скачать книгу бесплатно
Панацея. Художник должен быть голодным три раза в день
Владимир Черногорский
Сборник рассказов. Многие были номинированы на различные литературные конкурсы. Чтение – лучшее лекарство от хандры. Надеюсь, сумею вас в этом убедить.
Панацея
Художник должен быть голодным три раза в день
Владимир Черногорский
Иллюстратор Владимир Иосифович Фомичев
© Владимир Черногорский, 2017
© Владимир Иосифович Фомичев, иллюстрации, 2017
ISBN 978-5-4483-8866-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Панацея
Для купания вблизи дачного кооператива выбираю часы утренние, потому как детишки и алкаши в это время дрыхнут, а немногочисленные рыбаки, что подпирают рассвет, дорожат тишиной пуще моего. Плаваю по-лягушачьи – без брызг, часто переворачиваюсь на спину и, тихонько шевеля ладонями, щурюсь на еще один дарованный день. Если бы не моя лопоухая спутница, я бы подолгу не вылезал. Однако позволить легавой выбраться на сушу в одиночку чревато вполне предсказуемыми последствиями: собачка станет носиться вдоль берега, оглашая окрестности истерическими воплями: «Папа тонет!» Желание броситься на помощь и подставить дружеское плечо, ее никогда не посещает по причине мне неизвестной и, честно сказать, немного обидной. Впрочем, с подобной разновидностью сострадания доводилось встречаться и прежде… но зла ни на кого не держу.
День выдался ветреным. Раздосадованные комары попрятались в густой траве, пожирая глазами филейные участки мокрого тела. Дразнить кровососов до бесконечности не стал и, прикрыв срам широченными клетчатыми брюками, уселся на пенек обсохнуть и, возможно, приобрести мужественный оттенок загара, который роднит истинного российского патриота с американскими индейцами и горькими пьяницами.
Ничегонеделание располагает к неспешным раздумьям и неизбежным разводам. Второе мне уже не грозило, и я принялся оценивать трех незнакомых любителей ужения пресноводных.
Первый, верхом на складном стуле, ловил на старорежимную поплавочную удочку. Обгрызенная соломенная шляпа, венчающая стрижку со скидкой, как нельзя лучше гармонировала с выцветшим гусиным поплавком, а пластмассовое ведерко пережило не одну семейную ссору, пока тяга мужа к рыбалке не стала восприниматься супругой за благо.
«Отставной юрист либо бухгалтер» – решил я, ибо добыча карасиков малоподвижным способом выдает натуры уравновешенные, педантичные.
Гораздо дальше, по пути пассивного завладения чужой жизнью продвинулся второй, в тренниках с широкими лампасами, цветных галошах и москитной сеткой от макушки до груди. Он насторожил пару коротких донных удилищ и явно не торопился делать новые забросы.
«Бюджетник. Результатом интересуется мало». Крохотный радиоприемник и баллончик Москитола свидетельствовали в пользу моих догадок.
Третий суетился вдоль зарослей кувшинок, хлестал озерцо юркой блесной и дымил не переставая. Фирменный спиннинг и понтоватый камуфляж не оставляли сомнений в том, что господин принадлежал к беспокойной касте предпринимателей средней руки, готовых пустить в оборот и тещины бриллианты и пионерский галстук.
«Наверняка приехал на пузатом паркетнике с кожаным салоном и бейсбольной битой в багажнике».
Утро тянуло резину, собачка грела на солнце две грядки острых сосков, возились в кустах суетливые птахи, шуршала прошлогодней листвой ондатра.
– Айяйяй. С непокрытой головой. В вашем-то возрасте. Как врач говорю, – послышался за спиной вкрадчивый голос.
Прошляпившая чужака легавая зашлась истошным лаем, объединившим в себе фальшивые угрозы с откровенным желанием выпендриться.
– Сьюзи, фу! Поезд ушел. И вам, здрасьте! – немного растерявшись, я нахлобучил бейсболку и скользнул рукой по ширинке.
– Ну, ну. Давайте без церемоний – не в поликлинике, – мужчина с благородной сединой на безупречных висках благодушно улыбнулся и представился – Сергей Петрович, доктор медицинских наук.
– Очень приятно. Владимир Иосифович, пациент мирового уровня.
Так себе шуточка спровоцировала профессиональный интерес.
– За рубежом лечитесь?
– Скорее коллекционирую болячки.
– И каковы успехи?
– Встречаются довольно экзотические… Отчего не купаетесь, не рыбачите? – я постарался направить разговор ближе к бюджетной теме.
Задачка оказалась не из простых, собеседник упрямо гнул свою линию:
– Не досуг. По уши в работе. Видите этих горе-рыболовов? Все трои – мои подопечные. Среди них банкир, биржевой маклер и обманутый муж.
Я внимательнее присмотрелся к «доктору», а Сьюзи для верности обнюхала его ботинки. Да-да, именно ботинки, а не кроссовки, не сандалии и даже не сапоги. Этакие кожаные мокасины с верхом, как у выпечки, и на резиновом ходу. (Довольно странно, не находите? Пижоны крайне редко забираются в нашу глушь, где самая ходовая обувь – совковые мозоли на угрюмых пятках). Законы вежливости принуждали к удивлению с примесью восхищения, что мы с собачкой тотчас и выразили каждый по-своему: я поднял бровь, Сьюзи – подлиза – высунула язык и, для верности, описалась.
Наша реакция пришлась мужчине по вкусу, и он пояснил:
– Видите ли, вы стали невольным свидетелем сеанса психотерапии, а, в случае успеха, и психокоррекции. Эти господа перепробовали уйму нетрадиционных способов лечения: плавали в обнимку с дельфинами, катались на лошадях, один даже занимался сексом с дикой обезьяной. Увы. Их состояние не только не улучшилось, но и усугубилось отвращением к братьям меньшим и как следствие отказом от белковой пищи. Ваш покорный слуга – последняя надежда, хотя и дорогая. Мой метод, на первый взгляд, банален и отнюдь не затратный. Возникает закономерный вопрос: за что же в таком случае платить бешеные деньги? Отвечаю: только я, и никто другой, умею безошибочно подобрать для пациента способ ужения и необходимую снасть, вплоть до приманки.
– Аферист, – подумал я.
– Аферюга, – согласилась легавая.
– Ни то и ни другое, – опроверг целитель, чем вогнал нас в краску, – Вижу, что и ваша жизнь совсем не повидло, иначе не потащились бы спозаранку купаться в торфяном болоте.
Предательница Сьюзи сглотнула и потерла лапой глаз: мол, да, уж – не сахар.
Из опасения, что она выложит все подробности, я перехватил инициативу:
– Что-то пенсию задерживают…
– Вам повезло. Вы попали под акцию, и лечение выльется в стоимость, ха-ха, огуречного рассола.
В который раз убедившись в справедливости поговорки: «плачь больше, карта слезу любит», я в глубине души ехидно улыбнулся, потому как в дальнем углу компостной ямы хранил жестяную коробку из-под бельгийского печенья доверху забитую гробовыми и собачке на первое время.
– Весьма предусмотрительно, – прокомментировал эскулап.
Процедура избавления от проблем виделась необременительной, а род деятельности подопечных внушал доверие к целителю.
– Ну что ж, по рукам. Иду «копать червей».
Договорившись обсудить детали сделки позднее, мы расстались. Я вернулся на дачу, и весь день слонялся по участку без дела, изредка выщипывая нитку другую сорняка промеж чахлой свекольной ботвы. В преддверии сомнительного чуда и Сьюзи охраняла вверенную территорию, спустя рукава. Дошло до того, что рыжий соседский кот украл тушку серебристого хека прямо из кипящей кастрюли. При этом он дважды ронял добычу, дул на лапы и сердился явно на нас.
Едва стемнело, прихватив банку с огурцами, я поспешил на купалку. Врачевателя на месте не оказалось, зато пациенты в полном составе варили уху. Мое появление никого не удивило. Более того, радушные хозяева плеснули в свободную кружку водки, а тот, что постарше, протянул пучок зеленого лука: «Угощайтесь».
К исходу второй бутылки рыбаки оживились. Беседа крутилась вокруг оказий ужения, где геройствовал либо кто-то из присутствующих, либо «один мой знакомый…» Кому хоть раз доводилось вечерять в подобной компании, легко догадается, отчего так легко верится в самое невероятное и почему очевидное становится малоприглядным и граничит с дурным воспитанием.
Я невольно обратил внимание, что собеседники ни разу не упомянули о своей профессии, а также о причине, по которой они не первый день кормят вдосталь слепней и комаров. Разобрать, кто из них банкир, а кто биржевой маклер представлялось положительно невозможным, а на роль обманутого мужа подходили буквально все, ибо доля сия весьма заразна и передается не только воздушно-капельным путем.
Обсудив кулинарные достоинства нагулявшего карася и беспросветную тупость пучеглазого ратана*, мужики перешли к главному. Уровень децибел опустился до еле различимого шепота.
– … а ежели повезет, то можно и панацею заарканить, – соломенная шляпа задумчиво посмотрел в сторону притихшего озера, – правда аль нет, но сказывают, что некоторым удавалось…
– и я слышал, как один отставничок рассказывал, будто по осени она к нему в вершу заплыла, – подхватили тренники с лампасами, – в обличии обыкновенной красноперки. Так себе красноперка – грамм на сто, сто пятьдесят. А он, не будь дурак – зря про военных болтают – взял да и поцеловал ее в губы.
– Да ты что?! – камуфлированный аж поморщился, – Прямо в губы?
– За что купил… – тренники вроде как обиделся, – только сразу после поцелуя рыбка-то женщиной обернулась.
Он обвел присутствующих победным взглядом и продолжил с оттенком превосходства:
– … полкан**, знамо дело, на вытяжку: так, мол, и так, позвольте представиться: Иван Петрович Присяжнюк, ветеран спецслужб. Вдовец. А она ему: «Знаю, знаю. Все про тебя знаю. Пойдем ко мне в гости». И манит рукою белой. А потом как прикрикнет: «Да расслабься же, наконец. Вольно!» и ну смеяться. Хохочет, а глаза серьезные, пытливые глаза. Будто у следока на допросе или того хуже – у привратника.
Набухла МХАТовская пауза. Раздираемые любопытством мы затаили дыханье. Я прижал к земле бьющийся в нервическом припадке хвост легавой. Рассказчик медленно разлил по «полтинничку» и нехотя обронил:
– Н-да…
– Не вынай душу. Чем кончилось? – шляпа облизнул пересохшие губы.
– А я почем знаю? – тренники развел руками, – Полкан подписку давал о неразглашении. Человек он военный – слово держать умеет. Известно, правда, что с тех пор старые проблемы его покинули. А женщину ту Панацеей звали. Ну, будем!
Мы выпили, не чокаясь. Каждый думал о своем, о наболевшем. Но все вместе – о Панацее. Представлялась она красивой и жутко сексуальной. Дать волю эротическим фантазиям не позволил начавшийся ливень. Он загнал рыбаков в палатку, я же поспешил домой. Трехлитровку с огурцами оставил у костра – мужикам на утро.
По дороге на дачу изрядно промок. Одна радость – дождик смыл кровососов, и пропала необходимость обкуривать жилище восточными благовониями, кои оскорбляли тонкое чутье крапленой охотницы, а во мне тревожили воспоминания о былых подвигах в славном городе Сайгон***.
Наскоро отужинав холодной говядиной, перебрались в спальню. Сьюзи театрально развалилась на подстилке, не сводя глаз с хозяйского ложа, словно прицеливалась. Ее ночной маршрут был известен до мелочей: поначалу она вздыхала на островке мебельного поролона, упрятанного в брезентовый пододеяльник, затем мигрировала на пустующую гостевую кровать, а как только я терял бдительность, перекочевывала к папе, под бочок. Если ночь выдавалась душной, собачка проделывала тот же путь в обратном порядке.
В этот раз отчаянно не спалось: я беспрестанно ворочался, выходил на крыльцо покурить, даже пробовал читать какую-то муру, но – все напрасно. Из головы не выходило предложение странного доктора медицинских наук и рассказ отставника. Разноперая школа жизни, два диплома о высшем образовании, два брака (и не только) – все, все протестовала супротив сколь-нибудь серьезного отношения к рыбацким байкам и сомнительного во всех отношениях рецепта загадочного психотерапевта. Однако, утопающий хватается за соломинку, а я рассуждал примерно так: сравнительно недавно люди и представить не могли запруженные машинами улицы, огурцы, выращенные на околоземной орбите, свекровь в бизнес-классе с шестимесячной завивкой и домашними солениями в коробке из-под ксерокса. Что, уж, говорить об интернете, где можно послать весь мир на фиг, и вам за это ничего не будет?
– Вот, вот, – собачка гипнотизировала закатившуюся под бабушкин комод маковую баранку, – чудеса встречаются. Не проходите мимо!
Она положила голову набок и пыталась зацепить беглянку клыками, но аристократичная морда никак не хотела пролезать в узкую щель, что отделяла крашеный пол от запыленного основания винтажной мебели. И я загадал: если достанет, пойду с врачом на сделку.
Не знаю, о чем договорились Сьюзи и доктор, но моя интриганка с шумом вдохнула, баранка выкатилась из укрытия и прямиком в розовую пасть.
Ну что ж, Панацея так Панацея. И чем она, в конце концов, труднодоступнее Вер, Надь, Любочек?
Все дело в приманке и способе ужения.
*мелкая прожорливая рыба с большущей головой
** полковник
***бывшее название столицы Южного Вьетнама
Любите ли вы?
Любите ли вы мыть полы, как люблю я? До еврейской тоски в глазах, до зубовного скрежета, до нервической чесотки…
Первые лет двадцать-двадцать пять вы с томлением в членах ждете возвращения женщины, аккуратно обходя лужицы пролитого кофе, стыдливо отпихивая в дальний угол обертки конфет и горелые спички. Да, они немного раздражают, а капельки вишневого варенья настойчиво липнут к стильным носкам, провоцирую целую гамму чувств: от легкой досады с налетом иронии до возмущения сдобренного львиной дозой сарказма. Ведь вы так почитаете чистоту, а слово «санитария» и вовсе ассоциируется с миниатюрной шатенкой в накрахмаленном белом, c красным крестом, распятом на юной, невинной груди. Поглядывая с презрением на гражданскую во всех отношениях швабру, словно раненый корнет, прижимаете к простреленному плечу надушенный платок и, вперив взгляд в потолок, репетируете встречу с сестрой милосердия. Сами того не замечая, переходите на салонный французский, небрежно острите и топите барышню в изысканных комплиментах. С ее появлением смрад и кавардак приобретают совершенно иной смысл – оправдание вмешательства в ваше узкое личное пространство. И пусть ненадолго, не навсегда, но, все же, чертовски своевременно!
Последующие пять-десять отставной поручик уже не замечает на белоснежных простынях отпечатки лап сибаритствующих легавых и снующих под ногами тараканов. Пепел выбитой трубки заменяет комнатным растениям прочие виды удобрений, включая воду и солнечный свет. Подобное обращение настраивает флору на философский лад и учит разбираться в тонкостях табачных смесей. Преждевременно состарившая швабра мнит себя неприкасаемым полковым знаменем и мирно пылится в красном углу, испытывая водобоязнь и отвращение к переменам. Свидания с мамзелями носят характер шутливо-случайный и не настолько продолжительный, чтобы привести поле брани в состояние образцового гарнизонного плаца.
Непреодолимая тяга к порядку, граничащему с нездоровой стерильностью, приходит на склоне лет вместе с отсутствием каких-либо иных развлечений, включая… вмешательство в ваше узкое личное пространство… представительниц противоположного пола.
Магия чувств и ослиное упрямство
День входил в жилища, как первые строчки романа. Каким он будет, не знал никто и потому неохотно расставался с днем предыдущим. Что ни говори, вчера хорошо, уж, тем, что состоялось; к тому же не следует забывать, что и оно, совсем недавно, было днем новым, непредсказуемым, ибо любое гадание суть попытка выдать желаемое за действительное (не путать с провидением, когда чужое желаемое выдается за свое). Тщетность хиромантии, ворожбы на кофейной гуще и прочих упражнений, смысл которых в стремлении исказить промысел Божий, издревле набивали шишки множеству праздных фантазеров, неохотно вылезающих из-под одеяла. Однако лентяи продолжают упорствовать, хотя бы потому, что им лень менять свою жизненную философию.
Лао не спешил открывать глаза. Причин было несколько: во-первых, он еще не придумал, что за день ему предстоит пережить, во-вторых, жена еще не приготовила завтрак. Лежать бесконечно тоже не имело смысла, и юноша определил дню быть удачным. С жидкой кашей и душистом чаем на подносе ситуация виделась чуточку сложнее: Лао был не просто не женат, но и безнадежно одинок, словно чудом сохранившийся зуб в пасти мертвого дракона.
Другой бы на его месте так и остался греть циновку в ожидании сердобольной бродяжки, только не наш герой.
«Если я сумел вообразить себя юношей на семидесятой весне то, уж, горячий завтрак нарисую и подавно».
После на редкость вкусной трапезы Лао привычно оседлал мокрый валун у входа в хижину и принялся нараспев сочинять стихи. Этим утром бесхитростные строки он посвятил любви.
Поначалу привычной аудиторией оставались суетливые пичуги да молчаливые гады, но вскоре заслышались легкие шаги, которые не могли не принадлежать стройным девичьим ножкам.
«Она боса и удивительно красива» – решил поэт и с удвоенной энергией продолжил воспевать единственное чувство, над которым не властен сам Великий Колдун Ы.
Чернокнижник заслуживает несколько отдельных слов, ибо проживал по соседству в обнимку со склочным характером и облезшим ишаком по имени У. Неразлучная парочка славилась далеко за пределами Мшистой Горы беспробудным пьянством и философскими спорами по любому незначительному поводу.
– Спорим, – говорил ишак, – я сегодня ничего делать не стану?
– Спорим, – соглашался Великий Колдун.
– Спорим, – говорил на следующий день чернокнижник, – я сегодня ничего делать не стану?
– Спорим, – соглашался упрямый У.
Таким образом у них было налажено дежурство по хозяйству и никогда не переводились в карманах призовые деньги.
Ну да вернемся к нашему герою.
Незнакомка не прошла мимо, а, напротив, долго оставалось неподвижной да еще так близко, что Лао чувствовал ее дыхание.
– Вам понравились мои стихи?
Видимо эмоции захлестнули красавицу, и она медлила с ответом.
Смутившись, Лао извинился и жестом пригласил девушку войти.
С того памятного дня весть про диковинную любовь облетела и рисовые поля, и дремучие леса, и задумчивые горы. Людская молва не уставала восхищаться:
– Ах, как она красива, – шептались мужья.
