скачать книгу бесплатно
Швабра и Веник, или Блюз в двенадцать тактов
Владимир Васильевич Мальмаков
Китайский мыслитель Конфуций как-то сказал: «Не дай вам бог жить в эпоху перемен». Героям повести выпала эта нелегкая участь – жить на переломе эпох. Распад Советского Союза, война в Афганистане, возвращение в Россию 90-х годов – через все это пришлось пройти Вениамину Хазарову, сначала обычному школьнику, затем бойцу спецназа, после уличному музыканту. Любовь, верность, несгибаемый нравственный стержень внутри и конечно музыка, помогают ему выжить и найти свое место в жизни.
Везде двенадцать тактов
Как месяцев в году
И по двенадцать актов
На свет и темноту
На знаках зодиака
Вселенной смысл и вкус…
Как не крути, однако –
Наш мир лишь ритм и блюз…
Сергей Савин
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
Константин Симонов
Автор считает своим долгом предупредить, что все персонажи в этой повести являются вымышленными, и любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно.
Затакт
…вообще-то у нее редкое и красивое имя – Вероника, а Швабра… Швабра – это было школьное прозвище такое.
Обидное прозвище прицепилось в девятом классе на первом же уроке физкультуры, когда мы вернулись в школу после летних каникул. В начале того урока, как обычно толкаясь, хихикая и подначивая друг друга, мы заняли свои обычные места. Первым всегда становился Захар – центровой сборной школы по баскетболу, здоровенный шланг под метр девяносто ростом. Я был немного ниже и занимал второе место в шеренге, за мной мой лучший друг Ваня Пряхин, ну а после него все остальные. Приготовились к обычной команде: «Напра-а-о, по кругу бегом марш!», но физрук Сергей Тимофеич почему-то не спешил, прошелся туда-сюда, придирчиво оглядывая шеренгу, и вдруг велел Веронике выйти из середины, где она обычно стояла, и встать за Пряхиным. А потом, прищурив глаз и наклонив голову, хотя это было трудно сделать из-за мощной борцовской шеи, предложил и Ване поменяться с ней местами. «Ого», – сказал я, покосившись, а она только фыркнула. Оказалось, Вероника так вытянулась за лето, что обогнала Пряхина в росте. Ну, может быть, сантиметра на два, но тем не менее.
А роль невольного «крестного отца» для Вероники сыграл Кабанок – коренастый и упитанный Санька Кабанов. Когда Тимофеич после обязательной пробежки и разминки разрешил играть в баскетбол, Кабанок с Никой где-то столкнулись, она отлетела от него метра на два и упала. Он пробурчал, помогая ей подняться: «Ну, ты и швабра стала…», и на беду рядом оказался Ехидный Гаврюшин, которого многие хотели бы пришибить за его слишком большую ехидность. Нет бы смолчать, но не зря же он Ехидный! Подхватил, за ним подхватили и остальные. Вот так и стала Вероника Шваброй для всех, кроме меня и моего друга Вани Пряхина. Для меня она всегда была и есть Ника или Ничка, а немного позднее я назвал ее про себя – Золотая Нотка.
Клички бывают только у собак и кошек, а пацанов и девчонок наделяли прозвищами, погонялами и погремухами. Прозвищами – нормальных людей, погонялами – приблатненных, а погремухами – отличившихся каким-нибудь выдающимся деянием, чаще всего глупым или смешным.
Самое обычное, конечно, получить прозвище по фамилии. Нашу одноклассницу Таньку Мухину, естественно, называли Мухой. Сейчас она солидная дама, Татьяна Павловна Мухина, начальник отдела в крупном банке, а для одноклассников так и останется Мухой до конца жизни.
Однако в большинстве своем прозвища получали по разным причинам. Например, один такой раздолбай Петька Ершов рассказал в классе где–то услышанную дурацкую поэму, в которой все слова начинались на букву «О». Как сейчас помню, звучало это произведение устного народного творчества так: «Отец Онуфрий, обходя окрестности Онежского озера, обнаружил обнаженную Ольгу. Отец Онуфрий ополоумел: Ольга отдайся, озолочу. Ольга отдалась, однако отец Онуфрий обманул Ольгу… и т.д.» И стал для нас Петька навсегда Отцом Онуфрием.
Ну, а некоторые прозвища или погоняла вообще нельзя было объяснить как-то разумно. Захара на самом деле звали Сергей Кургузкин, а отчего Захар – даже сам он не мог вспомнить.
Меня же называли очень просто – Веник, потому как родители сподобились дать мне такое сложное имя – Вениамин. И на том, как говорится, спасибо. Позже я узнал, что Вениамин буквально означает «сын любимой жены Иосифа», персонажа из Библии. Честно говоря, происхождение имени было мне тогда до лампочки. Главное, если разложить его на слоги, получалось – Ве-ни-а-мин, столько же слогов у имени Ве-ро-ни-ка. И думал я, не случайно наши имена начинаются на одну и ту же букву, и количество слогов одинаковое.
Тогда, в девятом классе, Вероника выглядела, как молодое деревце с длиннющими ветками – ногами и руками. Золотисто-рыжие волосы она собирала в два хвостика, такого же золотистого цвета длинные ресницы обрамляли серо-зеленые глаза, у нее был немного вздернутый веснушчатый нос и смешные торчащие коленки. И она потрясающе играла в волейбол! Взлетала над сеткой, мне казалось по пояс, и после молниеносного взмаха руки мяч пролетал мимо блока и врезался в пол пушечным ядром при любом, даже самом неудобном пасе.
Хотя наши пацаны ее в упор не замечали, популярностью тогда пользовались девчонки, у которых больше всего проявлялись в фигуре всякие взрослые женские штучки. И только я один видел, Ничка – настоящая принцесса из любимого мультика «Бременские музыканты»…
«Ночь пройдет, наступит утро ясное, знаю – счастье нас с тобою ждет. Ночь пройдет, пройдет пора ненастная – солнце взойдет…» – пел Трубадур со своими друзьями. И казалось, всех нас ждет только счастливое будущее, и мама была жива, и жили мы вместе с папой, и свежий ветер в лицо, и солнце и голубое небо над нами, и всегда рядом веселые, неунывающие друзья. И вообще мы думали, что никогда не умрем.
Мы, конечно, ошибались, но поняли это спустя годы, многие годы…
Такт 1. Веник. 1986 год, осень
…облако походило на корабль. На громадную трехмачтовую каравеллу с полными ветра парусами. Самое большое, оно медленно пересекало оконный проем, не смешиваясь с другими, и постепенно уплывало за край голубого прямоугольника, куда обычно уходят облака.
– Хазаров! – я внутренне вздрогнул, но внешне остался неподвижным, как статуя. Так я приучал себя не реагировать на неожиданные оклики или резкие звуки. Потом неспешно перевел взгляд на Линейку.
– Ты опять где-то витаешь?
Линейка стояла у доски – спина, как всегда, идеально прямая, – поджав и без того тонкие губы, голубенькие глазки за очками в позолоченной оправе грозно поблескивали. Белая блузка и черный жакет – я на мгновение представил на ней черный мундир с двумя рунами в виде молний на петлице, – очень бы ей это пошло.
– Скажи-ка нам, Хазаров, о чем сейчас шла речь?
Я медленно взгромоздился на партой.
– Речь шла об исторической основе «Слова о полку Игореве».
– Ну и какая же, интересно, была историческая основа?
– Историческая основа простая, – сказал я, глядя прямо в глаза Линейке, и отчеканил: – Поход князя Новгород-Северского Игоря Святославича на половцев в одна тысяча сто восемьдесят пятом году от Рождества Христова.
Линейка все-таки не выдержала и отвела взгляд, прошлась по другому ряду между партами.
– Излагаешь хорошо, – сказала она, остановившись и глядя на меня сбоку. – Но… – она сделала драматическую паузу, – вот почему ты не постригся, как все остальные?
Ну и при чем здесь прическа? Это было моей гордостью – я терпеливо отращивал волосы все лето в подражание любимым рокерам. Но на первом же уроке литературы Линейка предупредила, чтобы все мальчики привели себя в порядок, и в первую очередь указала на меня.
Конфликт был старый, затяжной, и начался он с обсуждения лермонтовского «Героя нашего времени», когда я назвал Печорина самым настоящим мерзавцем, доставившим столько неприятностей хорошим людям, а некоторых и вовсе погубившим. С того времени и началась наша вражда с Линейкой. А я старался к каждому уроку литературы прочитать гораздо больше, чем полагалось по школьной программе. К этому уроку пришлось прочитать целую книгу по «Слову о полку Игореве», потому я знал историю его создания досконально. Честно говоря, меня гораздо больше привлекали приключения трех мушкетеров, графа Монте-Кристо и капитана Блада, но приходилось читать и изучать всю классику по школьной программе, и все из-за того, чтобы не дать Линейке повода торжествовать.
– И еще мне интересно, почему комсомольская организация никак не реагирует? – Линейка поискала глазами комсорга.
– А он не комсомолец, – со скрытым злорадством откликнулся комсорг Мишка Кирносов.
Линейка фыркнула.
– Неудивительно, но это не меняет дела. Я предупреждала всех, а Хазаров, видимо, считает себя особенным. А потому сейчас собирает вещички и идет в парикмахерскую.
– В стране перестройка, – пробормотал я. – А вы меня гоните постригаться.
– Перестройка перестройкой, – зловеще сказала Линейка, – но она не значит, что ученики на мои уроки могут приходить похожими на обезьян. И не вздумай опять проволынить, на уроке русского я проверю.
И на том, как говорится, спасибо. Я сгреб учебник, тетрадку и ручку в сумку и побрел на выход. Класс – белый верх, черный низ, за свежевыкрашенными в голубой цвет партами – проводил меня взглядами, кто сочувствующими, кто осуждающими, а кто и злорадными. Ехидный Гаврюшин исподтишка показал средний палец. Нет, определенно надо когда-нибудь его пришибить. Ивушкина посмотрела через очки с таким выражением, будто вот-вот заплачет. Поговаривали – она тайно влюблена в меня. Двое из Ларца – близнецы Сашка и Пашка Колотовкины принялись корчить зверские рожи. А верный друг Ваня Пряхин незаметно для Линейки поднял к плечу сжатый кулак – Рот Фронт. И только вождь мирового пролетариата с портрета на стене смотрел на нашу жизнь, протекающую в классе, с ироничным прищуром.
Перед тем, как открыть дверь, я взглянул на предпоследнюю парту в крайнем ряду – Ника искоса на меня посмотрела, отчего у меня в животе, как всегда захолодело, усмехнулась едва заметно и опустила взгляд.
За дверью я постоял, отошел немного дальше от двери и саданул по стене кулаком. Ну и дурак, только руку ушиб. Морщась от боли и потирая костяшки пальцев спустился на первый этаж и вдруг услышал голос нашей первой учительницы, Татьяны Михайловны, доносившийся из приоткрытой двери с табличкой «1«А» класс:
– Когда приходит осень, листья на деревьях желтеют и что делают?.. Кто ответит?.. Коробков, пожалуйста…
Я замедлил шаг и остановился за дверью, чтобы послушать, как ответит первоклашка Коробков.
– Листья отваливаются, – сиплым баском сказал он.
– Нет, Коробков, неверно – так не говорят. Подумай хорошенько…
– Отпадывают? – неуверенно сказал Коробков.
В классе послышались смешки.
– Опять неверно, садись Коробков. Кто скажет, как надо правильно говорить? Максимова, пожалуйста…
– Листья опадают, Татьяна Михайловна, – тоненьким голоском ответила Максимова.
– Совершенно верно, молодец Максимова!
Я прокрался мимо двери и вышел на крыльцо школы, уже посмеиваясь про себя. Сентябрьский воздух был свеж и прозрачен, со школьной спортплощадки доносился стук мяча и азартные крики, листва кленов во дворе школы только начала желтеть и некоторые листья действительно отва… тьфу ты, нет – опадали, и одинокий школьный дворник дядя Миша собирал метлой их в кучки. Я остановился на крыльце и несколько раз глубоко вдохнул чистый аромат осени, выгоняя из легких запах краски, еще стоявший в школе после летнего ремонта, из сердца досаду, а из головы неприятные мысли. Посмотрел на небо – облака так же неспешно плыли в одну сторону, но каравелла уже растворилась в прозрачной голубизне.
Откуда-то из открытого окна соседней со школой пятиэтажки донеслась музыка – тонко запели скрипки с ритмом ударных, словно звали куда-то, потом вступило фортепьяно и духовые. Прекрасная вещь оркестра Поля Мориа, «Love Is Blue», в которой есть несколько замечательных серебряных ноток. Вообще-то и жизнь была почти прекрасна, если не считать нескольких затруднительных моментов. И спешить особенно некуда – впереди еще пол-урока, а потом большая перемена, и можно будет пойти в буфет, не спеша съесть пару вкуснейших пирожков с повидлом, запивая не менее вкусным компотом.
– Хазаров, ты почему не на уроке? – услышал я, спускаясь с крыльца. Роман Сергеевич, наш физик, один из самых уважаемых учителей, вышел вслед за мной. Видно собрался покурить на площадке для метеонаблюдений, где обычно курили учителя.
– А меня Екатерина Андреевна послала стричься.
– Линькова? – он покивал скорбно. – Сочувствую, ну иди-иди…
Парикмахерская находилась в двух шагах от школы, и вскоре я сидел под накидкой в кресле, мрачно рассматривая в зеркале свою физиономию. Немолодая парикмахерша, платиновая блондинка, спросила, оценивающе оглядывая мою голову:
– Как стричь – под «канадку», бокс», «полубокс»?
– Нет, – сказал я, решившись, – постригите меня под «ноль».
– Как? – удивилась она.
– Наголо, – сказал я.
– Ты в армию уходишь?
– Пока нет.
– Хм, и не жалко? У тебя такие красивые волосы.
– Так надо, – сказал я, отсекая для себя последнюю возможность изменить решение.
Равнодушное выражение на ее лице сменилось недоуменным, но сначала ножницы, а потом машинка быстро заработали в умелых руках, и скоро ни в чем неповинные волосы, которые я терпеливо взращивал все лето в подражание товарищам Дж. Леннону, М. Джаггеру, Ф. Меркьюри и другим продвинутым в этом отношении людям, оказались на полу. Голова оказалась на удивление бугристой в самых неожиданных местах, да еще и какой-то синеватой, а лицо стало совсем незнакомым.
Мое явление в классе после большой перемены вызвало, мягко говоря, неоднозначную реакцию у одноклассников. Кто откровенно ржал, девчонки перешептывались, Ехидный Гаврюшин сделал большие глаза и озадачился, а мой друг Ваня Пряхин был восхищен. Я же следил краем глаза за реакцией Ники – она улыбалась во весь рот, и в один момент я ощутил себя героем школы и немного возгордился.
Когда Линейка вошла в класс и увидела мой новый облик, ее глазки увеличились раза в два.
– Ты издеваешься, Хазаров?
– Екатерина Андреевна, над чем я издеваюсь?
Ноздри у Линейки раздулись, что означало крайнюю степень раздражения.
–Ты экстремист, Хазаров, понимаешь это? Нужно было только постричься, как положено ученику девятого класса.
– А как положено?
– Положено быть аккуратно постриженным.
– По-моему, я постригся аккуратней некуда.
– Если будешь дерзить, придется вызвать в школу твою бабушку.
– А вот бабушку трогать не надо, – сказал я со злостью.
– Ладно, мы с тобой позже поговорим. – Она отвернулась, а я с облегчением уселся на место.
– Запишите тему: «Главные и второстепенные члены предложения».
Героем школы я был недолго. Этим же вечером Ваня Пряхин и еще несколько пацанов из разных классов, которых тоже достали придирки из-за прически, из солидарности постриглись точно также. Линейка, увидев моих последователей на следующий день, назвала меня «подрывным элементом» и пообещала, что я еще поплачу горькими слезами.
Мне и вправду пришлось в своей жизни плакать горькими слезами, и не однажды, но совсем в другое время и в другом месте…
Такт 2. Хазар. 1988 год, лето
…у лейтенанта, кроме автомата, был предмет всеобщей зависти – «Стечкин» в деревянной кобуре, пристегнутый к поясному ремню, словно «Маузер» комиссара времен гражданской войны. Лейтенант скомандовал: «Попрыгали», и мы лениво подпрыгнули несколько раз на месте. Похоже на то, как когда-то прыгали наряженные зайцами на новогоднем утреннике в детском саду, но только сейчас, вполне взрослые, мы проверяли подгонку оружия и снаряжения. Процедура привычная – ни у кого ничего не гремело и не звякало.
– Хорошо, – сказал лейтенант. – Через полчаса выезжаем. Покурите пока.
Кроме него в разведгруппу входило четверо – рядовых и сержантов отдельного отряда специального назначения, и через полчаса мы отправлялись в рейд по горам. Сначала на броне БТРа, шедшего в ближайший кишлак по хозяйственным делам. По дороге мы должны были скрытно десантироваться у начала одной из троп, ведущей в горы. Боевую задачу лейтенант Слонов, в просторечии Слон, озвучил – пройти по намеченному маршруту в горах до кишлака, где через три дня должен появиться Мирзо-хан Рахим – один из самых непримиримых наших врагов. Мы должны заранее занять позиции, а когда появится полевой командир – ликвидировать его, это будет наша работа с Дорой. После выполнения задачи выйти в назначенный квадрат, где группу подберет вертушка.
– Сколько духов будет с Мирзо-ханом? – спросил Дора.
– Там его родовой кишлак, – сказал Слон. – Поэтому обычно с ним ездят пять-шесть телохранителей, не больше.
– Справимся, командир, – сказал Бек.
– А ведь там на маршруте ледник, командир, – сказал я. – Можем не успеть.
