скачать книгу бесплатно
– Шутите?
– Отнюдь.
– И чем же, позвольте узнать, заинтересовала вашу ЛИЗУ, – Лиза утрированно подчеркнула чудную аббревиатуру голосом, – моя скромная персона. Вам ведь известно мое… э-э-э… ремесло. А, может быть, вы хотите, чтобы я охмурила какого-нибудь дипломата или подставила его, так же подло, как вы умеете это делать. Так у вас, вроде, свои сучки имеются.
– Разумеется, у нас имеются сотрудники для любого вида секретной работы. Да, мы многое знаем. В частности, о вас и вашей семье. И даже более того. Нам известно также и то, а чем вы не знаете.
Полковник Мурашко говорил медленно и доходчиво, как разговаривают с маленькими детьми, и к тому же понижал голос, чтобы создать видимость доверительности.
– Ну хорошо, успокоилась Лиза, – Давайте ближе к теме…
– Вот это по-нашему. По-чекистски. – Полковник прочистил горло. – Для начала откроем ваше семейное досье и кое-что прочтем из него.
Мурашко поднял к себе на колени, стоявший на полу портфель. Щелкнув замочками, не торопясь открыл его – псевдо-крокодилово изделие, по-актерски умело нагнетая ожидание; вынул папку с многозначительным названием «Дело №», причем буква «е» в слове «Дело» было написана согласно дореволюционной орфографии – через «ять». Старинная, стало быть, папочка! Вверху на сильно потертой обложке под мрамор были наклеены ярлыки с аббревиатурами известных и уже канувших в Малую Лету карательных госучреждений: «ВЧК», «ОГПУ», «НКВД», «МГБ», «КГБ»… Ярлыки были перечеркнуты: самые древние – химическим карандашом, остальные – чернилами и пастой шариковой ручки. Единственной из не зачеркнутых аббревиатур оставалась нынешняя – новая: «ФСБ России». Похвальная преемственность.
Мурашко перевернул обложку. Под картонкой, прижатые мощной пружиной, находились кипы листов, с постепенным переходом от пожелтевших и ломких от ветхости – ко все более свежим. Лиза на секунду почувствовала себя подпольным миллионером Корейко, которому великий комбинатор Остап Бендер зачитывает прошлые его прегрешения. Между тем Мурашко выборочно читал, и Лиза действительно узнала много интересного.
Оказывается, её предки по материнской линии находились в сношении с тибетскими ламами. Не оттого ли она испытывала нежность к буддизму? Но если Лизина любовь была платонической, то её прабабушка любовь свою воплотила в реальные дела. Прабабушка, которая долгие годы прожила в Тибете(!).
Мария Евграфовна, урожденная Шляпникова, синолог, тибетолог и гималаевед, родилась в самом конце девятнадцатого века, в 1899 году, в Нижнем Новгороде. Отец её был гимназический учитель географии, а мать служила классной дамой в епархиальном училище.
В 1904 году её родителям представились перспективные вакансии, и семья Шляпниковых переезжает в Петербург. Мария окончила гимназию в 1915 или в 16-м году, когда вовсю бушевала Мировая война, которую все сначала приняли восторженно, а потом отринули как нечто постылое, не оправдавшее надежд. Девица Мария увлеклась было революционными идейками, но вовремя одумалась. По настоянию родителей дочь поступает на Высшие женские (Бестужевские) курсы, каковые курсы (словесно-исторический факультет) и заканчивает с отличием уже после Октябрьского переворота, получив диплом Петроградского университета. (В 1918 г. по распоряжению Советского правительства ВЖК были преобразованы в 3-й Петроградский университет, а в 1919 г. слились с Петроградским университетом).
Советскую власть юная Мария приняла безоговорочно, когда к ним на квартиру явились пьяные накокаиненные матросы с «Авроры» на предмет изъятия буржуйских ценностей. Не сразу, однако, выяснилось, что они ошиблись квартирой. Направлялись, «понимашь», в квартиру Шниерзонов, а попали к Шляпниковым, бедным (к тому времени) учителям. Шляпников-отец, вытирая платочком кровь с разбитого носа, извинился за ошибку. Матросы извинения приняли, ущипнули Шляпникову-мать за ягодицу, а бестужевскую девицу Марию – за щечку. От греха подальше родители и юная Маша переезжают в Москву.
В начале 20-х годов, несмотря на лихое время, Мария продолжила свое образование, увлекшись Востоком. Будучи одаренным полиглотом, она изучила китайский с диалектами – мандаринский и пр., группу сино-тибетских языков, тибето-бирманских, западногималайских, восточногималайских; освоила монгольские диалекты – северные и южные, а также говоры Внутренней Монголии – и стала работать в Институте Востоковедения. В тех же двадцатых (еще был жив Ленин и был почти в своем уме), Мария подала прошение в правительство большевиков, с просьбой отпустить её в Гималаи.
Разумеется, её просьба не дошла бы до Ильича. На счастье Марии, её документ попал на глаза председателю Малого Совнаркома Александру Григорьевичу Гойхбаргу. Бывший приват-доцент Бестужевских курсов А. Г. Гойхбарг не мог не поддержать свою курсистку. Тем более что имел большое влияние в красном правительстве. С 18-го года он работал в Наркомюсте: являлся членом Коллегии НКЮ и заведующим Отделом кодификации и законодательных предположений.
Немалую роль здесь сыграла и бывшая бестужевка Надежда Крупская. И вскоре ВЦИК Совнаркома, в лице Ильича, заинтересовался необычными планами Шляпниковой. С позволения советской власти и не без её помощи, Мария Евграфовна, тогда еще просто Мария, отправилась в свою первую трансгималайскую экспедицию. Целью было разыскать Шамбалу и завязать сношения с Великими Махатмами. Мария уполномочивалась послом Кремля. Для этого ей были предоставлены верительные грамоты, подписанные Лениным. (В то время он по старой привычке активно искал поддержку, где только можно.)
Экспедиция относительно быстро пересекла Европейскую Россию, Сибирь, пограничный город Зайсан. Переправившись через Черный Иртыш, они оказались в монгольских степях. Тяжелейшие переходы в Гималаях и Тибете Мария переносила стойко. Несмотря на запретительные законы, ей удалось пробраться в самое сердце Снежной страны, завоевать доверие местных жителей. Шамбала, однако, так и не открылась смелой женщине.
По возвращении на родину, Мария уже не застала в живых ВУМПРа (вождя и учителя мирового пролетариата) Ленина. Всеми делами в стране заправлял «этот грузин». Мат его был груб и по-хамски вульгарен, в отличие от мягкого и интеллигентного матерка Ильича. Грузина не интересовали мифические Махатмы. Его привлекала конкретная политика, в реальных странах. Например, в Китае. К тому времени там начались, вернее, продолжились, бурные события. Все, какие ни на есть востоковеды, направлялись туда. Машу направляют в Южный Китай, в Нанкин, в качестве помощницы Блюхера, бывшего там военным советником от Страны Советов, для укрепления гоминьдановской армии в их борьбе с северными милитаристами.
Позже, начавшиеся трения (из-за непомерных амбиций Чан Кай-ши) между коммунистами и партией Гоминьдана (каковую партию создал первый вождь и учитель китайского народа (еще до Мао) великий Сунь Ят-сен), Блюхера отозвали, а вместе с ним и Марию.
В Москве Мария обнаружила, что беременна. Ну, родила, оказалась – дочь, назвала её Нанкой (в честь памятных воспоминаний о пребывании в Нанкине); воспитывала одна, родители к тому времени ушли в лучший мир.
Когда Блюхера арестовали, Мария – бывшая его соратница и, стало быть, сообщница (чего греха таить, довольно близкая, красный командир-то был видным мужчиной) – поняла, что ей срочно нужно уехать в новую трансгималайскую экспедицию. Отправив дочку к дальним родственникам в город Семиозерск, она обратилась за помощью к своим восточным друзьям, в Единый Буддийский Народный Фронт (ЕБНФ), находившийся в то время в Москве. Индийский революционер Свами Махариша Наг и его китайский товарищ Вынь Хуй помогли ей достать поддельный китайский паспорт.
Хуй и Свами так же помогли ей перейти границу Внешней, а потом и Внутренней Монголии. На Севере Китая она попала на территории, контролируемые коммунистами. Видела Мао. Как грамотная, она была мобилизована на работу санитаркой. Японцы напирали, рвали фронты, раненых везли тысячами. Потом Мария попала в плен к японцам. Как грамотную, её хотели расстрелять, но вовремя подошли гоминьдановские войска и выбили японцев. Затем последовали долгие скитания по провинциям. Наконец Мария сумела прибиться к каравану, который шел в нужную ей сторону.
Через горные перевалы проникла беглянка на южные плоскогорья Тибета, годами путешествовала по его восточным провинциям и северными пустынями трав. Странствовала под видом нищей-паломницы, с фальшивым паспортом, с легендой вместо подлинной биографии.
Во время последнего похода пересекла весь Тибет от южной его границы до самой Лхасы. К старости отшельницей поселилась в безлюдной местности. Своими подвижническими подвигами приобрела репутацию и авторитет дубтоба (маг) и женщины-ламы (жетсюн кушог). Помогло то, что в Тибете матриархат.
Были у нее ученики.
Сидя в своем горном гнезде, часто вспоминала дочку. Особенной зимой, отрезанная от всего мира, когда дороги и перевалы засыпало снегом. От всего мира, но не от Центра, которому была по-прежнему верна. Ведь она дала слово Ленину, а он обратно слово не вернул. Поэтому регулярно, с помощью своей магической силы, раз в месяц она посылала «по ветру», как говорят тибетцы, телепатические шифровки. В Москве штабной перципиент принимал сначала народную тибетскую мелодию – тым-дым-тым-дым… и как бы горловое пение: оаэггы-ы-о-у-гг, а затем группы цифр.
В Центре ею были довольны. Особенно ценные сведения были получены от неё во время неоднократных китайских вторжений в Тибет. Кроме того, она была самым финансово необременительным агентом. О её бескорыстии среди чекистов ходили легенды. Начальник шифровального спецотдела Глеб Бокий часто удивлялся: «Вот баба, даже батарейки для рации не просит выслать, на своей энергии работает. Вот всем бы так».
В сводках разведуправления, отправляемых в Кремль, Марию называли не иначе как «наш человек в Лхасе».
Однако, сказать по чести, Мария Евграфовна не совсем уж бескорыстно работала на Москву. Женским сердцем она понимала – если хорошо будет Стране Советов, то и дочке её тоже будет хорошо. Её Нанке…
* * *
«Пизда – очень серьезная вещь».
Эдуард Лимонов
Несмотря на суровое военное детство, Нанка выросла девицей легкомысленной. Еще бы – без отца, без матери, родственники ей мало уделяли время, она платила им той же монетой. Кстати о деньгах. С детства испытывая в них нужду, она быстро научилась их зарабатывать. В пятидесятые годы в стране победившего социализма профессия проститутки не была столь почетной, как сейчас. Нанка рано познакомилась с «право-предохранительными» органами, как она их называла. Приводы за спекуляцию, «аморальное поведение» и неразборчивые связи – вот далеко не полный список её подвигов к своему двадцатилетию.
Кончилось это тем, чем и должно было закончиться. Нанка забеременела неизвестно от кого. Родственники посоветовали ей сделать аборт. Но в те времена косо смотрели на аборты, вернее, это Иосиф Виссарионович косо смотрел на аборты, и потому все тоже косо смотрели на аборты – поэтому они были запрещены. Так, благодаря косому взгляду товарища Сталина, на свет появилась премиленькая девочка, будущая Лизина мать. Её так и назвали: СталИна (с ударением на «и») – в честь товарища Сталина.
Денег в семье катастрофически не хватало. И Нанка взялась за старое. Но провинциальный Семиозерск был маловат для её амбициозных проектов. Нанку безудержно потянуло в столицу, как её маму Марию тянуло в таинственный Тибет. Оставив Сталину на попечение родственников, Нанка укатила покорять златоглавую.
Живя на блатных хазах, Нанка впервые познала стопроцентного иностранца и одуряющий запах иностранной валюты. А потом нагрянул умопомрачительный Всемирный фестиваль молодежи в Москве, и Нанка развернулась во всю. Вот тогда ею заинтересовались «предохранительные» органы покруче милиции. Они не били её, не запирали в обезьяннике, не домогались её в отдельной камере, – вели себя интеллигентно. Но от их спокойного тона Нанку бросало в дрожь.
Впрочем, она напрасно боялась. Ей предложили условия просто сказочные – из банальной проститутки стать постельным агентом КГБ. Её устроят в систему «Интуриста» и, она по-прежнему будет встречаться с иностранцами, но уже на, так сказать, законных основаниях и под прикрытием Конторы. Эта крыша так же будет подыскивать ей клиентов – не каких-нибудь бедных зарубежных студентов, а, например, дипломатов, работников иностранных торговых фирм и в таком роде. Все, что Нанка заработает, она могла оставлять себе (валюту она сдавала и получала рубли по курсу Центробанка), а в Контору передавать письменные отчеты и аудиозаписи, добытые во время интимного сеанса.
Знала бы Нанка, что мягким к себе обращением со стороны лукавых органов обязана «Тибетской маме», лица которой она уже не помнила.
Курировал Нанку подполковник КГБ Усмурняк Сергей Леонтьевич. Она подписала договор (чернилами, чернилами…), и её отправили в 121-ю спецшколу. Там агентов, вернее, агентш (хотя были и агенты – голубого профиля) обучали танцам, хорошим манерам, приемам джиу-джитсу и технике половых сношений по древней методике «Кама-сутра». Эту методику еще в двадцатых годах привез в Россию небезызвестный индийский революционер Свами Махариша Наг. Да-да, тот самый Свами, который помог в свое время матери Нанки уехать в Синие страны. Удивительно, как своенравный Рок, хитроумно сплетает нити судеб человеческих.
(Кстати, потом, в 49-м году, Сталин живьем закопал этого йога в землю у кремлевской стены по его собственной просьбе. Как своеобразную бомбу времени. Откопал Махаришу уже Горбачев. Живой и даже ничуть не постаревший йог уехал на родину с благой вестью о Перестройке).
Нанка оказалась способным агентом. Виртуозно владея вагинальными мышцами, она легко могла разговорить самого молчаливого датчанина или японца. Полиглотские способности матери и милитаристский талант отца позволили ей без труда в совершенстве овладеть языками и покорить заморские страны. Вскоре она уже работала выездным агентом: Испания, Франция, Германия… Куратор – уже полковник (благодаря её успехам) – поговаривал даже о США. Но удовольствовались Аргентиной. Что-то в Штатах у них сорвалось, возможно, причиной тому была недостаточная осведомленность советских спецслужб о матримониальных вкусах президента К<…>, отягощенных интригами Мэрилин Монро.
Закончила Нанка свою карьеру так, как заканчивают её большинство агентов. К началу семидесятых, она, потеряв былую привлекательность, вышла со службы в отставку и была отпущена на вольные хлеба – во Францию. Через год с небольшим на Шамп з’Элизэ (Елисейские Поля), у подножия Эйфелевой башни нашли её сплющенное тело. Догадки, циркулирующие в Конторе о причине её гибели, были разными. Одни считали, что она добровольно отправилась в последний полет. Нанка любила красивые жесты. Другие предполагали, что её заманила и столкнула завистливая французская подруга-проститутка. Это, впрочем, маловероятно, потому что там же все огорожено и кругом натянуты сетки. (И только есть одна узенькая калитка из гнутой металлической трубы – платный проход для самоубийц.)
К тому же у Нанки была хорошая пенсия, выплачиваемая в валюте, что позволяло ей безбедно проживать в четвертом арандисмане, в самом центре Парижа, в отеле «Ambasador».
Хотя, кто знает?.. Hotel «Ambasador», что на рю Трюмо, – место и без того хлебное. Клиенты все сплошь престарелые, но очень горячие латиноамериканские дипломаты. Так что «паркуа па?», как говорят французы – почему бы нет? Конкуренция зла. Конкурентка подпилит любую решетку, порвет любую сетку. Возможно, да, Нанка пошла по старой дорожке. Недаром арабы утверждают, что горбатого верблюда…
* * *
Вот такие героические бабки были у Лизы. Настоящие русские бабки.
А что же Сталина? А вот Сталина подкачала. Хотя, что значит – «подкачала»? Наоборот, все её считали правильной девочкой. Короче говоря, Сталина выросла и прожила жизнь закоренелым совком. Ни о каких столицах не помышляла. Жила в своем заштатном Семиозерске (от некогда семи озер остались два и те были засраны) работала на фабрике «Серп и Молох» – сначала сшивальщицей, потом волочильщицей и, наконец, – мотальщицей. Пятого разряда.
Однажды на фабрику приехала её судьба в образе скуластого, узкоглазого, жизнерадостного казаха. Из Казахстана пришла партия овечьей шерсти, но с документами вышла неувязка. Фазир Нарамбеков из Алма-Аты приехал разбираться. Парень молодой, веселый, на кабызе* играет (* народный струнный инструмент), поет непонятные песни, а остановиться негде. В гостинице номеров нет. А у Сталины, передовика производства (или – «передовицы»?), квартира пустует. Родственники-то все вымерли от старости, вот она и жила одна.
Фазир, пока выправлял документы, тесно сошелся со Сталиной. Уезжая в свой Казахстан, умыкнул передовую девушку, – и ни дирекция, ни профком ничего не могли поделать.
В 1985 году родилась Лиза Нарамбекова.
В 1988 году папа-Фазир уехал в очередную командировку. И не вернулся. Мама-Сталина подала во всесоюзный розыск. Всё, что смогла установить милиция дышащего на ладан Советского Союза, это дату, когда Фазира видели живым в последний раз. Он играл на кабызе у некой гражданки, проживавшей в Могилеве. Гражданка заявила, что о дальнейшей судьбе Фазира ничего не знает, и без сожалений отдала кабыз. Музыкальный инструмент переслали Сталине. Теперь кабыз не возят по командировкам, он постоянно висит на стене. Но каждый день 20 мая – предположительная дата гибели Фазира – струны кабыза издают самопроизвольное гудение. Ровно сутки звучит эта потусторонняя музыка, потом постепенно умолкает. И так до очередного 20 мая следующего года. В остальное время кабыз молчит, как мертвый. Приходили экстрасенсы и аномальщики, интересовались этим странным явлением, изучали – крутили рамочками, включали счетчики Гейгера. На вопросы Сталины отвечали уклончиво. Советовали обратиться к Кашпировскому или Чумаку. Только один экстрасенс сказал бедной женщине, что видит её мужа в каком-то мире, где очень много воды. Как это понимать – не растолковал. Скорее всего, и сам не знал.
В мрачные 90-е годы начался процесс выдавливания русских, в первую очередь – из столицы. (Слушая разговоры взрослых, Лиза-подросток представляла это типа – как пасту выдавливают из тюбика, потом выплевывают за ненадобностью). Мама потеряла работу, пришлось за бесценок продать квартиру в Алма-Ате (трехкомнатная, с паркетными полами) и переехать в Уральск. Там было больше русских и дискриминация мягче. Мама устроилась на завод. Им дали комнату в семейном общежитии (когда они дали взятку казаху-коменданту).
В казахском Уральске у Лизы не было никаких перспектив. Но злая судьба вдруг расщедрилась. Семья одной Лизиной подруги уезжала в Россию, в город Екатеринбург. И Лизу, которая к тому времени окончила школу, взяли с собой. У мамы как раз завелся какой-то ухажер, её жизнь хоть как-то устраивалась. Лиза почувствовала себя лишней в той проклятой комнате. Короче говоря, мама была не против. Она сама мечтала вернуться в Россию, но сил для новой жизни уже не было. Дай бог, дожить бы эту.
В Екатеринбурге Лиза получила какой-то вид на жительство и поступила в мединститут. Через шесть лет получила диплом. Срок вида на жительство истек в связи с окончанием учебы, и надо было уезжать обратно в Казахстан. Возвращаться в страшную комнату.
В отчаянной борьбе за лучшую жизнь Лиза уезжает в Москву. Переходит на нелегальное положение. Там встречает Толика Узбекова, который берет её под свою опеку…
Однако Лиза не знала, что за её судьбой следило зоркое недреманное око ФСБ России, преемницы КГБ. Спецслужбы не только следили, но иногда негласно помогали. Родители той девочки никогда бы не взяли Лизу с собой в Екатеринбург. Но их ПОПРОСИЛИ. И те не могли отказать. Все эти щедроты ФСБ объяснялись писанными и неписанными правилами спецслужб – всегда держать в поле зрения семью, члены которой хоть когда-либо сотрудничали с ними. И началу такому сотрудничеству положила прабабушка Лизы – Мария Евграфовна Шляпникова, которая в 2010 году, в возрасте 111-ти лет, покинула бренный мир и ушла в нирвану.
Глава 7. НАСТОЯЩИЙ ПОЛКОВНИК
Полковник Мурашко закрыл папку. И тотчас на кухне смолкло радио, которое до этого играло увертюру к опере Вагнера «Лоэнгрин».
– Прошу всех встать, – сказал Мурашко, поднимаясь с кресла. – Почтим память наших товарищей минутой молчания.
Лиза встала с дивана. И даже дальний человек Луис тоже отлепился от косяка и стал по стойке смирно. Склонив голову, они молчали. Лиза в уме решала вопрос, чью, собственно, память они чтят – прабабушки Марии, бабушки Нанки или Петра с псом? Возможно, решила она, что всех четверых.
– Можно сесть, – разрешил Мурашко, когда двадцатисекундная минута молчания истекла.
– Итак, гражданка Нарамбекова, как собираемся жить дальше? – спросил полковник, голосом выделяя нерусскую фамилию визави.
Лиза намек поняла. Но смело ответила:
– А что ж, как жила, так и буду жить. Я честный гастарбайтер, никого не трогаю. Между прочим, регулярно плачу членские взносы в Фонд Нравственности…
– ЧЛЕНСКИЕ взносы это хорошо, – опять выделил голосом полковник ФСБ, – но все же нелегальный гастарбайтер, – Мурашко потряс длинным развратным пальцем, – есть нелегальный, незаконный. За это мы можем выслать вас на вашу историческую родину, к Назарбаеву.
– Да, Господи, да что же это… – взмолилась Лиза, – что ж вы прицепились к бедной девушке. Ну, уеду из вашей гостеприимной страны, где людей травят собаками, вам легче станет?.. Неужели мы, интеллигентные люди, не сможем договориться.
И Лиза сделала так, что Мурашко на несколько секунд увидел её, просвечивающий сквозь прозрачный нейлон, магический треугольник. На полковника это демонстрация женской силы не возымела никакого действия. Либо он хорошо владел собой, либо только недавно слез с бабы, либо бабы вообще не его половой профиль.
– Игорь Валерьянович, – обратился к полковнику скучающий по углам Луис, – скажите ей про подарок. Наследство все-таки…
Судя по тому, что Мурашко не одернул своего подчиненного, который учил его, как надо вести вербовку, эта сцена была отрепетирована.
– Ах, да! – не совсем убедительно воскликнул Мурашко, схватившись за свою квадратную голову. – После своей кончины ваша прабабушка оставила вам, Лиза, кое-что из своих вещей. Браслетики там, серьги. Очень ценные вещи. И среди прочего – ритуальный кинжал пурба. Тоже вещь весьма своеобразная.
– Давайте, – протянула руку Лиза.
Мурашко полез в свой портфель, но вынул оттуда не ожидаемый сверток или ларец, как представлялось Лизе, – а очередную бумагу. Вернее, газету. Лиза успела прочесть заголовок. Это был «Колокол Березовского» – издаваемая в Лондоне газета на русском языке и нелегально распространяемая в России.
Мурашко зачем-то положил её на колени и этим ограничился. Усмехнулся:
– Ишь вы какая скорая… Подарочек находится в Лондоне. Во всяком случае, скоро туда прибудет с нарочным. Чтобы его получить, надо поехать в Англию. Без нашей помощи вы туда не попадете. А если и попадете, то не сможете узнать – где и с кем надо встретиться. Прабабушкин наследственный подарок должен будет привести её последний ученик.
– А вам-то откуда это известно?
– Ах, Лиза, Лиза, забыли, с кем имеете дело? Ну, хорошо, поясню. Во время последнего сеанса связи, наш человек в Лхасе, то есть ваша прабабушка, сообщила, что вскоре уезжает в бессрочную командировку… ну, вы понимаете, куда… – Мурашко воздел очи горе, – в связи с этим, завещает передать свое небогатое имущество наследникам, буде таковые найдутся. Посланный от нее человек обязан ждать наследника в Лондоне в определенные дни и часы, в определенном месте. Поёлику наследники не объявятся, вещи перейдут в собственность ученика. Как видите, Лизавета Фазировна, посланнику даже выгодно, чтобы вы не явились на встречу.
– А если он, этот посланник, вообще не приедет на встречу. Присвоит себе, и все. Кто ему укажет?
– Ну, там, в Тибете, воля учителя, воля гуру – закон. Об этом можете не беспокоиться. И насчет всего остального тоже. Пароль для связи нам известен. В Лондон мы вас переправим, но…
– Но не без-воз-мез-д-но, – зажав нос, сказала Лиза, подражая насморочному прононсу Совы, знакомой Винни Пуха.
– Оченно верно, – так же насмешливо отозвался полковник. – Меморандум о сотрудничестве все-таки придется подписать.
– Хотите, чтобы я попутно сфотографировала для вас Биг Бен вместе с Вестминстерским аббатством?
– О нет, Лиза Фазировна. Дело гор-р-раздо серьезнее. И шутки кончились. При нашей расторопности, вам «карячится», как выражаются в определенных, зековских, кругах, если не расстрельная статья, то очень большой срок. А, выполнив наше задание, всего ОДНО задание, вы можете выйти на пенсию с хорошим валютным содержанием и жить, где вам вздумается. Хоть на Багамах.
– Заманчивое предложение, – протянула Лиза, мысленно представляя себя богатой и независимой. – Что я должна сделать?
– Ничего такого, что выходило бы за рамки ваших профессиональных способностей. Вы должны будите познакомиться с одним человеком и подарить ему прабабушкин – а к тому времени уже ваш собственный – кинжал… Видите ли, Лиза… – голос Мурашко стал еще более доверительным, – нам нужно завязать с этим человеком известные отношения. Для этого мы должны его заинтересовать. Денег у него – куры не клюют, так что его не купишь. Но есть у него одна слабость – он коллекционирует старинное оружие. Думаем, на ваш кинжал он клюнет. Вещь старинная, редкая и где-то даже волшебная… Ха! Шучу. Но вещь для любителя, несомненно, ценная.
– А нельзя это дело провернуть без меня. Подарите ему этот кинжал сами…
– Да мы бы с радостью, – Мурашко развел руками. – Но вот незадача: посланнику даны четкие указания – передать наследство лично в руки наследникам. И вообще, должен вам сказать, тот человек, который нас интересует, очень осторожен. Раскусить нашего профессионального агента ему ничего не стоит, как два пальца… А вас как наживку, у которой не будет на лбу печати ФСБ, он проглотит… ну, в смысле, поверит…
– Но если я подпишу с вами соглашение, у меня появится эта ваша печать, – резонно ответила Лиза и почесала лоб.
– Ну, ладно, так и быть. Возьму грех на душу. Ничего подписывать вам не придется. Соглашение будет устным. Так сказать, джентльменским. Вы нам доверитесь, мы – вам. Вот видите, условия более чем простые, не скажу – легкие, вы уж постарайтесь… А Родина вас не забудет. Все-таки вы наполовину россиянка. И на хорошую половину, смею заверить. Одна прабабушка чего стоит, да и бабушка была тоже не промах. Ну как, ударим по рукам?
Мурашко протянул руку. Пальцы его дрожали. Наверное, с похмелья. И тогда Лайза сделала то самое, что все мы иногда делаем непонятно почему, хотя какая-то часть души точно знает, что иначе нельзя. Она согласилась.
Посчитав, что теперь имеет полное право расслабиться, Лайза достала из тайничка сумочки заветный косячок и прямо при всех закурила.
– А вот это вы сделали последний раз, – сказал полковник ФСБ, сразу унюхавший специфический дым, – во всяком случае, до тех пор, пока сотрудничаете с нами.
Он встал и вырвал самокрутку из рук Лизы.
– Какого черта! – взвилась на дыбы полуроссийская гражданка. – У меня привязанность! Меня без этого депрессняк давит…
– Перестаньте маяться дурью. Никакая у вас не привязанность. Мы ведь знаем.
Мурашко сунул косячок себе в рот и сделал несколько мощных затяжек. Потом закатил глаза.
– Ох! Едрит твое масло, забористая Марья. До жопы пробирает… – удовлетворено сказал он.
– В этой траве слишком высокое содержание ТГК, – сказала Лиза и пояснила, – тетрагидроканнабиола – одного из основных алкалоидов конопли. Первый раз, когда я попробовала, вообще блевала.
– Кто вас приучил к этой гадости?
Лиза махнула рукой:
– Так, одна деваханическая подруга…
