скачать книгу бесплатно
Но этим письмам никогда не суждено будет дойти до адресата.
Неделю спустя Бориса вызвали в контрразведку. Долго допрашивали о том, как попал в плен, как оказался среди эсесовцев. Потом отпустили, потом вызвали вновь.
На этот раз его допрашивал незнакомый майор, присланный видимо, из отдела контрразведки фронта. Что-то серьёзное, наверное, случилось, раз они этого тыловика важного прислали, подумал Борис.
Глядя в глаза майору, он уже в десятый раз рассказывал всё о себе и о задаче эсесовского отряда. Тот согласно кивал головой, но Борис чувствовал, что майор ему не верит. Он закончил рассказ и ждал реакции майора.
– Знаете, капитан, – нарушил молчание майор, – не буду от вас скрывать что у нас имеются совсем иные данные, чем те, которые вы нам здесь рассказываете.
Борис почувствовал, как откуда-то из глубины поднимается душная волна ярости и злости. «Спокойно, спокойно», твердил он себе. В голове появилась боль, которая после ранения, иногда возникала, особенно в минуты сильного нервного напряжения.
– Давайте так, капитан, откровенность на откровенность. Я знаю, что вы боевой офицер, прошедший трудный путь со своей дивизией. Я только не могу понять, для чего вам это понадобилось.
– Что «это», что «это»? Вы мне загадки загадываете?
– Зачем вы – молодой советский человек, офицер, решили присвоить себе драгоценности, отобранные фашистами у сожженных в концлагерях людей? Утаить их от государства.
– Ах, вот оно что, – Борис нервно барабанил по столу костяшками пальцев, – я только одного не пойму: или вы мне лапшу на уши вешаете, или вам её кто-то навесил.
– Осторожнее на поворотах, капитан, голос майора стал жёстче, – полковник СС Кроненберг успел нам всё рассказать.
– И вы верите какому-то эсэсовцу, он мог придумать любую дезу, чтобы выкрутиться. Кстати, как вы его достали?
– Мы взяли его при попытке уйти к американцам. К сожалению, он был допрошен только один раз, вечером, а ночью ему удалось снять охрану и уйти. Утром его застрелили на контрольно-пропускном пункте, он прятался в кузове крытого грузовика и бросился бежать, когда его обнаружили.
Борис усмехнулся, и этот человек, всю войну просидевший в штабе, возглавляет отделение контрразведки, далеко ему до этого эсесовца Крона.
– Я не удивлюсь, если вы скажете, что это оказался не он.
– Да вы провидец, капитан, это оказался крестьянин, в его мундире и с его документами. А может быть, вы уже эти штучки немецкие изучили, пока были в плену?
– Эти штучки можно изучить и сидя в штабе фронта, в отделе контрразведки, если немного шевелить мозгами.
– Не груби капитан, – неожиданно перешёл на «ты» контрразведчик, – полковник на допросе показал, что вы с ним вместе разработали план операции по вывозу драгоценностей на запад. Поскольку, задача эта непростая, вы решили привлечь к этому американцев, а в доказательство существования драгоценностей, чтобы они вам поверили, взяли с собой немного.
Майор открыл сейф, вытащил из него шкатулку, тонкой серебряной работы и раскрыл перед Борисом. Шкатулка была полна: тусклой желтизной блестело золото, сверкали разноцветными искрами алмазы, рубины, изумруды, молочно-белые нити жемчуга сплетались с браслетами и подвесками.
– Это мы обнаружили в машине. Теперь ты расскажешь, где спрятано всё остальное, и какие планы строили вы с полковником.
Борис молчал, поражённый невероятным поворотом судьбы: он, никогда не терявший самообладания в смертельном бою, находивший выход из самых невероятных обстоятельств, остававшийся в живых, когда лапы смерти уже смыкались на горле, вдруг ощутил бессилие перед этим холодно – высокомерным майором, перед системой, которая сомнёт его, даже не выслушав, а если и выслушает, всё равно не поверит.
Ужасно болела голова, эта боль накатывала волнами, заставляя закрывать глаза и крепко сжимать зубы, боль туманила мозг и рождала ярость.
– Ну, так что, будем молчать или признаваться?
Борис поднял голову и посмотрел в глаза майору:
– Ты – подлая дрянь, тыловая крыса, отсидел войну в тёплом кресле. Теперь хочешь орден получить за то, что врага нашёл. Я таких, как ты, давил вот этими руками и тебя раздавлю.
Борис уже не контролировал себя, кровь бросилась в голову, он вскочил на ноги и схватил майора за грудки. Тот лихорадочно выдернул пистолет из кобуры, но куда ему было тягаться с реакцией разведчика. Борис рванул вверх тяжёлую табуретку, на которой сидел, и молниеносно опустил её на голову майора. Тот, обливаясь кровью, рухнул на пол. А Борис, как в бреду, начал крушить и ломать в кабинете всё, что попадало под руку, пока пятеро прибежавших на шум караульных не скрутили его.
– Ну, как он там? – поднялся навстречу вышедшему из палаты врачу подполковник.
– Депрессия после тяжёлого нервного припадка, нервное истощение. Сейчас, когда война окончилась, такое часто случается, хорошо не поубивал никого.
– Да одного крепко приложил, до сих пор в сознание не пришёл, – вскользь бросил подполковник, он, как и многие в войсках, недолюбливал элиту, которой считалась контрразведка, хотя признавал, что она делает нужную и опасную работу, – а навестить его можно?
– Пока лучше не беспокоить, я даже следователям запретил, реакция возможна непредсказуемая.
– Ну и натворил ты дел, чёртова кукла, – скороговоркой тараторил подполковник, вытаскивая из рюкзака яблоки, консервы, лук, немецкое сало, хлеб, огурцы и бутылку виски. – Американцы обеспечивают, – кивнул он на бутылку, – тебе можно?
– Можно – не можно, наливайте, и так тошно здесь лежать, ещё и этой радости лишиться.
– Что, следователи тормошат?
– Уже раза три приходили, полковник какой-то, говорят «важняк» из Москвы.
– Ну, ты держись, я своё мнение следствию высказал, и по команде передал, жаль, что комдива уже перевели, а командующий армией в Москве, на повышение пошёл.
Два автоматчика привели Бориса в комнату с зарешеченными окнами и связали руки за спиной. Плохой знак, подумал про себя Борис.
Полковник писал что-то, сидя за столом. Увидев Бориса, он привстал и жестом пригласил его сесть. Стул не шелохнулся под телом Бориса. Привинтили, невесело подумал он.
Полковник совсем не походил на того майора, был спокоен и приветлив, называл Бориса только на «вы», но звания его не упомянул ни разу. Тоже плохой признак, решил Борис. Эти признаки, выявленные чутьём опытного разведчика, всегда сулили неудачу.
– Я сегодня задам вам всего лишь несколько вопросов и хочу услышать ваше мнение, – полковник был, как обычно, вежлив. Что-то новое, подумал Борис и, видимо, удивление отразилось на его лице. – Мы ценим ваше мнение, как опытного разведчика и боевого офицера, и кроме всего, нам необходимо воссоздать точную картину происшедшего и понять мотивации, – Борис кивнул, хотя недоверие его к следователю не уменьшилось.
– Как вы думаете, почему оберст Кроненберг оговорил вас, если на самом деле ничего подобного не происходило?
Борис ненадолго задумался:
– Я считаю, что он этим хотел увести ваше внимание в сторону: как же, советский офицер сотрудничает с врагом, это – новый, неожиданный, и очень привлекательный ход для советской контрразведки. А самому выиграть время, ослабить внимание к нему, ну, и вызвать доверие к его показаниям. Заодно со мной рассчитаться за то, что не выполнил его условий, сорвал операцию, погубил людей, и его самого. Кстати, то, что я сбежал и выдал немецкую группу, можно было бы расценить, как желание избавиться от партнёра и завладеть всем богатством. Это прекрасно вписывалось в его ментальность.
– Разумно. Вы уже говорили, что не можете показать дорогу к штольне, где вас держали. А всё-таки можно ли вычислить, где находится это место.
– Я выехал из штольни, сидя в кузове с солдатами, кузов крытый, местность, где проезжали, не видна. На предыдущих допросах уже очертил, примерно, круг на карте, где, по моим расчётам, могла находиться штольня.
– Хорошо. В своём заключении я укажу, что доказательная база вашей заинтересованности в этой истории с драгоценностями, недостаточна. Она основана только на показаниях сбежавшего немецкого офицера. Но покушение на жизнь следователя контрразведки следует рассматривать, как преступление. Поэтому, я подписал постановление о вашем задержании.
– И что дальше?
– А дальше, как обычно, решит суд.
Военно-полевой суд решил дело быстро – признал преступление не простым хулиганством, а попыткой помешать следствию, физически устранив следователя. Десять лет лагерей.
Перед отъездом в комнату, где в приспособленном под гауптвахту здании сидели офицеры под следствием, влетела записка, привязанная к камешку.
«Борис, не теряй бодрости, мы с тобой и это дело так не оставим».
Записка была написана печатными буквами, без подписи, написавший её явно опасался стукачей. Но Борис знал, кто автор.
Глава пятая. Из огня, да в полымя
– Навались, – высокая сосна поддалась напору толкавших её людей, и нехотя, со скрипом, треща своими разрываемыми волокнами, рухнула на снег, ломая мелкий подросток.
– На сегодня всё, очищаем и вытаскиваем, – раздалась команда и несколько сучкорубов гулко затюкали топорами, обрубая ветви.
Зимний день на севере короток и вскоре колонна вытянулась по протоптанной в снегу дороге, устало вышагивая к едва согретым «буржуйками» баракам, к тёплой вечерней баланде. В массе серых телогреек и таких же серых лиц трудно было отличить одного человека от другого. Но они отличались, хотя в единой колонне шагали бывшие «власовцы», украинские «лесные братья», дезертиры, военнопленные, освобождённые из немецких лагерей и просто уголовники. Тут же были и солдаты, совершившие какие-то проступки, и редкие офицеры попадались.
Два года прошло, как привезли Бориса в этот северный лагерь. Он усмирил свою гордыню, принял непривычные для него порядки, которые там царили. Сейчас основной его целью было выжить, как и там, на фронте, победить и выжить. А враг, в отличие от фронта, был неявным, и победить его было труднее. Победить свою злость на кого-то, своё недовольство, плохое настроение, депрессию. Изменить отношение к людям, ведь они такие, на самом деле, какими ты их желаешь увидеть.
Вот с людьми местными не сложилось. Не мог он принять непонятные для него, непосвящённого, порядки. Борис был всегда далёк от блатной, «зэковской» среды, а теперь его окунули туда с головой.
А началось всё ещё на этапе.
– Можно тут приземлиться, пехота? – Борис обратился к парню в солдатской форме, рядом с которым было свободное место.
– С-седай, – парень кивнул, – т-только я теп-перича не пехота, а з.к. Борис подложил вещмешок под голову и задремал, укачиваемый стуком колёс теплушки, в которой везли на Север партию заключённых. Рядом гудела «буржуйка», даря тепло промёрзшим людям, с осунувшимися от бессонницы и тяжёлых дум, лицами.
– Вставай, чего разлёгся, – разбудил Бориса чей-то грубый голос, и носок сапога ткнулся ему в бок. Борис приподнялся на локте и увидел пять человек, видимо, только что вошедших в вагон, – и ты тоже, – повернулся человек к его соседу. Борис не пошевелился, пытаясь оценить обстановку. Скорее всего, этой группе, вошедшей с мороза, понравилось место возле печки.
– Располагайтесь, – Борис показал на полупустой вагон, – места всем хватит, – он старался говорить, как можно более миролюбиво, понимая, что одному с пятерыми не справиться. На остальных случайных попутчиков надежды было мало.
По тому, как вели себя эти люди – вальяжно, нагло, грубо, Борис решил, что это какая-то сплочённая группа, скорее всего уголовники.
«– Ты что не слышал», – говорящий пнул его сапогом, – выматывайся отсюда.
– Борис взглянул на лежащего рядом соседа и, вдруг, уловил в его равнодушных вроде бы глазах, живую искру понимания и поддержки. Такие искры проскакивали меж разведчиками, когда обстановка складывалась так, что нельзя было произносить слова и даже шевелиться, надо было понять товарища по взгляду.
Сосед едва заметно кивнул, Борис резко ухватил сапог и рванул его на себя, одновременно подбросив вверх своё тренированное тело. Ближайший из вошедших даже не успел вынуть рук из карманов, как получив от Бориса удар в челюсть, рухнул на пол. Краем глаза Борис зацепил своего вскочившего соседа. Это оказался высоченного роста детина с огромными ручищами. Схватив двоих, он с силой столкнул их лбами, и, отбросив, как мешки, ударил сапогом в живот третьего, переломив его пополам. Прошло не более полминуты…
Потом, не торопясь, повернулся к Борису и протянул ему руку:
– Лука.
Борис пожал протянутую ему лапищу:
– Борис.
– Тоже, небось, из разведчиков, – рассматривал рослого соседа Борис.
– Из них, свой свояка видит издалека.
– Давай займёмся этими, чтобы концы не откинули.
– Да и откинут, невелика беда, наворовались, пока мы в окопах кровью своей землицу поили.
Но, всё же, подошёл к валявшимся на полу и стал приводить их в чувство, щедро раздавая пощёчины. Остальные, сидевшие и лежавшие в вагоне люди, спали или делали вид, что спали. Произошедшее их не касалось, эти тяжкие годы научили помалкивать и не вмешиваться.
Привести в чувство удалось троих, двое так и остались лежать без сознания.
Дверь распахнулась, вбежали несколько охранников в полушубках с автоматами:
– Что тут случилось?
– Да вот ребята, не поделили чего-то меж собой, ну и помахали кулаками немножко.
Охранник недоверчиво посмотрел на Бориса, и приказал увести раненых.
– Разберёмся, – бросил он на прощанье.
Бориса и Луку привели в штабной вагон на следующее утро.
«– Расскажите, что там у вас произошло», – спросил лысоватый старший лейтенант – начальник поезда, обращаясь к Борису.
– Да кто их знает, не поделили что-то, заспорили, ну и подрались, да мы спали и не видели ничего толком. Они нас и разбудили.
– А они на вас показывают.
– Так они на любого покажут, лишь бы самим чистенькими выйти, – Борис старался казаться как можно более простодушным.
– У двоих сотрясение мозга, у третьего разрыв брюшины. Это как же надо было приложиться, чтобы так ударить, – старший лейтенант взглянул на старающегося казаться меньше, но всё равно возвышающегося громадой надо всеми, Луку.
Тот равнодушно, склонил голову и пожал плечами, в глазах его ничего невозможно было прочитать.
Старлей махнул рукой, и начал что-то строчить на листе бумаги, лежащем перед ним. Бориса и Луку отвели в вагон.
– Пошли мы в поиск, со мной ещё один мужик, немолодой уже, за тридцать будет, а дрожит, трясётся весь. Из пополнения, видать, отсидел войну где-то, вот, в конце взяли. – Лука рассказывал, слегка заикаясь и растягивая слова, – в овражек спустились, только подыматься стали по склону на другую сторону, а навстречу немцы, мы назад кинулись. А тут, сбоку из пулемёта саданули, мне руку обожгло. Засада. Давай из автоматов отбиваться, да гранаты бросать. А немцы нас, видимо, хотят живыми взять, потихоньку приближаются перебежками и кричат: «Рус, здавайсь!» Мы в кусты забрались, не высунуться. Я рукавом гимнастёрки руку перетянул, чтобы кровь остановить. Мужик лопочет: «всё, хана нам, убьют». Я ему: «заткнись, не паникуй, прорвёмся». А у него руки трясутся, автомат удержать не может. Вот думаю, гады, не могли нормального человека мне в пару дать, язык им, видите ли, срочно понадобился. А наших, всех, после боёв последних побило. Так этого мне и подсунули. – Принесли бачок с баландой, люди потянулись к парящему вареву. Лука замолчал, и аккуратно, стараясь не пролить ни капли, отправлял в рот ложку за ложкой. Потом вытер куском хлеба миску, и оглянулся вокруг, как бы интересуясь, не будет ли добавки. – С такой жратвы ноги быстро протянешь.
«– Ну, а дальше-то, что было», – спросил Борис, всё более проникаясь симпатией к этому огромному, но такому ранимому человеку.
– Дальше? – Лука задумчиво почесал затылок, светлые волосы встали торчком, – я напарнику говорю: – «Ты меня прикрой, я сейчас пойду пулемётчика успокою. А потом я тебя прикрою, ты к нашим назад по склону уйдёшь, по кустикам перебежишь. А я следом». Пополз я, а он из автомата строчит в разные стороны, в белый свет. До пулемёта я добрался, а там двое. Гранату тратить не стал, и пулемёт пригодиться может. С немцами справился, да за пулемёт лёг. Гляжу в прицел, а в кустах, где напарник сидел, движение какое-то, непонятное. Потом вижу, выходит он оттуда с поднятыми руками и кричит: «не стреляйте, я сдаюсь, я – свой». Меня такая злоба охватила, дал туда очередь, но промазал, видно, с нервов, редко со мной это случается. Немцы бросились ко мне, да куда там, я их из ихнего же пулемёта и уложил. Они достать меня не могли, позиция уж больно хороша была, на крутом склоне. Тогда немцы мины стали бросать, долго я продержался, но мина совсем рядом угодила, меня контузило, сознание потерял. – Лука говорил короткими, отрывистыми фразами, казалось, что так он меньше заикается. – Очнулся в каком-то помещении, лежу на полу, а вокруг немцы и этот – мой напарник с ними, на меня показывает и говорит им обо мне, видимо. Я ничего не слышу, контузило сильно. Толкают они меня, спрашивают о чём-то, а я им показываю, что не слышу. Наконец, поняли. Руки связали и отвели в какой-то сарай каменный, с крохотным окошком зарешёченным. А там, в углу ржавая мотыга валялась, я об неё ремень, которым руки связали, и перетёр. Через некоторое время выводят меня из сарая и в машину сажают, в крытую, видно важной птицей посчитали из-за роста моего. Это была их ошибка. А в кузов вместе со мной двое фрицев с автоматами, да в кабине офицер и водитель. Сидим так, едем. Один немец рядом со мной, другой, напротив. Тот, что рядом со мной, покурить решил, это была ещё одна ошибка. Попросил я со мной поделиться.
– А как же ты его попросил, если не слышишь ничего, да и язык не знаешь? – Бориса всё более заинтересовывала эта история, отчасти похожая на его собственную.
– Язык я немного выучил за два года, а слышать мне зачем, я ему головой и глазами показал. Он сигарету из пачки достал, мне в рот сунул, а я не курил сроду, спортом занимался, в чемпионатах страны по самбо участвовал. Тут он зажигалку к сигарете подносит, чтобы я, значит, закурил, я одну руку из-за спины тихонько вытаскиваю, чтобы незаметно было, к огоньку склоняюсь, а сам рукой до шеи его добрался и сжал со всей силы там, где артерия сонная. Хрустнуло у него там, он и сник. – Борис представил себе такую лапищу на своей шее и поёжился.
– Теперь дело секунды решали: сникшего хватаю и к тому, что напротив сидит, а этим прикрываюсь, как щитом. Как и предполагал, он первую очередь в этого немца выпустил, а мне времени хватило, голову ему свернул, как цыплёнку. Машина останавливается, видно выстрелы услышали, я – к двери, а впереди себя немца держу. Водитель дверь открывает, а на него фриц вываливается. Пока до водителя дошло, что к чему, я его очередью и пришил.
– Ну а дальше-то что? – Борис уже был весь в нетерпении.
– Ну, а дальше просто: подбегаю к кабине, из неё офицер выскакивает, меня увидал, за пистолетом в кобуру полез, да куда там. Я его в охапку и назад в кабину, по черепушке слегка пристукнул, чтобы не мешал, да за руль сел. Дорога там ведёт к линии фронта до самой передовой, я на карте видел, когда в поиск отправлялся. Ну, хотя бы несколько километров проскочить, пока немцы очухаются. Как гул орудий услыхал, машину в лесочек загнал, офицера в чувство привёл и пошёл. Передовую мне переходить – знакомое дело, сколько раз бывало. Желательно брешь в обороне найти, где можно тихо пробраться. Ночи дождался, офицера посадил на поводок, в рот – кляп, чтобы голос не подал, и вперёд. Через немецкую линию траншей перевалили тихо, но потом заметили нас и такой огонь открыли, как будто наступление началось, тут меня второй раз прихватило. На этот раз в бедро, сапог сразу кровью наполнился. Рану перетянул, да бедро не рука – кровь вытекает помаленьку. Я – бегом, и офицера пинками подталкиваю, чувствую, что слабею. Эх, не дотяну…сознание бы не потерять. Тут окрик, как музыка:
– «Стой, кто идёт, стреляю». Отвечаю: – «свои, разведчик я, веду языка, только стоять не могу, ранен». – И упал, больше не помню ничего. – Лука судорожно вздохнул, воспоминания взволновали его. Он смог продолжить только через несколько минут, на этот раз Борис не торопил его, понимая, как тяжело даётся этот рассказ. – Очнулся в медсанбате соседней дивизии, в её расположение вышел. Рассказал всё, как было, только про напарника соврал, заявил, что убило его. Стыдно мне стало за человека такого. Наградили меня.
Месяца полтора провалялся в госпитале в тылу, подлечился и в свою часть попросился. Нашу роту разведки сильно потрепали, из стариков почти никого не осталось. Мне пополнение дали обучать, командир сказал, что пришлёт мне помощника боевого.
Ну, как-то раз вызывают меня в землянку штабную. Вижу там, кроме командира полка ещё кто-то, свет от коптилки тусклый, не узнал поначалу. Комполка и говорит: вот тебе помощник обещанный, познакомься. Я подхожу ближе и узнаю того, напарника бывшего. И он меня узнал, не ожидал увидеть живым. Видно у меня лицо до такой степени изменилось, что он в ужасе попятился к выходу и выскочил наружу, я за ним. Он бежит к леску неподалёку, и я – за ним. Сзади, слышу крики: – «стой, что случилось». – В леску его и догнал, кровь в голову ударила, себя не помнил, горло его сдавил и задушил вот этими руками. Пока люди подбежали, он уж не дышал. Меня долго таскали, допрашивали, обвиняли в том, что я и сам шпион завербованный, а этого мне приказали убрать, чтобы он показаний не дал. И судили за самосуд.
