Белые пятна Второй мировой

скачать книгу бесплатно

Белые пятна Второй мировой
Владимир Александрович Рыжков

Виталий Наумович Дымарский

Дилетант
Владимир Рыжков и Виталий Дымарский представляют совместный проект радиостанции «Эхо Москвы» и журнала «Дилетант» – новую книгу о неизвестных страницах Второй мировой войны. Вы узнаете о том, что представляли собой в те годы Государственный комитет обороны и ГУЛаг, какова была роль женщин в Красной Армии и в чем заключалась работа иностранных военных корреспондентов в Москве. Историки расскажут о 28 панфиловцах и героях «Молодой гвардии», бытовой стороне войны и не столь широко известных, но весьма значимых фигурах того времени – Роберте Лее, Эдварде Бенеше и Гарри Гопкинсе, а также дополнят новыми фактами биографии Гитлера, Муссолини, де Голля, Власова и Сталина.

Виталий Дымарский, Владимир Рыжков

Белые пятна Второй мировой

© Дымарский В., 2018

© Рыжков В., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

1. Американский государственный деятель. Гарри Ллойд Гопкинс

Владимир Печатнов, доктор исторических наук, профессор, зав. кафедрой истории и политики стран Европы и Америки МГИМО, заслуженный деятель науки России

Гарри Ллойд Гопкинс – американский государственный и политический деятель, реформатор, один из главных творцов «Нового курса» Франклина Рузвельта и его ближайший соратник. Вклад Гопкинса в масштабную антикризисную социально-экономическую политику Рузвельта поистине неоценим. Кроме того, этот человек прославился своим дипломатическим участием в войне, где его деятельность напрямую затронула миллионы людей и оставила большой след в истории: Гопкинс сыграл значительную роль в создании антигитлеровской коалиции США, СССР и Британской империи.

Гарри Гопкинс родился 17 августа 1890 года в очень простой семье, жившей в сельскохозяйственной глубинке штата Айова. Его отец не имел стабильного заработка и часто менял место работы. Тем не менее Гарри учился неплохо и сумел поступить в Гриннеллский колледж, славившийся своими либеральными традициями. В стенах этого учебного заведения в разное время воспитывались люди, которые в дальнейшем посвятили себя проблемам общества и социальной работе. Вот и Гарри Гопкинс, окончив Гриннеллский колледж, пошел именно по этой стезе. Сначала молодой человек работал в благотворительных организациях – в основном в штате Нью-Йорк и в самом городе. Хотел еще отправиться добровольцем на Первую мировую войну, но его не взяли из-за слабого здоровья.

Тогда Гарри Ллойд Гопкинс занялся мирной социальной, в определенной степени подвижнической работой: во всей Америке, а особенно в Нью-Йорке, в 20-е годы ХХ века было много бедных иммигрантов, которые остро нуждались в помощи. На эту деятельность Гопкинса сподвигло во многом то, что он был человеком левых либеральных убеждений, сочувствующим всем слоям населения, особенно обездоленным. Кроме того, так в полной мере могли проявиться его природные организаторские способности. Гарри Гопкинс, безусловно, был прекрасным организатором: умел наладить любое дело, особенно связанное с взаимодействием большого количества людей, мог мотивировать их и заставить работать во имя общей цели. Социальная служба стала для Гопкинса большой отдушиной, он вкладывал в нее очень много сил. Такая работа многим казалась неблагодарной, однако именно на этом поприще молодого самоотверженного либерала рассмотрел Франклин Рузвельт.

Как известно, Франклин Делано Рузвельт с 1928 года занимал пост губернатора штата Нью-Йорк, страдавшего в то время от огромного количества острых социальных проблем. Более того, в 1929 году в США началась Великая депрессия – тотальный кризис, сопровождавшийся массовой безработицей. В сложившейся ситуации губернатору-демократу как нельзя кстати пришлись таланты и профиль деятельности Гарри Гопкинса. Рузвельт, зная Гопкинса заочно, пригласил его на работу в Федеральную чрезвычайную организацию помощи – Комиссию при губернаторе, занимавшуюся оказанием помощи людям, находящимся за чертой бедности, не имеющим работы и страдающим от иных социальных проблем. Именно с этого момента начинается непосредственное сотрудничество будущего президента Соединенных Штатов Америки и Гарри Гопкинса.

Гарри Гопкинс и президент Франклин Рузвельт

В то время Гопкинсу было 43 года. Он был довольно яркой фигурой, колоритной личностью, которая привлекала к себе множество людей. Ему всегда удавалось создать вокруг себя группу преданных последователей, работавших чрезвычайно эффективно.

В марте 1932 года Франклин Рузвельт идет на президентские выборы с программой выхода из кризиса под названием «Новый курс», в рамках которой особое внимание уделялось людям, ставшим жертвами Великой депрессии. Поскольку главной сферой деятельности Гопкинса были общественные работы, здесь его опыт опять оказался очень кстати.

В новой президентской администрации Рузвельта Гарри Гопкинс занял должность руководителя администрации по обеспечению работой (Works Progress Administration), основной целью которой было обеспечение максимальной трудовой занятости населения.

Вместе с Рузвельтом Гопкинс разработал программу с бюджетом почти пять миллиардов долларов, по которой безработные люди привлекались к общественно-полезной работе по строительству дорог, муниципальных зданий, банков, школ, аэропортов и т. д. Кроме того, свою функцию начали выполнять трудовые лагеря для молодежи на свежем воздухе, где ребята получали специальность, а затем работали.

Поразительна активность, с которой Гарри Гопкинс участвовал в государственной деятельности, будучи при этом фактически инвалидом. Из-за рака ему вырезали почти весь желудок, и он так и не смог до конца оправиться, потому что постоянно нуждался в инъекциях, капельницах и переливаниях крови. Однако это не мешало ему очень эффективно работать: не случайно один из журналистов того времени назвал его «шесть футов и 60 килограммов чистого адреналина». Гопкинс был человеком неуемной энергии, настоящим жизнелюбом.

Гарри Гопкинс любил красивых женщин (у него было три жены) и развлечения, что сближало его с Рузвельтом, тоже, к слову, инвалидом. Оба политика были любителями интересных историй, анекдотов, азартных игр, часто проводили время вместе, особенно после того, как Гопкинс фактически поселился в Белом доме, что было уникальным явлением для того времени.

В 1940 году, в критический для США предвоенный период, Гарри Ллойд Гопкинс становится специальным помощником президента. Франклин Рузвельт уже тогда начал активно привлекать Гопкинса в качестве советника по военным вопросам. Разумеется, Гопкинс играл роль не военного стратега, а незаменимого и доверенного помощника президента по подготовке страны к войне. Так, однажды придя к Рузвельту на ужин, Гопкинс остался в резиденции первого лица государства на три с лишним года. Он сопровождал президента в поездках в его имение Гайд-Парк на реке Гудзон и был при нем практически постоянно, став таким образом уникальным по влиятельности человеком, необыкновенно тесно связанным с главой государства.

Чем можно объяснить такое сильное влияние Гарри Гопкинса в Белом доме: психологической зависимостью Рузвельта от своего помощника или исключительным интеллектом и работоспособностью Гопкинса? На самом деле свою роль здесь сыграли и расчет, и эмоции. Расчет заключался в том, что Рузвельту с его массой невоплощенных идей оказались весьма полезны и даже необходимы деловые качества Гарри Гопкинса. Гопкинс не был мыслителем, зато умел переводить весьма расплывчатые идеи президента на язык конкретных действий и претворять их в жизнь. Взявшись за дело, он умело обходил запутанные бюрократические препоны и мог, минуя кабинет министров, наладить реализацию тех или иных программ, зачастую весьма масштабных.

Кроме того, Гарри Гопкинс служил Рузвельту связующим звеном с окружающим миром и ключевыми фигурами того времени. Советник президента первым познакомился с британским премьер-министром Уинстоном Черчиллем в июле 1940 года – Рузвельт с ним тогда еще не встречался. Именно первые впечатления Гопкинса о Черчилле оказались очень важными. То же самое было и со Сталиным: в конце июля – начале августа 1941 года, в критический момент для Советского Союза, Гопкинс совершил первую поездку в СССР. Иными словами, Гарри Гопкинс несомненно являлся правой рукой президента США и его доверенным лицом во всех важнейших государственных вопросах.

Что же касается чувств, то между Рузвельтом и Гопкинсом была, безусловно, какая-то эмоциональная близость. Гопкинс стал для президента постоянным компаньоном: у них было много общего, и они часто хорошо проводили время вдвоем, рассказывая друг другу разные истории.

Существует версия, что Гарри Гопкинс был советским агентом. Однако на деле она не подтверждена никакими серьезными документами – в лучшем случае можно говорить о том, что Гопкинс был кем-то вроде агента влияния, то есть информация, которую он гипотетически мог передавать, возможно, использовалась советскими властями. Убедительных подтверждений этому также нет, кроме одного-единственного факта. После военного совещания в мае 1943 года было принято решение об отсрочке открытия второго фронта. Согласно изысканиям одного довольно уважаемого американского военного историка, Гарри Гопкинс, который присутствовал на этом совещании (как и почти на всех военных совещаниях того времени), впоследствии якобы раскрыл какие-то детали заседания в беседе с советским военным атташе Беляевым в Вашингтоне. Разумеется, данный случай ничего не доказывает, хотя и заслуживает отдельного внимания.

Франклин Рузвельт понимал и чутьем и рассудком, что Второй мировой войны не избежать и что США рано или поздно придется вступить в нее. Это хорошо понимал и Гарри Гопкинс. Здесь, как и во многих других вопросах, президент и его советник мыслили в унисон, и в этом была сила Гопкинса: он прекрасно знал, чем дышит и о чем думает глава государства. Поэтому и Рузвельт как политический и государственный лидер, и его ключевой помощник Гопкинс прекрасно осознавали, что страну необходимо подготовить к большой войне, прежде всего в материальном плане. Настоящая американская военная программа – масштабная мобилизация промышленности – началась еще в конце 1939 года, а широкая программа конверсии стартовала уже после вступления США в войну – к началу 1942 года она была полностью запущена.

Однако готовить Америку к войне нужно было и политически, и психологически: до сих пор страна жила, руководствуясь так называемой политикой изоляционизма, то есть минимального участия в международных делах. Идея воевать в далекой Европе или в чужой и непонятной Азии была неприемлема для большинства американцев, поэтому Рузвельт и Гопкинс, который тоже очень хорошо понимал, чем дышит страна, постепенно, маленькими последовательными шагами приближали вступление США на тропу войны, и в этом смысле это была довольно тщательно спланированная еще и политическая стратегическая операция.

Жестокое и внезапное нападение японцев на Перл-Харбор 7 декабря 1941 года значительно содействовало вступлению США в войну: после этого инцидента уже не было никаких сомнений, что Америка должна ответить силой на силу, должна воевать. Впрочем, еще до Перл-Харбора, после вступления в войну СССР, в июле 1941 года Рузвельт дал указание своим военным составить план того, что потребуется для противостояния с Германией.

У президента Рузвельта были проблемы с Конгрессом: изоляционисты и настроенные против участия в войне в Европе республиканцы тогда были достаточно сильны. Даже закон о ленд-лизе (программе поставок боеприпасов и продовольствия странам-союзникам), в обсуждении которого участвовал и Гопкинс, был принят с большими дебатами и далеко не при подавляющем большинстве проголосовавших за него.

Именно в Конгрессе произошло примечательное событие, сыгравшее в дальнейшем большую роль в войне: оппозиция, прежде всего республиканцы, ратовала за то, чтобы СССР был исключен из списка стран, на которые может быть распространен ленд-лиз. Гопкинс и Рузвельт через своих людей в Конгрессе сумели настоять на том, чтобы этого исключения не случилось и чтобы список стран – получателей помощи остался открытым. Так осенью 1941 года эта карта сыграла в пользу СССР.

Реакция американцев на войну была несколько замедленной по сравнению с англичанами. Во-первых, США никогда еще толком не воевали с другими государствами, а во-вторых, у них не было такого дипломатического задела в отношениях с Советским Союзом.

На тот момент советским послом в Англии был Иван Михайлович Майский, через которого англичане уже тогда предлагали СССР определенные услуги на случай войны. Майский имел выход на Черчилля и британский кабинет министров, где уже активно прорабатывались идеи относительно войны с фашистской Германией, поэтому процесс предоставления помощи пошел довольно быстро.

В Штатах ситуация была совершенно иная: американцы почти ничего не предлагали СССР на случай вступления в войну. После начала военных действий советский посол Константин Уманский пять дней не получал никаких установок из Москвы насчет того, как вести себя в сложившейся обстановке, из-за чего откладывал встречу в Белом доме. Только 26 июня 1941 года произошла первая встреча Уманского с Самнером Уэллесом, который формально был первым заместителем госсекретаря, но на деле руководил Госдепартаментом. С самим Рузвельтом Уманский встретился лишь в начале июля, и тогда президент дал зеленый свет конкретным действиям по поводу начавшейся войны и американской помощи СССР.

29 июня Уманскому поступило первое более-менее конкретное указание из Москвы относительно того, что необходимо Советскому Союзу: очень краткая заявка с просьбой о выдаче кредита на пять лет. За этим последовали долгие переговоры.

Рузвельт, как и многие к тому времени, знал, что нападение на СССР неизбежно, эти сведения долгое время просачивались по многим каналам. Президент никогда не верил в то, что советско-германское согласие и взаимодействие сохранится надолго, поэтому для него германо-советская война не стала большим сюрпризом.

Другое дело, что программы подготовки к войне, которые развивались на тот момент в США, носили весьма осторожный характер. Большинство сотрудников Государственного департамента считали, что Советский Союз будет в лучшем случае попутчиком и не имеет никакого смысла вкладывать в него значительные ресурсы, поскольку он через два-три месяца неизбежно падет и достанется на растерзание немцам.

Рузвельт в ходе личной встречи сказал послу Уманскому, что вопросом помощи СССР будет заниматься Гопкинс и говорить обо всех делах нужно именно с ним. Через несколько дней после встречи с президентом советский посол встретился с Гарри Гопкинсом, а затем сообщил в Москву, что Гопкинс действительно может помочь.

Гопкинс был человеком дела: никаких сантиментов, никаких дипломатических протокольных препятствий. Черчилль называл его «лорд Суть Дела», имея в виду человека, который зрит в корень любой проблемы и в состоянии сразу понять, что в сложившихся обстоятельствах главное и как нужно действовать. Именно с этого момента Рузвельт и Гопкинс стали главными сторонниками советского ленд-лиза, хотя Америка сама еще была недостаточно готова к войне и ей, особенно после Перл-Харбора, необходимо было решать собственные неотложные проблемы.

После визита в Лондон Гопкинс прилетел в Москву. Идея этой поездки была во многом его собственной, хотя Майский всегда считал, что именно он подтолкнул к ней американца. Гопкинс отправил Рузвельту телеграмму из Англии: он был намерен слетать в СССР и поддержать советское государство. Президент США воспринял идею с энтузиазмом, однако не дал Гопкинсу никаких конкретных инструкций, что лишний раз доказывает, насколько президент доверял своему советнику и его суждениям.

Рузвельту было важно мнение Гопкинса об атмосфере и настроениях в Москве. Несмотря на то что в СССР советник президента США не увидел практически ничего – общался он только со Сталиным и его ближайшим окружением, – ему стало вполне понятно, что на самом деле происходит в стране. Гарри Гопкинс добирался в столицу Советского Союза почти сутки через Скандинавию, сидя в хвостовом отсеке самолета на месте пулеметчика без всякой защиты. Тем не менее разнообразные неудобства не помешали ему сразу же после перелета встретиться с Иосифом Сталиным.

Надо сказать, что оба политика произвели друг на друга сильное и благоприятное впечатление. Сталин потом скажет, что Гарри Гопкинс был первым американцем, с которым он говорил по душам. Деловой откровенный тон советника президента США, его разговор без демагогии и дипломатии с самого начала, видимо, очень понравились советскому вождю.

Гопкинсу же было важно убедиться, что советское руководство, и прежде всего Сталин, настроено на сопротивление немцам до конца, поскольку в мировом сообществе преобладало мнение о том, что максимум через два-три месяца СССР будет разгромлен и сдастся. Между тем у Рузвельта было ощущение, что Россия продержится, и в подтверждение этого президент США в июне 1941 года написал заметку о том, что Советский Союз может сыграть более важную роль, чем просто отвлечение фашистской Германии на Восточном фронте, и тогда исход войны будет другим. В СССР Гарри Гопкинс точно так же удостоверился в этом, увидев несокрушимый боевой настрой в Кремле.

Несмотря на то что Москву уже начали бомбить и город находился на осадном положении, обстановка была в целом спокойной. Как потом докладывал Гопкинс, на него очень сильно подействовала сама фигура Сталина, его хладнокровие и неторопливость. Это наблюдение стало чрезвычайно важным фактом, потому что и американское посольство в Москве, и военный атташе в один голос утверждали обратное – что СССР не продержится против чудовищной немецкой машины.

Разумеется, о втором фронте речи еще не было, он был открыт гораздо позднее. США формально еще не вступили в войну и в стране это конкретно не обсуждалось, хотя было ясно, что Советскому Союзу критически нужна помощь.

В августе 1941 года Гарри Гопкинс отправился на первую встречу Черчилля с Рузвельтом – знаменитую аудиенцию 14 августа на военно-морской базе «Арджентия», когда лидеры двух держав приняли союзническую Атлантическую хартию. Именно там Гопкинс, рассказывая о своих московских впечатлениях, убедил и Рузвельта, и Черчилля в том, что нужно как можно скорее провести в Москве совещание трех сторон по поводу выработки конкретной программы помощи СССР. Безусловно, окончательное решение принимали Черчилль с Рузвельтом, но идея была вынесена Гопкинсом из Москвы и фактически стала первым шагом в создании антигитлеровской коалиции.

Конкретно по всем позициям разговор произошел позже, во время присоединения СССР к Атлантической хартии в сентябре – начале октября 1941 года в Москве, когда из Великобритании приехал Левербрук, а из США – Гарриман. Гопкинса на встрече не было, но эти двое справились со своей задачей. Сталин сразу перешел к делу, отметив, что именно нужно Советскому Союзу для борьбы с немцами и в каком количестве.

Важно заметить, что именно с этого момента зародились еще и личные отношения Сталина с советником президента США. Сталин выделял Гопкинса среди других его западных коллег. Для «отца народов» это был, пожалуй, первый американец после Рузвельта, с которым можно было иметь дело.

В следующий раз Гарри Гопкинс приехал в столицу СССР только в мае 1945-го, перед Потсдамской конференцией победителей, по заданию Трумэна. Разумеется, со Сталиным Гопкинс виделся и в Тегеране, и в Ялте, сопровождая Рузвельта, но в Москве встреч больше не было.

Окончательное решение о Потсдамской конференции, ее сроках и месте было принято во время пребывания Гопкинса в советской столице. Тогда было решено два очень важных политических вопроса.

Первый – польский. До этого шел спор по составу польского правительства. Гарри Гопкинс, как реалист, понимал, что советского преимущества в нем не избежать, и речь шла уже просто о конкретных ялтинских договоренностях. Было ясно, что ядром нового польского правительства должен стать просоветский «Люблинский комитет». Гопкинс телеграфировал об этом Трумэну, и президент согласился.

Второй вопрос был связан с ООН. Советская сторона до последнего упирала на то, что право вето должно распространяться и на процедурные вопросы. Гопкинс объяснил, что на носу конференция в Сан-Франциско, предстоит наметить точную дату и принять уставы. Если бы не эта договоренность, достигнутая во время визита Гопкинса, неизвестно, что бы получилось в итоге. Когда Гопкинс простыми словами объяснил Сталину суть дела, последний с иронией сказал: «Молотов, слушай, из-за какой чепухи мы тут спорим?» – и тут же снял вопрос. Вскоре после данных обсуждений был подписан устав ООН и состоялась учредительная Сан-Францисская конференция.

В годы войны Гарри Гопкинс был для американцев известной публичной фигурой и даже попал однажды на обложку журнала Time. В то же время он имел много противников и недоброжелателей как в политической среде, так и в сфере СМИ. Против Гопкинса проводились многочисленные кампании, на него выискивали компромат, называли Распутиным при Рузвельте. Однако в основном вызывало вопросы его проживание в Белом доме. Несмотря на это, Гопкинса справедливо воспринимали как правую руку Рузвельта, и когда били по Рузвельту, били и по Гопкинсу, потому что знали о его роли, в особенности роли связного в отношениях с Москвой.

С 1942 года Гарри Гопкинс возглавлял так называемый Комитет советского протокола – орган, курировавший ленд-лиз. Распределение ресурсов и принятие ключевых решений Гопкинс взял на себя. Позже он принимал участие во всех важнейших союзнических конференциях, за исключением второй англо-американской Квебекской конференции в 1944 году – тогда Гопкинс был уже тяжело болен. Больше половины 1944 года Гарри Гопкинс провел в больнице, в значительной мере оторвавшись от дел, что привело к угасанию его отношений с Рузвельтом. Только к Ялте он смог поправиться.

Ялтинская встреча лидеров антигитлеровской коалиции стала еще одним достижением Гарри Гопкинса на советском направлении – впервые об этом черноморском курорте как о месте проведения переговоров он заговорил с Громыко, имея предварительную договоренность с Рузвельтом. Гопкинс понимал, что дальше Черного моря Сталин не поедет, поэтому первым выдвинул именно эту идею. Как только Громыко сообщил о предложении Гопкинса в Москву, Сталин воспринял его с энтузиазмом и в дальнейшем отказывался проводить переговоры где-либо еще, так что Рузвельту и Черчиллю пришлось уступить советскому вождю.

Гарри Гопкинс присутствовал на всех переговорах во время Ялтинской конференции, находясь рядом с Рузвельтом, несмотря на то что к концу встречи советник президента чувствовал себя очень плохо. В обратный путь Рузвельт отправился на военном корабле и планировал взять с собой на борт Гопкинса, однако последний попросил отставки по причине плохого самочувствия и самолетом улетел в США, что для Рузвельта стало очень неприятным событием.

Рузвельт как-то сказал: «Понимаю ваше удивление, что я нуждаюсь в этом получеловеке, но когда-нибудь вы, может быть, сядете в кресло президента Соединенных Штатов, и когда это случится, вы будете смотреть на ту дверь и заранее знать, что, кто бы ни вошел в нее, он будет вас о чем-нибудь просить. Вы узнаете, что это за скучная работа – выслушивать такие просьбы, и почувствуете потребность иметь при себе человека, подобного Гарри Гопкинсу, который ничего не хочет, кроме как служить вам».

Служба президенту требовала от Гопкинса отдавать себя целиком. Именно по этой причине после третьей женитьбы советник съехал из Белого дома – зачастую ему просто не хватало времени для семьи, даже завтракал Гопкинс, как правило, с Рузвельтом. Все это, конечно, говорит о президенте США как об эгоисте. Он привык к тому, что люди служат ему беззаветно, а когда они начинали заниматься своими делами, Рузвельт, как правило, отдалял их от себя.

12 апреля 1945 года после внезапной кончины Рузвельта президентом США стал Гарри Трумэн. Уже 13 апреля он пригласил к себе посоветоваться именно Гопкинса, понимая, что никто лучше него не знает реальных проблем в отношениях с Москвой и с Черчиллем. При Трумэне Гарри Ллойд Гопкинс формально оставался советником и помощником президента, но почти сразу же попросился в отставку.

Когда Рузвельт был президентом, Трумэн почти не общался с Гопкинсом и знал о нем лишь по другим делам, особой близости между ними не было. Известно, что и с самим Рузвельтом Трумэн во время своего вице-президентства встречался за ланчем всего дважды.

Для Трумэна, несомненно, была важна конференция союзников в Потсдаме. Президент боялся, что не справится с известными всему миру тяжеловесами международной политики, поэтому решил послать на подготовку к конференции Гарри Гопкинса, чтобы тот предварительно урегулировал все вопросы в интересах США. Так в итоге и произошло. Советник президента своими усилиями подготовил успех Потсдама.

Вторая встреча Гарри Гопкинса со Сталиным состоялась в мае 1945 года. В Кремле устроили большой прощальный банкет, где советника президента США, приехавшего с женой, буквально завалили подарками. Правда, Гопкинс строго наказал жене не брать ничего ценного: он знал, что потом в Америке это обернется против него. В итоге у него было шесть бесед со Сталиным, каждая из которых длилась не меньше полутора-двух часов.

Сохранились записи приема, где Сталин и Гопкинс обсуждали многие вопросы. Начали с обид – Гопкинс приехал, озабоченный ухудшением советско-американских отношений, а действия СССР вызвали его критику. Сталин высказал встречные претензии. «Вот это внезапное прекращение вами ленд-лиза, как это могло произойти? Мы что, вам больше стали не нужны после победы над Германией?» – спросил Сталин. В ответ на это Гопкинс поспешил успокоить советского вождя.

Интересен призыв Сталина к Гопкинсу и через него к Трумэну, что США не должны сокращать свою роль в мире, оставаясь великой мировой державой. Разумеется, советский вождь играл здесь на англо-американских противоречиях, так как к тому времени англичане уже настроились по отношению к СССР довольно жестко. Надежда была на другую позицию американцев, на Трумэна, на доброжелательное по отношению к СССР окружение американского президента, состоявшее из соратников Рузвельта, на людей типа Гопкинса.

На Потсдамской конференции дела от имени США вел Гарри Трумэн. Гопкинс уже был дома: он ушел в отставку, вернувшись из Москвы. Эта миссия оказалась для него последней. Однажды Гопкинс, который ужасно тогда себя чувствовал, сказал послу Майскому: «Знаете, я взял отпуск у смерти». Гарри Гопкинс скончался в январе 1946 года в возрасте 55 лет.

Личность Гарри Гопкинса и по сей день привлекает внимание: о нем говорят в учебниках по истории, о нем пишут книги и биографии. Впрочем, его противники до сих пор ведут активные споры, считая, что либерал Гопкинс тратил деньги бюджета впустую и был при этом просоветски настроен. Однако главная заслуга этого человека заключалась в создании антигитлеровской коалиции, без которой победа над фашистской Германией была бы невозможна. Кроме того, судьба Гопкинса свидетельствует: не бывает великих президентов без великих помощников.

2. Шарль де Голль

Юрий Рубинский, руководитель Центра французских исследований Института Европы РАН

Генерал Шарль де Голль, глава «Сражающейся Франции», человек, создавший новую французскую конституцию и новую Францию – Пятую республику. Что стало его звездным часом – война, Пятая республика или президентство? Несомненно, все перечисленное: без войны и Сопротивления не было бы президентства.

Если бы не Вторая мировая война и то, что во время этой войны произошло с Францией, Шарль де Голль, разумеется, не вырос бы в фигуру, которая во французском политическом мире двух столетий считается следующей по важности после Наполеона Бонапарта.

Жорж Клемансо – отец французской победы в Первой мировой войне – как-то сказал о Наполеоне: «Не говорите мне никогда об этом человеке, он положил два миллиона французов и вернул Францию меньше, чем ее получил». О де Голле этого сказать нельзя. Напротив, проигранную войну Шарль де Голль превратил в победную, прежде всего на уровне национального сознания самих французов. Капитуляция перед Гитлером в 1940 году была, вероятно, самым драматичным эпизодом во всей тысячелетней истории французской нации – со времен Столетней войны, когда стоял вопрос о дальнейшем существовании Франции и ее жителей. Не менее трагичным событием стало поражение во Франко-прусской войне 1870 года, оставившее ужасный след в душе каждого француза.

Генерал Шарль де Голль

В 1940 году, когда Франция не просто капитулировала, а была разгромлена, разделена немцами и затем оккупирована вся целиком, ее будущее как великой страны, во многом определявшей судьбы Европы и мира, виделось туманным. В сознании французов ощущение национальной катастрофы было очень сильным.

Шарль де Голль, прежде абсолютно никому не известный, кроме очень узкого круга военных и политических специалистов, за годы войны и позора постепенно вырос в фигуру общенационального масштаба. Безусловно, и до этого он проявил себя превосходным военным практиком и теоретиком.

В чем заключалась оригинальность его взглядов как военного теоретика и военачальника для межвоенных времен? Шарль де Голль выступал за создание бронетанковых войск, несмотря на то что раньше танки выступали просто в качестве элементов общевойсковых соединений. Стоит отметить, что предлагал это не один де Голль. Однако, если говорить откровенно, французский генерал недооценил главную новацию Второй мировой с военной точки зрения – комбинацию танковых армий с воздушной поддержкой и артиллерией. Для него основным был именно опыт танковых войск. Война, по мнению де Голля, явилась тем событием, когда человек встретился лицом к лицу с самой эпохой.

Генерал всегда отождествлял себя с Францией. Это был человек, который всю жизнь посвятил идее величия своей страны. Вместе с тем де Голль рассматривал свою роль, как и роль государственных и политических деятелей в целом, в свете идей Никколо Макиавелли. Жесткие, лишенные сантиментов взгляды, сходные с теми, что высказывал знаменитый философ, де Голль изложил в одном из своих первых печатных произведений – книге «На острие шпаги» (1932).

В предвоенный период Шарль де Голль служил секретарем Высшего совета обороны, председателем которого был легендарный маршал Петен. Именно ему де Голль посвятил свою первую книгу, однако впоследствии они политически резко разошлись. Петен был маршалом и победителем в Первой мировой войне, а де Голль – лишь полковником. Генералом он стал в марте 1940 года, получив в правительстве место госсекретаря – или, иными словами, заместителя министра обороны. Так в 50 лет де Голль вышел за рамки просто военного специалиста, однако в политике он непосредственно не участвовал.

В июне 1940 года Шарль де Голль отказался принять капитуляцию Франции, хотя дело было уже решенным. Английский генерал Спирс, находившийся в то время в Бордо – месте, где располагалось французское правительство Петена, – увез де Голля в Лондон. Известно, что Черчилль был крайне разозлен этим фактом – свою реакцию этот выдающийся политический деятель аргументировал тем, что де Голля никто не знает. Черчиллю важно было найти фигуру, которая стала бы олицетворением Франции, человека, за которым пойдут французы и на которого можно опереться в вопросах, интересующих английского премьер-министра. Конкретно к таким вопросам относились судьба флота и судьба империи – то, что еще не было под контролем у немцев, а также судьба человека, которого можно было использовать.

18 июня 1940 года де Голль самочинно выступил по радио BBC, сказав важнейшие вещи, подавляющему большинству французов казавшиеся уже невозможной мечтой. Он заявил, что Франция проиграла сражение, но не проиграла войну, потому что эта война – мировая. К слову, в это время ни СССР, ни США еще не вступили в войну. Тем не менее сказанное де Голлем было не просто фигурой речи – это было его глубокое убеждение. Именно здесь он проявил безусловную дальновидность. Де Голль словно предвидел будущее и был уверен, что судьбу Франции решит не капитуляция, а совместная борьба крупнейших сил в мире, способных сломить хребет гитлеровской машине.

К немцам у де Голля имелись личные счеты еще и потому, что в годы Первой мировой он побывал у них в плену. Позднее французский генерал опишет свои впечатления об этом в книге «Раздор в стане врага». К слову, ни в коем случае нельзя считать де Голля узколобым шовинистом или германофобом. Вне всякого сомнения, будущего лидера Франции можно было назвать националистом, но это был националист высокого класса, который не ненавидел Германию, а любил Францию. Это был человек, воспитанный в духе реванша за поражение 1870 года, и он прекрасно знал по Первой мировой войне, что собой представляли военные действия с немцами.

Отношение де Голля к Германии всегда сводилось к единственному вопросу: как Германия и Франция могут построить наиболее выгодные для последней отношения. Подтверждением этого стали события после 1958 года, когда французский генерал вернулся к власти. В то время произошло сближение и примирение Франции с Западной Германией, закрепленное знаменитым Елисейским договором, который был подписан лидерами двух стран (де Голлем и Аденауэром) в 1963 году. Судя по всему, де Голль был твердо убежден в том, что разделенная Германия не представляет угрозы и, более того, может стать политическим козырем в руках Франции.

Генерал придерживался классических, ортодоксальных взглядов на экономику, хотя и говорил, что интендантство набирает обороты. В целом первый президент Пятой республики осознавал необходимость европейской интеграции и мог трезво оценить пользу от нее – но такая объединенная Европа, по его мнению, могла быть построена лишь на основе межгосударственных отношений при сохранении суверенитетов стран-участниц. У Шарля де Голля был на этот счет конкретный план – «План Фуше» – консультативный пакт, ядром которого стал франко-германский Елисейский договор, действующий до сих пор.