скачать книгу бесплатно
– Все по цене сходной отдают – в военное время не до полотна и масел.
Бортэ Добрыня и Путята понравились. Они что-то умели, делали это хорошо и быстро, а еще казались надежными, а увидев кередку, не показали ни недовольства, ни удивления, а второй брат с улыбкой заметил:
– Не зря про тебя Воик с утра до вечера три дня говорил!
Девица засмеялась, а младший сын Радолюба смутился. Агафия нахмурилась, будто кто-то ее подругу оскорбил. Впрочем, скоро и княжна оценила Добрыню и Путяту за охоту истинную помочь Честимиру и ей.
Путь в Новый Волчок решено было держать через Чередынское княжество[10 - Прототип – Пермское княжество.], где, по уверениям Радолюба и его сыновей, село Беркут[11 - Прототип – Орел-городок.] на реке Смородина окажется последним рубежом между тем миром, который Агафия, Бортэ и Честимир знали, и землей неведомой, прячущей поселения волколаков. Из-за саней странствовать пришлось в человеческом облике. Скучной дорога не была – будущему князю и спутницам его пришлось учиться многому.
Правя санями, меньше всего нагруженными товарами, Радолюб рассказывал сидевшим рядом с ним Честимиру, Агафии и Бортэ о законах и обычаях Нового Волчка:
– …А над всеми судьями князь, так что неправедный суд на его совести. Когда дело к суду идет, готовят обе стороны довод – доказательства в защиту слов своих. Это первый шаг к истине. Вторым шагом зовется правда – свидетели, перед князем и добрыми людьми – понятыми ответ дающие. Если запутанно дело, прибегаем мы к испытанию водой: кинуть в реку или озеро того, кого обвиняют. Если тонет – надо оправдать. Еще можно тяжбу разрешить поединком на поле или жребием (попросить кого-то, ни с одной из сторон не связанного, достать имя из мешка – чье достал, тот и выиграл дело). Третий шаг суда – правеж – исполнение приговора. За малые грехи платят пени или бьют батогами[12 - Толстыми палками.], за средние – кнутом на площади, за большие отсекают руку. Казнь смертная у волколаков всегда только для людей была, потому сейчас к ней не прибегают – некому голову рубить, некого в землю по грудь закапывать…
– Что будет, если я кошель украду? – спросила Бортэ.
– Батоги.
– Дом соседа сожгу?
– Кнут. А в Светлоровском княжестве как суды шли? – обратился Радолюб к Агафии.
Он уже давно заметил, что девица слушает невнимательно, вместо этого разглядывая березы и сосны, мимо которых путники проезжали.
– Должно быть, похоже, – ответила княжна, замявшись.
Даниил и Евпраксия иногда обсуждали тяжбы при ней, но заставлять Агафию запоминать такое никто и не подумал. Не желая обидеть Радолюба, девица хотела добавить что-нибудь, но выдавила только заученные когда-то слова:
– Не судите, да не судимы будете.
– Тогда, княжна, на смерть нас осудят те, на кого мы глаза закрываем, – заметил собеседник ее.
Агафия сама для себя решила, что дальше Радолюба будет слушать прилежно, но два способа получения дани (повоз и полюдье[13 - Повоз – люди привозят дань князю, полюдье – князь с дружиной едет собирать дань.]) опять ничем ее не привлекли. Девица смотрела на Бортэ, с жадностью внимавшую словам их спутника, и еле удерживалась от того, чтобы не ущипнуть подругу за щеку или не нагнуться, зачерпнуть снега, распахнуть серую шубку кередки на груди и кинуть туда белые хлопья. От мыслей шаловливых Агафия сама себе улыбнулась, но испугалась еще каких-нибудь вопросов Радолюба, успокоилась и начала смотреть на Честимира. Видеть дядюшку опытного в роли чьего-то ученика старательного! Интересно, а через триста лет он придет к сестре в платье княжеском? Матушка брата не сразу узнает.
Иногда говорилось и о том, что было Агафии интересно. Пересекая караваном своим широкое белоснежное поле, рассказывал Радолюб своим спутникам:
– Побратимство – это серьезнее даже брака. Если одного супруга забрала смерть, то второй остается жив. Но если один брат, связавший себя обрядом и клятвой, гибнет – и второй сгорит, как лучина, через год. Вот почему редко кто решится на такое родство – два случая было, когда правил еще дед Любомудра, один – когда отец его. Об этих воинах смелых, сильных и славных до сих пор волколаки память хранят.
– А девицы?.. – начала спрашивать Агафия.
– Никто с косами и без портов через это не проходил.
– А что дает побратимство? – стало Честимиру любопытно.
– Можно с закрытыми глазами связанного с тобой обрядом и клятвой где угодно найти. Да и мать твоего побратима твоей матерью становится, отец – твоим отцом, дом – твоим домом. Как при кровном родстве.
– Не худо! А еще?
– Кабы побратимство много давало, мы бы о большем числе случаев знали, – заметила Бортэ.
– Верно, – согласился Радолюб. – Побратимство заключается в знак дружбы крепкой и доверия безмерного, в память об испытаниях, вместе пережитых, но не ради благ земных.
Во вторых санях, тяжело нагруженных товарами для Нового Волчка, сидел Путята. Широко улыбаясь, он позвал Воика, ехавшего рядом на коне светло-серой масти:
– Ой, Лель[14 - Лель – бог любви у древних славян.], куда ж торопишься? За Лелей гонишься? Солнце скоро взошло, полдня уж прошло – все не повернулась к тебе лада. Видно, ей кого другого надо!..
– Дурак! – ответил Воик, не сводя глаз с зеленого платка Бортэ.
Девица действительно не думала о парне, и с тех пор, как села в сани утром, занята была только запоминанием речей Радолюба.
– Сначала надо волколака попросить стать твоим побратимом. Для этого говорят: «Завяжи свою жизнь с моей одним узлом!» Сам обряд начинается с того, что приносят два ножа будущих побратимов в одной чаше, водой наполненной. По очереди воины оттуда отпивают, клинков не вынимая. После надо сделать друг другу порезы на руках и отпить крови, а потом поклясться: «Буду тебе как родной, но и лучше родного!» И целуют волколаки друг друга в ланиты[15 - В щеки.] и чело[16 - В лоб.] – три раза. Делаться это может тайно, но, когда племянник князя такой обет давал, был пир на весь мир, – рассказывал Радолюб, чуть назад повернувшийся и смотревший на ехавших позади Воика и Путяту.
– Ссоры хочешь? – спросил младший.
– Ничуть. Впрочем, из-за тебя уже столько девок страдало, что пора и самому помучиться.
– Только начал бороду растить, Путята, а уже себя мудрецом считаешь, – огрызнулся молодец и поехал к третьим саням, которыми правил Добрыня.
Тот брата встретил без шуток.
– Как воротимся в Новый Волчок с подарками, будут наши Полада и Влася носить ткани чудесные. Ты видел тафту? Вишневого цвета с золотыми цветами и гулинного[17 - Фиолетовый.] с серебряными птицами. За оба отреза мы с Путятой и торговаться не думали – уж больно хороши, для сестриц ничего не жалко! Тебе какой больше по душе?
– Зеленый, – ответил Воик.
– Брат, – вздохнул Добрыня.
– Что ты спрашивал? – встрепенулся младший сын Радолюба.
– Батюшка тебя любит и не говорит, а только думает то, что я сейчас тебе скажу. Коли жениться раньше нас с Путятой приспичило, выбирай Агафию. У Бортэ ни кола, ни двора, а бабья дружба изменчива. Не поделят чего с княжной – от всего нашего рода только щепки полетят.
– Не думал я, Добрыня, что для вас с батюшкой свадьба – это продать меня подороже, – ответил младший сын обиженно.
– Воик, а коли с другого боку поглядеть? Агафия по закону близкому к нашему воспитана. Она будет женой заботливой и послушной, с матушкой и сестрицами сойдется легко, детей тебе воспитает разумных. А кередка что? Может, у них принято, чтобы муж детей растил, покуда суженая его на коне по лесам носится? Бабий платок повяжешь и колыбельные разучишь?
– Если надо.
– Опозорите семью вдвоем так, что нам с Путятой придется на девицах из бедных родов жениться, а сестриц наших свахи обходить будут, как чумных? И какими детушки вырастут, на жизнь эту глядя? Ух! Даже коли батюшка с матушкой благословят вас, то с горя слягут. Я, Воик, только уберечь тебя хочу…
– Благодарствую, Добрыня, – ответил юноша небрежно, ударив коня пятками по бокам гладким и блестящим.
Младший брат подъехал к первым саням и батюшку окликнул:
– Не пора ли, как вчера, верхом проехаться?
– Пожалуй, – согласился Радолюб, с облегчением наблюдая, как Бортэ сходит с саней с противоположной от всадника стороны. – Князю важно уметь хорошо на коне держаться.
Для этой цели из каждой тройки Добрыня и Путята распрягли по лошади и быстро надели на зверей уздечки да седла. Бортэ степным лунем на темную спину скакуна поднялась. Честимир, начавший кататься недавно, а до того в жизни с такой целью к коню не подходивший, забрался и сел уверенно. Агафии под сапожок подставил Добрыня свои большие ладони со скрещенными пальцами. Княжна любила верховой езды учение за то, что осторожный Радолюб разрешал волколакам, которым мороз не опасен был, для свободы движений снять шубы тяжелые. Но еще странным для Агафии являлся теплый бок кобылы – зверя, в которого сама девица могла превратиться, – под ногами. Еще тяжко понимать, что ты во власти лошади, которой бог весть что на ум взбредет. Княжна смотрела на щурившегося от яркого солнца Воика, непривычно собранного и неловкого еще, когда кони начинали идти, Честимира и с удовольствием покачивавшуюся в седле Бортэ.
Так как вокруг саней и всадников белело поле широкое, Радолюб заставил оставшихся двух лошадей в его санях пуститься бегом и закричал:
– Обгоните-ка!
Все полетели вскачь над гладью, покрытой еще снегом раннею весной. Копыта и полозья поднимали пыль колючую цвета облака в ясный день. Осторожная Агафия первой решила отстать и направила бережно зверя к невысокому холму, откуда решила наблюдать за погоней. Вот вырвались вперед сани Путяты. Интересно, каково там вину и маслам в горшках глиняных, пусть и устроенных в ящиках с песком и соломой? Но уже обгоняет среднего брата Добрыня. Нет, Радолюб опять всех быстрее, он что-то кричит, и слова его гонят волколаков, как ветер снег в метелицу. Где Честимир? Он рядом с санями старшего из сыновей посланника княгини Ясинки. Агафия улыбнулась нежно, глядя на фигурку дяди в седле. Хорош! Не Светлоровский князь Даниил, но ведь брата девицы в седло посадили в пять лет. Воик вырвался вперед, но вскоре его обогнала Бортэ. Подруга ее вспомнила, что кередка, сидя на коне, кажется гибкой, маленькой, вовсе никаких сил не прикладывающей, чтобы скакать во весь опор. Должно быть, даже на кляче та, которую учил сам Бату-хан, понесется быстрее всех и, как стрела, не остановится, пока цели не достигнет.
Вдруг эта стрела повернула вбок и начала описывать дугу. Воик, приняв все за игру с одним им, поспешил наперерез, но немного совсем опоздал и теперь снова дышал в спину, но не мог поравняться с кередкой, отправившейся к холму. Радолюб, Добрыня, Путята и Честимир остановились и наблюдали за отделившимися. Агафия, вздохнув, поскакала навстречу Бортэ и Воику. Не дают отдохнуть, заставляют играть. Что за волколаки-то!
– Ты почему не погналась? – крикнула кередка княжне издалека, улыбаясь весело.
– Лошадь берегу. Нам до Беркута еще добираться, – ответила Агафия шуткой.
К саням и Честимиру все трое поехали шагом и рядом – Бортэ посередине. Добрыня, Путята и наследник из колена Любомудра горячо спорили о том, какой масти кони самые красивые. Радолюб смотрел на вернувшуюся молодежь ласково, но губы его были поджаты. Воик догадался, что недовольство батюшки заслужил, и приотстал. В лицо Агафии подул ветер, и он словно принес знакомые, но полузабытые свежие запахи. Девица только тогда внезапно поняла, что зима закончилась. Она повернулась к подруге:
– Весна пришла, Бортэ.
Кередка не знала никогда, какой в княжествах бывает весна-красна. Но у Агафии сердце забилось быстрее от мысли о зеленой дымке вокруг веток берез, плеске волн в разбуженных реках, желтизне показавшихся из-под сошедшего снега прошлогодних листьев и травы и запахе после первых дождей. Кто-кто, а подруга не может не понять и не почувствовать заранее этого всего!
И по улыбке Бортэ и лукавому взгляду искоса Агафия догадалась, что кередка все это поняла.
Глава 5
Эта ночь – она только моя,
и из рук ее вырвать не сможет
даже холод снегов января.
И никто ей, как я, не поможет.
И. Ф. Гильченко. Колыбельная для ночи
Путники ехали уже по землям огромного в сравнении с остальными своими соседями Архангело-Глинского княжества[18 - Прототип – Владимиро-Суздальское княжество.], когда девицы узнали дурные вести. В селе Добрыня, Путята и Воик остались проследить, чтобы лошадям дали овса и ячменя вволю, а остальные пошли посмотреть на реку с высокого берега. Агафия и Честимир вспоминали Рюнду. Они парой шли позади Бортэ и Радолюба, говорившего снова о вещах, которые любому князю и приближенным его знать надобно:
– …Даже сейчас у государя должна быть дружина, на старейшую и молодшую делящаяся. Дружина старейшая – княжи мужи – это те, у кого есть вотчина. Ясинка самых верных и на помощь скорых так после закладки первых теремов в Новом Волчке наградила. На моей земле сейчас супружница с дочерями хозяйничает. Еще хороша вотчина Колояра – Налимов Плес. Этот волколак молод, семь лет назад наследство принял, а по батюшке его я, известие о смерти получив, убивался. Дружину молодшую мы зовем гридью. Это дворовые слуги княгини…
Честимир спросил:
– А есть ли в Новом Волчке рабы-холопы?
– Нет такого. Волколака нельзя заставлять на другого работать без награды и оплаты. Так было при Любомудре, память и законы его мы чтим и храним. Людям же в Новый Волчок путь закрыт.
– Путята бежит, – заметила Бортэ приближавшуюся к ним фигуру.
– Разве мы так загулялись? – удивился Радолюб.
Средний сын, подбежав к батюшке и собеседникам, сказал, в волнении пребывая:
– Люди во дворах говорят, что хан Сартак, младший брат Абукана, от него отделился и со своими людьми будет жить особо. Только еще зимой, почти сразу после похорон Бату, отсылал молодой владыка воинов по завоеванным землям к реке Смородине, раскол замыслив!
Бортэ слабо вскрикнула и упала без чувств на руки Агафии – как на бывшую ханум непохоже! Честимир помог донести кередку до саней. Невеселым дальше был путь!
Снег в тот год быстро таять стал. Дорога утопала в грязи, а полозья саней изредка ломали серый лед луж. Ноги коня Воика, скакавшего не по дороге, утопали в сугробах, и ржал жалобно зверь, когда обжигала его холодная у самой земли вода. Сидя на ветках берез, перекрикивались над головами странников гладкие черные птицы. Глядя по сторонам, Агафия сказала тихо Честимиру и Радолюбу:
– Ветер весенний нам грачей принес. Значит, через тридцать дней снег совсем сойдет.
Мужчины девице не ответили ничего. Уважая горе Бортэ, временно перестал Радолюб рассказывать о жизни в Новом Волчке. Честимир искал глазами просвет в покрове из серых облаков, на небо кем-то могучим и неведомым накинутом. Агафия обнимала Бортэ, голова кередки лежала на груди княжны. Девица золотоволосая думала: «У нее есть мы. Зачем же она любит их? Из-за них земля наша кровью захлебнулась. Коли Сартак от Абукана часть войска увел – конец беде, невредимой останется Валгеда? Ах, Бортэ, с кем же ты едешь! Здесь и горю твоему не посочувствуют. Гадко! Я ни слова не скажу о том, что думаю, только пусть она глаза откроет, оживет. За какие грехи нам это, Господи? Неужто нет на всем белом свете никого хуже ее… и меня?»
Бортэ уже давно пришла в себя, но глаз открывать не хотела. Девица понимала: для Агафии и Честимира кереды – враги. Что волколаки подумают, что скажут? А ничего и не надо. Ослабнут племена кочевые – в силу войдут другие народы. Коли каждый хан править особо захочет, могут его с войском малым съесть, как траву степную. Однако Сартак давно уже себя впереди блага общего и единства ставил! Бортэ вспоминала пир в Золотой юрте, на котором убит был на переговоры приехавший князь Ярослав из Сороцка с его приближенными. Еще горячей оставалась кровь на коврах и подушках, а лукавый отрок говорил той, которую все считали дочерью Бату: «Хан на спину себе слишком много взвалил. Надорвется, упадет – и все рассыпется. А наследникам тащить это в разные стороны…» Как красив и богат был тот пир! Ах! Не с кем больше вспомнить ни нежную музыку, ни трепетный танец рабынь, ни блюдо жемчуга бесценного в дар, ни блеск ширм и тканей дорогих под светом фонарей. Сани подскочили на плохой дороге, Бортэ откинулась назад, ушла глубже в мех шубы Агафии. Княжна. Робкая, но могучая, как лесная медведица. Чужая или своя? Но с ней все-таки спокойнее, легче.
Радолюб и его сыновья, Честимир и его племянница избегали разговоров об Абукане и Сартаке, кередах и Валгедском княжестве и при Бортэ, и без нее, но продолжали окружать девицу заботой. На следующий день ничего уже в ее облике и способе себя держать не напоминало о потере сознания от дурных вестей. Только княжна чувствовала, что на сердце у подруги теперь такой же рубец, какие были на шее и спине.
А снег таял быстро чересчур – в санях дальше ехать стало невозможно. Спустя шесть дней пришлось путникам надолго остановиться в маленьком городке Красноозерном[19 - Прототип – Белое озеро.], чтобы телеги купить и переложить туда товар. Радолюб рассказывал Агафии и Бортэ:
– Мы с сыновьями сюда каждое лето ездили. Когда солнце садится над серым лесом, гладь водоема горит то золотом, то алым пламенем. Любо-дорого глядеть!
Но лед с озера еще не сошел. Девицы помочь с санями и телегами не могли, поэтому решили прогуляться. Только крохотный городишко после Светлоровска или Валгеды удивить путниц ничем не смог.
Агафия решила зайти ненадолго в скромную церквушку, чей купол не парил высоко над городом, а одинокой свечкой сверкал на весеннем солнышке у самых крыш изб и теремов. У ступеньки перед многослойным входом-порталом ждала крупная и крепкая черная собака с мордой пухлой, нижней челюстью широкой да крупной, маленькими висячими ушами, широко поставленными передними и задними лапами и пушистым хвостом, закинутым бубликом на спину[20 - Прототип – монгольская овчарка банхар.] – местами гладкую и блестящую, а кое-где покрытую рубцами, на которых шерсть не росла. Горожане у церкви, сбившись в кучки, обсуждали одно:
– Взята Валгеда!
– Ну на что же это похоже?
– Знать, много еще у Абукана силы…
– Кереды после боя пир устроили, сидели на досках, на тела раненых витязей и защитников положенных! Стоны были вместо музыки…
– Сказывают, княгиня Авдотья из окна терема выбросилась, да не сразу померла. Лежала на улице, кричала, а помочь уже было некому – пылала Валгеда, дома грабили. Отмучилась, когда керед какой-то конем своим ей голову растоптал.
– А невестки и дочери спастись не смогли. Забрали их в юрты – пешком до самого стана связанных гнали – ханам на утешение, всему народу нашему на позор!
– Ох, защити Архангело-Глинское княжество, Царица Небесная!
Собака прислушивалась. Вдруг непостоянный весенний ветер подул в другую сторону, и она учуяла знакомый запах и обернулась к белым стенам церкви. Агафия вышла на улицу. Она крестилась и кланялась, повернувшись к входу, но, судя по бледному лицу и горящим, как безумным, глазам, уже достаточно услышала и все поняла. Княжна протянула руку и стала шарить в воздухе, как слепая. Собака подставила черный нос под тонкие пальцы. Ладонь поднялась выше, слабо почесала за ухом волколака. Агафия процедила сквозь зубы тихонечко:
– К Радолюбу. К Честимиру.
Девица шла быстро, но дороги будто не различала. Бредущая навстречу румяная баба развернула коромысло, но Агафия все равно задела полное ведро, окатив и себя, и протиснувшуюся между ней и горожанкой Бортэ-собаку. После княжна наступила на развалившуюся на залитом солнцем сухом кусочке не устеленной досками улицы свинью и чуть не упала. И волколаку в зверином облике пришлось хватать подругу за подол рубахи зубами и волочь прочь, чтобы девица не стукнулась лбом о раскрытые створки ворот в шинок. Под навесом никого не было, кроме спутников Агафии и Бортэ. Одна телега была полностью загружена, одни сани совсем опустели. Со вторых Добрыня, Путята и Воик носили товары в повозку, где Радолюб и Честимир укладывали полученные ящики и мешки. Княжна кинулась к слуге княгини Ясинки. Тот склонился, напуганный ее видом и ожидавший что-то услышать, но и не думал, что Агафия схватит его за плечи и закричит жалобно:
– Улетим отсюда! Убежим, уплывем, все бросим! Только скорее, Бога ради!
– Что случилось? – испугался Радолюб.
– В Новый Волчок. В Новый Волчок, только там мне будет спокойно. Здесь убивают таких, как я! Быть беде – и я погибну!
– Валгеда? – спросил Честимир, не глядя племяннице в глаза.
– Да! Не будьте глупыми и жестокими! Не равняйте жизнь чужую и товар! – заплакала Агафия.
На крыльцо шинка и двор вышли люди, криками девицы привлеченные. Опасаясь, что услышат люди не то, Добрыня поспешил зевак предупредить:
