скачать книгу бесплатно
“Nomen mysticum” («Имя тайное»)
Владимир Константинович Внук
Действие романа происходит в мае 1692 года на территории Белой Руси, входившей в состав Речи Посполитой, в Мирском замке, под Минском. Главный герой романа – Владислав Славута, шляхтич из древнего, но захудавшего православного рода – расследует убийство служанки княгини Радзивилл, и одновременно вспоминает прожитую жизнь. Анализируя события, свидетелями которых он был, Славута испытывает противоречивые чувства: он всю жизнь воевал за польскую корону, но на закате своей жизни приходит к выводу, что в будущем Речь Посполиту ожидает неминуемый распад, а русские земли Великого Княжества Литовского воссоединятся с Россией. Сюжет произведения вымышлен, но большинство персонажей являются реальными историческими лицами.
Внук Владимир Константинович
Nomenmysticum
Глава I. На Мир опустилась ночь
Заходящее солнце проникало через цветные стёкла, вправленные в витые оловянные рамы, отражалось в многочисленных зеркалах, искрилось на бронзовых подсвечниках, играло яркими красками на шпалерах, блестело всеми цветами на выложенных кафлей печах, сверкало на начищенном до блеска паркетном полу. Звуки гулких шагов отдавались под сводчатыми потолками, рассыпались в многочисленных коридорах, утопали в густых турецких коврах.
Ещё совсем недавно эти стены видели шумные застолья на тысячу гостей, сотни столов, на которых стояли гигантские кубки венецианского стёкла, в котором рубином сверкало выдержанное вино, громоздились горы из куропаток, зайцев, перепелов. Всего несколько дней назад через центральную браму проходили торжественные проезды в сопровождении сотен гайдамаков, местный костёл Святого Миколая еле мог вместить светских магнатов и князей церкви Речи Посполитой, от салютов из дюжины пушек на замковых бастионах содрогалась земля, а орудийный грохот разносился за несколько миль вокруг.
Но в тот майский день одна тысяча шестьсот девяносто второго года в резиденции Радзивиллов собрался лишь узкий круг родственников. В малой трапезной в центре стола сидели новобрачные – ординат Несвижский и Олыкский, князь Кароль Станислав Радзивилл и княжна Ганна Катажина Сангушко. Жених, молодой человек с немного одутловатым лицом, в основном молчал, бокал за бокалом потягивая красное венгерское вино. Невеста, немного худощавая, с вечно опущенными ресницами красавица, избегала смотреть на окружающих. Юная княжна несколько лет провела в варшавском кляштаре сакраменток, и, казалось, совсем растерялась от танцев, скоромной еды и томной итальянской музыки.
Напротив новобрачных сидела подруга невесты, Барбара Сапега, племянница великого гетмана литовского Казимира Яна Павла. По праву считающаяся одной из первых красавиц Литвы, она имела привычку смотреть на окружающих чуть свысока. Вздёрнутый нос на веснушчатом лице и пухлые губы говорили о добродушном характере, однако внешнее очарование портил кинжальный взгляд светло-серых холодных глаз. Барбара ела и пила немного, больше слушая то, что говорили другие, и лишь изредка вставляя короткие реплики.
Рядом с Барбарой сидели сын здравствующего короля Речи Посполитой Якуб Собесский, флегматичный молодой человек с тонким, по-женски красивым лицом, обрамлённым длинными чёрными кудрями, и его супруга, нейбургская принцесса Гедвига Эльжбета Виттельсбах, немного полная, как большинство баварок.
Слева от Якуба сидела ещё одна супружеская пара – принц Нейбургский, пфальцграф Бранденбургский Карл III Фридрих Виттельсбах, высокий, подтянутый красавец, и княжна Людвига Каролина Радзивилл, владелица княжеств Слуцкого и Копыльского, графств Себежского и Невельского, стройная, с тонкими изящными чертами лица, большими выразительными глазами, само воплощение хрупкой женственности. Супруги, прибывшие накануне из Гайдельберга, избегали смотреть на окружающих, чему имелись веские причины.
Десять лет назад Людвига Каролина, самая богатая невеста Речи Посполитой, отказала в руке Якубу Собесскому. Раздражённый поведением княжны, король Ян Собесский решился на беспрецедентный поступок: на вальном сейме в Гродно он попытался конфисковать имения княжны в пользу государственной казны. Великий гетман литовский Сапега не замедлил с ответным ударом – по просьбе княжны он расположил в её владениях собственные хоругви. Речь Посполита в очередной раз оказалась у пропасти кровопролитной междоусобицы. Перед лицом неминуемого конфликта с магнатами Великого Княжества Литовского король был вынужден отступить, ограничившись лишь филиппиками в адрес княжны.
Непросто складывались отношения Людвики Каролины и с несвижскими Радзивиллами: покойный Михаил Казимир, планируя наложить руку на гигантские владения своего кузена Богуслава Радзивилла, составил поддельное завещание, согласно которому в случае замужества племянницы за представителем иного семейства всё её состояние должно было перейти к князю Несвижскому. Обман раскрылся, несвижский ординат был обвинён в подлоге, но усилиями обеих сторон скандал был замят. Тем не менее, даже после смерти Михаила Казимира этот инцидент отравлял и без того непростые отношения между двумя ветвями могущественного рода Радзивиллов
Единственной, кто участвовал в свадебном веселье от всего сердца, была мать жениха, княгиня Катажина Радзивилл, вдова несвижского ордината Михаила Казимира и родная сестра Яна Третьего, Божьей милости короля Польского, великого князя Литовского, Русского, Прусского, etc, избавителя Европы от турецкой угрозы. Эта мужеподобная женщина с тяжёлым характером и непомерным властолюбием пять лет назад вернулась в Несвиж из варшавского монастыря, куда удалилась после ссоры с королевой Речи Посполитой Марией Казимирой д’Аркьен. Сейчас пожилая княгиня буквально упивалась шумом, праздничной суетой, обилием вина и пищи.
Разговор шёл на польском и немецком языках – то было время, когда в устах князей уже почти не звучала русская речь, когда на месте старинных православных церквей литовские магнаты возводили новые латинские костёлы, когда польская шляхта насаждала свою власть в русских землях, в случае восстаний пряталась за стенами замков, а во избежание возможного проклятия давала своим отпрыскам при крещении вторые, тайные имена…
Разговор шёл о далёкой Италии, куда молодая чета Радзивиллов планировала отбыть после улаживания всех хозяйственных дел.
– В Болонье мы не были уже больше десяти лет, – не отрывая взгляда от стола, говорил юный князь. – Управляющий просит денег. Может быть, придётся отремонтировать дворец. Надо будет пожить там немного, осмотреться.
Старая княгиня сотворила крестное знамение – с болонским дворцом Радзивиллов её связывали отнюдь не самые лучшие воспоминания. Двенадцать лет прошло с тех пор, как она вместе с покойным мужем Михаилом Казимиром побывала в Италии. Супруги посетили Рим, Флоренцию, Мантую, Парму и, наконец, остановились в фамильном дворце в Болонье. Именно в этом дворце, сломленный внезапной болезнью, и скончался Михаил Казимир. Поэтому к предстоящей поездке сына в Болонью княгиня испытывала суеверный страх.
– Да, в Литве так устаёшь от серых дождей и низких туч, от зимы, которая длится полгода, – согласилась Барбара. – Едва наступает лето, как день уже идёт на убыль. А там круглый год – тёплое море, синее небо, яркое солнце. Я бы, пожалуй, всю жизнь прожила в Италии.
Закончив мысль, Сапежанка выразительно посмотрела на несвижского князя, словно ища его поддержки, однако тот вновь занялся едой.
– Надо ещё побывать в Риме, – не поднимая глаз, вставила Ганна Катажина, – получить благословение святого отца.
– Мы бы хотели ещё поехать в Вену, – добавил юный князь, – но в Европе война, дороги небезопасны.
– Война в Европе будет всегда, – философски изрекла Катажина Радзивилл и позвонила в бронзовый колокольчик. Вошла горничная Агнешка с кофейником в руках – Катажина лично распорядилась, чтобы этот напиток, привозимый из Новой Испании, непременно подавался к столу. Впрочем, нередко гости под благовидным предлогом отказывались от угощения, вызывая колкие насмешки вдовствующей княгини.
Густой горячий аромат быстро наполнил пространство малой трапезной. Агнешка быстро и ловко разливала диковинный напиток в чашки, допустив одну оплошность: наливая кофе князю, её рука неожиданно дрогнула, и несколько капель пролилось на стол. Кароль Станислав сделал вид, что не заметил этого, однако Ганна Катажина бросила мгновенный взгляд на мужа и ещё ниже опустила голову.
После обеда вдовствующая княгиня удалилась в библиотеку, расположенную на четвёртом уровне юго-восточной башни, где её ожидал кастелян Мирского замка, возный новогрудского повета Владислав Славута.
Кастелян являл собой портрет бурного, богатого на потрясения семнадцатого века – высокий, слегка прихрамывающий на правую ногу, убелённый сединами, с громким голосом и властным взглядом. Славута начал свою военную карьеру под знамёнами польного гетмана литовского Винсента Гонсевского и быстро дослужился до должности польного писаря. После гибели гетмана Славута продолжил службу под знамёнами Михаила Казимира Паца. В славный 1683 год Славута под знамёнами Речи Посполитой сражался под стенами Вены, а при штурме Паркан был ранен в ногу, после чего по рекомендации короля Яна Третьего был назначен Катажиной Радзивилл на должность эконома Мирского графства.
Поначалу Катажина отнеслась к протеже своего монаршего брата с недоверием, однако Славута проявил редкие деловые качества и оказался незаменим при организации реконструкции местечка. По его приказу был составлен реестр, наняты каменщики, плотники, закуплен кирпич, дерево, жесть, черепица, и осуществлены масштабные работы по восстановлению Мира. За каких-то восемь лет местечко буквально преобразилось: была заново выстроена ратуша, из руин восстановлены вежи, стены обрели былую мощь. Вдохновлённая первыми результатами, княгиня назначила Славуту на должность кастеляна Мирского замка и доверила ему реконструкцию фамильного гнёзда, лежавшего в руинах после хмельнитчины и шведского потопа. Вскоре было отремонтировано северное крыло дворца, башни увенчались островерхими черепичными крышами, пустые глазницы окон заполнились цветными стёклами, а в 1686 году на стене воротной башни, обращённой в сторону двора, были установлены диковинные часы: золочёные стрелки в вид рук указывали на римские цифры, и отныне каждые четверть часа над Миром отзванивали малые колокола, а каждый час отмерял большой колокол.
Другая причина, по которой Катажина переменила отношение к эконому, заключалась в том, что Славута имел собственный взгляд как на внутреннюю ситуацию в Речи Посполитой, так и на события большой европейской политики и умел столь аргументировано и доказательно излагать свои мысли, что вдовствующая княгиня, сочиняя очередное послание венценосному брату, нередко заимствовала мысли кастеляна. Каждый вечер он докладывал Катажине о последних событиях как в Республике, так и за её пределами. Славута свободно ориентировался в запутанных родственных связях польской и литовской шляхты, мог без труда перечислить высших сановников Королевства и Великого Княжества, с лёгкостью мог разобраться в запутанных хитросплетениях и соотношении сил между магнатскими родами, вследствие чего Катажина нередко спрашивала его совета по тому или иному вопросу.
Впрочем, порой мнение княгини диаметрально расходилось с точкой зрения кастеляна, и тогда в кабинете княгини бушевала гроза – Катажина метала громы и молнии, пытаясь доказать не столько Славуте, сколько самой себе собственную правоту. После непродолжительной вспышки гнева княгиня отсылала кастеляна – в караульную, в оружейную, куда угодно, лишь бы подальше, с глаз долой. Но уже спустя сутки, как ни в чём ни бывало, она посылала за Славутой с вежливой просьбой прибыть вечером в её кабинет.
В тот вечер княгиня и кастелян обсуждали ход военных действий между французским королём Людовиком XIV и штатгальтером Соединённых провинций Вильгельмом Оранским.
Наихристианнейший король Франции уже четыре года вёл войну за Пфальцское наследство, заодно пытаясь вернуть своему кузену Якову II Стюарту британский трон. Своей политикой король задел интересы Священной Римской империи, королевств Испании, Швеции, Англии и Шотландии, республики Нидерландов, курфюрств Баварии и Саксонии, объединившихся ради правого дела в Аугсбургскую лигу. Чаша весов склонялась то на одну, то на другую сторону, но в этом году военное счастье было явно на стороне французов: Людовик взял Монс, маршал Люксембург разбил армию штатгальтера близ Турне, войска французов осадили Намюр. Правда, на море Короля-Солнце преследовали неудачи: англо-голландский флот полностью разгромил французов у мыса Ла-Хог, поставив жирный крест на планах реставрации Стюартов.
Казалось бы, вопросы большой европейской политики должны были мало беспокоить вдовствующую княгиню. Однако Катажина стремилась постоянно держать руку на пульсе большой политики – по каждому мало-мальски важному вопросу она писала в Варшаву своему коронованному брату, излагая свои виды на то или иное событие: таким образом она внушала себе мысль, что влияет на европейскую политику, и это приятно льстило её самолюбию, наполняя жизнь особым смыслом.
– Французы, кажется, близки к тому, чтобы взять Намюр, – Катажина положила перед кастеляном письмо, полученное накануне из Варшавы. – Королева Марыся, наверно, устроит бал в честь победы своих соплеменников.
Вот уже несколько лет Катажина вела тайную и необъявленную войну со своей belle seure [1], Божьей милостью королевой Польской, великой княгиней Литовской Марией, урождённой Мари д’Аркьен. Гордая наследница Собесских и Жолкевских, княгиня не могла примириться с мыслью о том, что иноземная авантюристка без роду и племени завоевала сердце её брата, а вместе с ней – и корону Республики Обоих народов. К чувству оскорблённой гордости примешивалась откровенное презрение – княгиня была прекрасно информирована о скандалах с участием королевы Марыси и её неразлучных наперсниц, мадам де Федерб и мадам де Леттрэ.
Кастелян между тем внимательно читал послание – то было сухое и короткое, словно военное донесение, письмо литовского подканцлера, князя Доминика Миколая Радзивилла. Наконец Славута вернул бумагу княгине.
– Думаю, победа французов ничего не прибавит и не убавит. Война дорога, а, насколько мне известна, казна у Людовика уже почти пуста.
– Воюют не деньги, а солдаты.
– Без денег не будет и солдат. Кроме того, у Людовика не хватит солдат, чтобы воевать со всей Европой.
– Ему не надо воевать со всеми, он хочет разбить своих врагов поодиночке, и кажется, это скоро ему удастся.
– Это невозможно. Король Людовик сражается Лернейской гидрой, но он не Геракл.
– Объяснитесь.
– Видите ли, ваша милость, французский король имел неосторожность нарушить равновесие, царившее со времён Тридцатилетней войны. Дважды оно было поколеблено Габсбургами – и каждый раз против Империи объединялась едва ли не вся Европа. Людовик Четырнадцатый повторяет путь Карла Пятого: французы могут направить второй флот к берегам Англии, в третий раз разбить армию штатгальтера, взять ещё пять или десять крепостей, но на смену поверженным врагам придут новые, которые захотят восстановить пошатнувшееся равновесие. Людовик, подобно Гераклу, может сколько угодно сражаться со своими соседями, но на месте одной отрубленной головы всегда вырастут две новые.
Идея очередного послания сложилась в считанные минуты – княгиня, давая понять, что беседа окончена, подвинула ближе чернильный прибор.
– Эти торжества выбили меня из колеи. Кто сегодня старший в карауле?
– Януш, мой племянник.
– Всё равно, совершите вечерний обход лично.
Кастелян молча откланялся и вышел.
Тьма уже накрыла громаду замка, лишь в нескольких окнах мерцали слабые огоньки. Кастелян вышел из дворца и направился к юго-восточной веже – его мягкие, почти неслышные шаги тонули в тишине сонной крепости. Впрочем, эта сонливость была мнимой – с наступлением ночи замок начинал жить своей особой жизнью: по коридорам раздавались осторожные шаги, чьи-то тени мелькали в галереях, под альковами, а то и просто на сеновалах были слышны шуршание расстёгиваемой одежды и звуки поцелуев.
Кастелян любил ночь. Он мог часами слушать её странные звуки, сливавшимися в музыку. Из этих нот – позвякивания уздечки, стука копыт по каменному настилу, коротких отрывистых фраз – складывалась таинственная музыка ночи, доступная лишь посвящённому.
Постояв некоторое время во дворе, Славута вошёл в башню, поднялся на второй уровень и вышел на южную галерею, намереваясь пройти к башне-браме. В этот момент впереди послышались осторожные шаги. Кастелян со слуха мог узнать походку всех постоянных обитателей замка – например, тяжёлая решительная поступь княгини Радзивилл отличалась от лёгкой походки пани Эльжбеты, как грохот кузнечных молотов от мелкой дроби сапожных молоточков. Кастелян мягкими шагами скользнул в нишу и затаил дыхание – навстречу шла Наталья, любимая горничная княгини.
Однажды Славута застал Наталью и жолнера Ляховича, стоявшего в ту ночь в карауле, на скирде сена возле башни-брамы. Кастелян сгоряча приказал дать влюблённой парочке по десятку розог, после чего отправил Ляховича на месяц в подвал на хлеб и воду. Наталья бросилась в ноги к княгине. Катажина, которая покровительствовала горничной, с неудовольствием высказала кастеляну, что с жолнером он волен был поступать по своему разумению, но горничная караульных артикулов знать не обязана, а посему её наказание было самоуправством. Славута, скрепя сердце, был принуждён выполнить желание Натальи – выпустить из-под ареста её незадачливого возлюбленного.
Горничная мимолётной тенью мелькнула в четырёхугольном проёме и скрылась во мраке коридора. На въездной браме раздался бой часов. Славута отсчитал удары – колокола монотонно пробили двенадцать раз. Кастелян уже решил покинуть своё укрытие, как слева послышался скрип осторожно открываемой двери. Славута замер: тихие женские шаги приближались к его нише. На этот раз Славута не мог определить, кто именно шёл по галерее – незнакомка, очевидно, из числа гостей княгини, проследовала к юго-восточной башне и скрылась в темноте. Кастелян подождал: некоторое время всё было тихо. Затем со стороны ворот послышался громкий скрип петель, бряцание цепей подъёмного механизма моста. Негромко всхрапнула лошадь, раздались торопливые шаги, звон шпор. Кастелян услышал негромкий окрик – его племянник Януш что-то спрашивал у въезжающих. Последовал ответ, раздался грохот поднимаемой герсы, по каменному настилу застучали подковы коней. Славута уже вышел из своего убежища, как снизу вновь скрипнула двери.
Зная каждый поворот, каждое окно, каждую нишу в замке, кастелян быстро поднялся по винтовой лестнице и снова оказался на галерее. Спустя минуту внизу мелькнул неяркий свет, и кастелян, решивший более не прятаться, вышел из своего укрытия. От неожиданности девушка негромко вскрикнула и отступила на шаг. Кастелян узнал Ганну Катажину.
– Вечер добрый, пан Славута, – юная княгиня была явно смущена внезапным появлением кастеляна. В неярком мерцании свечи на чёрном переплёте, зажатом в левой руке Ганны Катажины, золотым тиснением сверкнул четырёхконечный католический крест.
– Простите, ясновельможная пани, кажется, я напугал вас. Если желаете, я провожу.
– Благодарю, я не нуждаюсь в провожатом, – юная княгиня, ускорив шаг, направилась к башне-браме, где располагалась каплица святого Христофора. Кастелян некоторое время смотрел ей вслед, а затем продолжил обход.
Где-то совсем рядом закричала сова. Десять лет тому назад, когда замок лежал в руинах, на верхних уровнях водились совы, однако с началом строительных работ они покинули насиженное место. Но несколько месяцев назад одна вернулась, облюбовав себе крышу юго-восточной башни.
Славута вдохнул полной грудью сырой вечерний воздух. Ему захотелось пойти в замковую библиотеку – в последнее время кастелян стал вести что-то вроде дневника событий, имевших место несколько десятков лет назад, и потому целыми часами уединялся в восьмигранном зале, расположенном на третьем ярусе Яновой башни. У него уже вошло в привычку приходить сюда по ночам, бродить вдоль массивных резных шкафов, и, оторвавшись мыслью от всего суетного, размышлять о былом, уже навсегда ушедшем, невозвратном.
Однако в ту ночь окно библиотеки было ярко освещено.
«Кому ещё не спится?», – с досадой подумал Славута, направляясь к своим покоям.
Глава II. Два несостоявшихся короля
В просторном зале замковой библиотеки горела единственная свеча. Кароль Станислав сидел за гигантским резным столом, меланхолично перелистывая фолиант в тёмно-коричневом кожаном переплёте. Казалось, мысли князя витали далеко от содержания книги – он ненадолго останавливал свой взгляд на каждой странице, а спустя мгновение переходил к следующей. Перед его взглядом проходили соединённые линиями украшенные картушами и увенчанные княжескими коронами щиты, на которых были написаны имена рода Радзивиллов.
С четырнадцатого века, от Войшунда и Гжегожа Остыка род Радзивиллов вырос в мощное развесистое дерево с многочисленными ветвями. Потомки Радзивилла Остыковича чаще представителей иных родов держали в руке гетманскую булаву и канцлерскую печать, Радзивиллы избирались маршалками сеймов, конюшими, подскарбиями и кастелянами, пошедшие по церковной линии становились епископами и даже кардиналами, – но им ни разу не удавалось одеть на голову корону Речи Посполитой, конечно, за исключением несчастной Барбары, ставшей королевой благодаря браку.
А ведь был шанс роду Радзивиллов примерить если не корону всей Речи Посполитой, то хотя бы Великого Княжества Литовского! В 1655 году князь биржанский и дубинский Януш Радзивилл, отдавшись под руку короля шведского Карла Густава, был в шаге от создания независимого княжества, но в тот же год князь был отравлен – скорее всего, по приказу его давнего врага Павла Яна Сапеги, вырвавшего булаву великого гетмана из окоченевших мёртвых рук Януша Радзивилла.
В Варшаве действия князя сочли изменой. Но кому он изменил? Польше? Но можно ли изменить государству, предавшему древние устои и нарушившему былые договорённости? Или князь изменил безвольному, слабому, недалёкому Яну Казимиру, для которого скипетр оказался настолько тяжёл, что в итоге король сам выпустил его из рук? Но как можно изменить монарху, по своей природе неспособному править? И разве князья Януш или Богуслав Радзивиллы были менее достойны короны, нежели отпрыск шведского графского рода?
«Но может быть, это я смогу одеть корону и взять в руки скипетр?» – эта мысль вновь и вновь тревожила ум юного князя, и он упорно гнал её прочь. Наконец, устав бороться, Кароль Станислав прикрыл глаза и представил собственный профиль, отчеканенный на золотом дукате. “Karl I Stanislav, Dei gratia Rex Poloni?, Magnus Dux Lithuani?, Russi?, Prussi?, Masovi?, Samogiti?, etc…” [2].
Размышления князя были прерваны скрипом двери. Якуб Собесский некоторое время осматривался, пытаясь различить в темноте библиотеки князя.
– Добрый вечер, кузен, – нарушил тишину Кароль Станислав.
– Добрый вечер, князь, – Якуб, наконец, разглядел сидящего за письменным столом несвижского ордината, и сел напротив.
Около минуты кузены молчали: королевич колебался, не зная, с чего начать разговор, а его собеседник не спешил приходить на помощь.
– Интересы наших семей требуют проведения совместной политики во благо общих интересов, – начал, наконец, Якуб.
Темнота скрыла улыбку на губах Радзивилла. «Общих интересов» – красиво сказано.
– Гетман Сапега перешёл все допустимые рамки. Казимир Ян Павел разместил свои хоругви на землях, принадлежащих курии. Бискуп Константин Казимир Бжостовский намерен привлечь гетмана к сеймовому суду. Вы, как подканцлер литовский, могли бы способствовать вызову гетмана в Вильну.
Якуб умолк, ожидая реакции кузена, однако Кароль Станислав явно не торопился с ответом, ожидая, когда собеседник первым выложит на стол главные козыри.
Кароль Станислав прекрасно знал о давней неприязни Собесских и Сапег. Здравствующий король Ян III вознамерился ослабить влияние магнатских кланов и одновременно утвердить в качестве преемника на престол своего сына Якуба. Пытаясь разрушить монополию Сапег на власть, Собесский выдвигал на ведущие должности кого угодно, блокируя представителей клана литовского гетмана. Казимир Ян Павел платил королю той же монетой, и готов был поддержать любого кандидата на трон, лишь бы не позволить Собесским и далее занимать престол Республики двух народов. Шляхте был памятен вальный сейм 1688 года в Гродно, когда король опрометчиво посадил Якуба справа от себя, что послужило предлогом для того, чтобы депутаты из лагеря Сапег сорвали проведение сейма – и планы Яна III в одночасье рухнули. Впрочем, у Якуба были причины ненавидеть Сапег и иного, личного характера: именно великий гетман литовский немало поспособствовал для разрыва помолвки королевича с княжной Людовикой Каролиной Радзивилл.
– Кроме того, виленский бискуп Бжостовский обратился к их преосвященству нунцию святого престола, их преосвященству архиепископу Андреасу Сантакроче, с просьбой сообщить о поступке гетмана в Рим, – выдержав некоторую паузу, продолжил королевич.
«Какой размах, – с недоверчивой усмешкой констатировал Радзивилл, знавший о расположении примаса к Сапегам. – Узнаю руку королевы Марыси».
В Речи Посполитой ни для кого не являлось секретом, что жилистой рукой Яна Третьего, сжимающей попеременно то скипетр, то меч, то шестопёр, водила изящная ручка Марии Казимиры: как острила шляхта, «король Ян правит Польшей, а королева Марыся – Яном».
– И что?
– Возможно, их преосвященствам удастся убедить его святейшество папу Иннокентия – да продлит Небо его годы! – отлучить безбожного Сапегу от святой католической церкви.
«И возможный соперник в борьбе за трон будет устранён ещё до элекционного сейма», – закончил мысль собеседника князь. Радзивилл прекрасно знал, что представляет собой сейм Речи Посполитой – триумф личного эгоизма, поголовный подкуп, забвение национальных интересов. «А почему не я?» – вот принцип, которым руководствовался любой участник сейма.
На секунду Кароль Станислав представил дражайшего кузена Якуба с церемониальным мечом и золотой державой в руках, орденом Золотого Руна на груди, в горностаевой мантии на плечах и королевским венцом на голове. Да, жалкое будет зрелище, тусклое царствование ожидает Республику Обеих Народов. О судьба, судьба! Слепой случай, возвышающий одних на вершины власти и славы, и низвергающей других в бездны ничтожества и безвестности!
– А что примас? – прервал молчание несвижский князь.
– Их преосвященство кардинал Радзиевский разделяет наши взгляды, – уклончиво ответил Якуб. – А мой отец не будет вмешиваться в решение сеймового суда.
Диалог вновь оборвался. Кароль Станислав негромко барабанил пальцами по столу, всем своим видом давая понять, что ждёт от собеседника главного. Наконец, Якуб заёрзал на стуле, затем наклонился к кузену и негромким голосом произнёс:
– Но если суд осудит Сапегу, булава великого гетмана литовского будет свободна.
Это были слова, которых и ожидал Кароль Станислав. Несвижский князь немного привстал, затем оглянулся по сторонам и протянул руку собеседнику.
– Я согласен с вами, кузен.
– Иными словами, вы не будете чинить препятствий по вызову гетмана в суд?
– Вы можете смело рассчитывать на мою поддержку.
Собеседники скрепили союз рукопожатием.
Забегая вперёд, скажем, что кузены не сдержат данного друг другу слова. Спустя год несвижский князь заявит протест на мандат виленского бискупа, сорвав вызов великого гетмана в сеймовый суд. Спустя ещё четыре года Радзивилл перейдёт в стан противников Якоба Собесского, расчистив дорогу к престолу саксонскому курфюрсту Августу. В разгар Северной войны шведский король Карл XII будет рассматривать кандидатуры как Якуба, так и Кароля Станислава в качестве альтернативы Августу, а затем и русский царь Пётр I предложит корону Речи Посполитой Якубу – однако кузены так и останутся в истории лишь претендентами на корону. Но в ту душную майскую ночь королевич и несвижский князь долго сжимали друг другу ладони: каждый полагал, что именно он обманул другого и извлёк наибольшую выгоду от сделки.
Наконец рукопожатие распалось.
– И последнее, – Якуб говорил уже уверенно, не опасаясь отказа собеседника. – Поговорите с вашим кузеном Домиником Николаем. Слово канцлера дорого стоит…
Боковая дверь отворилась, и на пороге появилась Барбара. Якоб осёкся на полуслове, моргая длинными ресницами.
– Вы здесь, кузены, – чуть хриплым голосом произнесла девушка. Барбара, казалось, была чем-то взволнована – она натужно закашляла, словно прочищая горло. Наконец, поправив сбившуюся чёлку, девушка подошла к столу и цепким взглядом окинула лежавшие на столе книги. – Чем вы занимаетесь здесь в столь поздний час?
Собеседники переглянулись.
– Мы с Якубом говорили о геральдике, – с фальшивой непринуждённостью ответил князь.
– Как жаль, я совсем ничего в этом не понимаю. Вы возьмёте меня в ученицы, Кароль?
– Близкие мне люди всегда смогут рассчитывать на мою помощь, – несвижский ординат изобразил на лице подобие улыбки, которую добросовестно скопировал королевич.
