скачать книгу бесплатно
– Теперь к делу. Полковник придвинулся ближе к Борису, положил руки на стол, чтобы показать важность предстоящего разговора. – Мы находимся в советской зоне оккупации Германии. Вы должны помочь нам перейти в американскую зону.
– Что я должен для этого сделать?
– Все детали операции мы обсудим позже. А пока скажу только одно: я лично, по указанию рейхсфюрера, спрятал золото и драгоценные камни, поступившие из концлагерей, в надёжном месте. Сейчас оно находится на территории, контролируемой американцами. После того, как мы туда попадём, можете выбирать: или вернётесь в советскую зону, где вас будут долго допрашивать и, скорее всего, упрячут в какой-нибудь сибирский лагерь, или станете очень богатым, получите свою часть от спрятанного. Пойдём небольшим отрядом. Срок подготовки – две недели. – И добавил, уходя: – Я умею быть благодарным.
Вечером, когда Курт принёс ужин, Борис попытался задать несколько вопросов:
– Курт, а что ты делаешь в этой компании?
– Я же говорил, что меня мобилизовали как переводчика.
– Так война же кончилась, иди домой.
– Странный вы человек, кто же меня отпустит, застрелят и всё, если буду настаивать на своём.
Борис понял, что Курт, хотя и не является эсесовцем, но, как немец, пунктуален и привык исполнять приказы.
– А что, оберст и тебе тоже обещал награду золотом?
– Мне – нет. Обещал, что хорошо заплатит, и я буду обеспечен на всю жизнь. А у меня семья большая, мы бедно живём, от Гитлера ничего не получили, только сына моего забрал на войну, да так и сгинул где-то на Восточном фронте.
– Ты пойдёшь вместе с оберстом за драгоценностями к американцам?
Курт опасливо оглянулся на дверь, потом приблизился к Борису и прошептал:
– Я так предполагаю, господин капитан, что драгоценности эти где-то тут поблизости находятся. Но оберст боится их выдать русским, его расстреляют, а золото и камни заберут себе.
– Да уж, не напрасно боится оберст, только не себе заберут наши, а государству отдадут.
– Так это ещё хуже: ни себе, ни людям.
Всю ночь в штольне велись какие-то работы, стук и отрывистые голоса не давали уснуть. Борис обдумывал ситуацию, в которую попал: слишком много неизвестных, чтобы можно было принять правильное решение. Чего же, по-настоящему, хочет эсесовский полковник: переправить эти драгоценности в американскую зону, даже если они и находятся в этой штольне? Это слишком опасно сейчас, когда на дорогах усиленные посты, а в Германии миллион советских солдат. Может быть, он не успел уйти к американцам, когда наши ещё были только на подступах к Берлину, и сейчас пытается это сделать? Маловероятно, он мог бы выехать намного раньше, скорее всего, он остался для завершения какого-то важного дела. Какого? Как это связано с драгоценностями? Пока одни вопросы, на которые нет ответов.
Борис повернулся лицом к стенке, надо постараться уснуть, завтра предстоит тяжёлый день.
Крытая брезентом полуторка медленно двигалась по разбитому германскому автобану. Рядом с водителем-туркменом сидел молодой капитан с многочисленными орденами и медалями на груди. В кузове было человек двадцать мужчин в полосатой тюремной одежде и круглых шапочках. Это были эсесовцы. Хотя последнюю неделю их почти не кормили, выглядели они довольно упитанно. Только старик Курт отличался своей худобой.
Борис напряжённо думал. За каждым его движением следят из кузова, на него направлены пистолеты, припрятанные под одеждой заключённых. В кузове под соломой, на которой сидят эсесовцы – автоматы и гранаты. Водителя подобрали из мусульманского батальона, ему тоже обещана награда. Все документы выправлены. Капитан уполномочен доставить к американцам английских и французских лётчиков, находившихся в концлагере. Малейшее подозрительное движение или слово могли стоить ему жизни.
Пока проезжали многочисленные посты на дорогах, опасности не было никакой, но чем ближе к линии разграничения между советскими и американскими войсками, тем всё более тщательными становились проверки. Самое опасное, если кто-то усомнится в подлинности документов и начнёт звонить по начальству.
– Знаешь, какой я был богатый, мой отец – эмир, у него тысячи овец паслись на пастбищах. Всё отобрали Советы. А отец воевать с ними пошёл, многих убил, но и его убили. Туркмен плохо говорил по-русски, но то, что он был идейный враг, сомнений не вызывало. – Вот приедем на место, разбогатеем, и жизнь наша изменится.
Борис слушал вполуха, он настойчиво искал выход из того положения, в котором очутился. Больше всего беспокоило то, что может случиться, если проверка обнаружит, что он не погиб в бою, а жив и действует заодно с врагами. Тогда и расстрелять могут за измену. Попробуй, докажи потом. Да и нельзя допустить, чтобы эсесовцы попали к американцам. Лжёт оберст, или говорит правду – для Бориса это значения пока не имело.
День клонился к вечеру, но никакого плана в голове Бориса так и не возникло. Курт передал приказ полковника – остановиться в безлюдном месте, а лучше всего заехать в лес.
До линии разграничения, судя по карте полковника, в которую Борису удалось заглянуть краем глаза, оставалось полтора десятка километров, но он не рискнул ехать ночью. По ночам патрули усиливали, в лесах ещё бродили остатки разгромленных гитлеровских частей.
Перекусили сухим пайком, курить полковник запретил. Были запрещены также всякие разговоры, только шепотом. Четыре человека – первая смена, назначенная в караул, исчезли в наступающей темноте. Остальные расположились на ночлег. Борис и туркмен в центре, солдаты по кругу. Борис не сомневался, что полковник назначил следящего за ним, да не одного. Через час полностью стемнело, ночь выдалась безлунная. Борис лежал с закрытыми глазами, но чутко прислушивался к шорохам вокруг. Часа через два сменился караул. Борис выждал ещё с полчаса и начал вставать. И тотчас же услышал шепот за спиной:
– Halt[4 - Halt (нем.) – стой.]!
Он обернулся и увидел направленный на него автомат. Так, один есть. В то же мгновенье и второй солдат поднялся.
– Я до ветру, по малой нужде, – он показал солдату, что ему нужно. Солдат подумал секунду, и тут же выдохнул:
– Heir[5 - Heir (нем) – здесь?]?
Здесь? Как это можно здесь, люди лежат вокруг вповалку. Солдат ткнул автоматом в сторону ближайшего дерева метрах в десяти. Это была его ошибка. Борис осторожно, ступая между лежащими, направился к дереву, солдаты, держа автоматы наизготовку, последовали за ним.
Э-эх, ребята, подумал Борис, да в такой темноте шагнул в сторону, и пропал. Он нагнулся, делая вид, что поправляет сапоги, и вдруг резко дёрнул на себя ноги рядом стоящего эсесовца. Тот вскрикнул от неожиданности и полетел на землю, но Борис уже исчез в темноте.
Выстрелов не последовало, полковник запретил стрелять. Пробежав несколько десятков метров, Борис остановился, хорошо бы взять «языка». Где же караульный? Раздался негромкий свист, это полковник созывал караульных. Ага, вот и он. Опытный разведчик не забыл свои навыки. Сейчас солдат перебросит автомат за плечо, идти с автоматом наизготовку по тёмному лесу трудно. Ну, пора. Борис прыгнул на эсесовца, который так и остался в круглой шапочке. Удар кулаком в висок, тело обмякло, автомат за плечи, шапочку в рот, вместо кляпа. Ремнём скрутить руки сзади и привести в чувство. Теперь можно двигаться.
Самое лучшее – это вернуться к дороге и пройти назад до блокпоста, который проезжали вчера, решил Борис. Это, по его прикидкам, километров пять. Что может сделать эсесовский оберст? Ему надо до рассвета выйти к линии разграничения и скрытно пересечь её. Когда посветлеет, лес будут прочёсывать, и у него не останется шансов.
Борис торопился, понимая, что оберст рвётся вперёд и использует для этого все средства. Вскоре он, ведя эсэсовца на ремне от портупеи, вышел к дороге и через час был уже около блокпоста.
Глава четвёртая. Подследственный
– Стой, кто идёт?
Луч мощного фонаря осветил Бориса и человека в тюремной одежде со связанными руками.
– Свои.
– Какие ещё свои? Пароль.
– Пароля я не знаю, был в плену, веду «языка».
– Кто такой?
– Командир первого штурмового батальона…полка…дивизии капитан Шаталов.
– Подойди ближе капитан, оружие на землю, руки вверх.
Подскочили два бойца, обшарили Бориса и эсесовца, и повели обоих в караульное помещение.
Молоденький лейтенант, проверив документы Бориса, связался с кем-то по телефону:
– Товарищ майор, прошу проверить капитана Шаталова… да сейчас, он вышел на КПП с человеком в тюремной одежде. – Есть! – лейтенант положил трубку и сказал, ни к кому, не обращаясь:
– Подождём пятнадцать минут.
Борис сидел, молча, его никто ни о чём не спрашивал, и он приготовился к самому худшему. И оно, это худшее, не заставило себя ждать.
Длинный, тревожный звонок разорвал тишину, лейтенант снял трубку:
– Да, товарищ майор, понял, слушаю товарищ майор – до вашего приезда не допрашивать.
Он кивнул двум солдатам, показывая на Бориса:
– Связать, и этого тоже получше, – он ткнул пальцем в эсесовца.
Потом торжествующе произнёс, глядя Борису в глаза:
– Капитан Шаталов геройски погиб полтора месяца назад. А кто ты такой на самом деле и откуда у тебя эти документы выяснит утром СМЕРШ.
Борис почувствовал, как засосало под ложечкой:
– Лейтенант, нельзя ждать до утра, у меня очень важные сведения.
– Что, на тот свет раньше времени не терпится?
Борис взглянул в торжествующие глаза лейтенанта, который, наверное, гордился тем, что поймал шпиона. Такому бессмысленно что-либо доказывать. И вдруг горячая волна ярости и гнева подступила к горлу, он вскочил и заорал:
– Щенок, как ты смеешь так со мной разговаривать, да ты ещё за партой сидел, когда я этими руками фашистов глушил. Прошу связать меня с командиром дивизии – полковником Погодиным.
– А с генералом, командующим армией, тебя можно связать? – насмешливо кривясь, спросил лейтенант.
«Похоже, мальчишка и впрямь меня за шпиона принимает», пронеслось в голове у Бориса. Дело – швах, оберст может уйти.
– Да, можно связать с генералом, он меня лично знает, он мне орден и офицерские погоны на переднем крае вручил.
Как ни странно, но эти последние слова произвели на лейтенанта впечатление, он, скорее всего, и повоевать-то, как следует, не успел.
– Вас считают погибшим, – после некоторого молчания произнёс он.
– Да, считают, я остался с бойцами прикрывать прорыв батальона из окружения. Погибли все. А меня раненного, без сознания, взяли в плен. Да не это сейчас главное.
И Борис рассказал лейтенанту об эсесовцах в тюремной одежде, о спрятанных драгоценностях. Лейтенант смотрел на него совсем другими глазами, и даже обращаться стал на «вы».
Уже минут десять он крутил ручку телефона, пытаясь привести в чувство сонного телефониста. А тот изо всех сил старался отвязаться от назойливого лейтенанта:
– Да пойми ты, спит подполковник, не могу я его будить.
– Дело важное, не терпит отлагательств.
– Ну, до утра любое дело потерпит, командир, уже которую ночь не спит нормально.
– Это дело до утра терпеть не может.
– А что случилось?
– Крупное подразделение эсесовцев в лесном массиве прорывается к американцам.
– Ладно, доложу, только держись, если мне достанется.
– Товарищ подполковник, – адъютант командира полка тряс его за плечо, – товарищ подполковник, ну вставайте же. – Подполковник только мычал, и просыпаться не хотел. – Товарищ подполковник, капитан Шаталов на проводе.
Подполковника словно подбросило:
– Что ты сказал, повтори, чёртова кукла, – последние два слова были его любимой поговоркой, – ты мне что, сказки по ночам рассказывать вздумал?
– Если это сказка, то я – Андерсен.
Но комполка шутки не принял, а выхватил телефонную трубку из руки адъютанта.
– В трубке что-то щёлкнуло, и чёткий голос произнёс:
– Товарищ подполковник, докладывает капитан Шаталов…
– Подожди, – перебил его сразу очнувшийся от сна командир, – ты откуда… ты где… Шаталов, живой?
– Живой. Меня не так просто завалить, товарищ подполковник.
– Вот чёртова кукла, а мы тебя похоронили уже, памятный знак поставили на месте того боя, к Герою тебя представили…посмертно. А ты живой.
Через десять минут полк, расквартированный неподалёку, был поднят по тревоге, а ещё через полчаса подразделения вышли на исходные позиции к опушке леса, охватывая его полукольцом.
Комполка лично приехал на КПП, и лейтенант, стоя в углу комнаты, восторженно смотрел, как два увешанных орденами, прошедшие огонь и воду человека, обнимались и тискали друг друга.
Как ни убеждал командир, что полк и без Бориса справится, он всё равно напросился на участие в операции:
– Я эту кашу заварил, мне и расхлёбывать, – с улыбкой говорил он подполковнику.
Прошло уже более двух часов, как Борис покинул лагерь эсесовцев. За это время эсэсовцы могли выйти из леса, чтобы ещё затемно перейти линию разграничения. Хотя по ночному лесу быстро не побежишь и на это надо брать поправку.
Борис углубился в лес на пути возможного следования группы, в которой сам недавно находился. За ним цепью шли бойцы. Слух и зрение Бориса были настороже, чутьё разведчика подсказывало, что отряд эсесовцев рядом. Луна вышла из-за туч, и в её неверном свете Борис увидел беззвучно двигающиеся силуэты.
– Стрелять только по моей команде, – передал он по цепи.
Немцы, возможно, тоже заметили бойцов, их движение прекратилось. Никто не решался выстрелить первым, чтобы не обнаружить себя в темноте. Вдруг из чащи вырвался человек. Он бежал и кричал:
– Nicht schissen! Не стреляйте, камараде, не стреляйте, товарищи.
Борис узнал старого Курта. Из кустов, где засели эсесовцы, раздалась короткая автоматная очередь, и крик его захлебнулся. Немцы, поняв, что обнаружены, решили идти на прорыв, они надеялись проскочить в темноте. Мощным автоматным огнём и гранатами, они прокладывали себе путь. Сблизившись с бойцами, схватились врукопашную. Борис сразу вычислил оберста по блестевшей под лунным светом пряжке ремня, с которым тот никогда не расставался. На пряжке было выгравировано: «Гот мит унс» – с нами Бог.
«Ну, Бог тебе сегодня не поможет», подумал про себя Борис, боясь только одного, чтобы оберста не застрелили. В несколько прыжков он настиг немца и свалил его на землю. Они катались по земле, пытаясь одолеть один другого. Оберст оказался хорошо подготовленным физически, и знал приёмы борьбы, а Борис ещё не совсем оправился от ранений.
Неизвестно, чем бы закончилась эта борьба, оберст уже оседлал Бориса и вытащил нож, если бы подоспевший боец не ударил его по голове.
– Ну что ты наделал, – с таким отчаяньем произнёс Борис, глядя на неподвижно распростёртое тело, как будто потерял родственника.
– Виноват, товарищ капитан, я же легонько его, скоро оклемается, – сокрушённо ответил боец. Он посветил в лицо лежащему на земле человеку фонариком, и Борис с удивлением увидел, что это совсем не оберст, а один из эсесовцев, подпоясанный ремнём оберста.
Два свободных дня, которые выпали Борису после боя, ставшего для него заключительным в этой войне, он занимался эпистолярным жанром. Изгрыз уже второй карандаш, старательно описывая всё происшедшее с ним за последние месяцы. Написал два больших письма и отдал их на почту. Он думал о том, как обрадуется Аля, получив от него весточки.
