banner banner banner
Инга Артамонова. Смерть на взлете. Яркая жизнь и трагическая гибель четырехкратной чемпионки мира
Инга Артамонова. Смерть на взлете. Яркая жизнь и трагическая гибель четырехкратной чемпионки мира
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Инга Артамонова. Смерть на взлете. Яркая жизнь и трагическая гибель четырехкратной чемпионки мира

скачать книгу бесплатно

Инга Артамонова. Смерть на взлете. Яркая жизнь и трагическая гибель четырехкратной чемпионки мира
Владимир Иванович Артамонов

О тернистом пути и смерти талантливейшей спортсменки, чемпионки СССР и мира, начиная с самого детства и кончая трагическими днями, рассказывает ее родной брат, журналист Владимир Артамонов.

Владимир Артамонов

Инга Артамонова. Смерть на взлете. Яркая жизнь и трагическая гибель четырехкратной чемпионки мира

© В. Артамонов, 2017

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2017

© «Центрполиграф», 2017

* * *

От автора

Вспоминая Ингу Артамонову, я, ее родной брат Владимир Артамонов, с горечью переживаю те далекие трагические события гибели сестры, случившейся полвека назад, 4 января 1966 года, когда ей было всего двадцать девять лет.

Сегодня возраст Инги подошел к отметке в восемьдесят лет, пятьдесят лет как ее нет с нами.

Сказано о ней немало, выпущены фильмы… Однако не все так просто, как может показаться на первый взгляд.

По свидетельству Марии Исаковой, Инга была очень одинока. И это так. Ей, как и вообще большому чемпиону, приходилось (и, наверное, еще кому-то приходится) жить среди немалого числа завистников, как со стороны непосредственных соперников по спорту, так и некоторых тренеров, чиновников, которым когда-то она в чем-то не уступила, оказалась независимой, самобытной… И тогда-то начали распространять клевету, подбрасывать анонимки, фальсифицировать ее результаты на отборочных соревнованиях к первенству мира, Олимпийским играм, чтобы не допустить туда… Ингу исключали из сборной, делали невыездной. Ее, сильнейшую в тот период, не пустили на чемпионат мира 1960 года и на две Олимпиады 1960 и 1964 годов, чтобы она ни в коем случае не стала еще и олимпийской чемпионкой.

Однажды Инга призналась нам, родственникам: «Как неудачно выступлю, сразу ко мне проявляют заботу, внимание, как выиграю, так никто не смотрит, обходят стороной, не замечают, словно нет меня».

Как тут не почувствовать себя одинокой! Именно поэтому она искала поддержки у родственников, восхищения у болельщиков, радовалась их теплым письмам, укрепляющим ее веру в себя.

В конце концов уходят в небытие интриги, недоброжелательства, откровенное вредительство… Остается имя того большого чемпиона, которым была и осталась в истории мирового спорта Инга Артамонова.

Инга погибла от руки своего мужа Геннадия Воронина, человека злобного и мстительного. Ее выдающиеся достижения напоминали ему о его ничтожности.

Но теперь мы знаем также, изучив материалы уголовного дела, что кто-то еще «поспособствовал» этой гибели, ведь некоторым «индивидуумам» ее победы были как кость в горле – необычайно талантливой оказалась она для того времени. Все делалось для того, чтобы вывести спортсменку из равновесия, поколебать ее веру в собственные силы, внести сумятицу в ее семейные отношения, и без того напряженные из-за необузданности мужа.

Но Инга со всем этим, во славу ей, справлялась. Неизменно она старалась успешно выступать в соревнованиях, показывать наилучшие результаты, отстаивать честь страны.

И сейчас, спустя полвека, по-прежнему стараются замалчивать ее победы – видно, не удастся сегодня, как в прошлые далекие годы, похвастать необыкновенными достижениями в конькобежном спорте!

Кое-кто не понимает, что забвение прошлого не сулит ничего хорошего в будущем…

Так кто же еще был причастен к гибели Инги Артамоновой, кто был заинтересован в этом?

В книге приводятся факты, по которым читатель многое сам додумает.

Приглашение к повествованию

В Финляндии, как и в соседних с ней Скандинавских странах, очень любят зимние виды спорта. Здесь занимаются ими почти все. Местные болельщики высоко ценят достижения чемпионов мира, знают их пофамильно и в лицо. Сейчас внимание болельщиков сосредоточилось на Инге Артамоновой – феноменальной советской конькобежке, высокой очаровательной русской девушке, которая в очередной раз здесь, в Финляндии, стала чемпионкой мира.

Прошедшие состязания были очень интересными, хотя и трудными для самих спортсменок. Советским конькобежкам, в отличие от прошлых лет, пришлось на этот раз несколько потесниться. Очень успешно выступили молодые зарубежные конькобежки.

Но как бы ни было трудно отстаивать право на многолетнюю гегемонию, Инга Артамонова по-прежнему сильна. У нее мировая популярность, ей рукоплещут миллионы болельщиков, которые ждут от нее новых достижений.

Спортсмен и зритель. Быстро они находят общий язык. Подобные отношения напоминают родственные. Кажется, что зрители живут в эти мгновения чувствами спортсмена, сопереживают, подбадривают его. Русский ты или американец, швед или голландец – не важно! Публике, которой ты полюбился, достаточно уже того, что ты есть.

Публике нужен быстрый и красивый бег – это да. Но она и помнит своего кумира. Нередко всю свою жизнь. Только станет известно, что намечается встреча, как зритель уже ждет не дождется предстоящего свидания.

Любимая спортсменка. Сколько же этой привлекательной русской девушке пришлось потрудиться, чтобы такого достичь! Преодолела она, видимо, многие препятствия. Физическую усталость. Сомнение и неудачу. Волнение из-за непомерной ответственности. Выработать нужно было спокойствие – надежный спутник успеха.

Сейчас Инге выходить на лед. Ей предстоит выступить в показательных соревнованиях. Блеск коньков скрыт пока надетыми на полозья чехлами. Главное – не затупить их, когда идешь по раздевалке, а то на льду, говорит Инга, поедешь совсем не туда, куда нужно.

Она дошла до двери. Зачем-то расстегнула молнию на белом, свободно сидящем на ней свитере, под которым был другой, темный, плотно облегающий свитер с красным гербом на груди.

Вечером сегодня начнется банкет в честь победителей, в ее честь. Она в Москве сшила своими руками несколько платьев и привезла их с собой. Сегодня на банкете она нарядится в красивое платье, сделает прическу. Сегодня на нее все будут смотреть и удивляться. «И вы утверждаете, – скажет какая-нибудь иностранная дама, – что эта восхитительная женщина может всех обогнать на льду? Но почему она так свежа, ухоженна? За ней, наверное, целая свита прислуг ездит».

Первенство мира Инга считала чем-то вроде боя, где она одна могла защитить свою страну. Выигрывая, она старалась улыбаться, чтобы не были заметны ее усилия. Это придавало обаяния ее победе, покоряло сердца зрителей. Ингой гордились подруги по сборной – ее соперницы. Они говорили: «Инга – идеал чемпионок, мы на нее равняемся».

В радостные минуты забываются невезения и поражения, обиды и даже чье-то недостойное поведение.

Толкнув рукой дверь, Инга вышла на воздух. Теперь нужно было спуститься по лестнице трибуны на лед. Солнце слепило глаза, не верилось, что такое яркое оно может быть зимой. Зрители улыбались, устремив на спортсменку взоры. Мальчишки суетились внизу лестницы с бумажками для автографа. Сейчас они начнут свою бойкую работу: дергать за рукав, протягивать свои бумажки.

Ингу отлично здесь знают: трижды она выигрывала в стране Суоми чемпионаты мира. Ее портреты в период соревнований печатались на первых страницах многих выходящих здесь газет. Интервью с ней передавали по радио, ее показывали по телевидению. Редкая популярность для иностранной конькобежки!

Спортсменка отстегнула чехлы на коньках, вышла на лед.

Лед накатистый. По радио слышится оживленная финская речь. Инга услышала свою фамилию. Трибуны аплодируют. Проезжая мимо трибуны, накрытой козырьком, которая сразу затихает при ее приближении, она артистически медленно подносит руку к губам и посылает трибуне воздушный поцелуй, который, как выстрел из стартового пистолета, отзывается мгновенной реакцией – коротким, но гулким всплеском аплодисментов.

Позади много тренировок. Сегодня они воплотились в мировое признание.

С каждым годом круг знакомых и друзей все более расширяется. Все больше приходит писем. В них столько вопросов, что невольно глубже задумываешься над всем пройденным тобой. Вспоминаешь родных, переживающих за тебя, улицу, где прошло военное детство, девчонок со двора, которые придут потом с поздравлениями, динамовский свой коллектив, который вскоре после первенства мира, несмотря на непомерную усталость твою, придется выручать, выступая совсем не в крупных соревнованиях – может быть, всего лишь за свой райсовет…

И приходит очень много писем, на которые уже пора бы дать ответ…

Повествование первое. Детство

Маленькая и такая большая Инга

Когда я смотрю на вас, Инга, то думаю: а всегда ли вы были такой? Как, интересно, на вас повлияли обстановка, в которой вы воспитывались, и окружавшие вас люди?

    Клавдия Рогозина, Пермь

Бомба разорвалась недалеко. Дом, в котором мы жили, качнуло, словно могучий корабль при шторме, вздрогнули, как живые, оконные рамы, стекла звонко посыпались, распахнулись двери комнат.

Наша мама замерла на месте, глаза ее застыли в испуге. Она подумала о нас. Не успели мы сразу в бомбоубежище, замешкались, а потом уже было поздно.

Где-то, но уже гораздо дальше, раздался новый взрыв, и наш дом опять содрогнулся, но по всему чувствовалось, что прорвавшиеся в черту Москвы фашистские самолеты под натиском зениток отходили.

Мама пошла на кухню, чтобы выглянуть из окна во двор: не появился ли кто из знакомых. Жутко сидеть одним в квартире: бомба – попади она в дом – насквозь прошьет его, как иголка подушечку, а стены осыплются песком вниз, как пыль.

Маме предлагали эвакуироваться. И ее подруга Александра тоже советовала, удивляясь, как можно так рисковать! Но мама будто не слышала ее слов. Все так перепуталось в голове. А тут еще неурядицы в семейной жизни…

Возможно, она и поехала бы, если бы не старушка из нашей квартиры, совсем слепая. Ей хотелось подсобить нашей маме: не мог человек не поделиться добротой…

– Ты, дочка, ребенка-то покорми кашей, – говорила она, – он и кричать не будет. А я давай его покачаю, я такой секрет знаю…

А когда мама почти собралась эвакуироваться, она сказала:

– Никуда не езди с такими мальцами. Не замай. – Это означало: не тронь, оставь в покое.

Так и порешила мама: чему быть, того не миновать. Всю войну мы оставались в Москве.

Может быть, это родилось в чьем-то воображении, а может, и было правдой (ничего удивительного – война!) – эшелон с эвакуированными, в котором должны были уехать мы – мама, сестра Инга и я, – в пути разбомбили немецкие самолеты.

Маме приходилось трудно. Единственное облегчение было в том, что Инга рано начала помогать по хозяйству. В пять-шесть лет ей поручалось уже многое: помыть полы, сходить в магазин (по записке), присмотреть за мной…

Вся трудность военной жизни понималась пока только взрослыми. Дети оставались детьми. Инга была непосредственной (так, кстати, и оставшейся ею на всю жизнь), часто принимала какие-то вещи за чистую монету. Так, однажды, когда война уже пошла на убыль, и мы нередко теперь оставались дома одни, а мама и бабушка работали, к нам приехала погостить бабушкина родная сестра тетя Варя из Павловского Посада. Привезла она нам гостинцев, сели мы чай пить. Тетя Варя, добродушно улыбаясь, как бы между прочим сказала:

– Все вроде у нас есть, вот только сахару… Ну ничего, будем сегодня пить чай с таком.

Она налила три стакана чаю, по одному поставила перед нами. Я активно принялся за чаепитие. Только Инга почему-то сидела неподвижно. Тетя Варя удивилась:

– Иночка, а чего же ты не пьешь-то?

– А я жду.

– А чего же ты ждешь?

– А я жду, когда вы так достанете. Ведь вы же сказали, что мы сегодня с таком чай будем пить.

Инга, подрастая, становилась боевой девочкой. Она была заводилой, умела создавать атмосферу праздничности, веселья, романтичности. Ее очень любили девчонки. Но их родителям приходилось беспокоиться: из-за этой бедовой Инги их дочери являлись домой насквозь мокрые. Под ее предводительством девчонки строили какие-то немыслимые снежные пещеры, залезали в них, устраивали там костер, а то делали ледяную горку, по которой потом взбирались и скатывались, полируя ее своей одеждой. Конечно, дома им попадало. И когда узнавали, что зачинщицей всех этих действий была Инга, запрещали своим детям в другой раз иг рать с этой сорвиголовой. Но проходили день или два, и снова все повторялось.

Инга нравилась всем во дворе тем, что никогда никому не ябедничала, умела хранить тайны и была очень терпелива.

Еще во время войны мама достала три литра сиропа на сахарине. Из него можно было варить кисель, и этого количества очень надолго хватало. Но оказывается, сироп тайком пила Инга, и, видно, в немалом количестве. Но чтобы не было подозрений, доливала каждый раз в банку воды. Мама ничего не замечала. И вот как-то в бане она увидела у Инги на животе волдыри, словно от ожога. Вернее, Инга сама выдала себя тем, что вскрикнула от боли, когда мама случайно задела ее живот мочалкой. Пришлось признаваться в том, что пила сироп, а в банку доливала водички. Сироп-то и дал такую реакцию. А пока никто ничего не подозревал, вынуждена была терпеть боль. За сироп мама ее не ругала.

Как-то мы с Ингой пошли доставать новогоднюю елку. Смеркалось. Вовремя о елке позаботиться не сочли нужным: думали, что без нее обойдемся. А когда тридцатого числа все в квартире начали наряжать эти колючие, свежие и восхитительно пахнущие деревца, вешая на них разноцветные игрушки и опоясывая их электропроводами с лампочками, которые потом загорались и высвечивали каждую иголочку, нам стало завидно и обидно, что этого всего у нас не будет. И мы решили во что бы то ни стало устроить то же самое у себя.

Инге тогда было лет тринадцать, и это давало ей право отправляться в «путешествие» хоть на край Москвы. Ну а поскольку существовал такой надежный вожатый, я, естественно, был отпущен вместе с сестрой.

Организованной продажи елок в столь поздний час, да к тому же накануне Нового года, вполне понятно, уже не было, и мы отправились на Курский вокзал. Купля-продажа на перроне происходила, как говорится, не глядя: елка была завязана, и нам оставалось только отдать двадцать пять рублей (по старому курсу) и идти восвояси. Покупку сделали – обрадовались, но решили для успокоения все-таки развязать и посмотреть, что купили. Каково же было наше разочарование, когда мы увидели, что елка однобокая. Подсунули! Поначалу оба расстроились, но потом нашли мудрое решение: и эту елку оставить, авось пригодится, и постараться купить новую (деньги для этого еще были).

На новую елку ушло все, вплоть до последней копейки, зато и елка была хороша. Но очень велика. Ни в один автобус с такой махиной, конечно, не пустили бы. Да и деньгам пришел конец. Оставался единственный вариант – пешком. Инга, как старшая сестра, приказала мне взять маленькую елку, совсем не тяжелую, а сама взвалила на плечо ту громадную.

Пот с Инги катил градом, а она шла и не останавливалась. Мне было больно смотреть, и я, чувствуя себя все-таки мужчиной, украдкой старался ей помочь, подставляя свою свободную ручонку под конец тяжелой елки. Но она замечала это и одергивала меня:

– Ты маленький еще и можешь надорваться.

А сама все шла и шла. Не жаловалась на усталость, не отдыхала и краем глаза следила, не помогаю ли я ей.

Мама, когда мы пришли, не могла поверить, что это «бревно», как она выразилась, могла принести с Курского вокзала на Петровку ее Инга.

Инга во все времена, особенно когда жилось материально трудно, старалась хоть чем-то помочь семье. В один из зимних пасмурных дней она предложила:

– Мама, у нас в школе продают бублики по шесть копеек за штуку. Ты знаешь, некоторые не покупают, и, если ты мне дашь тридцать копеек, я смогу купить целых пять штук.

Несмотря на сильное желание съесть их все, Инга приносила каждый раз эти бублики в полной сохранности.

С детства ей очень хотелось заниматься музыкой. Но средств на покупку пианино (она мечтала о нем) в нашей семье не было. Тогда Инга выдвигала ящик нашего старого комода, садилась на стул, ударяла по воображаемым клавишам и начинала петь.

Позже мама купила патефон. Теперь можно было подпевать артисту. Особенно хорошо у Инги получались песни, исполняемые популярной в то время певицей Розой Баглановой.

Вместе с Ингой мы нередко выступали в нашем домашнем театре. Постоянные зрители – мама и бабушка. Инга, как старшая, исполняла еще роль балерины. «Артистам» приготовиться к спектаклю не составляло большого труда. Наряжались посмешнее, подкрашивали брови, а я еще и усы. Я старался придать нужную выразительность своему голосу, когда произносил: «Выступает артистка Советского Союза, цыганская плясунья Инга Артамонова». Аплодисменты, смех. Выходила «цыганка» в длинном красном халате, с распущенными волосами, подхваченными ленточкой, в маминых сережках, и начинала плясать, то извиваясь, то приседая, то делая по-восточному головой вправо-влево, вперед-назад.

С третьего или четвертого класса Инга стала участвовать в хореографическом и одновременно драматическом кружках. Но оценки стала приносить домой не совсем те, которым рады родители. Мама пошла в школу: что же, товарищи руководители кружков, не много ли вы ее нагружаете, учиться-то она стала плохо! Взмолились тогда руководители:

– Ради бога, не забирайте ее у нас. Если только Ингу возьмете, у нас сразу все развалится. В хоре нашем некому будет запевать. А в учебе она обязательно подтянется.

Мама махнула рукой: как знаете, вам видней.

Врывается как-то Инга домой, счастливая, и говорит:

– Мамочка, приходи обязательно меня посмотреть, я буду песенку петь, мы там все будем петь.

Мама собралась и пошла на «премьеру» своей дочери в Дом культуры «Красный пролетарий». Уж так мало приходилось ей смотреть на своих детей – работала она от зари до зари, а тут такая радость: выступление дочери на сцене!

Мама пришла в клуб, когда все уже было готово к началу концерта: занавес открыт и на сцене расположился хор. Увидела мама и Ингу, она стояла выше всех и звонко, с большим чувством пела: «Широка страна моя родная…»

Зал был набит битком и притих, слушая мелодию, а мама, сев где-то в глубине зала, услышала тихую, восхищенную реплику одной женщины:

– Ах, какая девочка, как она поет, ну просто прелесть!

А тем временем Инга, исполняя песню, все время глазами искала маму. Пропет был уже куплет, а мама все не находилась. И вдруг Инга увидела ее. Как же она с самого начала-то ее не смогла отыскать, ведь взглядом пробегала по ней несколько раз. Она так обрадовалась этому, так вся засияла, что о песне совсем забыла и на мгновение прекратила петь, потому что, наверное, у нее от радости вылетели из головы все слова. Но эта заминка продолжалась какой-то миг, собравшись, Инга продолжала выступление.

В драматическом кружке она играла самые главные роли. А на Новый год – непременно Деда Мороза. Мама ей тогда сшила пальто, а Инга его превратила в дедморозовскую шубу, для чего навешала на него много ваты. Еще сшила себе сапоги и стала настоящим Дедом Морозом на школьном новогоднем вечере. А потом, уже у себя во дворе, нарядив ребят – кого в волка, кого в Снегурочку, – пошла по квартирам нашего дома поздравлять всех с Новым годом. Жильцы нашего дома на другой день, встречая нашу маму, делились с ней:

– Ты знаешь, Ань, я сначала Ингу-то твою и не узнала, когда открыла ей дверь, и голос ведь сумеет так подделать, вот чертенок, ха-ха…

А однажды Инга решила стать балериной. Тут уж ее отговаривать вряд ли имело смысл: решительности ее хватило бы на нескольких человек.

Взяла она у мамы метров пятнадцать марли и сшила себе платье, как у балерин в «Лебедином озере». Да на это дело сагитировала соседку Риту. И вот вдвоем они, одетые в марлевые платья, одна маленькая-премаленькая, а вторая большая-пребольшая, торжественно шли по Петровке, совершенно не обращая внимания на улыбки прохожих, строго держа курс в хореографическое училище при Большом театре. Они считали, что, появившись там в подобных нарядах, они сразу всех удивят, всем сразу станет ясно, что это же настоящие балерины.

Там и вправду обратили внимание. Придя домой, Инга сообщила маме, что ее приняли в училище и что маме нужно со своим паспортом явиться в училище, чтобы оформить ее, Ингу, как говорится, документально.

Но мама начала ее отговаривать, убеждая, что в балете Инге будет очень трудно из-за ее высокого роста, да и кавалера вряд ли такого большого ей там смогут подобрать, а если даже и подберут, то он все равно ее не поднимет.

Было у Инги такое качество: если она что-то задумала, то принималась за дело немедленно, сию же минуту. При этом, правда, ошибалась в чем-то, но на фоне стремительного движения вперед подобные промахи никак не влияли на успех дела.

Нередко на лето бабушка брала нас с собой в Павловский Посад. Там жили две ее сестры. Одна близко от станции, а вторая, тетя Варя, – у самого леса, хуторком называли односельчане ее дом. Местность – залюбуешься: просторно, зелено и трава – в рост человека. Едет Инга в поезде (бабушка сидит рядом), и видятся ей уже эти красоты деревенской жизни. Тут подсела к бабушке какая-то цыганка.