скачать книгу бесплатно
– Это библиотека!
– Елена почти угадала – это ромбо… эээ… кубо… этот… октаэдр, во! Он состоит из восемнадцати квадратов и восьми треугольников…
– Ухты-пухты!
Библиотека и особенно вид со смотровой площадки на крыше прошли на ура. Елене, правда, хотелось съехидничать, что вид не идет ни в какое сравнение с видом с башни «Федерация» Москва-Сити, не говоря уже об Останкинской башне, но она промолчала. Против библиотеки, Минска и Франциска Скорины она не имела ничего. Гости из Москвы расчехлили свои фотоаппараты и смартфоны, и болтать стало некогда. Снимался буквально каждый угол по всему пути следования, а некоторые углы тут же выкладывались в Инстаграмм. Было в этом что-то маньяческое, но за последние два дня Алекс насмотрелся уже на разные странности, поэтому на такие пустяки не обращал уже внимания.
Дворец Незалежнести супротив ожиданий особых эмоций не вызвал. На площади Незалежнести Елена отметила только:
– Как-то пусто здесь. Подозрительно мало народа.
– Да-да, – присоединилась к ней Оля, – в Москве в центре всегда толпы, а тут, похоже, мы одни.
– А правда – где люди-то? – поинтересовался Вадик.
– Всех Батька пересажал, – сострил Алекс. Странно, но он сам никогда не обращал на это внимания. Людей на площади действительно практически не было.
– Это в нашу честь что ли? – спросила Света.
– Да не, тут всегда так.
– Очень странно, – это была снова Елена. – Ну да ладно. Зато чисто и никто не скачет.
– В смысле – не скачет?
– Ну как в Укрии, на майдане.
Хорошо, что Никаса не было. Он бы точно ее убил.
Торговый центр под площадью тоже не вызвал особых восторгов. Оно и понятно, в Москве своих торговых центров навалом. Но гости все-таки затарились там конфетами и женским кружевным бельем – по качеству ничуть не уступавшему тем знаменитым трусикам, за которыми укры предлагали идти в поход ажно в ЕС. А вот костел москвичи заценили. И ратушу, хотя это был, в некотором роде, новодел. Ратуша была вся обфотографирована вместе со скульптурами и цветочками вокруг. Гости посидели на музыкальной скамеечке, послушали с десяток раз полонез Огинского и загрузились в дядивасину газельку.
Дудутки, конечно, были полные. В смысле – укатали по полной программе. Московские гости с высунутыми языками лазили по мельнице, сыроварне и птичьему двору, фотографируя там всех цыплят подряд. Наведались к кузнецу и в гончарную мастерскую. Ясновельможная пани Блонд взгромоздилась даже на какую-то лошадь, но та ее чуть не скинула. По просьбе администрации пришлось оставить бедное животное в покое. Зато на подарки и сувениры москвичи не скупились, закупали целыми сумками.
А потом перед ними воздвиглась корчма. Нет, даже не так – Корчма, где их ожидали драники, мачанка с дерунами, крамбамбуля, грибные колдуны, лапшевник и потрясающая штука под названием «бальзам на шипшинах и сосновых пупышках». После третьей дозы этих самых пупышек у участников встречи в верхах замелькало в глазах – грубо отесанные бревна стен, букеты из васильков на столах, рушники, личико подвыпившей Рысеньки, початые бутылки на столах и отчего-то волчьи шкуры и какие-то куколки из соломы и ярких тряпочек на стенах.
– А что это у вас на стенах висит? – поинтересовалась любознательная Света у официантки.
– Это обереги.
– Обереги? Зачем?
– Наверное, местные ведьмы одолели, – прокомментировал эрудит-Дима. Сам он придерживался сугубо материалистических воззрений на природу бытия, а над примитивными верованиями часто подшучивал.
– Вот вы смеетесь, а у нас тут и правда бабки из соседнего села поколдовывают.
– Это, наверное, они всем туристам рассказывают, – Вадик камня на камне не оставил от всей интриги.
– Не знаю, как там насчет местных ведьм, но наша Елена вот тоже экстрасенс… – начала было Машусик.
– Ну вот, опять началось, – Елена явно не хотела быть экстрасенсом.
– Ну а что? Я ж правду сказала. Покажи им, как ты ножи притягиваешь.
– Ой, ну еще этого не хватало!
– А в чем проблема? Ну покажи!
– Покажи-покажи. А то не поверю.
– Эх! – сказала Елена. – От вас не отделаешься.
Она взяла со стола нож, вытерла его об салфетку и приложила к распрямленной ладони. Нож словно прилип к ней. Но дальше было еще интереснее – нож как будто отдалился от ладони на пару миллиметров и, продолжая так висеть, начал слегка раскачиваться. Даже видевшие прежде этот сеанс летающих кинжалов открыли рты.
– Этого не может быть! – сказал Алекс, хотя не был уже ни в чем уверен. – Ты его приклеила.
– Ну возьми, посмотри, – Елена протянула ему нож.
Следов клея или какого-либо липкого вещества ни на нем, ни на руке не обнаружилось. И обереги не мешали, что интересно. Впрочем, наверное, только плохим ведьмам обереги мешают, а хорошим…
– А еще раз?
– Пжалста!
На сей раз на ладони висела, качалась и двигалась вместе с ней вилка.
– Это ты, наверное, к кольцам своим их как-то цепляешь?
– Вот, пожалуйста, сняла кольца.
– Кхм…
– А ложку сможешь?
– И ложку.
После того, как к Елениной руке был приложен весь металл, найденный на столе, стало ясно, что не ясно ничего.
– Ну это и я так могу! – сказал Вадик, прицепил вилку к своей ладони, повернул ее и… Вилка полетела на стол, перевернув и разбив какую-то рюмку.
– У меня они не только к рукам, но и к некоторым другим местам липнут, – сказала Елена слегка смущенно. – Но стриптиз устраивать не буду. Хватит уж.
– Но круто же!
– Может и круто, но совершенно бесполезно по жизни, – пожала плечами Елена.
Весь вечер только и было разговоров, что о летающих кинжалах и ведьмах. К ночи все участники попойки мало что не выли, как те самые волки, чьи шкуры висели по стенам, но персонал к такому был привычен. Гуляк препроводили в газель, которая транспортировала их до Минска.
Алекс вернулся домой поздно. Он боялся, что приедет и увидит тут снова безумного Никаса, сидящего голышом на кухне, но обошлось. Никас сидел у компа, одетый и совершенно спокойный.
– Вот теперь ты не будешь говорить, что живешь с алкашом! – торжествующе сказал он, поцеловав Алекса. – От тебя разит спиртягой, как от бомжа.
– Рад, что ты поправился.
– Я не только поправился, Алекс. Пока ты там пьянствовал черти с кем, я уже кучу дел переделал.
– Интересно, каких?
– Елена-то наша… ее ведь так просто не прибьешь. Она оборотень, вампир – понимаешь? Он сказал – убить ее можно только серебряной пулей. Ты что на меня так смотришь?!
Алексу было отчего так смотреть. Он-то грешил на белочку, а тут по всему выходило, что сожитель его совсем съехал с катушек.
– Никас, я думал, ты…
– А не надо думать. Я совершенно нормальный. Просто ты многого не знаешь. Если мы ее не убьем, то всем нам, нашим близким будет плохо. Стране тоже, да и всей Европе, если не сказать больше…
– Никас, я, может, чего-то не знаю, конечно, прости меня, но откуда ты все это взял? Про ее вредоносность там и про вампиризм? Обычная московская барынька, не самая влиятельная и богатая. Так, середнячок. Да, порой неприятная – но иногда и ничего так. Разве что ножи к себе притягивает – это да. Вот зря тебя сегодня не было, а то б увидел, как она лихо это проделывала.
– Во-во! И он еще возмущается, когда ему говорят, что там нечисто дело.
– Но откуда, откуда ты вообще взял, что она как-то вредит чуть ли не всему прогрессивному человечеству?!
– Алекс, мне сложно тебе это объяснить. Ты точно подумаешь, что я того, тронулся. Так что пока просто поверь мне. Просто возьми и поверь. Ты мне веришь? – Никас обнял бойфренда и нежно чмокнул.
– Ну конечно, милый, – привычно соврал Алекс. Психам нельзя противоречить – это он знал.
– Я уже с Котом договорился, он мне на днях подгонит травмат, переделанный под боевые… – Никас говорил это и смотрел странным взглядом, сквозь самого Алекса и даже сквозь стену. – А где взять серебряную пулю, которая этим москальским бесам хуже «пэтриотов», я скоро придумаю.
Таким агрессивным Алекс видел своего парня только однажды – когда мамаша того вместо того, чтобы подарить ему на день рождения конвертик с купюрами, купила Никасу в подарок сразу десять гавайских рубашек в цветочек, причем все были разные. Никас ненавидел цветочки.
Прекрасная, божественная музыка лилась отовсюду. Звуки ее, казалось, были осязаемы. Они рождались из небесного эфира и, паря в солнечных лучах, вылетали в высокие окна, заполненные светом. Ничего прекраснее этой музыки он не слышал никогда. И из нее, как из облака, выплывал лик Панны Марии, скорбный и радостный одновременно.
Он убрал руки от старинных деревянных клавиш, и чарующая душу музыка прекратилась. Солнце все так же светило в окна костела, отгоняя ночные страхи. Казалось, что пока оно вот так светит и пока из органных труб льются звуки гармонии, не бывать злу в местах этих. Но тревога не уходила, как бы ни молился он.
– Прекрасно, Томаш, прекрасно! Сегодня ты превзошел сам себя, возлюбленный сын мой! – раздался тонкий, слегка дребезжащий голос снизу.
Органисту не надо было оглядываться, чтобы узнать его.
– Отец Игнатий, доброго дня Вам!
– Доброго дня, сын мой, доброго. Однако не такой уж он и добрый.
– Вы имеете в виду бесчинства нечестивых в землях наших?
– Их, их, сын мой возлюбленный.
– Неужели все так плохо, что даже святые отцы поминают об этом в молитвах своих?
– Увы, сын мой, – взгляд отца Игнатия сегодня был особенно лучезарен, – силы зла все ближе к городу, и во главе их – настоящий диавол, исчадие ада в обличье человечьем. Он рубит, кромсает и сжигает все на пути своем. А самого ни сабля, ни пуля не берут. Говорят, что он оборотень.
– Кого Вы имеете в виду, отец Игнатий?
– Ну конечно же его, северского гетмана, который привел казацкие загоны к нам с Левобережья. – Отец Игнатий поднялся на хоры. – Мало было землям нашим вреда от бандита Хмельницкого, так теперь еще и этот упырь на нашу голову. Матери уже детей в колыбелях пугают им. Он даже хуже, чем те головорезы, что послал на нас царь московский…
– Неужто кто-то может быть хуже московитов?
– Представь, возлюбленный сын мой! – отец Игнатий положил на плечо органиста свою узкую ладонь. – Ты молод и чист душой, и неведомо тебе, как может отродье дьявольское бесчинствовать при попущении Божьем. И хуже всего достается от бесовствующих слугам Господа и девственницам из семей благородных. Спроси об этом у тех, кто жил еще недавно в Мире, Стрешине и Рогачеве, в Гомеле и Свислочи, в Минске. Они многое тебе порасскажут о том, кто разорил и пожег города их. Разумеется, только те, кому удалось бежать от ужаса этого.
– Но разве в городе нашем не крепкие стены? Разве не был он ни разу взят врагами приступом?
– Оно так, сын мой. Но чернь… ты же знаешь, она только и ждет, чтобы взбунтоваться. Чернь ненавидит благородных, состоятельных и умных. Во всех городах она бежала открывать ворота что гетману этому, что воеводам царским, а потом еще и грабила богатые дома вместе с ними. Боюсь я, у нас то же случится.
– Страшные вещи говорите вы, отец Игнатий. Что же делать богобоязненному христианину посреди бедствий таких?
Отец Игнатий подошел к органисту совсем близко, взял его руки в свои, мокрые и холодные – впрочем, как и всегда – и пристально заглянул в его глаза:
– Вижу я, сын мой возлюбленный, что ты истинный христианин. И будущее нашей веры тревожит тебя. Посему скажу я тебе, что есть способ остановить гибель неминуемую. – Отец Игнатий перешел на шепот, хотя вряд ли кто мог услышать их в пустом костеле. – Вчера ко мне приехал из Кракова брат Бенедикт, иезуит и ученый человек. Нынче вечером будет он ужинать у меня в доме вместе с витебским воеводой Сапегой, который приходится троюродным братом Казимиру Льву, подканцлеру нашему, и с городским войтом. Там и решится судьба наша. Ежели хочешь, я приведу тебя в соседнюю комнату, и ты услышишь все, что будет сказано на ужине.
– Но я… Разве достоин я быть посвященным в тайны сильных мира сего?
– Защищать нашу Святую Церковь в годину суровых бедствий достоин любой католик.
– Но как могу я…
– Сын мой, ты сам еще не знаешь, на что ты способен.
– Но…
– Тсссс! Способ есть. Благородные паны Радзивилл и Гонсевский сильно ошибаются, когда гоняют быдло по лесам и полям или сшибаются с казаками. Они отдают силы борьбе с комарами, но не с болотом.
– Что же делать, отец…
– Надо разить порождение ада прямо в сердце. Убив гетмана, мы остановим пожар, пожирающий земли наши.
Утром, как это ни странно после вчерашних Дудуток, гости из Москвы встали вовремя. Ну, почти вовремя. Газелька отъехала от «Минска» в начале десятого. Правда, москали еле волочили ноги и полусонные, а кое-кто и голодные, потому что проспали завтрак, загрузились в транспорт, чтобы тут же заснуть снова. Одна Елена была традиционно при полном марафете и на каблуках, в строгом черном брючном костюме. Однако пробивающиеся сквозь него фрагменты леопардовых принтов как бы намекали, что эта киска очень даже с коготками.
Едва заняв свое место у окна, она тоже прикорнула, и скоро вид рассеивающегося над картофельными полями тумана сменился для нее совсем иными картинами.
Стронулись полки. Первым выступил Нежинский полк. Следом за ним – Черниговский. И за ним только двинулись сотни полка Стародубского. Звякало оружие и доспехи, развевались на ветру бунчуки да хоругви, гремели литавры. Задрожала земля под копытами лошадей, и гул сей наполнял радостью небывалой сердце воинов. Затряслась земля – и затряслись паны в крепостях неприступных, ибо недолго оставалось им неволить народ русский под ярмом своим.
Против полков казачьих стояли ляхи, Радзивилла и Гонсевского хоругви, со всем обозом своим, пушками и казной, что увозили они из разоренных ими же земель. Позади ляхов текла река Вилия с большим городом на ней, Вильной называемым. По левую руку казаков простирались земли коронные Речи Посполитой, одесную – стояло войско царское с воеводой, князем Черкасским, во главе, а за спиной – десятки свободных ныне от ляхов городов и крепостей, главные из коих – Минск со Смоленском. Войска князя Якова Черкасского такоже стронулись, как велел им царь Тишайший, «промышлять над Радзивиллом, сколько милосердый Бог помощи подаст». Яков Куденетович, хоть сам из Кабарды происходил родом, а и добрым мужем слыл, дело у него всегда спорилось.
Ляхи по обыкновению пытались ложью отвратить казаков и московитов от дела задуманного. Епископ тамошний Ежи Тышкевич прислал посланника своего, Якушку Колчинского, с письмом, в коем писал о большом скоплении войска польского и литовского по берегам Вилии, возраставшего с каждым днем. Но ведомо было гетману, да и пластуны доносили, что не стояло у города никаких войск иных, окромя Радзивилла и Гонсевского, о коих известно было, что только бегать они и горазды. На другой день недалече от города взят был ксендз некий, который поведал, что из Вильны мещан, жидов и ляхов, бежит много в Польшу и в разные города.
Но не угомонились ляхи. Принялись они всякие письмеца воеводам царским писать, де согласны они и город отдать, только б царское величество сохранил им все их имущество да привилегии, и тогда б они служили царю московскому как государю собственному. Вот так и воевали эти лыцари, ложью да изменою. Много лет покорялись им русские люди, много несправедливостей и притеснений от них сносили, но ныне переполнилась чаша терпения. Медлить нельзя было, и ввечеру на совете с Яковом Куденетовичем так и порешили – наутро идти на Радзивилла.
Спускается к реке войско казачье. Вот-вот сшибется с жолнерами радзивилловскими. Подъезжает тут к гетману Попович, полковник Черниговский, побратим его. И были при том епископ Мефодий, брат гетманский Василий, сотник Иван Нечай, Юрась Хмельницкий, коего отправил в войско отец, дабы училось чадо уму-разуму, да прочие казаки из старшины, а такоже гонцы от воевод царских.
– Здравия тебе, Иван Микифорович!
