скачать книгу бесплатно
Польский крест советской контрразведки
Александр Александрович Зданович
Цифровая история. Военная библиотека
С момента провозглашения в 1918 г. независимой Польши ее руководство взяло курс на конфротацию с Советской Россией и в этом противостоянии использовались не только военные силы, но и спецслужбы. Уже в 1918 г. Польский совет Междупартийного объединения вошел в тесный контакт с Французской военной миссией, при посредничестве которой в Сибирь была направлена группа польских офицеров, чьей задачей было формирование польских частей из пленных поляков и участие этих частей в свержении советской власти, а с началом Советско-польской войны на территории Украины и России активизировались ячейки Польской организации войсковой. И после окончания Советско-польской войны тайная война не закончилась – 2-й Отдел Генерального штаба Войска Польского активно помогал различным антисоветским организациям и засылал свою агентуру на территорию СССР. Предлагаемая книга Александра Здановича, одного из ведущих историков отечественных спецслужб, подробно, на основе ранее неизвестных документов рассказывает о противостоянии советских и польских спецслужб в период с 1918 по 1939 гг., а также освещает роль советских органов госбезопасности в создании в 1942–1944 гг. в СССР Войска Польского.
Александр Зданович
Польский крест советской контрразведки
Предисловие
В истории российско-польских отношений особое место займут события 2010 г., прежде всего трагическая гибель в авиакатастрофе под Смоленском президента Республики Польша Л. Качиньского и других высокопоставленных государственных чиновников и военных. Произошедшее было воспринято с состраданием российскими гражданами. В заявлениях высших должностных лиц нашей страны звучала решимость довести до конца расследование факта крушения авиалайнера и передать польским властям всю собранную международным авиационным комитетом и прокуратурой информацию.
Упоминая о трагедии, президент России и глава правительства каждый раз выражали надежду на укрепление межгосударственных отношений, большее взаимопонимание и адекватность восприятия позиции нашей страны в международных и внутриполитических вопросах, отделение (насколько это возможно) исторических напластований от текущих и перспективных проблем. Высказывалось пожелание не руководствоваться при принятии отдельных решений так называемым в политической риторике «катынским синдромом», рассматривать события 70-летней давности как трагедию и поляков, и советских людей.
Буквально через несколько месяцев после авиакатастрофы президент России Д. Медведев в знак доброй воли передал почти половину томов (67) расследуемого прокуратурой уголовного дела по Катыни польской стороне. Затем последовала новая акция. Уже более 120 томов дела перешли в распоряжение польских властей. И, как говорилось, это был не последний транш. В срочном порядке прокуратурой и некоторыми другими правоохранительными структурами решались вопросы рассекречивания документов, собранных в рамках катынского уголовного дела. Кстати говоря, такого подарка (я имею в виду также и сам факт передачи дел) отечественные историки не получили, что подтвердил мне в разговоре, состоявшемся на слушаниях в Общественной палате при президенте России, руководитель архивной службы страны А.Н. Артизов. Кто-то бездумно, как бывало не раз, выполнил указание высшего руководства страны, позабыв, а скорее всего, вообще не зная, о том, что и российские историки не менее своих польских коллег заинтересованы в объективном исследовании случившегося в 1940 г. в Катыни. К сожалению, не услышал я голоса протеста против действий бюрократов-манкуртов со стороны исторических институтов Академии наук, конкретных историков-полонистов. Фрагмент моего выступления в Общественной палате 20 октября 2010 г. с указанием на приведенный выше факт явного ущемления прав моих соотечественников, профессионально занимающихся историей, не появился на сайте палаты, хотя устроителями слушаний это было обещано.
В русле попыток укрепить взаимопонимание с российской стороны можно рассматривать и выход в свет в 2010 г. объемного сборника статей ученых двух стран, название которого говорит само за себя: «Белые пятна. Черные пятна. Сложные вопросы российско-польских отношений»[1 - Белые пятна. Черные пятна. Сложные вопросы российско-польских отношений. Российско-польская группа по сложным вопросам. М., 2010.].
В краткой аннотации к книге указано, что опубликованные статьи позволяют «сопоставить взгляды российских и польских исследователей по наиболее важным проблемам двусторонних отношений, начиная с 1917 г. до сегодняшних дней». Хотелось бы обратить внимание читателей на то, что абсолютно точно использовано слово «сопоставить». То есть речь не шла о близости позиций или даже о некоем сближении их.
А ведь сборник подписан к печати в сентябре 2010 г., то есть спустя почти полгода после появления признаков улучшения отношений между нашими странами. Я не ратую за обязательный учет политической конъюнктуры при отборе и редактировании статей. Отнюдь. Вызывает уважение позиция, высказанная сопредседателями российско-польской группы по сложным вопросам академиком А. Торкуновым и профессором А.Д. Ротфельдом. Они отметили, что первые варианты текстов авторы представили еще в 2009 г. Но «весна 2010 г. (имеется в виду авиакатастрофа под Смоленском и последовавшие за ней события. – А. З.) дала нам шанс. Воспользоваться им можно только через системное движение навстречу друг к другу»[2 - Там же. С. 14.].
Выделим последнюю фразу общего текста сопредседателей. С ней нельзя не согласиться. Однако далеко не во всех статьях сборника просматривается заявленный подход. Подчеркну: «черные пятна» в истории двусторонних отношений остаются, а иногда и разрастаются благодаря «зашоренности» отдельных историков как среди польских исследователей, так и отдельных российских. Причем, и это отчетливо прослеживается в текстах, если наши соотечественники пытаются быть «объективистами», то есть показать недружественные действия с обеих сторон, то их коллеги (за очень редким исключением) всю вину за негатив в отношениях сторон сваливают только на царскую империю и Советскую Россию, а затем на СССР. Такую одностороннюю позицию ни понять, ни, тем более, принять нельзя. И достойны уважения такие российские ученые, как Г.Ф. Матвеев, А.Ф. Носкова и некоторые другие, с которыми мне приходилось сталкиваться и обсуждать ряд вопросов. Именно они отстаивали и продолжают отстаивать свои позиции, не поддаются давлению политической конъюнктуры и соблазну получить грантовую поддержку польской стороны.
Последнее – не моя идеологическая придумка, а абсолютно ясный денежный вопрос, который для патриотически настроенных исследователей ой, как трудно разрешим при подготовке и издании своих книг. К сожалению, у нас в стране нет таких структур, как, к примеру, Институт национальной памяти в Польше, заинтересованных в расширении исторических исследований и материально их поддерживающих. Лишь совсем недавно создан фонд, призванный финансово обеспечить работу российских историков. О чем можно говорить, если, насколько мне известно, Институт славяноведения Академии наук РФ и его польское подразделение в частности, призванное изучать прошлое двусторонних отношений и развивать российский взгляд на историю Польши, находится в плачевном состоянии и держится в основном на энтузиазме нескольких сотрудников. Если и дальше развитие полонистики пойдет по пути ожидания грантов от заинтересованных политико-исторических и, не побоюсь этого определения, националистических центров в Варшаве, то можно не рассчитывать на равноправное сотрудничество. Что-либо подобное упомянутому сборнику статей «Белые пятна…» мы в ближайшее время вряд ли увидим.
Заявление польского президента о длительности и сложности процесса улучшения отношений между нашими странами, сделанное во время визита в Польшу главы нашей страны Д. Медведева в конце 2010 г., не явилось чем-то сверхъестественным. Это показатель отсутствия видимых подвижек в историческом сознании польской элиты, включая и большинство ученых-историков. Я почти уверен в том, что и изучение переданных российской прокуратурой материалов уголовного дела по событиям в Катыни в 1940 г. только «подольет масла в огонь». Буду рад, если ошибусь в своем прогнозе.
А теперь возвращусь к сборнику статей «Белые пятна. Черные пятна. Сложные вопросы российско-польских отношений». Само название настраивало читателей на возможность почерпнуть много новых данных, которые ранее по разным причинам слабо освещались в публикациях. И надо отдать должное авторам – они действительно впервые привели много интереснейших фактов, а иным, уже вошедшим в научный оборот, дали свежую трактовку. Вместе с тем после прочтения сборника у меня (смею надеяться, что и у многих других людей, интересующихся межгосударственными отношениями Советской России-СССР и Польши) возник серьезный вопрос. Этот вопрос касался борьбы или, как принято говорить теперь, конфликтного взаимодействия спецслужб. Где-где, а в этой сфере разного цвета пятен и лакун ой, как много. Не зная, что делали сотрудники «двуйки» (2-го отдела польского Генерального штаба) и политической полиции Польши, с одной стороны, а органы ВЧК-НКВД (позднее МГБ) – с другой, вряд ли можно объективно разобраться в происходивших событиях, максимально подробно реконструировать историческую действительность. К сожалению, об операциях спецслужб авторами статей говорится крайне мало, если не сказать – вообще ничего. Я не беру сейчас вопрос репрессий. Как раз о них сказано много.
Вызывает удивление и отсутствие упоминаний о публикациях последних лет, посвященных деятельности тайных служб, даже в разделе «Современная историография российско-польских отношений». В отличие от И. Яжборовской (представителя группы отечественных ученых) ее польский коллега М. Корнат хотя бы вспомнил о монографиях известного историка А. Пеплоньского, исследовавшего организационное развитие польских разведки и контрразведки, их деятельность против СССР, а также монографию X. Чвенка, изучавшего работу советской разведки на границе с Польшей в 1930-е гг.[3 - Там же. С. 777, 807.] В общем, авторы статей сборника превратили спецслужбы в некие «фигуры умолчания». Возможно, они сделали это вполне сознательно, исходя из тезиса о стремлении к согласию, провозглашенного сопредседателями комиссии по сложным вопросам (А. Торкуновым и А. Ротфельдом). Они прекрасно понимали, что, описывая и оценивая акции спецслужб, к согласию прийти достаточно сложно, если вообще возможно.
Вполне вероятно, что и авторы фундаментальной монографии «Польша в XX веке. Очерки политической истории», увидевшей свет в 2012 г., также руководствовались указанным выше тезисом[4 - Польша в XX веке. Очерки политической истории. М., 2012.].
К сожалению, в нашей стране практически нет изданных в переводе на русский язык монографий и статей о противоборстве польских и советских спецслужб. Думается, что было бы полезным издать монографии профессора А. Пеплоньского и других польских историков, плодотворно работающих над вопросами противоборства разведок и контрразведок двух стран в XX в. Здесь исключение составляет книга А. Мисюка «Спецслужбы Польши против России и Германии», переведенная и изданная моим добрым знакомым и коллегой В.С. Живодеровым[5 - Мисюк А. Спецслужбы Польши против России и Германии. Организационная структура польских спецслужб и их разведывательная и контрразведывательная деятельность в 1918–1939 гг. М., 2010.]. Несколько статей опубликовал в выходящем в Москве альманахе «Лубянка» польский историк К. Край[6 - Край К. Противоборство специальных служб Польши и СССР с 1919 до 1939 г. – Лубянка. Вып. № 12.].
Идея написания монографии о борьбе советской контрразведки со спецслужбами Польши возникла у меня, конечно же, ранее появления указанных выше книг и статей. Еще работая над докторской диссертацией, я заострил свое внимание на Польше, поскольку в хронологических рамках моего исследования именно эта страна и ее вооруженные силы являлись потенциальным противником № 1 нашей страны. Что же касается разведки и контрразведки, они были реальными противниками. Бои на тайном фронте не затихали в период 1921–1939 гг. В монографии «Органы государственной безопасности и Красная армия» я тоже уделил много внимания польской линии в работе советской контрразведки[7 - Зданович А.А. Органы государственной безопасности и Красная армия. М., 2008.]. Для реализации идеи пришлось проделать очень много работы, прежде всего по поиску необходимых материалов. Эти поиски проводились в государственных и ведомственных архивах (ГАРФ, РГАСПИ, РГВА, РГВИА, ЦА ФСБ России, архивах УФСБ по Саратовской и Омской областям, архиве УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области). Без помощи моего коллеги начальника УРАФ ФСБ России генерал-лейтенанта В.С. Христофорова, заведующего РГАСПИ А.К. Сорокина, заместителя заведующего РГВА В.А. Коротаева, заведующей архивохранилищем ГАРФ «Русское зарубежье» Л.И. Петрушевой, архивистов-профессионалов своего дела К.Э. Безродного, Т.М. Голышкиной, К.В. Григорьева, Е.Н. Журавлева, А.Н. Евсеева, Н.А. Иванова, В.Г. Макарова, П.В. Миронова, О.В. Николаевой, С.И. Познахирева, А.И. Шишкина и др. мне не удалось бы не только завершить работу в срок, но и вообще написать эту монографию. Поэтому выражаю им глубокую сердечную признательность и говорю человеческое спасибо.
Много ценных советов я получил от членов «Общества изучения истории отечественных спецслужб» В.С. Измозика, В.А. Лебедева, А.М. Плеханова, В.Н. Хаустова, ныне, к моему глубокому сожалению, покойных В.К. Былинина и И.И. Васильева.
Огромную помощь по переводу на русский язык найденных документов и литературы мне оказала прекрасный знаток польского языка, лингвист и историк Ю.В. Родионова. Особую признательность я выражаю моей супруге – Е.А. Зданович, которая, как историк по образованию, многое сделала для подготовки рукописи к печати и вдохновляла меня на активную работу.
При большом объеме информации за исследуемый период, безусловно, нельзя исключить того, что, возможно, были допущены некоторые неточности в описании событий или написании фамилий (особенно польских). Вполне допускаю, что кому-то могут быть не по душе мои размышления и сделанные выводы. Хочу отметить, что при написании текста я руководствовался принципом объективности и, как я это понимаю, «патриотического реализма». Готов принять обоснованные доводы моих возможных критиков и любые дополнительные материалы. Если этих материалов будет много, то и появится основание для подготовки исправленного и дополненного издания.
Предыстория противостояния
В лице польской спецслужбы отечественные органы госбезопасности столкнулись с серьезной силой, имевшей более продолжительную историю своего существования, чем ВЧК-НКВД. И если отечественные аппараты разведки и контрразведки опирались на идеологический фактор, притягательность идей равенства и справедливости, классовой солидарности, то поляки базировались на националистических настроениях части населения в различных регионах СССР, беря прежде всего в расчет поляков, проживавших в Советском Союзе. Вербовочные устремления сотрудников 2-го отдела Генерального штаба Польши основывались на якобы весьма распространенной в то время ненависти к русским, порожденной политикой царских властей, которую продолжили большевики. Достаточно вспомнить тот факт, что, перейдя в 1920 г. этническую границу Польши, Красная армия столкнулась с мобилизацией сил всего польского общества перед лицом не столько революционной, сколько русской опасности для недавно освободившегося от «русского гнета» молодого государства[8 - Яжборовская И.С., Парсаданова В.С. Россия и Польша. Синдром войны 1920 г. М., 2005. С. 243.].
Фактически польские спецслужбы создавали те, кто боролся в подпольных условиях с имперскими властями России и занимался шпионажем против нашей страны еще задолго до начала Первой мировой войны, когда Польши как самостоятельного государства не существовало.
Ни один польский историк, изучающий деятельность Ю. Пилсудского, не оспаривает тот факт, что группа польских националистов, включая и самого Ю. Пилсудского, предложила свои услуги японским разведорганам в 1904 г., сразу после начала русско-японской войны. Из числа авторов, книги которых переведены на русский язык, более детально этот эпизод рассмотрел В. Сулея. В своей монографии «Юзеф Пилсудский» он достаточно подробно описал события из биографии своего героя, относящиеся к 1904–1905 гг.[9 - Сулея В. Юзеф Пилсудский. М., 2009. С. 67–77.] Много внимания работе группы Пилсудского по подрыву военной безопасности России уделил японский историк И. Чихару[10 - Чихару И. Японский резидент против Российской империи. Полковник Акаси Мотодзиро и его миссия 1904–1905 гг. М., 2013.].
Да он и не мог обойти этот сюжет, поскольку посвятил монографию деятельности своего соотечественника – полковника разведки Мотодзиро Акаси. При написании книги исследователь пользовался разнообразными документами из нескольких японских архивохранилищ и уже опубликованными в Японии статьями, Однако основу монографии составил достаточно объемный доклад самого полковника, написанный сразу после окончания русско-японской войны и предназначенный только для соответствующего отдела Генерального штаба его страны. Написанное И. Чихару нисколько не противоречит тому, что представили своим читателям польские историки. Таким образом, можно говорить о достаточно объективном изложении историками участия поляков в шпионской деятельности японской разведки.
Детально остановился на рассматриваемых событиях и российский историк-полонист, доктор исторических наук, профессор Г.Ф. Матвеев[11 - Матвеев Г.Ф. Пилсудский. М., 2008.].
Именно на вышеуказанные источники я и сошлюсь, поскольку они наиболее информативны, объективны и, полагаю, достаточны для раскрытия данного важного эпизода – так называемой операции «Вечер». Вернее, это даже не операция в классическом понимании данного термина. Таким криптонимом были зашифрованы контакты верхушки Польской партии социалистичной (ППС) с японскими дипломатами и разведчиками. Итак. Группа польских националистов-подпольщиков – членов руководства ППС, в составе Ю. Пилсудского (тогдашний псевдоним «Мечислав»), В. Йодко-Наркевича и А. Малиновского (возможно, и еще некоторых подпольщиков), оценив начало русско-японской войны как возможность поучаствовать в развале Российской империи, решила вступить в контакт с японской разведкой и предложить ей свои услуги в разведывательно-подрывной деятельности. Одна из целей сотрудничества виделась в возможности пополнить партийную кассу. Первые контакты с японскими дипломатами состоялись в Вене, затем в Париже и, наконец, в Лондоне. В ходе переговоров с сотрудниками японского посольства выяснилось, что бюджет МИД не позволяет производить траты на мероприятия, которые предложили представители ППС, и следовало запрашивать денежные средства у военного ведомства. В результате лондонских переговоров в середине мая 1904 г. было решено направить неких доверенных лиц в Токио для обсуждения всех важных вопросов с высокопоставленными офицерами Генерального штаба японской армии[12 - Сулея В. Указ. соч. С. 67.]. В конце июня 1904 г. Пилсудский прибыл в столицу воюющего с его страной государства. Сам «товарищ Мечислав» и его ближайшие соратники фактически стали изменниками Родины, поскольку формально являлись подданными Российской империи.
Шпионы-«инициативники» предложили конкретный план своей будущей деятельности, разработанный якобы Разведывательным бюро ППС, хотя в исторической литературе об этом органе никаких сведений нет. Очевидно, Пилсудский просто пытался произвести на японцев более серьезное впечатление, говоря о существовании специализированного подразделения в партийной структуре, которое и будет выполнять задания японского Генштаба. Суммируя сведения разных авторов, можно уверенно говорить о том, что предложенный Пилсудским план состоял из следующих пунктов:
1) сбор разведывательной информации о российской армии: ее численности, вооружении, передислокации и т. д.;
2) проведение акций саботажа и диверсий в тылу российских войск, включая и взрывы мостов на Транссибирской магистрали;
3) издание воззвания к солдатам-полякам, находившимся в русской армии, с призывом добровольно сдаваться в плен, при этом японцам предлагалось сформировать отдельный легион из военнопленных данной категории для участия в боевых действиях;
4) поднять вооруженное восстание на территории Королевства Польского и тем самым отвлечь определенные контингенты русской армии от фронта;
5) организовать срыв мобилизации в этнически польских районах империи[13 - Матвеев Г.Ф. Указ. соч. С. 75; Сулея В. Указ. соч. С. 74.].
Надо признать, что если бы этот план удалось полностью реализовать, то наших воинов погибло бы значительно больше, чем произошло в реальности. Правда, от формирования польского легиона японцы по политическим соображениям отказались сразу. Да и запрошенные Пилсудским деньги показались японским военным превосходящими разумные пределы. Главное, чем заинтересовались японцы, – это диверсии на Транссибирской магистрали. На это реальное дело финансовые средства и были выделены.
Здесь следует отметить, что не только группа Пилсудского рассчитывала заработать на разведывательно-подрывной деятельности. Чуть раньше Пилсудского в Токио прибыл и глава Лиги народовой Р. Дмовский. 20 июля 1904 г. он направил в МИД Японии свой меморандум с предложениями, во многом совпадавшими с планом Пилсудского. Лишь организацию вооруженного восстания автор меморандума признавал преждевременной[14 - Чихару И. Указ. соч. С. 56.].
Кроме плана разведывательно-подрывных акций, Пилсудский передал японским военным некий аналитический документ под названием «Слабые стороны России», в котором обосновывал особую роль Польши в борьбе с Российской империей, значительно большую, чем финнов или кавказских народов. «Товарищ Мечислав» считал нужным сделать все возможное для расчленения России, и возглавить эту работу, по его мнению, могли только поляки[15 - Матвеев Г.Ф. Указ. соч. С. 83.]. Внешне соглашаясь с утверждениями Пилсудского, японцы не видели в нем самом достаточно весомую фигуру и скептически оценили его далеко идущие планы. Достаточно сказать о том, что он не был принят ни одним высокопоставленным чиновником МИД, а в Генеральном штабе разговоры велись на уровне начальника одного из отделов. Однако деньги японцы все же дали, но только на разведывательную работу и проведение диверсий на Транссибирской магистрали.
Своих диверсантов у Р. Дмовского не нашлось, а вот Пилсудский выделил двух молодых подпольщиков, которые и прошли специальную подготовку в Японии. Однако в Сибирь они так и не поехали. Выяснилось, что царские военные власти самым серьезным образом усилили охрану железной дороги, особенно мостов через сибирские реки[16 - Чихару И. Указ. соч. С. 54.].
На полученные от японцев деньги Пилсудский и его соратники закупили и доставили в Варшаву более 60 пистолетов и револьверов, вооружили ими боевиков и определили их задачи на 13 ноября 1904 г. Именно на этот день была назначена демонстрация против мобилизации. Члены варшавской организации ППС осуществили заранее спланированную провокацию – подняли знамя с надписью «Долой войну и царизм!», а затем обстреляли полицейских, пытавшихся отобрать знамя и антиправительственные плакаты. Стычки с применением оружия продолжились и в других районах города. В итоге около 10 человек были убиты, несколько десятков ранены. Более 600 демонстрантов полиция арестовала. Нельзя не согласиться с утверждением профессора Г.Ф. Матвеева о том, что описанная акция являлась частью плана операции «Вечер» и была осуществлена на японские деньги[17 - Матвеев Г.Ф. Указ. соч. С. 91.].
В 1905 г. Пилсудский создает в рамках ППС боевой отдел, деятельность которого была засекречена от рядовых партийцев. Однако в связи с нанесенными царской политической полицией ударами по различным организациям ППС боевики не смогли сделать что-либо существенное в плане противодействия властям. Но японские деньги продолжали работать. На них дополнительно закупалось оружие, проводились тренировки боевиков в специально созданных школах. В боевой организации Пилсудский видел инструмент, с помощью которого можно было не только вести борьбу за независимость Польши путем вооруженных восстаний, но и удерживать руководство ППС в своих руках.
Однако революционная волна явно пошла на спад, и решительные действия пришлось отложить. Русско-японская война закончилась, и поддержки из Токио (в том числе и финансовой) ждать уже не приходилось. Но опыт деятельности в качестве наемной разведывательно-подрывной силы, работающей на военного врага России, Пилсудским и его ближайшими соратниками был получен и хорошо усвоен. Вопрос состоял только в одном – на какую внешнюю силу можно будет опираться дальше? Как пишет профессор Г.Ф Матвеев, уже к концу сентября 1906 г. пилсудчики точно просчитали, что Австро-Венгрия и Германия могут через несколько лет вступить в военный конфликт с Российской империей. А до этого времени указанным странам, их генеральным штабам потребуется максимально возможно полная информация о состоянии русской армии, новых образцах оружия и боевой техники, морально-политическом состоянии личного состава. Поэтому были предприняты первые попытки установить контакт с австро-венгерским Генеральным штабом. В этом лично участвовали Пилсудский и Йодко-Наркевич. Вот, что об этом эпизоде пишет бывший начальник разведслужбы австро-венгерской армии М. Ронге: «Пренебрежение разведкой против России казалось не опасным, так как в 1906 г. открылись первые перспективы снова быстро возродить агентуру в случае конфликта. Доктор Витольд Йодко и Иосиф Пилсудский от имени Польской социалистической партии предложили штабу военного командования в Перемышле в качестве эквивалента за поддержку их стремлений использовать свою разведку»[18 - Ронге М. Война и индустрия шпионажа. М., 2000. С.16.].
В Перемышле они встретились с начальником штаба 10-го корпуса полковником Ф. Каником и попытались заинтересовать австрийского военного своими возможностями. Во-первых, они заявили, что выступают от имени серьезной политической партии, в рядах которой насчитывается до 70 тыс. боевиков[19 - Там же. С. 107.]. Но это, как говорится, припасается на период начала боевых операций. А вот разведывательную работу полковнику предлагалось развернуть теперь же. В обмен за свои услуги Пилсудский просил оказывать содействие в закупке, транспортировке и складировании оружия, а также гарантии для членов подпольной боевой организации ППС. Ф. Каник уже готов был к сотрудничеству, однако высшее командование посчитало контакты с революционерами несвоевременными, и разговоры с начальником штаба корпуса остались лишь разговорами. Никакой договоренности тогда достигнуть якобы не удалось[20 - Сулея В. Указ. соч. С. 96.].
И, тем не менее, Пилсудский не отказался от ориентации на австро-венгерские военные круги. В 1912 г. он становится главным комендантом Союза активной борьбы, которому подчинялись все ранее организованные польские стрелковые общества и союзы, готовившие кадры боевиков ППС. Деятельность подобных структур, находившихся в пределах Австро-Венгрии, не нарушала законы Габсбургской империи, и военные власти страны использовали их связи на российской стороне для сбора разведывательной информации. На основе собранных сведений Пилсудский лично подготовил и издал под псевдонимом З. Мечиславский (скорее всего на австрийские деньги) «Военную географию Королевства Польского» с выводами относительно возможных действий русского командования в начальный период войны и роли польских повстанческих отрядов в противодействии частям царской армии[21 - Там же. С. 115.]. Таким образом, можно говорить о том, что Пилсудский и его окружение воспринимались командованием австро-венгерской армии как некий стратегический запас, который можно постепенно использовать в плане усиления разведывательной работы в России, не затрачивая при этом больших финансовых средств.
Как известно, одним из наиболее активных и важных агентов русской военной разведки был начальник разведывательной группы Учетного отдела Генерального штаба австро-венгерской армии А. Редль. Однако о контактах с пилсудчиками он не сообщил. По крайней мере, каких-либо документов на сей счет в Российском государственном военно-историческом архиве мне найти не удалось. Поиск в материалах Департамента полиции МВД России, сохранившихся в ГАРФе, также не дал результатов. Ничего по этому вопросу не написал в своей книге и тогдашний руководитель разведки и контрразведки Варшавского военного округа Генерального штаба генерал-майор Н.С. Батюшин, хотя деятельность спецслужб соседнего государства была непосредственным предметом его внимания в течение почти 10 лет[22 - Батюшин Н.С. Тайная военная разведка и борьба с ней. М., 2002.].
В рамках изучения нашей темы выглядят странными некоторые утверждения уважаемого генерала спецслужб. Он, в частности, упомянул следующий эпизод: из штаба Киевского ВО поступила информация о том, что поляки-сепаратисты «поднимут у нас в Замостском районе восстание в случае объявления нам войны Австро-Венгрией»[23 - Там же. С. 80.]. Н. Батюшин с иронией отмечает, что при проверке конкретных лиц, указанных в материалах разведывательного отдела штаба Киевского ВО, они оказались давно умершими участниками восстания 1863 г. Выходит, разведчики из штаба Варшавского ВО своим коллегам не поверили, должным образом не оценили реальную угрозу и не задались изучением в более широком плане вопроса о вполне допустимых контактах польских социалистов с разведкой вероятного противника. Конечно же, написанное Н. Батюшиным отражает только его личное видение проблемы и, возможно, нежелание признать собственные ошибки. Более того, утверждения генерала могут свидетельствовать о недостаточной информированности окружного аппарата разведки и контрразведки. Поэтому я не ставлю под сомнение сведения других источников о ситуации в самом западном военном округе Российской империи в период, предшествовавший началу войны.
Казалось бы, российские власти уделяли особое внимание революционному подполью в Польше и вполне вероятным его контактам с некими заграничными центрами. Об этом свидетельствует тот факт, что первые отделения по охранению общественной безопасности (охранные отделения) были учреждены лишь в наиболее значимых городах: в Санкт-Петербурге (как столице империи), в Москве и Варшаве. Однако в начале века основательно окрепло националистическое движение и резко возросла его террористическая активность, в связи с этим деятельности революционного подполья уделялось, на мой взгляд, недостаточно внимания. Вот пример, подтверждающий мое предположение. В своих мемуарах тогдашний командир Отдельного корпуса жандармов и товарищ министра внутренних дел, курировавший с 1913 г. политическую полицию, В.Ф. Джунковский так описал свое единственное на этом посту посещение Варшавы: «В Варшаве я пробыл один день, прямо с вокзала проехал в собор, затем сделал необходимые визиты и успел ознакомиться с работой в охранном отделении, губернском жандармском управлении (выделено мною. – А.З.), съездить по приглашению представителей города осмотреть водопроводные сооружения, осмотрел крепостную жандармскую команду и затем вызвал по тревоге жандармский дивизион на Мокотовском поле, произвел ему смотр в конном строю»[24 - Джунковский В.Ф. Воспоминания. М., 1997. Т. 2. С. 242.]. Ну как Вам, читатель, такая повестка дня главы политического розыска?
Однако, чтобы быть объективным, отмечу все же некоторую озабоченность этого должностного лица ситуацией в Польше в начале 1914 г. Оказывается, что он получал информацию по вопросам польского революционного движения от начальников жандармских управлений Юго-Западного края, которые весь предыдущий год направляли лично ему алармистские донесения об активизации действий националистов, о Закопанском съезде в Галиции летом 1912 г., а также последующих съездах в Кракове, Лондоне, Париже и Цюрихе. «Озабоченный этим движением, – писал В.Ф. Джунковский, – я отдал распоряжение по Департаменту полиции о систематизации всех материалов по этому движению за 1913 г. и о докладе мне для принятия тех или иных мер… Я вполне согласился с заключением полковника Шределя (начальника Киевского жандармского управления. – А.З.), но мне хотелось получить еще и от начальника Варшавского управления необходимые документы и тогда уже во всеоружии обнаружить стремления польских организаций. Война, разразившаяся в июле, помешала этому, парализовав действия польских организаций»[25 - Там же. С. 289–290.]. Что же получается? Департамент полиции вовсе запустил работу в Польше? Никаких активных действий по вскрытию реальной ситуации в националистическом подполье не предпринималось в преддверии войны? Получается, что так оно и было.
К сожалению, и ранее, и во время визита В.Ф. Джунковского Варшавское охранное отделение Департамента полиции, которое должно было прицельно работать по ППС в целом и по группе Пилсудского особенно, было не на пике профессионализма его сотрудников и их активности. Его агентурные возможности оказались достаточно скромными и не позволили выйти на практическую деятельность партийной разведки ППС. Может быть, именно по этой причине один из самых результативных начальников этого отделения жандармский подполковник П.П. Заварзин в своей автобиографической книге мало что написал о службе в Варшаве вообще и об участии в работе по борьбе с иностранным шпионажем в частности. О попытках выявления контактов польских революционеров с японской, а позднее и австрийской разведками мы не найдем в тексте ни одной строки. Фактически он лишь отметил такой факт, как сложность агентурного проникновения в партии, созданные на национальной, а не на классовой основе[26 - Заварзин П.П. Жандармы и революционеры. Воспоминания. Париж, 1930. С. 95.].
Результаты деятельности другого корифея тогдашнего политического розыска – полковника К.И. Глобачева, проработавшего более года в качестве начальника Варшавского охранного отделения, были отрицательно оценены комиссией ДП МВД России именно за явно недостаточно активную личную работу с агентурой, а также за отсутствие должного внимания к состоянию осведомительной сети у подчиненных[27 - Перегудова З.И. Политический сыск России. 1880–1917. М., 2013. С. 113.]. И это происходило как раз в 1910–1911 гг., в то время, когда Пилсудский и его ближайшие сподвижники развивали свои контакты с австрийской разведкой. Да что говорить о Варшавском отделении, когда в Особом отделе Департамента полиции МВД Российской империи в номенклатуре его дел Польская социалистическая партия значилась лишь под номером 13 среди наблюдавшихся (разрабатывавшихся) политических организаций, уступив место в «рейтинге» опасных для царского режима нелегальных структур другим[28 - Там же. С. 110.]. В заграничной агентуре Особого отдела ДП МВД России из 23 секретных сотрудников на 1913 г. не было ни одного, работавшего по Польской социалистической партии[29 - Там же. С. 169.].
Жаль, что до начала Первой мировой войны отечественным спецслужбам (как в центре, так и на местах) не удалось выявить и пресечь шпионскую связь польских революционеров с австрийской разведкой. А эта связь постепенно укреплялась. С июля 1908 г. начальником разведывательного центра австрийского Генштаба во Львове был назначен капитан Г. Ишковский – поляк по национальности, немного говоривший по-польски. Капитан установил контакт с близким соратником Пилсудского А. Малиновским, который, кстати говоря, ранее имел прямое отношение к упомянутой выше операции «Вечер», то есть к работе с японской разведкой[30 - Матвеев Г.Ф. Указ. соч. С. 131.]. А уже в конце ноября – начале декабря 1908 г. лично Пилсудский выехал в Вену, где с ним встретился начальник Учетного бюро Генштаба Австро-Венгрии майор М. Ронге, проинформированный Ишковским о целесообразности развития отношений с польскими революционерами-экстремистами в плане использования их в разведывательно-подрывной работе. В итоге состоявшихся переговоров австро-венгерская разведка получила в свое распоряжение целую агентурную сеть, зашифрованную криптонимом «Конфидент-R», состоявшую из 15 представителей Союза боевых активистов (СБА- ZWC)[31 - Peplonski A. Wywiad w wojnie polsko-radzieckiej 1919–1920. W-wa, 1999. S. 13.]. Этой разведывательной сетью руководили Пилсудский, Йодко-Наркевич и Малиновский. Замыслы австрийского Генерального штаба шли дальше, строились расчеты на будущее. Там полагали, что новая агентура начнет диверсионные действия на территории Королевства Польского, когда вспыхнет вооруженный конфликт с Россией.
К 1913 г. эта разведсеть разрослась до 250 человек. Ячейки «Конфидент-R» имелись во Львове, Кракове и Перемышле, откуда отдельные агенты командировались Ю. Пилсудским в Петроград, Москву, Одессу, Ригу, Киев и Вильно. Накануне Первой мировой войны сеть «Конфидент-R» имела только в российской столице 38 агентов. Они работали достаточно активно. По подсчетам польского историка профессора А. Пеплоньского, всего за 6 предвоенных месяцев разведсеть Ю. Пилсудского направила своим хозяевам 389 письменных донесений и 119 устных сообщений[32 - Там же.]. Передававшаяся информация касалась прежде всего военной проблематики.
Запросы австрийских кураторов резко возросли после начала Первой мировой войны. Наличной разведывательной сетью обойтись уже было невозможно. В сентябре 1914 г. Пилсудский принял решение о преобразовании ряда подпольных структур в Польскую национальную организацию. Актив ее составили такие соратники Пилсудского, как Йодко-Наркевич, Малиновский и др., поднаторевшие в вопросах разведки. В планы ПНО входило установить связь с союзниками Австро-Венгрии – немецкими военными властями. И это вскоре произошло[33 - Матвеев Г.Ф. Указ. соч. С. 188.]. Йодко-Наркевич направился в Берлин, где имел встречи в военном и дипломатическом ведомствах. Польских революционеров сориентировали на разведывательный отдел 9-й германской армии, которая вела боевые действия на территории Царства Польского. Со штабом армии было подписано соглашение о тайном сотрудничестве.
В дальнейшем разведывательная деятельность партии Ю. Пилсудского (Польской социалистической партии – ППС) проводилась членами созданной им осенью 1914 г. строго законспирированной структуры – Польской организации войсковой (ПОВ). Она состояла в подавляющем большинстве из молодых, националистически настроенных поляков. Первоначально ПОВ развернула свою деятельность на оккупированной немцами и австро-венгерскими войсками территории. Тайные соглашения против России – это одно, а предстоявшая работа по созданию независимого польского государства – это совсем другое. Здесь никакие контакты с иностранными войсками, по мысли Пилсудского, были недопустимы. Постепенно создавались ячейки ПОВ на Украине, в Белоруссии, Смоленской губернии, а также в Петрограде и Москве. Их задачей было оказание возможного содействия военнопленным из числа польских легионеров. По некоторым данным, уже летом 1916 г., после наступления генерала А.А. Брусилова, в русском плену оказалось более тысячи легионеров. Разведывательная работа в тыловых районах империи также не отошла на второй план, однако ее осложнял вопрос времени передачи сведений в штабы немецких и австро-венгерских войск.
Резко возросла активность организаций ПОВ на российской стороне после Февральской революции, особенно с лета 1917 г. В это время немцы арестовали Пилсудского. Формально поводом к этому послужило то, что в Петрограде на съезде поляков-военнослужащих российской армии он заочно был избран председателем. Кстати говоря, его кандидатуру на эту должность предложил будущий начальник польской разведки И. Матушевский, мотивируя это необходимостью проявления уважения к создателю первых польских вооруженных отрядов[34 - Волос М. Польская военная организация в России и на Украине в 1917–1918 годах. – Революционная Россия 1917 года и польский вопрос: новые источники, новые взгляды. М., 2009. С. 195.]. Арест Пилсудского не повлиял на развитие структуры ПОВ. Ее руководителем стал полковник Э. Смиглы-Рыдз из 1-й бригады легионов. Он организовал Главное управление в Кракове и ввел туда наиболее близких подчиненных, имевших опыт нелегальной деятельности.
В самом начале 1918 г. немецкие войска захватили почти всю территорию Украины. Это дало Главному управлению ПОВ возможность организовать оперативный центр в Киеве, влияние которого должно было распространяться на всю Центральную Россию. Польский историк М. Волос утверждает, что начинать в Киеве пришлось не с нуля. Уже в первые месяцы войны подпольные ячейки типа ПОВ были созданы в Петрограде, Вильно и Киеве. На Украине группу возглавлял Ю. Бромирский (псевдоним «Йот»), который свое детство и юность провел в будущей столице Украины, хорошо владел русским языком, имел в городе обширные связи. Он осенью 1914 г. нелегально прибыл на территорию, еще контролировавшуюся русскими войсками, и обосновался в Киеве, где и создал организацию «Днепр». Позднее она стала основой структуры ПОВ. В члены группы привлекались только представители «радикальной» части общества, прежде всего молодежь. Бромирский разъяснял новым соратникам, что им предстоит вести «идейную борьбу с обнаглевшим казачеством, стремящимся к объединению трех частей разделов под эгидой царизма»[35 - Там же.]. Другой задачей были сбор и пересылка за линию фронта материальных средств, предназначенных для поддержки легионов, и направление туда на службу молодых людей. Проводилась большая работа по вызволению легионеров из лагерей военнопленных. Была устроена целая «фабрика» по изготовлению поддельных документов, которыми снабжались бежавшие из лагерей легионеры. Одновременно велся сбор разведывательной информации о частях русской армии.
Киевское охранное отделение и армейская контрразведка в июне 1915 г. сумели частично вскрыть деятельность организации «Днепр» и арестовать некоторых ее членов, но не более того[36 - Там же. С. 198.]. Выявить иногородние связи и установить общероссийский характер работы польского подполья в Киеве российские спецслужбы тогда не смогли. По крайней мере, собирая материалы для своей монографии об отечественной контрразведке за 1914–1920 гг., я не обнаружил в российских архивах соответствующих документов[37 - Зданович А. Отечественная контрразведка. 1914–1920 гг. Организационное строительство. М., 2004.]. О масштабном провале киевского центра не упоминают и польские историки, изучающие деятельность Польской организации войсковой и разведки польской армии. Поэтому можно предположить, что провал в Киеве произошел случайно и почти не затронул основную массу членов подпольной структуры. Бежать пришлось лишь руководителю, обязанности которого в это время исполнял П. Высоцкий[38 - Волос. М. Указ. соч. С. 198.]. Киевский центр вновь возглавил Бромирский. А вот работа на Украине в целом и в других городах Российской империи перешла в ведение руководящего сотрудника ПОВ Ф. Скомпского. Однако между двумя главными подпольщиками начались разногласия, основанные на некотором различии политических взглядов. Это приводило в конечном итоге к снижению активности по всем направлениям деятельности ПОВ на восточном направлении.
Положение изменилось начиная с февраля 1917 г. Послереволюционный хаос в нашей стране, вызванный в том числе и лавинообразным, тотальным разрушением всех без исключения структур военной контрразведки и органов политической безопасности Российской империи, способствовал развитию деятельности ПОВ. Как известно, уже 4 марта на третьем своем заседании Временное правительство приняло значимое для всей страны решение. Были ликвидированы Отдельный корпус жандармов и Департамент полиции МВД России[39 - Февральская революция. 1917 год. Сборник документов и материалов. М., 1969. С. 166.]. Все жандармские офицеры, включая и проходивших службу в отделениях по охранению общественной безопасности, зачислялись в воинские части в соответствии с их военным образованием. А наиболее известные по успехам в борьбе с революционным движением в царской России арестовывались и привлекались к уголовной ответственности либо просто физически уничтожались «разгневанной» толпой. При этом следует иметь в виду, что подавляющее большинство начальников отделов контрразведки фронтов и армий царской России являлись офицерами Отдельного корпуса жандармов, прикомандированными к военному ведомству. Таковыми были и практически все сотрудники службы наружного наблюдения.
О тех, кто занимался перлюстрацией корреспонденции или просто работал в военной цензуре, и говорить не приходится – «черные кабинеты» и их обитатели были «красной тряпкой» для новой власти. Крупнейший в нашей стране исследователь становления и развития «черных кабинетов», член «Общества изучения истории отечественных спецслужб», доктор исторических наук, профессор В.С. Измозик в своей фундаментальной монографии привел конкретные факты подтверждающие указанное выше. «10 июля 1917 года, – пишет он, – последовал приказ по Министерству почт и телеграфов, которым с 16 марта того же года увольнялись от должности тридцать восемь сотрудников цензуры иностранных газет и журналов, в том числе: шестнадцать чиновников петроградской цензуры, девять – московской, шесть – варшавской, три чиновника – киевской и четыре – одесской цензуры. Из тридцати восьми уволенных перлюстрацией занимались тридцать два человека»[40 - Измозик В.С. «Черные кабинеты». История российской перлюстрации. М., 2015. С. 260.]. А это был костяк профессионалов своего дела, обеспечивавших тайным, достаточно тяжелым трудом один из значимых методов работы контрразведки и политического розыска.
А пилсудчики в 1917 г., особенно в начале 1918 г., направляли на Украину и в Россию свои лучшие кадры, укрепляя структуры ПОВ. Многие из посланных заняли позднее в Возрожденной Польше достаточно высокие посты в государственном аппарате, в армии и спецслужбах. Первым эмиссаром после Октябрьской революции явился Т. Холувко. Его миссия как человека, хорошо разбиравшегося в российских и украинских реалиях, была весьма важной для дальнейшей работы ПОВ[41 - Волос М. Указ. Соч. С. 198.]. «Я заявил самым решительным образом, – писал Холувко, – что ППС находится в состоянии открытой борьбы с центральными государствами и готовится совместно с ПВО (имеется в виду ПОВ) в соответствующий момент вызвать вооруженное восстание против оккупантов. В таких условиях формирование в России демократической польской армии, которая могла бы в момент начала этой борьбы вступить на территорию Польши, имеет огромное, быть может, даже решающее значение»[42 - Там же.]. Пусть нас не удивляет упоминание Холувко только центральных держав, то есть Германии и Австро-Венгрии, поскольку польские националисты во главе с Пилсудским исходили из того, что оккупированные войсками этих государств Украина и некоторые другие районы бывшей Российской империи – это «восточные крессы» Польши.
Создание военных структур с непреложностью вело к организации необходимых любой армии органов разведки и контрразведки. Организационное строительство структур ПОВ, шпионские подразделения которых и выполняли в основном задания военных штабов, продолжилось ускоренными темпами. Об этом процессе имеются многочисленные свидетельства, известные из уже введенных в научный оборот документов. Поскольку содержащаяся в них информация повторяется, то можно предположить, что основой большинства исторических исследований явились одни и те же архивные материалы и воспоминания разного уровня руководителей, а также рядовых членов ПОВ. Поэтому я воспроизведу ход укрепления структур этой организации и активизации ее шпионской деятельности по опубликованной еще в 1923 г. книге «ЧК на Украине» достаточно известного в то время на Украине чекиста – С.С. Дукельского[43 - Дукельский С.С. ЧК на Украине. Харьков, 1923.]. Он с 1920 г. служил заместителем начальника секретно-оперативной части Особого отдела Юго-Западного фронта, затем начальником Особого отдела Центрального управления чрезвычайных комиссий Украины и далее заместителем начальника ОО ВУЧК. Как известно сейчас, это были именно те подразделения органов госбезопасности, которые в основном и боролись с ПОВ на Украине.
Предваряя обращение к тексту книги, нельзя не отметить интересные факты.
1) Она предназначалась для широкого распространения в целях поднятия бдительности населения, однако весь тираж ее был изъят по неизвестным до сего времени причинам. Лишь отдельные экземпляры достались некоторым руководящим партийным и чекистским работникам. Практически впервые в советский период информацию из книги Дукельского использовали украинские историки, прежде всего Л. Маймескулов, А. Рогожин и В. Сташис[44 - Маймескулов Л., Рогожин А., Сташис В. Всеукраинская чрезвычайная комиссия. 1918–1922 гг. Харьков, 1990.], а полный текст первой части книги, хранящейся в архиве Гуверовского института, был опубликован американским историком Ю. Фельштинским в книге «ВЧК-ГПУ. Документы и материалы»[45 - Фельштинский Ю.Г. ВЧК-ГПУ. Документы и материалы М., 1995. С. 135–215.].
2) Дукельский, работая на должности сотрудника для особых поручений при наркоме внутренних дел Н. Ежове, имел непосредственное отношение к составлению текста оперативного приказа № 00485 от 11 августа 1937 г. о проведении массовой операции «по полякам», а также рассылавшегося при нем закрытого письма «О фашистско-повстанческой, шпионской, диверсионной, пораженческой и террористической деятельности польской разведки в СССР»[46 - Лубянка. Сталин и Главное управление государственной безопасности НКВД. 1937–1938. М., 2004. С. 301–321.]. Ряд фрагментов указанного письма, относящихся к деятельности ПОВ, практически дословно совпадает с текстом его книги об органах ЧК-ГПУ на Украине. Авторство Дукельского подтверждается и тем, что он в 1938 г. подготовил для чекистских учебных заведений монографию о борьбе с польской разведкой, в которой значительное внимание уделил ПОВ.
3) Все, что сказано о ПОВ Дукельским в книге «ЧК-ГПУ», почерпнуто им из протоколов допросов некоторых членов организации, арестованных в 1920–1921 гг., и из изъятых у них при обысках документов.
Дукельский указывает, что ПОВ в 1918 г. имела несколько главных командований (КН – Коменд начельней), и под номером три значилась организация в Киеве (КН-3). Все три организации входили в состав разведывательного отдела Главного командования польской армии. К середине 1919 г. организация была расширена, и изменилась ее структура. КН-3 стала именоваться КН-У (Коменда начельна Украина). Создавались подчиненные киевской организации местные комендатуры, такие как: КУП – Правобережная Украина, КУЛ – Левобережная, КУЧ – черноморская и КУК – кубано-кавказская команды. Подпольщикам удалось укрепить, а в некоторых местах и восстановить прочные контакты. Так, существовала курьерская связь с Харьковом, Одессой, Винницей, Житомиром, Москвой и Петроградом. На всей территории Украины и России руководство деятельностью ПОВ осуществлялось из Варшавы[47 - Фельштинский Ю.Г. Указ. соч. С. 156.]. Дополняя Дукельского, польский историк М. Волос отмечает наличие у ПОВ 12 баз на Правобережной Украине, 6 – на Левобережной, 6 – в черноморской полосе и в Крыму. Еще 5 баз имелось на так называемых «казачьих землях» и на Кавказе. Члены ПОВ добрались даже до Азербайджана и Грузии. В подпольной деятельности на территории КН-3 в 1918 г. участвовали почти 500 человек[48 - Волос М. Указ. соч. С. 199.].
К сожалению, ввиду быстро менявшейся обстановки в России и особенно на Украине, наличия большого числа поляков в советских республиках, из числа которых и вербовались члены ПОВ, слабости вновь созданных органов госбезопасности и ряда других факторов вскрыть подпольные структуры тогда на удалось. Чекисты реально ощутили разведывательно-подрывную работу ПОВ лишь в 1919 г.
Чекистские операции по польской линии в 1918 году
Можно с большой долей уверенности говорить о том, что с польской проблематикой ВЧК впервые столкнулась в самом начале 1918 г., когда против советской власти восстал 1-й корпус польских легионов. Напомню, что польский корпус был создан в составе русской армии еще до Октябрьской революции. Первоначально в 1915 г. польские части формировались как легион, который позднее преобразовали в бригаду и далее – в дивизию. Белорусский историк Н. Сташкевич утверждает, что легионы в боевых действиях не участвовали, поскольку командование Западного фронта считало их ненадежными и отвело с линии фронта в г. Борисов[49 - Сташкевич Н.С. Приговор революции. Крушение антисоветского движения в Белоруссии 1917–1925. Минск, 1985. С. 153.]. Уже при Временном правительстве командиром корпуса был назначен бывший командир 38-го армейского корпуса 10-й армии генерал-лейтенант Ю.Р. Довбор-Мусницкий. После Октябрьской революции командование корпуса отказалось выполнять постановления советского правительства о демократизации армии, развернуло националистическую пропаганду, установило контакт с польскими политиками за границей, стремившимися к созданию независимого государства. 12 (25) января 1918 г. Довбор-Мусницкий поднял мятеж против советской власти, и легионеры стали угрожать Ставке Верховного Главнокомандующего в Могилеве. Тогда генерала объявили вне закона, а корпус, согласно приказу командующего Западным фронтом, подлежал разоружению и расформированию. Для этого пришлось применить военную силу, и легионеры понесли серьезные потери. От полного разгрома корпус спасло наступление немецких войск, начавшееся 18 февраля 1918 г.[50 - Военная энциклопедия в 8-ми томах. Т. 3. М., 1995. С. 92.]
В связи со сказанным необходимо напомнить о том, что 21 февраля 1918 г. Совнарком РСФСР принял воззвание к трудящемуся населению всей России по поводу наступления Германии. В нем, в частности, отмечалось, что немецкие власти, дождавшись демобилизации старой русской армии, нарушили перемирие и двинули свои войска в наступление против революционной России. В связи с этим СНК призвал ускоренными темпами создать Красную армию для отпора врагу и укреплять «железной рукой» внутреннюю безопасность во всех городах[51 - Из истории Всероссийской Чрезвычайной комиссии 1917–1921 гг. Сб. док. М., 1958. С. 93–95.]. На это воззвание незамедлительно отреагировала Всероссийская ЧК. В плане рассмотрения польской темы небезынтересно отметить следующее: в объявлении ВЧК, опубликованном в «Известиях ВЦИК» от 23 (10) февраля 1918 г., среди разных категорий лиц, подлежавших расстрелу на месте ввиду создавшейся обстановки, указаны и те, кто планировал ехать на пополнение «польских контрреволюционных легионов». Они однозначно рассматривались как политические преступники и шпионы[52 - Там же. С. 96.].
Большевики арестовали несколько членов правлений союзов военных поляков. В Минске, к примеру, были захвачены члены Верховного польского военного комитета (ВПВК). Оставшиеся на свободе члены ВПВК выехали в Киев, где заключили соглашение с отделением некоего Польского совета Междупартийного объединения. Представители ВПВК передали свои полномочия вновь образованному совету польских вооруженных сил.
Часть польских офицеров и солдат осталась на территории, контролировавшейся немецкими оккупационными войсками. Другие двинулись в центральную часть России и осели в крупных городах, включая Москву и Петроград, сохраняя во многих случаях даже структуру воинских формирований (взвод, рота и т. д.), а также уставную дисциплину. Только в Москве и ее окрестностях весной 1918 г. насчитывалось более 4500 военнослужащих из состава польских частей, созданных еще при царском режиме и в период Временного правительства. В своем большинстве эти поляки были настроены националистически, негативно относились к советской власти и конкретно – к ее представителям из военного ведомства. Добавлю при этом, что солдаты и офицеры (многие из которых вообще не владели русским языком) слабо поддавались большевистской агитации и пропаганде, поскольку практически не общались с местным населением, не участвовали в разного рода массовых мероприятиях, организовывавшихся советскими и партийными органами, не читали коммунистических листовок, воззваний и газет. Усилия военного отдела Польского комиссариата Наркомата по делам национальностей приносили некоторые результаты в плане обработки своих соотечественников в революционном духе, но не в том масштабе, какой тогда требовался. А как отметил в своем отчете начальник военного отдела Р.В. Лонгва, весной 1918 г. пропагандистская работа почти сошла на нет после переезда всего правительства в Москву и ввиду демобилизации старой армии, а также заключения мира с Германией[53 - Там же. С. 346.].
Как это ни покажется странным, но многие польские подразделения стояли на всех видах довольствия в Московском военном округе, руководство которого не придавало, вероятно, большого значения их политической надежности. Реальной обстановки в национальных частях никто не знал. Военная контрразведка округа, которой, казалось бы, и надлежало заняться данным вопросом, только становилась на ноги, своих информаторов среди поляков не имела. Не установила она и прочной связи с пробольшевистски настроенными польскими организациями, включая группы Социал-демократической партии Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ). А ведь через них открывалась реальная возможность проникнуть в польские воинские части с целью оперативного вскрытия негативных тенденций, связи с военными миссиями союзников и подготовки с помощью последних конкретных подрывных акций. Опереться можно было на таких членов Центрального исполнительного комитета СДКПиЛ, как председатель ВЧК Ф.Э. Дзержинский и комиссар по польским делам Московского военного округа (с декабря 1917 г.) Э.А. Прухняк.
Возможно, контрразведчики МВО надеялись, что если такие высокопоставленные должностные лица держат под контролем польские части, то и не стоит разворачивать работу на данном направлении. Однако, как показали дальнейшие события, чекисты и комиссары тоже многого не знали. К примеру, они не имели точной информации о существовавшей в то время Комендатуре польских войск в Москве, тесно связанной тогда с патронировавшимся немецким посольством представительством польского Регентского совета (ПРС). Пост коменданта занимал член Союза военнослужащих-поляков В. Дыбчиньский. Он ориентировался на главу представительства ПРС в России А. Ледницкого, которому регулярно представлял доклады о своей конспиративной работе[54 - Там же. С. 338.].
Вот, что записали в июне 1918 г. следователи ВЧК и Ревтрибунала в протоколе допроса свидетеля по одному из уголовных дел комиссара польских отрядов Московского военного округа, а затем и члена польского Комиссариата большевика Станислава Бабинского: «О польской комендатуре во главе с капитаном Подгурским знает, что она была организована по постановлению Главного Комитета Союза военных поляков для организации национальной польской армии… Руководила действиями ГКСВ-поляков Народно-Демократическая партия. Польские общественные организации, руководимые Нар. Дем. Партией, вели ожесточенную борьбу с образованным по постановлению Совета Народных Комиссаров Польским Комиссариатом… В особенности ожесточенную травлю и борьбу вела Нац. Демократия идейно против контроля над польскими военными организациями… Польский Комиссариат совершенно не знал об издаваемых бюллетенях ЦИК Междупартийного Объединения в целях информации иностранных миссий о польских делах. О Лиге Боевой Готовности ничего не слышал и не знаю…»[55 - ЦА ФСБ РФ. АУД Р-42054. Т. 2. Л. 45.].Прямо скажу – не многое знал комиссар польских военных отрядов в МВО. Фактически он лишь пассивно наблюдал за агитационно-пропагандистской деятельностью польских националистов, и поэтому от него чекистам ждать какой-либо помощи не приходилось. Добавлю, что в этом вопросе никак не проявилась довольно высокая общеобразовательная и политическая подготовка Бабинского. Ведь в этом плане он был «на голову» выше большинства сотрудников ВЧК и следователей Ревтрибунала: окончил философский факультет Ягеллонского университета и Лесную академию, являлся доктором философии. Уже в 1913 г. был избран членом Варшавского комитета Социал-демократии Королевства Польши и Литвы, с мая 1917 г. представлял СДКПиЛ в Московском комитете РСДРП(б), входил в состав советской делегации на мирных переговорах в Бресте, работал в военной среде именно в Москве.
Союз военнослужащих-поляков практически не контролировался и Комиссариатом по польским делам Наркомнаца, хотя его существование, по большому счету, было «секретом Полишинеля» для советских властей как в Петрограде, так и в столице. Деньги для лиц, входивших в Союз военнослужащих, выделял, а следовательно, и имел на них серьезное влияние, функционировавший в Москве (но нигде не зарегистрированный) Польский совет Междупартийного объединения (ПСМО). Руководство и военный отдел ПСМО поддерживали тесную связь с французской военной миссией (ФВМ). И об этом следует сказать подробнее.
Решая свои национальные военно-политические задачи, французские дипломаты и офицеры из миссии не сразу определились по отношению к военнослужащим-полякам: отправить их в Мурманск или Архангельск и далее – в Париж либо использовать в России против большевиков. Они учитывали то обстоятельство, что руководство Союза военнослужащих-поляков еще летом 1917 г. изучало вопрос о реальной поддержке готовившегося генералом Л. Корниловым переворота и склонялось скорее к положительному ответу на обращенный к Союзу запрос заговорщиков[56 - Из истории ВЧК. С. 121.]. Ф. Дзержинскому, члену созданного ВЦИКом Комитета народной борьбы с контрреволюцией, пришлось 2 сентября 1917 г. даже выступить в польской газете «Трибуна» со специально подготовленной статьей «Польские союзники Корнилова». Он писал: «Польская контрреволюция – это не измышление, это действительность, с которой должна считаться не только польская, но и русская революционная демократия»[57 - Дзержинский Ф.Э. Избранные произведения. Т. 1. М., 1977. С. 162.]. Ф. Дзержинский имел в виду конкретно деятельность Верховного польского военного комитета в Петрограде. В новых условиях, при власти большевиков, этот факт мог указывать разведчикам из ФВМ на некоторую возможность привлечения польских частей к закреплению предполагаемого успеха антисоветского восстания, подготовленного к концу мая 1918 г. Главным исполнителем в этом деле выступал спонсировавшийся французским дипломатическим представительством и ФВМ подпольный «Народный союз защиты родины и свободы»[58 - «Народный союз защиты родины и свободы» – контрреволюционная военная подпольная организация, созданная Б. Савинковым в феврале – марте 1918 г. с целью свержения советской власти. Организация имела разветвленную агентурную сеть в городах Центральной России (Казань, Москва, Муром, Рыбинск, Ярославль и др.). Заговорщики получили от Франции 3 млн рублей для организации переворота. Общий состав организации достигал 5 тыс. человек. В мае – июле 1918 г. заговор был раскрыт чекистами. Вооруженные выступления в нескольких городах были быстро подавлены.] – контрреволюционная организация Б. Савинкова. Замечу, что этот политический деятель родился в семье русского чиновника в Польше, окончил в Варшаве гимназию, приобрел многочисленные связи в среде польских борцов с царизмом, с юности был знаком с будущим главой польского государства Ю. Пилсудским[59 - Борис Савинков на Лубянке. Документы. С. 437.]. В период Временного правительства, занимая пост военного министра, имел отношение к формированию польских воинских частей. Сразу после взятия власти большевиками вместе с группой военных и политиков, среди которых был и близкий друг Пилсудского бывший офицер царской армии К. Вендзягольский, пытался организовать сопротивление новой власти. Уже будучи в Москве, весной 1918 г. поддерживал с последним контакт как с руководителем одной из польских подпольных организаций в Киеве[60 - Там же. С. 538.]. Так что связь с Союзом поляков-военнослужащих Савинков мог без труда установить, выполняя указания ФВМ.
Следует подчеркнуть, что разведчики из французской военной миссии в феврале – апреле 1918 г. окончательно еще не решили главный вопрос: стоит ли вообще свергать советскую власть вооруженным путем и привлекать для этого поляков в частности. По крайней мере, мне не удалось найти соответствующие материалы о принятии итогового решения о плане действий в фондах французского военного министерства, хранящихся в Российском государственном военном архиве.
Какое-то время французские военные и дипломатические представители в России выступали лишь в качестве арбитров в спорах поляков-конспираторов о судьбе подчиненных им воинских формирований. Прибывший летом 1918 г. в Париж из Москвы один из членов ПСМО докладывал там, что речь идет о двух проектах: «1) организация людей и содержание их в состоянии боевой готовности для использования на Восточном фронте, 2) концентрация людей и пересылка их различными путями во Францию»[61 - Документы и материалы по истории советско-польских отношений. Т. 1. С. 384.]. Один из ведущих членов Совета Междупартийного объединения и одновременно деятельный сотрудник еще одной польской организации – Гражданского комитета в Москве – ксендз Казимеж Лютославский настойчиво добивался от французов отправки поляков-военнослужащих из российской столицы и других городов через Мурманск и Архангельск во Францию для вступления их в создававшийся там польский корпус[62 - Там же. С. 405.].
ПСМО заключил соглашение с находившимся некоторое время в Москве бывшим командиром 2-го польского корпуса генералом Ю. Галлером. В соответствии с данным документом был создан мобилизационный подотдел, начавший функционировать 15 июня 1918 г. Замещать уехавшего Галлера остался нелегально проживавший в Москве генерал Л. Желиговский. Он приступил к организации польских войск под единым началом. Предполагалось, что концентрация и передислокация воинских частей будут осуществляться в тайне от советских властей. В это же время по поручению военного отдела ПСМО и при посредничестве ФВМ К. Лютославский связался с командованием чехословацких войск в России и направил в Сибирь группу офицеров с целью создания там воинских частей из военнопленных поляков. Таким образом, военнослужащие польской национальности весной и летом 1918 г. постепенно пополняли ряды контрреволюционных формирований на севере и востоке нашей страны. А в это время в Париже на заседаниях Польского национального комитета, претендовавшего на роль правительства будущей независимой страны, обсуждался вопрос о том, как побудить Францию и Англию к активной интервенции в Россию с целью свержения советской власти[63 - Там же. С. 379.].
Как видно из приведенных фактов, в Петрограде и в новой советской столице в начале весны 1918 г. обосновались не только некоторые польские воинские части, но и конспирировавшие свою деятельность политические структуры, преследовавшие националистические цели и враждебно настроенные по отношению к власти большевиков. Однако, как я уже сказал, Московская ЧК и отдел контрразведки Московского ВО были слишком слабы, чтобы выявить конкретные факты тайной работы поляков. Лишь после переезда в новую столицу Всероссийской ЧК на них обратили внимание. Так, уже 23 марта на заседании Президиума ВЧК был рассмотрен вопрос о внедрении секретного осведомителя в среду военнослужащих польских легионов. Конкретный пункт решения изложен следующим образом: «П. 8. О Похопине. Утверждается по предложению Дзержинского негласным сотрудником по собиранию сведений среди польских легионов»[64 - Левые эсеры и ВЧК. Сб. док. Казань, 1996. С. 56.].
Здесь необходимо сделать небольшое пояснение. При подготовке одного из тематических сборников документов по истории отечественных спецслужб, в котором предполагалась публикация данного протокола заседания руководящего органа ВЧК, я и другие члены коллектива авторов-составителей не смогли найти в архиве ФСБ России никаких данных, дававших бы возможность прокомментировать приведенный выше пункт решения. В частности, не удалось разыскать конкретную информацию, на основе которой председатель ВЧК поставил вопрос о необходимости агентурного наблюдения за легионами. Сведений о самом Похопине также не сохранилось. Можно лишь предположить, что он имел некоторое отношение к легионам и каким-то образом вышел на контакт с Дзержинским, предложив свои услуги. Видимо, возможности Похопина были достаточно серьезные, поскольку наряду с этим человеком нам известно еще лишь об одном секретном сотруднике, которого непосредственно рекомендовал на тайную службу в ВЧК ее председатель, – А.Ф. Филиппове[65 - Речь идет об издателе газет А.Ф. Филиппове. См.: Очерки истории российской внешней разведки. Т. 2. М., 1996. С. 19–24.].
В одном из дел ВЧК за ранний период ее деятельности удалось найти справку по обследованию польских воинских частей в Москве, датированную 31 марта 1918 г. Подписи под текстом нет. Но, скорее всего, первичную информацию дал делопроизводитель польского полка А. Контримович, а далее работали сотрудники наружного наблюдения Всероссийской ЧК. Судя по тексту справки, польские части дислоцировались в разных районах Москвы, но совсем недалеко от центра. Так, 1-й польский легион располагался на Большой Садовой в доме № 104, по Новинскому бульвару в доме № 101 находился уланский полк, правда, состоявший из 16 офицеров, но настроенных резко против большевиков. При поступлении в полк Контримовича капитан Боулинский заявил ему, что он будет принят на службу только с тем условием, чтобы не признавать советскую власть[66 - ЦА ФСБ России. АУД Р-42054. Т. 1. Л. 297.]. Польское воинское подразделение располагалось и на Остоженке в доме № 20. Там, по данным ВЧК, имелся запас оружия и продовольствия. То же и на Пречистенке, в Дурновом переулке.
В Москве действовала так называемая Комендатура Верховного польского военного комитета (ВПВК) – органа, на который Ф. Дзержинский указывал в процитированной выше статье в сентябре 1917 г. В подчинении Комендатуры находились некоторые польские части, а также и запасной батальон, сформированный ВПВК. После Октябрьской революции этот батальон стал называться польским стрелковым полком имени Бартоша Гловацкого. Полк насчитывал около 1500 человек. Дальнейшая судьба полка подробно описана в статье слушателя (на февраль 1920 г.) Академии Генерального штаба В.Т. Дашкевича. Судя по тексту статьи, изобилующей интересными деталями, Дашкевич либо сам служил в полку, либо занимался им по поручению штаба МВО. «В начале марта 1918 г., – писал Дашкевич, – согласно решению штаба Московского военного округа, (полк) должен был переименоваться в интернациональную красноармейскую часть, причем в случае неисполнения этого требования лишался всех видов довольствия, получаемых им из московского интендантства. Требование штаба исполнено не было. Благодаря суммам, полученным от Совета Междупартийного Объединения (в марте мес. 10.000 рублей), часть просуществовала до апреля месяца, когда по распоряжению ВЧК несколько чинов командного состава с командиром полка, полковником Маевским, во главе были арестованы, а полк расформирован»[67 - Дашкевич В. О польской вооруженной силе в России за время с 1 июня 1913 г. по 1 июня 1918 г. Историческая справка. – Военно-исторический сборник. Вып. № 4. М., 1920. С. 178.].
Сделаем лишь небольшое уточнение. Согласно тексту отчета заведующего военным отделом Комиссариата по польским делам Р. Лонгвы, именно он и его подчиненные, а не ВЧК, инициировали ликвидацию польского стрелкового полка им. Б. Гловацкого, а также еще двух польских полков «советских войск южного направления»[68 - ДМИСМО. Т. 1. С. 393.]. Безусловно, в данном конкретном случае Комиссариат по польским делам действовал в контакте с чекистами.
К свидетельствам Дашкевича добавлю еще несколько фактов, почерпнутых из уголовного дела на командира польской воинской части. Полковник Казимир Болеславович Маевский долгое время служил в царской армии, участвовал в боях в период Первой мировой войны, был ранен и прибыл в Москву в конце 1917 г. для долечивания в госпитале. Здесь на него вышли представители Польской комендатуры (ПК) и предложили стать командиром запасного полка и далее сформировать польскую бригаду. ПК находилась в связи с военным отделом Польского совета Междупартийного объединения и через него с французской военной миссией. По указанию ПК и ПМПО полковник Маевский пошел официальным путем к достижению поставленной цели – он готовил и направлял докладные записки военному руководителю Высшего Военного Совета генералу М.Б. Бонч-Бруевичу и наркому по военным делам Л. Троцкому. Полковнику удалось даже добиться нескольких личных докладов указанным советским военным деятелям, в ходе которых Маевский настаивал на практической реализации представленных им проектов. Не дожидаясь официального утверждения командующим МВО Н.И. Мураловым создания полка им. Бартоша Гловацкого, его командир сумел договориться о снабжении воинской части всеми видами довольствия и праве подписывать отпускные билеты и командировочные удостоверения. Это нужно было ПМПО и ПК для направления эмиссаров в места содержания военнопленных польской национальности австро-венгерской и немецкой армий и вербовки их в новые формирования. Причем Маевский официально заявлял, что комплектует будущую советскую стрелковую дивизию. Именно советскую, следовательно, подчиненную нашему военному командованию[69 - ЦА ФСБ РФ. АУД Р-42054. Т. 1. Л. 295.]. И в это же самое время он несколько раз посещал главу французской военной миссии генерала Ж. Лаверня и получил от него (через ПМПО) более 20 тысяч рублей на содержание полка и поездки эмиссаров.
Конспиративная деятельность и реальные планы полковника выяснятся позднее, когда 6 апреля 1918 г. он будет арестован ВЧК и допрошен, а при обыске изъяты все документы, подтверждавшие его противосоветскую деятельность. Есть основания предполагать, что Маевский в определенной степени сотрудничал со следствием, возможно, под давлением добытых ВЧК улик и угрозы расстрела. Как бы там ни было, остается неопровержимым тот факт, что другие арестованные по его делу лица были осуждены, а некоторые и расстреляны. Однако в отношении Маевского председатель ВЧК Ф. Дзержинский и комиссар польских советских частей С. Бабинский вышли с ходатайством в Президиум ВЦИК о прекращении уголовного дела и освобождении полковника из-под стражи. Президиум ВЦИК с этим согласился и принял 14 сентября 1918 г. соответствующее решение[70 - Там же. Т. 2. Л. 155.]. Замечу, что в это время уже действовал декрет СНК о «красном терроре». На этом фоне вердикт по делу Маевского представляется чем-то экстраординарным. Правда, исполнять решение Президиума ВЦИК чекисты не торопились. 3 октября Маевский все еще числился в Бутырской тюрьме. При этом он уже неделю находился на допросах в ВЧК[71 - Там же. Т. 3. Л. 33.]. О дальнейшей судьбе полковника пока ничего не известно. Можно только предполагать, что по делу вскрылись новые обстоятельства, потребовавшие отложить освобождение Маевского.
Совсем недавно я вновь получил возможность, но теперь уже детально, изучить дело братьев Лютославских, хранящее в Центральном архиве ФСБ России. Просмотрев его еще в конце 1990-х гг. и не имея перед собой специальной задачи изучить чекистские операции в 1918 г. именно по польской линии, я, к сожалению, тогда упустил много важной, на мой взгляд, информации по некоторым описанным раньше эпизодам. Она осталась невостребованной и при написании мной монографии о советской контрразведке в ранний советский период. Поэтому воспользуюсь сейчас материалами дела и уточню то, что осталось «за кадром». Прежде всего это касается тех конспиративных польских военных структур, которые действовали в Москве в 1918 г.
Из уголовного дела братьев Лютославских следует, что в Москве действовало несколько строго конспиративных организаций, связанных с ПМПО и Польской комендатурой, прежде всего это «Лига Боевой Готовности» (ЛБГ) и «Революционный Союз зарубежных поляков для борьбы за независимость» (СЗП).
Что стало известно чекистам от допрошенных лиц о первой? Она была создана в ноябре – декабре 1917 г. в Киеве, и якобы руководил ею некий офицер польских легионов А. Езерский. По крайней мере, при обыске у Иосифа Лютославского обнаружили письмо к нему от главного коменданта Езерского с предложением создать и возглавить в качестве коменданта московское отделение ЛБР[72 - Там же. Т. 1.116.]. Цель данной структуры определялась следующим образом: агитация среди гражданского населения и военнопленных поляков в пользу образования польской вооруженной силы для борьбы с немцами и за независимость Польши. Причем, судя по тексту письма, Езерский был вполне осведомлен об избрании И. Лютославского членом Исполкома ПМПО и его связях с военнослужащими-поляками в Москве. Этот факт свидетельствует об информированности подпольщиков в Киеве о состоянии дел в будущей столице Советской России. Далее, во исполнение предложения главного коменданта, на организационное собрание московского отделения ЛБГ Лютославскому удалось собрать около 400 человек[73 - Там же. Т. 2. Л. 28.]. Был создан штаб новой организации, но назвать чекистам его членов Лютославский категорически отказался. И еще одно, на мой взгляд, очень важное обстоятельство: при ЛБГ существовали военные курсы, которые функционировали в помещении спортивного общества «Сокол», патронировавшегося Польским советом Междупартийного объединения. Под прикрытием проведения тренировок члены ЛБГ получали начальные военные знания. И все это происходило без ведома местных властей.
Цели ЛБГ, нелегальный характер ее деятельности и направленность подготовки ее членов позволяют сделать вывод о том, что под названием ЛБГ действовала Комендатура Польской организации войсковой, созданной Пилсудским еще в 1914 г. В данном случае мы имеем дело с филиалом Коменды начельной № 3 ПОВ (КН-3) в Киеве – центральной для всех советских республик в 1918 г.
Подтверждают мой вывод материалы исследователя истории польских спецслужб профессора А. Пеплоньского, незнакомого, кстати говоря, с документами из уголовного дела на братьев Лютославских. Польский историк в одной из своих монографий указывает на то, что именно эти польские политические деятели руководили в Москве Комендатурой ПОВ[74 - Peplonski A. Wywiad w wojnie polsko-bolszewickiej. 1919–1920. Warszawa, 1999. P. 35.]. Уточню только, что этой работой непосредственно занимался лишь один из братьев – Иосиф Лютославский.
О «Союзе зарубежных поляков» (СЗП) из материалов уголовного дела известно меньше, чем о ЛБГ. В протоколах допросов Иосифа Лютославского и члена СЗП Станислава Липковского содержится следующая информация: организация создана в начале 1918 г. в Воронеже польскими военнопленными. Некие ее организаторы обратились за финансовой помощью в военный отдел ПМПО, конкретно – к И. Лютославскому. Они же предложили создать отделение СЗП в Москве. Заняться этим делом было поручено некоему Мариану Гржегорчику. О нем известно лишь то, что он «был человек очень энергичный, он был душой Московской организации»[75 - ЦА ФСБ РФ. АУД Р-42054. Т. 2. Л. 29.]. Через него шло финансирование и ЛБГ, и СЗП, а также полка им. Бартоша Гловацкого. Гржегорчик был, по мнению чекистов, посвящен практически во все дела нелегальных польских организаций. Поэтому 29 апреля 1918 г., когда следователи получили некоторые сведения о его роли от Лютославских, председатель ВЧК Ф. Дзержинский подписал ордер на его арест. К сожалению, время было упущено, и подозреваемый в контрреволюционных действиях Гржегорчик, узнав об аресте братьев Лютославских, успел скрыться. Приведенными сведениями исчерпываются мои знания об ЛБГ и СЗП. Возможно, что отечественные и польские историки найдут новую информацию по данному вопросу и смогут дополнить сказанное.
При всей скудости данных о работе по польской проблематике Всероссийской ЧК и военной контрразведки в первой половине 1918 г. можно, тем не менее, утверждать, что офицеры польских частей и некоторые польские политики, находившиеся в тот период в Петрограде, а также в Москве, проводили враждебную советской власти деятельность. Кроме того, что они наладили переправку военнослужащих-поляков в неконтролировавшиеся большевистским правительством регионы, они еще и противодействовали полякам – сторонникам большевиков в реализации их шагов по привлечению соотечественников из числа солдат и офицеров в ряды Красной армии. Существовала и гипотетическая возможность участия поляков в контрреволюционном заговоре под руководством Б. Савинкова. По крайней мере, известно, что среди участников восстаний, организованных «Народным союзом защиты родины и свободы», в частности в Ярославле, были и польские офицеры[76 - ДМИСПО.Т. 1. С. 443.].
Все это не могло не тревожить чекистов. Так, решение о задействовании Похопина в качестве секретного сотрудника для проникновения в среду военнослужащих-поляков состоялось 23 марта, то есть всего через 10 дней после переезда ВЧК в новую столицу. Среди большого числа организационных вопросов, стоявших на повестке дня, у руководства ВЧК находилось время только для наиболее важных и неотложных в оперативном и следственном плане дел. Среди них оказалось и «Объединенное дело польских белогвардейских легионеров»[77 - Архив ВЧК. Сб. док. М., 2007. С. 255.].
На основании ли данных, полученных от Похопина, или без его участия, но Отдел по борьбе с контрреволюцией ВЧК провел обыски у легионеров, а также арестовал нескольких членов Польской комендатуры, однако ничего компрометирующего тогда обнаружить не удалось. Допросы легионеров результатов не дали. Поэтому уже 9 апреля 1918 г. на заседании ВЧК по предложению члена Коллегии и одновременно заведующего Отделом по борьбе с контрреволюцией И.Н. Полукарова было принято решение «о выдаче польским легионерам жалованья из отобранных у них 6 720 рублей ввиду крайне бедственного их состояния и отобрания с них подписки о срочном выезде из Москвы»[78 - Там же. С. 207.]. Этим самым чекисты, пусть и с опозданием, но пытались пресечь создание в столице объединенного польского военно-политического центра. Однако процесс переброски поляков на север и в Сибирь не прекращался. Через Москву на Мурманск и далее во Францию ехали легионеры не только из Белоруссии, но и с Украины, из оперировавших там 2-го и 3-го польских корпусов. Историкам известно, к примеру, о передвижении по этому маршруту командира 2-го польского корпуса генерала Ю. Галлера в мае 1918 г.[79 - Волос М. Указ. соч. С. 202.] Находившийся в корпусе адьютант и доверенное лицо Ю. Пилсудского Б. Венява-Длугошовский намеревался последовать в Париж вслед за комкором и прибыл из Киева в Москву. Ему повезло меньше. В российской столице он был арестован ВЧК, содержался некоторое время на Лубянке и в Бутырках, но затем по каким-то соображениям был освобожден. В сентябре он беспрепятственно отправился в Варшаву. А вот к другим легионерам относились более строго. Даже рядовых солдат освобождали порой только после рассмотрения их дел на заседаниях руководства ВЧК или ее местных органов[80 - Еженедельник ВЧК, № 6 от 27 октября 1918 г. – ВЧК уполномочена заявить… 1918. М, 2004. С. 226.].
Некоторые авторы утверждают, что Венява-Длугошовский прибыл в Москву в составе некой дипломатической миссии, стремясь тем самым указать на «беззаконную» деятельность чекистов, нарушивших его неприкосновенность[81 - См. статью о Веняве-Длугошовском в Википедии.]. Действительно, летом и осенью 1918 г. бывали и задержания иностранных дипломатических сотрудников, и обыски в посольствах и консульствах. Однако здесь совсем иной случай, поскольку самостоятельного польского государства тогда еще не существовало, а следовательно, никаких его дипмиссий не могло и быть. Более того, есть свидетельства о заключении Венявы-Длугошовского в тюрьму вместе с группой польских солдат и офицеров, тайно направлявшихся на Мурман. Вот, к примеру, что вспоминал о времени своего ареста в Москве в июле 1918 г. В. Клементьев – один из ближайших соратников активного борца с советской властью Б. Савинкова: «Во главе у них (арестованных. – А.З.) Венява-Длугошовский. Поляки здесь временно. Их везут „на казенный счет в Польшу“»[82 - Клементьев В.Ф. В большевистской Москве (1918–1920). М., 1998. С. 230.]. В делопроизводственных документах ВЧК за 1918 г. нет упоминания о том, на каком основании был освобожден из тюрьмы Венява-Длугошовский. Польские историки, в частности М. Волос, выдвигают версию о личном указании на этот счет главы ВЧК Дзержинского. Его якобы просил об этом известный адвокат Л. Берензон, защищавший Феликса Эдмундовича и брата Венявы-Длугошовского на судебных процессах в царское время[83 - Электронный ресурс: https://pl.wikipedia.org/wiki/Boles%C5%82aw_Wieniawa-D%C5%82ugoszowski.]. Возможно, так оно и было. Но для нас более важно определить другое – откуда Клементьев знал Веняву-Длугошовского? Ведь он не жил и не служил до революции в Польше. Поэтому возникает вопрос: не находился ли адъютант Пилсудского со своими соратниками в контакте с подпольной организацией Савинкова при посредничестве ФВМ?
Стоит обратить внимание и на то, что упомянутый выше генерал Галлер, в конечном итоге, добрался северным маршрутом (через Мурманск) до Парижа именно при помощи ФВМ. Нет сомнений в том, что «туристам» и во многих других случаях помогала ФВМ. И помогала не из сострадания к полякам, а преследуя интересы своего государства. Именно французы стали основным «спонсором» при создании армии и специальных служб Польши, готовили и подталкивали их руководящий состав к борьбе против РСФСР и других советских республик.
Что касается чекистов, то они уже в 1918 г. поняли, кто стоит за спиной легионеров. Приведем в подтверждение этого лишь два примера. 2 июля 1918 г. газета «Известия ВЦИК» опубликовала статью с обзором одной успешной операции ВЧК. Сообщалось, что чекисты получили сведения о неизвестной им ранее подпольной организации, занимающейся вербовкой среди чехословаков и поляков добровольцев в контрреволюционные отряды. «При этом, – отмечал корреспондент, – имелись точные указания об активном участии в этой организации одной из миссий союзного дипломатического корпуса… Филиальные отделения этой конспиративной организации имелись почти во всех крупных городах Советской республики. По-видимому, вербовка контрреволюционных отрядов происходила по определенному плану и указаниям из центра. Вчера ВЧК по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией стало определенно известно, что в 9 часов вечера на Ярославском вокзале приготовлено два вагона для посадки навербованных добровольцев – чехословацких и польских офицеров. ВЧК при проверке сведений на месте обнаружила два вагона в составе поезда, отправляющегося на Вологду, специально предназначенных для добровольцев, которые официально назывались солдатами французской армии… Когда погрузка людей кончилась, ВЧК… отцепила вагоны и арестовала всех находящихся там лиц. При них были найдены бумаги, выданные французской миссией… Когда сотрудники ВЧК начали допрашивать арестованных о направлении и цели их пути, то эти мнимые французы оказались почти ни слова не понимающими по-французски. Арестовано 45 человек, главным образом офицеров. Из дальнейших допросов выяснилось, что вербовкой непосредственно занималась французская миссия, причем все дело было сосредоточено в руках секретаря этой миссии поляка Юльского. Во главе отряда стоял капитан Поппельский»[84 - Известия ВЦИК, № 135 от 2 июля 1918 г.]. Второй случай привел в своем выступлении на конференции чрезвычайных комиссий Северной Коммуны делегат от комиссии Мурманской железной дороги Ярославцев. Он рассказал о том, что удалось раскрыть несколько крупных (по меркам местной ЧК) заговоров. Среди них и заговор польских легионеров. По данному делу было арестовано 200 человек[85 - Еженедельник ВЧК. № 6 за 1918 г. – ВЧК уполномочена заявить… С. 255.].
