скачать книгу бесплатно
А может, и не только хмель. Женщины в критические дни ведут себя не совсем адекватно. Например, на острове Борнео (того самого, губернатором которого хотел стать Паниковский) девушки во время месячных три дня и три ночи проводят на крыше своего дома. (Прикиньте, что вытворяют!)
Прежде чем выйти на площадку Филёвской линии метро, Лайза остановилась возле книжной палатки. Красномордый книгопродавец пил походный чай с лимоном, не снимая с коротких рук шерстяных митенков.
Чтобы быть во всеоружии невинности, следовало купить какую-нибудь книгу. Она стала выбирать из пестрого хлама литературного хайпинга, не зная чему отдать предпочтение. Ей приглянулся Джозеф Конрад «Сердце тьмы», но может быть, для метро это слишком претенциозно и следовало бы взять что-нибудь из pulp fiction? Например, новый роман Мякининой… Или Серовой, или Черновой, или Улановой… Черт бы побрал эту проблему выбора.
Наконец ей приглянулся последний бестселлер Горемыкиной под названием «Как обмануть подруг и выйти замуж за олигарха».
– Вон ту, пожалуйста, дайте… – поднявшись на цыпочки, указала покупательница на верхний ряд.
– 40 рублей… – назвал цену книгопродавец, жуя лимон, оставшийся после чая.
Лиза поспешно сунула ему деньги, получила сдачу и пошла ко входу на филёвскую станцию.
Через два шага она длинно и жидко сплюнула на засранный собаками и бомжами газон. Сидевший в её желудке чертик поскреб коготками стенку. У нее была повышенная кислотность, и она даже вида не переносила ничего кислого.
Лиза вошла в застекленный павильон, через который проходят на станцию.
Обычно на станциях метро её охватывали юнгианские аллюзии коллективного бессознательного древних товарок – прошедшие через века воспоминания, передававшиеся чрез долгую череду поколений жриц любви.
Станции метро, а того хуже вокзалы, всегда напоминали собой знаменитые в Вавилоне ворота богини Иштар. Первыми вас встречают нищие – убогие всех мастей, или маскирующиеся под калек бесполые личности. Там и сям попадаются, оскорбляя глаз, грязные, как смертный грех, бомжи. Не менее жалкий вид имели так называемые беженцы. Казалось, представители всех рас и народностей собрались здесь, как черные вестники приближающейся всемирной катастрофы. А может быть, она уже наступила? В смысле – он. АПОКАЛИПСИС. Все лихорадочно делают деньги, кто как может. Кто нытьем, кто катанием, кто угрозами, обманом и очень немногие – честным трудом. Лайза по праву причисляла себя к последним. То есть к честным труженикам. Сказано ведь: последние станут первыми. А кто полагает, что проституция – дело легкое, тот просто гад, фарисей и лицемер, иди-ка сам попробуй…
Заплатив 22 рубля, (раньше вход в метро стоил 5 копеек) Лиза вышла на платформу. Станция Фили – открытая наземная площадка, похожая на обычную линию пригородных поездов, Ну почти обычную, и почти открытую, во всяком случае, небо еще можно было увидеть, если не над головой, то, по крайней мере, над рельсами. Это успокаивало и давало возможность подготовиться к «сошествию в ад».
Со стороны Багратионовской в сцило-харибдовскую щель филёвской станции с гулом ворвался поезд, современный дракон, с визгом затормозил, и сейчас же его стало тошнить толпой. Едва проблевавшись, железный монстр поспешно стал заглатывать новую порцию грешников, в том числе и бедную Лизу. Сегодня она действительно бедная. «Осторожно, двери закрываются, – объявил внутренний голос чудовища, – следующая станция Кутузовская». Его многочисленные ротовые отверстия со змеиным шипением захлопнулись, и монстр помчался дальше, завывая, как демон смерти, нырнул в черную дыру тоннеля, в свою привычную подземную среду обитания. На пассажиров сейчас же обрушился отраженный от стен грохот.
Поначалу в вагоне грешников было не так уж и много, даже имелись свободные места. Лиза села и раскрыла книгу. Стала читать где-то с середины листа. Горемыкина писала: «… некоторые наивные дурочки, в надежде поймать олигарха на крючок, посещают разные модные тусовки, всеми правдами и неправдами проникакают (так было напечатано) даже в VIP-клубы. Так знайте – олигархи там не водятся. Лучше поищите их возле себя, в своей среде обитания (эта Горемыкина, наверное, пришла в литературу из Минрыбхоза, подумала Лиза). Часто они, олигархи, переодевшись в простые платья, как известный принц, спускаются в гущу народа, чтобы там пошарить на дне, тем самым удовлетворить свои низменные инстинкты…»
Лиза посмотрела вокруг себя и, честное слово, не обнаружила ни одного олигарха. Уж его-то, попадись он только, она бы вычислила под любыми одеждами. Надо только поймать его взгляд и уловить «…сквозь опущенных ресниц / Угрюмый, тусклый огнь желанья».
Напротив уселся молодой парень, который только что вошёл на «Студенческой», – студент или начинающий бандит – и стал пялиться в её промежность. Лиза сдвинула ноги, подумала, что в его штанах, кроме взбудораженного члена, ничего нет. От таких, знала по опыту, хлопот получишь больше, чем прибыли. Скорее всего, просто отберет сумочку. И вообще, сидя в одиночестве на лавочке, богача не встретишь. Надо идти в гущу народа, в потную толпу…»
Сквозь окна тормозящего состава Лиза заметила толпу на перроне, поняла, что уже близится центр города. На кольцевой она встала и направилась к выходу. Но не с целью покинуть вагон, а чтобы быть в гуще событий.
И вот они нахлынули. Лизу закрутило людским водоворотом, её сдавили, дохнув перманентным перегаром в ухо, прижали к группе людей, которая напомнила ей толпы с картины Брейгеля. Сзади сейчас же кто-то прижался твердеющими гениталиями к её выпуклым ягодицам. Еще Лиза почувствовала, что стала объектом пристального тактильного изучения сразу нескольких особей мужского пола. Одна особь, не очень таясь, обшарила лизины карманы и забрала жертвенную десятку, специально для этого там оставленную Лизой, когда она получила сдачу от покупки билета на проезд. Остальные деньги (господи, жалкие гроши!) были в сумке, которую надо было держать обеими руками, прижав к животу. Да еще эта идиотская книга!
Другая более дерзкая рука залезла под юбку. Холодные пальцы скользнули по ногам, и Лиза пожалела, что не надела брюки, как и хотела, но почему-то в последний момент передумала, и вот теперь расплачивайся. Все эти мерзкие прикосновения казались Лизе некими желудочными щупальцами подземного чудовища. Скорее бы уж он пустил желудочный сок, чтобы растворить всю эту гадость без остатка.
Рука, перебирая пальцами, пробежала вверх по ноге, по самой чувствительной, внутренней её стороне. Лиза сомкнула бедра, придавила наглого паука. А тот настойчиво пыталась проникнуть в средоточие её женского естества. «А может, это клиент?» – подумала Лайза, которая никогда не работала кротихой, то есть, проституткой, промышляющей в метро. Ловить клиентов на чужой территории – крайне опасно. Запросто получишь нож в брюхо от бдительного чужого сутенера.
Вообще-то Лайза старалась не нарушать Проституционную конвенцию, но ей срочно нужны были деньги, которые следовало быстро отдать, пока у Толика не переменилось настроение. Лайза разжала ноги и повернулась лицом к мужчине, который, как она предполагала, её домогался.
Мужчина – безликий тип, имя которым легион, – отдернул руку и стал к ней спиной. Тогда она, со всей поддельной страстью прижалось к нему грудью. Мужчина занервничал и стал пробираться к выходу. Лайза не отставала, проскальзывала следом, заполняя вакуум, который образовывался за его спиной…
Мужчина поднимался по эскалатору, воровато озираясь. Лиза стояла двумя ступеньками ниже. «Никуда ты, гаденыш, от меня не денешься, – думала она. – Соблазнил бедную девушку, теперь расплачивайся. Я вас, хорьков, проучу, как лазить по чужим ногам, играть на чувствительных струнах.
Но, выйдя на улицу, Лайза словно очнулась. Что с тобой, сказала она себе, оставь ты этого недоноска в покое. Вспомнила свои первые недели в Москве, когда предлагала себя каждому встречному таксисту?.. неужели ты ляжешь в постель с человеком, который ездит в метро? Очнись! Ты же не такая чокнутая, как эта Горемыкина.
Между тем мужчина подошел к проезжей части, где его поджидала машина – «Линкольн-таункар», длиною с крейсер. У Лайзы потемнело в глазах и потяжелела прокладка. Надо же – такой облом случился, – беспомощно подумала она, глядя на удаляющуюся рояльную корму, зеркальный никелированный бампер и адское созвездие темно-красных огней, один из которых глумливо подмигивал. – Упустить такого клиента! Вот дура – где твое чутье, мымра? Где профессионализм? – я тебя спрашиваю. С подходцем надо к таким ублюдкам!.. Сволочь! Извращенец поганый, дрянь, сука! Тварь, кровопийца, олигарх твою мать!..
Лайза со злости швырнула в урну книгу, оказавшуюся на диво прозорливой и потому тем более отвратительной. До того было обидно, что слезы брызнули и покатились тяжелыми шариками по щекам, словно капельки ртути.
Она шла как громом пораженная без руля и без ветрил. Вытирая слезы и сопли. Наконец успокоилась и как в награду увидела более реальный объект, который вышел из здания, где располагались далеко не бедные офисы. Правда, он не сел в машину, а пошел пешком, это был, конечно, минус. Но, может быть, он вышел размять ноги, подышать свежим смогом.
Глава 4 КАРАОКЕ-БАР
Чтобы не вспугнуть мужчину прежде времени, Лайза старалась не смотреть на него в упор, а держать объект лишь в поле периферического зрения. Для этого она как любопытная муха вертела головой по сторонам и даже заглядывалась на небо.
В небе ничего интересного не было – лишь размытая серая муть. По сторонам горизонт событий тоже был погружен в какую-то не сфокусированную размытость, точно в компьютерной игре «COMBAT-3». Мокрый снег (вот уже и снег пошел!) косо летел по воле ветра, залепляя газоны с канадской зеленой травой, но цветные камни тротуара по-прежнему оставались голыми, словно обладали внутренним жаром. Лайза бросила взгляд вниз, на свои ноги, обутые в японские полусапожки, новые и дорогие, "Хинза", из тонкой мягкой кожи с синтетическим утеплителем, с длинными острыми носками, окантованными латунными вставками. Носками, которыми так действенно можно было пинать под яйца оборзевшим клиентам.
Мужчина, которого она преследовала, подошел к таксофону, на углу дома, рядом с каменной лестницей, ведущей куда-то вверх. Он сунул чип-карту в приемную щель, стал набирать номер.
«Господи, с кем я опять связалась, у него даже трубы нет! Какая-то сегодня косая полоса пошла…» Однако, наученная горьким опытом (опыт бывает как сладкий, так и горький, а также соленый и кислый), не поспешать с выводами, Лайза остановилась поблизости, делая вид, что подтягивает чулки, одновременно демонстрируя ему точеную красоту своих ног.
"Да, – говорил он в трубку, косясь на лайзины ноги. – Да". Затем опять: "Да". Еще раз: "Да". И повесил трубку. Вытащил карту из щели и, свернув за угол и шагая через три ступеньки, направился прямиком в какое-то заведение. Лайза не могла упустить мужчину, который все время говорит «да». Это хороший клиент, еще были бы у него деньги…
Вот, оказывается, куда вели те ступени. Это был китайский караоке-бар «Шанго», что в переводе означало типа «хорошо», «кайфово». И затеплилась в промежности надежда, что безденежный человек вряд ли бы полез в фирменный бар. А отсутствие у него мобильника можно легко объяснить тремя причинами: может, у него украли трубку – кругом ведь ворье, – а новую он еще не успел купить; либо он его поставил на подзарядку, либо он одного с Лизой поля ягодка. Ведь она тоже никогда не пользуется мобильным, боясь электромагнитного излучения, ПРОНИКАЮЩЕГО ПРЯМО В МОЗГ! Светка над ней подшучивала, предлагала пользоваться наушником, но Лиза и этот вариант отвергала. С наушником и проводом – только клиентов смешить, она будет походить на глухую тетерю, пользующуюся слуховым аппаратом. Или того хуже – походить на шизоида, который идет по улице и сам с собой разговаривает. Все эти её причуды иногда доставляли массу хлопот, но здоровье дороже.
В полупустом зале было жарко, пахло тибетским ладаном и лапшой быстрого приготовления. Посреди помещения горел газовый очаг, на вытяжной трубе которого висели два красивых, цвета охры, лука, орудия изгнания бесов (налоговых и санитарных инспекторов).
Мужчина сел за низенький столик у окна, зашторенного шелковыми занавесками с вышитыми на них драконами и фениксами. Официант в синей маодзедунке и белых кедах быстро принял у него заказ и убежал за кулисы. Лиза заняла соседний столик, усевшись на стул с плетеной ротанговой спинкой. Нарочно не обращая на мужчину внимания, она принялась разглядывать кулисы – расписные бамбуковые ширмы. Благостный пейзаж Южного Китая: туманные холмы на горизонте, рисовые поля возле дороги, прячущиеся в бамбуковых рощах вдоль Янцзы деревушки.
Лиза едва ли не жалела уже о затеянной по прихоти своей глупой игре. Но когда ей принесли блюда, заказанные наугад, она вдруг почувствовала зверский голод. Впрочем, ничего удивительного – приближалось время ланча.
Лапша, пряная уха из карпа и свиные шкварки по виду, аромату и вкусу не имели равных. Лайзе нравилась её новая игра. Наполнявшая её сытость прибавила наглости. Она уже в открытую разглядывала мужчину. Его нужно было соблазнить во что бы то ни стало, хотя бы потому, что надо ведь расплатиться за ланч. А у нее совсем нет денег. То есть настоящих денег. Кошмар! Такого с ней никогда не было! во всяком случае, за последние три года.
По мере того, как над ней сгущались тучи неплатежеспособности, мужчина ей нравился все больше. Правда, его порывистые движения немного раздражали. Его левая бровь дергалась, указывая на склонность к потере самоконтроля. В то же время твердая, решительная линия губ придавала его лицу некую грубоватую чувственность, не оставлявшую женщин равнодушными.
Между тем мужчина по-прежнему не обращал на девушку внимания. Он скорчился над столиком, над своими глиняными горшками, внутренние стенки которых блестели от прозрачного жира. Неловко орудуя палочками, глотая слюнки предвкушения, он доставал из горшка кусочки потрохов – волокнистые, красноватые, мягкие, сочные, проспиртованные и пропитанные пряностями и травами с резким, сладко-соленым вкусом, в котором мёд смешивается с плесенью…
Лиза, чтобы оттянуть время, заказала рисовую водку. Маленькая бутылочка имела на этикетке всего один иероглиф – квадратик, перечеркнутый посередине горизонтальной линией. Чтобы отвлечь официанта от дурных предчувствий, она попросила расшифровать наименование спиртного напитка. Официант, с лицом, похожим на всех китайцев, объяснил, что иероглиф «ЖИ» означает «солнце», или «свет». Напиток был странноватый, но, в общем-то, неплохой, если его проглотить. «Да будет свет!» – провозгласила Лиза полушепотом и опрокинула в себя еще одну порцию огненной жидкости из фарфоровой маленькой чашечки. Действительно, очень скоро в помещении как будто стало светлей.
«Разрешите вас пригласить», – сказал мужчина (тот самый!), вдруг оказавшийся перед Лайзой. «Я не танцую», – смутилась она. «Я тоже, – ответил мужчина, поднося к её губам микрофон, похожий на половой член. – Давайте споем на брудершафт». Ну да, это же караоке-бар, – вспомнила Лайза. Она машинально схватилась за член, то есть микрофон, но мужчина не отдавал. И так они, держась за один предмет и глядя на экран, щека к щеке, запели под музыку и диктат появляющегося текста:
Вы-ы-ход-и-и-ла на берег Наташа,
Вы-ы-ход-и-и-ла на берег крутой.
Да-ста-ва-а-ла автомат «калашу»,
Па-а-лива-а-ла с горки ледяной.
Наконец, когда спевка кончилась, Лайза смогла разглядеть мужчину повнимательней. Бледные глаза на скульптурном лице. Кожа, кстати, загорелая, летом, видать, был на югах. (Турция? Таиланд?) Темные мягкие слегка волнистые волосы зачесаны назад, открывали умный лоб. Лайза затруднилась определить его возраст: это было лицо молодого ещё человека, но по щекам залегли морщины, предрасположенными в будущем стать глубокими. Высокий, в руках, плечах и осанке что-то от атлета.
Как медик и специалист по мужчинам, Лайза попыталась набросать его психологический портрет.
При всей своей кажущейся веселости, что-то в нем было трагическое. Человек с печоринской ленью к жизни и с этакой хемингуэенкой в глазах. Легко можно представить, как в сумрачный период года, когда уровень серотонина в организме падает из-за отсутствия солнца, он подносит к виску короткоствольный «бульдог»… (детские впечатления Лизы, оставшиеся от отца).
Лайза почему-то не сомневалось, что у него есть оружие, и он умеет им владеть. А еще иногда он бывает опасен. В какие-то моменты времени от него веет чуть ли не божественным могуществом. (Впрочем, возможно, это впечатление создает мужественный запах его одеколона «Лоренс Аравийский» – пряный, жаркий запах пустыни.) Но по большей части он совершенно беззащитен и легко раним.
К какому общественному классу бы его отнести? Похож ли он на состоятельного человека? Пожалуй, нет. Скорее на мелкого предпринимателя, который никак не может выйти на высокую орбиту. Впрочем, решила Лайза, крокодил тоже может летать, только очень низко и недалеко.
Пётр (так его, оказывается, звали) заплатил за ланч. Расплачиваясь, денег не жалел, дал официанту хорошие чаевые. Лайза оценила его щедрость. В таких случаях у нее что-то сладко сжималось внизу живота и там становилось тепло. Первый раз это произошло далекой зимой, когда ей было 9 лет: на крыше сарая (они бегали с ребятами по крышам) она нашла кем-то брошенный кошелек. Кто его туда зашвырнул? – неизвестно. Кошелек, конечно, был пуст, но Лиза на всю жизнь запомнила то сладостное чувство, очень близкое к оргазму (хотя она тогда не имела понятия, что такое оргазм), когда увидела на белом-белом снегу черную мокрую кожу и блестящие металлические рожки с шариками. Как знать, не этот ли фрейдистский образ кошелька как вместилища–влагалища лег первым кирпичиком в здание её будущей взрослой жизни. Она училась, мечтала быть врачом, а подсознание усмехалось. Оно-то знало: у тебя сформировалось сознание проститутки, и значит, быть тебе проституткой. Кошелек – деньги – пизда, такая вот связь.
Наевшись, напившись, напевшись, они вышли из караоке-бара в середину зимнего дня. Прополоскали альвеолы холодным кислородом начинающейся зимы. В воздухе кружился совершенно фантастический снег, занося средневековые замки и стеклянные призмы современной Москвы. Мос! Ква! Хотелось квакать! Или плакать. Или хохотать! У Лайзы было пр-р-рекр-р-расное н’строение. Оказывается, можно иметь хорошее настроение и, не взбадривая себя наркотой. Главное, встретить хорошего человека.
Приобняв девушку за плечи, человек с библейским именем повел её в неизвестную даль. «Куда мы идем?» – «Тут близко». «У тебя здесь офис или дом?» – «И то и другое». «Ты живешь, где работаешь?» – «Я работаю, где живу». «Яс-с-сненько. Ты знаешь, у меня анал… анал-л-логичная сит’ация… си-ту-а-ци-я… Слушай, Пётр, Петя, Петенька… я вообще в доску пьяная. Так что имей это в виду, когда будешь в-в-водить в меня… тьфу… меня вводить в курс дела… и особо меня не кантуй… А впрочем, кантуй не кантуй, а сам знаешь, что получается… ха-ха-ха… какое здесь у вас эхо. Старые подъезды… а где цветы, где ковровые дорожки? Трудящиеся все спидздили?.. пардон, моветон, шерше ля фам… Привет, барбос… Хороший у вас швейцар… с бакенбар…бардами… Пётр, а у тебя есть халат с бранденбургами?» – «Есть». «Люблю мужчин в халатах, это как-то по-японски. Впрочем, можно и без халатов, дай Бог, чтобы хоть по-русски-то получилось… ой, что-то я разболталась. А ты немногословен. Ты краток, как на допросе… Слушай, а куда мы едем в этой железной клетке?» – «Уже приехали». «Слушай, Пётр, ты с этими ключами у двери, как Апостол Пётр у врат рая… ну, отворяй дверь в рай» – «Прошу».
Глава 5. БАСКЕРВИЛЬ-ХОЛЛ
Едва она переступила порог квартиры Петра, как сразу протрезвела. И тут же увидела, как в темноте прихожей горит уголек на корпусе подзарядного устройства. Ну, так и есть – мобильник Петра заряжался.
Хозяин квартиры дернул за шнурок – зажегся свет. Гостья огляделась. Под ногами лежал зеленый коврик с золотой надписью «Добро пожаловать». Об этот коврик даже жалко было вытирать ноги, такой он был чистый. Стоя с краешку, гостья наклонилась (хозяин любезно её поддержал за талию), расстегнула молнии на своих сапожках, скинула их, остроносых, поставила аккуратно в уголок. Петр таким же галантным манером помог ей снять куртку и под локоток препроводил в комнаты.
Собственно, была всего одна комната, но преогромная, а диагонально постланный ламинат, делал её еще просторнее. Беленые кирпичные стены в английском стиле. Модный стеллаж из натурального дерева, в меру уставленный книгами. Краснокожий с фиолетовым оттенком диван, с глубокими впадинами и кнопками молчаливо беседовал в компании пары кресел такой же упитанности. У эркерного окна – стол обтянутый все той же кожей. На столе стоял компьютер с плоским монитором. Одноногое, пятипалое рабочее кресло анатомической конструкции, казалось, ждало хозяина, любезно расставив мягкие подлокотники.
Лайзе обстановка понравилась. Солидно, сдержано, стильно. Настоящий мужской интерьер. Петр ушел на кухню, очевидно, готовить кофе, а гостья продолжила осмотр мужского гнезда. Над диваном висела картина, писанная маслом, кажется, подлинник. На картине изображен был старинный паровоз с гигантской трубой, большими яйцеобразными фонарями и огромным скотоотбрасывателем. Паровоз увлекал фиолетовые вагоны в грозовую степную ночь, примешивая свой дым с проблесками искр к косматым тучам. Для Лайзы все эти фрейдистские мотивы были более чем понятны. Дымящийся фаллос – мечта мужчины. Она усмехнулась и перешла к другой стене. Там висела в роскошной раме олеография Ван Гога «Арлезианка». Ну, это уже банально.
Лайза выглянула в окно. От горячего её дыхания холодное стекло запотело. И все же через этот флер было видно, как сквозь метель мчатся стада машин и как, рискуя жизнями, перебегают им дорогу люди.
Возвращая внимание к комнате, взгляд Лайзы привлекла лежащая на столе записная книжка в черном переплете из искусственной кожи, с тисненым золотом логотипом фирмы «Блактон». Гостья испытала жгучий порыв заглянуть под обложку и увидеть на благородной голубизны бумаге мужественный почерк. Какие тайны доверял хозяин квартиры своему блокноту? Любовные похождения? Или гобсековские скучные подсчеты: приход-расход, дебит-кредит? А может, так: «Среда. Вчера замочил Косорылова. Это семнадцатая моя мишень. Завтра получу вторую половину гонорара и – на Багамы. Устал. Душа отдыха просит».
Или еще более романтично. Он у приемника. Светится шкала. Звучит песня: «У синего, синего моря, где чайки летят над волною… та-та-та-та-та-та… поцелуй соленых губ». Песня обрывается и начинается диктовка пятизначных групп цифр: «Цвай, зекс, драй, нойн, айн… зибен, ахт, драй, фир, цвай…». Он быстро записывает, держа запасные карандаши в другой руке. Потом берет томик Гёте и расшифровывает запись. Прочитав, сжигает записку. От горящей записки прикуривает сигарету. Затягивается сладким дымом отечественных сигарет и, глядя прямо в камеру, говорит: …»
– Ёк твою мать! – под грохот на кухне выругался Петр.
– Что случилось, Пётр? – крикнула Лайза из комнаты.
– Да кастрюлю уронил…
– Тебе помочь?
– Не надо, я сам…
«Ну, сам, так сам», – сказала себе гостья и подошла к стеллажу, взяла наугад книгу, каковой оказалась проза и стихи Набокова. Законным образом открыла обложку, прочла первую строчку стиха: «Уйдя на хутор бабочек ловить, / Вернулся в дикий Петроград…».
Тут в комнату вошел Пётр, держа в руках поднос, на коем стоял паровозно дымящий зеркально-блестящий кофейник, чашечки тонкого фарфора, хрустальная вазочка с сахаром и прочая снедь.
– Прошу, мадам, – сказал хозяин, гостеприимным жестом указывая гостье на столик и кресло. – Или, может быть, мисс?
Гостья вздрогнула. Вот он – момент истины! Как он её подловил. Лайза впала в растерянность. А ведь именно к этому и готовилась. Что ответить? Правду или все-таки начать игру «хата джапан»?
Пока она думала, Пётр уже разливал кофе. Что ж, решила она, будем играть по умолчанию. Каждый свою игру.
– Хотите… – весело, как хвостом, взмахнула голосом Лайза, чтобы затушевать неловкое свое молчание, – …угадаю, кем вы работаете?
– Попробуйте, – в краткой своей манере ответил Пётр и лукаво улыбнулся.
– Вы – частный детектив.
– Мимо. – Отхлебнул кофе.
Лайза надула губки. Но быстро опять воодушевилась.
– Применим дедуктивный метод. Вы ведете записи… – Её взгляд прыгнул к столу. – Нет-нет, я не читала, просто увидела записную книжку и подумала… э-э-э… может быть, писатель, а?
– В яблочко, – ответил Пётр, но не обрадовался, отставил чашку и почему-то нахмурился. Лайза усекла, что её новый знакомый, кажется, не любит слова "писатель". Но разговор надо было продолжать.
– А в каком жанре вы работаете?
На лице писателя мелькнула уже явная гримаса отвращения, однако он быстро справился с эмоциями, гордо поднял голову к потолку и пояснил:
– Я концептуалист.
– Ага, – глубокомысленно произнесла гостья. – Это, наверное, модно, да? Концептуализм там, постмодернизм…
– Да как вам сказать… – Пётр неопределенно повел плечами. – Это, скорее, опасно, чем модно.
– Понимаю. Конкуренция, издательская политика и все такое… Мне один такой постмодернист нравится…
И Лайза завела никчемный разговор о шарлатанском романе одного популярного пройдохи. Лицо Пётра опять скривилось в гримасе отвращения.
– Ох, извини, – спохватилась гостья, – я слышала, что вы, писатели… тьфу, черт… короче, творческие работники… на дух не переносите друг друга. Совсем как мы… Ух, ты! Х-ха! Я хочу сказать – как мы, женщины. Да. В каждой видим соперницу. Так бы и выцарапали глаза друг дружке! Уж такова наша природа… Прекрасный кофе.
– Музыку, хотите, поставлю?
– А у вас какая?
– Всякая.
Они встали с кресла и подошли к стеллажу, где на одной из полок громоздилась блестящими кубами музыкальная установка.
– Вот здесь, – Пётр указал на ряды коробочек с дисками, – оцифрованный винил, музыка шестидесятых годов: "Дорз", "Роллинг Стоунз", "Бердз", "Дип Перпл", "Моуди Блюз", ну и в таком роде. Здесь, – Пётр перебросил руку на другую полку, – семидесятый год, там дальше – 80-е, ну, знаешь – «АББА», «Бони-эМ»… А тут – рок девяностых…
– А современная? – спросила Лайза.
– А разве есть современная музыка? – удивился Пётр и пояснил: – После 2000 года музыка выродилась… А здесь, – хозяин квартиры любовно погладил диски, – классика. Есть концерты и даже оперы. Хочешь послушать "Goetterdammerung"?
– А что это такое?
– "Сумерки богов". Вагнер.
– Ох, это, наверное, слишком тяжело. Что-нибудь полегче поставь.
– Как насчет «Волшебной флейты» Моцарта?
– Слушай, ты можешь завести нормальную музыку, без всяких этих выгибонов? – уже раздражаясь, сказала Лайза.
– Пожалуйста, выбирай сама.
