужа рабыни есть для утешения и забав. Оттого у него много сыновей. Только коротка жизнь воина. Ждать ли мне двадцать лет или шесть – я бы его пережила и любой ценой, любыми жертвами все так устроила, чтобы только мое чадо получило богатство и власть отцовские.
Пока Агафия думала над этими словами, казавшимися ей жестокими, и гадала, как высказаться против мыслей таких, Бортэ и ее народ не обидев – ведь еще прадеды кередов в это верили (!), к подруге своей племянницы Честимир обратился тихонечко:
– Видать, много ты про любовь знаешь.
– При наложницах жить – что при табуне. Все, что надо и не надо, на виду.
– Шила в мешке не утаишь. Только коли узнаю, что ты Агафии чего такого рассказала, – полетишь вверх тормашками с коня ли, из телеги, из окна теремного, да хоть с дерева! – пообещал Честимир полусерьезно.
Они уже вернулись к своим спутникам, чтобы помочь Радолюбу и его сыновьям устроить привал. Посланник княгини Ясинки сразу заметил смятение Агафии и поспешил спросить:
– Чего улыбка твоя как солнышко за тучки закатилось?
– Притомилась.
– Надо позабавить, игру устроить, – решил Радолюб, вспомнив, что и Воик, правя телегой, был невесел.
Может быть, печалился оттого, что не смог верхом с княжной покататься?
Если бы княгиня Евпраксия или мамка Варвара увидели, что задумали сделать с Агафией, то воспротивились бы такой забаве, но мужчины на безопасность всегда легче смотрели, потому на поляне возле озера небольшого, к которому лес выходил, золотоволосой девице вложили по маленькому платочку-утирке в каждую кисть. Уговор был спиной к остальным повернуться, не оглядываться и руки вытянуть по бокам, как крылья птичьи. Воик и Бортэ, ничем себя не выдавая, приготовились наперегонки скакать – кто быстрее тряпочку белую у княжны вырвет? Юноша чуть ли не ликовал, глаза его светились от радости. Кередка оставалась спокойной. Агафия стояла, улыбаясь и слушая вой ветра. Радолюб, Честимир и Путята одновременно гаркнули, подавая всадникам знак начинать, и птицы с деревьев поднялись в небо, напуганные этим шумом.
Княжна слышала топот копыт. Одного из забавлявшихся она узнала сразу и так точно, будто стояла к спутникам своим лицом. Когда проскочили сбоку от нее лошадиные голова и шея, а пальцы всадника потянулись к утирке, Агафия вцепилась в эту руку, подпрыгнула и очутилась на спине скакуна впереди Бортэ. Девицы улыбнулись друг другу. Воик подъехал для того, чтобы красавицы ему улыбнулись и помахали платочками. Огорченным он не казался. Путята, со стороны на это смотревший, запел так тихо, чтобы Радолюб услышал, а Честимир нет:
– Ты, любимый, как упал?
– Сапогом за кочку!
– Ты, поди, ворон считал?
– Белые платочки!
Только, лада, не твои…
В день, когда путники прибыли в село Беркут, вдруг с утра пошел снег. Он быстро таял. Белые колючие шапки покрыли кровли изб, наличники окон, пороги и ступеньки, заборы, зеленую траву, плавали в лужах во всю дорогу. Хлопья, падавшие из серых туч, пчелами жалили лица и руки, и волколаки, будь они людьми, холода боящимися, пожалели бы о том, что остались без шуб и рукавиц, защитивших бы их от «укусов». А сырость все равно досаждала! Честимир, Агафия и Бортэ даже толком не разглядели, чего в селе было хорошего. Накинув армяки на затылки и плечи, они желали только поскорее попасть под какую-нибудь крышу. К их радости, Добрыня встретил батюшку, братцев и спутников их. Забравшись в телегу к Радолюбу, чтобы самому довезти того, потомков князя Любомудра и кередку и показать братьям путь до выбранной им избы, старший сын рассказывал охотно:
– Двор самый дальний, на отшибе, за избой, которая худой зовется, где жить никто не хочет. По крутым холмам тропинка к заброшенному мостику через речушку Заряница ведет и к лесу. Хозяева хорошие: дед, что с печи не встает, и тугая на ухо дочь его, непетое волосье…
– Кто такая «непетое волосье»? – спросила Бортэ тихонько у Агафии.
– На свадьбах невесте платок по-бабьи повязывают и при этом песни поют. Кто ни разу замужем не был – та и зовется «непетое волосье». Вековуха. Век одна векует. Таких бабы замужние, подруги прежние, и девки юные сторонятся, на посиделки и игрища не зовут, боятся, хоть и меньше, чем волколаков. Значит, у нее нас никто не потревожит, да и она потом по соседям про гостей худого говорить не пойдет.
В избу девицы влетели стрелами – мужики и парни управлялись еще с телегами и лошадьми. Отряхнувшись в сенях, прошли Агафия и Бортэ в горницу, где, переступив через порог, поклонились хозяйке – уже немолодой, с морщинами на лице, огрубевшими от тяжелой работы большими руками и толстой серой косой. Черная, как ряса монашеская, рубаха ее яркой виделась на фоне белой печи большой. Вековуха девицам кивнула, но ничего не изменилось в лице ее. Казалось, что хозяйка уже неживая – хоть веретеном коли, хоть пряник дари, а лицо каменным останется.
Поклонились девицам еще два парня, на лавке у стола сидевшие. Один был с волосами и короткой бородой пшеничного цвета, второй – с черными прядями, голубыми глазами живыми и веселыми. Агафия пожалела, что нет с ней и Бортэ их спутников из Нового Волчка. Кередка же улыбнулась приветливо:
– Ай да погода! Мы промокли.
– Да так, что на печи сушить надобно? – спросил парень с бородой и усами темными. – Садитесь к столу, красавицы.
Агафия начала открывать дверь назад в сени.
– Куда же, милая?
– Нам обсохнуть нужно. А то воды с рубах под стол натечет – ты же первый ноги промочишь, – ответила Бортэ своему собеседнику, готовясь вслед за подругой выйти к Честимиру и Радолюбу.
Однако Добрыня и другие путники в это время вошли в горницу. Старший сын представил остальным двух юношей:
– Колояр, хозяин Налимова Плеса, и Зверополк с Палицкого Холма.
На ужин вековуха подала жидкие щи и сухой хлеб. Агафия, избу оглядывая, заметила, что стены из крепких бревен собраны, печь большая, а на иконе в красном углу серебряный оклад. Видно, знали в ней люди долю лучшую. Стол был ободран, лавки под гостями шатались, а от горлышка чугунка откололся край, сундук стоял открытый – и полупустой, а в углах успели пауки сплести сети тонкие. Возле княжны посажен Радолюбом оказался Воик. Может быть, уставший от дороги по ненастью, он соседке не сказал ни слова. С другой стороны от Агафии место заняла Бортэ, беседовавшая с Зверополком.
– И не страшно во время охоты, что своего пораните?
– На охоте княжеской зверем оборачиваться любому запрещено. Да и полезет ли волколак разумный туда, где его ни за что убьют, если в норе или дупле затаиться можно? Только кони быстроногие да копья. Девиц еще в лес на такую забаву никогда не брали. Бортэ, коли тебя возьмут – дай знак, приеду в Новый Волчок посмотреть и подсобить.
– Колояр, а ты охоту любишь? – спросила кередка другого своего нового знакомого, до этого молчавшего.
Тот кивнул, жуя.
– Я его шурин, брат жены. Вот он и боится лишний раз слово молвить, чтобы я потом Всевладе не донес, как он с красавицами улыбался, – ответил юноша с Палицкого Холма.
– Зверополк, шутишь! – сказала Бортэ, развеселившись.
Хозяйка на печку залезла, и слышалось изредка оттуда какое-то бормотание. Не желая долго жечь лучину бедной бабы и устав, Радолюб предложил поговорить днем, и все на это согласились охотно. Мужчины ночевать устроились на лавках: Честимир и помощник княгини Ясинки вдоль печи, юноши вдоль стен. Девицам достались полати – настил под потолком, от глаз чужих закрытый лоскутными выцветшими занавесками. Там уже лежало одеяло – большое, но так пропахшее луком, что Агафия и Бортэ добросовестно запихали его сапогами в самый дальний угол. Утомились за день так, что княжна не заметила, что кередка всю ночь пролежала на золотой косе. Снились девицам неясные стены и башни, в которых виделся странницам Новый Волчок.
Глава 7
Вот горный переход.
За ним – уже разлука.
О, ты, «Застава встреч»!
Напрасные надежды
Сулит названье это!
Ки-но Цураюки. Вот горный переход…
Утром Радолюб, Честимир, Путята, Воик, Бортэ и Агафия получили дурные вести. Зверополк рассказал:
– Путь обычно лежал через реку Смородину и земли, заселенные племенами дикими[22 - Прототип – ханты.]. Они жили особо и давали и нам, и телегам до Нового Волчка добраться без трудностей. Но сейчас везде там кереды – люди хана Сартака. Зверь не пробежит незамеченным, птица не пролетит.
– Как же нам провести до Улуг-Хема обозы? – спросил Радолюб.
– Не только о добре нам думать приходится. Надо бы и девиц поберечь, – заметил слышавший уже ранее о беде Добрыня.
– Княгиня Ясинка с потомками Любомудра ждет скорой встречи, – напомнил Зверополк.
