скачать книгу бесплатно
Если бы черёмуха умела петь, она бы пошла в караоке
Влада Арт
В романе воедино сливаются автобиография, магический реализм, заметки путешественника и эссе в духе «Записок на запястьях». Это яркая, тонкая, немного безумная история о разбитом сердце, в которой читатель проживает все моменты одновременно с героиней. Здесь прошлое идёт рука об руку с настоящим, становясь для героини и судьей, и палачом, и спасением; реальное и нереальное постоянно меняются местами, и порой совершенно чудесные вещи кажутся естественнее будничных.
Влада Арт
Если бы черёмуха умела петь, она бы пошла в караоке
посвящается всем разбитым сердцам
Часть 1
Глава 1
По обе стороны улицы растёт множество цветов, клумбы буквально наваливаются друг на друга, крепко сплетаясь стеблями. Бутоны схватились в битве за лучшее место под солнцем и тянутся всё выше и выше – к небу. Тем, что выросли достаточно высоко, ветер даёт пять, ударяясь о лепестки, а они в ответ выплёвывают в воздух целую порцию пыльцы, на которую у меня, кажется, аллергия.
Апчхи! Нужно чихнуть ещё пару раз. В тот день я тоже много чихала. Апчху. Апчха. Голова начинает кружиться, в глазах темнеет, и изображение цветущей улицы становится всё менее чётким.
Скорее, вперёд, по лужам, мимо чёрно-белых фасадов с лепниной. Очертания домов размыты, словно вылеплены из подтаявшего пластилина. Но мне сейчас не до фокусировки зрения, нужно двигаться вперёд. Дверь, коридор, направо, по лестнице вверх и снова налево. Остаётся совсем немного: преодолеть примерно четыре метра скрипящего истёртого паркета и два дверных проёма с облезлой краской, скрутившейся в стружку. Дрожащей руками я берусь за вытянутую металлическую ручку и аккуратно тяну её вниз. Дверь протяжно мяукает. А вот и ты. Сидишь в протёртом кресле со множеством заплаток на спинке и подлокотниках.
– Милый, – у меня из груди вырывается не то крик, не то вой.
Ты отрываешь глаза от «Норвежского леса» и удивлённо смотришь на меня.
– Так быстро вернулась? Ты же только что ушла!
– Да, я просто кое-что забыла, – молнией проношусь через комнату, отбрасываю в сторону Мураками и впиваюсь зубами в твою нижнюю губу.
Лишь на секунду мне удаётся почувствовать солёный привкус крови, а потом всё меркнет, и меня выбрасывает в реальность.
Так я и думала: менять воспоминания не получится. Ну, попробовать стоило – чтобы знать наверняка, что эту историю не переписать. На том, что уже случилось, можно только учиться, принимая все несовершенства минувшего. Хотя стоит отметить, что я достаточно долго продержалась в этом переделанном отрезке прошлого: ведь в тот день, который случился взаправду, я совсем не вернулась домой.
Уже в настоящем, на аллее с клубами, я оглядываюсь по сторонам, замечаю выцветшую вывеску бара «Однажды в шансоне» и ныряю внутрь, чтобы сбежать с многолюдной улицы.
В заведении шумно, пахнет пихтами и самбукой. Всё пространство подсвечено белыми лампами в цветных чехлах. Я сажусь за столик неподалёку от барной стойки.
Официант с голубым каре и идеально ровной чёлкой, которую он накануне, скорее всего, старательно отутюжил, приносит мне барную карту и советует попробовать коктейль «Плачущая ива». Я отрицательно качаю головой:
– Ух, нет, давайте повеселее..
– «Скачущие слоны»?
– А можно что-нибудь… – щёлкая пальцами, протягиваю, – посередине? Не удручающе-печальное, но и не тошнотворно-весёлое?
– Как насчёт «Убаюкивающей медведицы»?
– Самое то!
Официант уходит, и я принимаюсь рассматривать заведение, в котором продолжу свои эксперименты.
Затёртые кирпичные стены. Через каждые пару метров висят бархатные шторы, вот только за ними нет окон. Барная стойка выложена стеклянными донышками зелёных бутылок разного размера. В одних когда-то было вино, в других – пиво, а в третьих, видимо, минералка. На дальней стене доживает свои последние дни неоновая вывеска. Надпись точно бьётся в предсмертных конвульсиях, с заиканием провозглашая:
we are just two lost souls
swinging in the fish bowl
В углу стоит старинное пианино с отвалившейся педалью.
Точно! Пианино!
Я резко встаю и пересекаю полный зал. На меня оборачивается рыжеволосая кудрявая девушка с серьгами из креветок. У неё аккуратный носик и красивые миндальные глаза, на которых каким-то чудом держится пушистый веер ресниц. Обменявшись улыбками, мы обе возвращаемся к своим делам. Она – к высокому бокалу с, кажется, коктейлем «Васильковая смерть», а я – к музыкальному инструменту и путешествиям в прошлое.
Пробегаюсь по шершавым клавишам, с которых давно слезло лаковое покрытие. С чего начиналась эта мелодия? G-major? Ладонь с растопыренными пальцами накрывает клавиатуру. Тело, оказавшееся в той же самой позе, что и несколько лет назад, начинает вибрировать, а в сознании бликуют две реальности – прошлое и настоящее. Когда пальцы проигрывают первый аккорд, воспоминание о том далёком дне превращается из маленького светового пятна в яркую вспышку и ослепляет меня.
Да! Было очень жарко, теперь я помню. Пианино в коридоре, на перекрестке между комнатами – единственное прохладное место в доме. Я сижу перед ним на деревянном стуле и разучиваю мелодию из фильма, который мы оба любим.
В этот момент лязгает замок, и звон прокатывается по квартире – ты вернулся с работы. Распахнув дверь, ты тут же замечаешь меня. Не говоря ни слова, снимаешь рюкзак и в одно мгновение сокращаешь расстояние между нами. Твои губы касаются моего оголённого плеча. Я запускаю пальцы тебе в волосы, громко выдохнув.
Каждый раз, когда ты возвращаешься в нашу квартиру, она становится мне домом. А с твоим уходом из неё точно выкачивают жизнь – остаются лишь бетонные стены и тишина.
– Извините, пианино не для посетителей.
От голоса официанта я вздрагиваю.
– А это – ваш коктейль, – добавляет он.
– Прошу прощения, – отвечаю я, протирая глаза. – Не могли бы вы поставить его на столик, за которым я сидела? Я сейчас подойду.
Он кивает и уходит, а я завороженно разглядываю свою ладонь. Воспоминание уже померкло, но руки как будто всё ещё чувствуют гладкость твоих волос. На секунду мне даже кажется, что подушечки пальцев блестят от кожного сала, снятого с пряди.
Вернувшись на своё положенное место, я залпом выпиваю коктейль и достаю журнал. В нём уже разлинован специальный календарь для моих исследований. Листаю до июля года xxn1 и делаю отметку.
Интересно, чтобы во всём разобраться, мне нужно начать с самого начала, или последовательность не важна?
Наверное всё же можно пожертвовать хронологической точностью, ведь для каждого путешествия в прошлое мне необходим предмет, отправная точка, эдакий трамплин. А если я на этом зациклюсь , то уйдёт слишком много времени.
К тому же не факт, что я сама помню всё в точной последовательности. Столько событий мы разделили на двоих, точно прожили вместе одну жизнь. Но кто теперь вспомнит, что за чем шло? Хотя ты, конечно, вспомнишь, ведь у тебя память, как у слона. Ну а я, пожалуй, обойдусь тем, что проживу заново то, что смогу восстановить и к чему подберу нужный ключ. А там уже посмотрим.
Выпив ещё несколько коктейлей, я выхожу из бара в мягкую теплоту южной ночи. Гавань Старого Мадлеана шумит, но уже как-то устало и нехотя. Градус веселья идёт на спад, и одиночки вроде меня готовы разбрестись по своим домам.
Мне нужно пройти пару кварталов через Rue de Burgundy, а потом Pont de Amour. Там, на последнем этаже, я сняла квартирку у милой темнокожей бабушки. Это даже не квартирка, а одна комната, в которую удалось ввинтить кухню и ванную. Пол скрипит, в паре мест отсутствуют половицы, холодильник по ночам связывается с космосом, а кран иногда резко тошнит огромной струёй воды. Но зато нет летающих богомолов и говорящих тараканов, да и цена была равна двум тысячам миндально-кукурузных круассанов, так что меня всё устраивает.
Интересно, что ты сейчас делаешь? У вас, в Северном городе, утро понедельника. Так что вряд ли ты думаешь обо мне. Да и зачем? Ведь всё уже закончено. Ты, наверное, уже отгрустил своё. Это я всё ещё оплакиваю нас и пытаюсь понять, почему же всё развалилось к чертям. Из-за меня? Из-за тебя?
Мимо проносится стая какаду, изрядно бранясь.
– Putain! Putain![1 - – Шлюха! Шлюха!] – отчётливо кричит один.
– Merde! Merde![2 - – Дерьмо! Дерьмо!] – отвечает ему другой.
Согласна, птички, согласна. Что ни день, сплошное merde на душе.
Глава 2
Чем живёт Старый Мадлеан? А чем обычно живут древние города?
Прогулками влюблённых до ушей парочек вдоль их затёртых улиц и набережных.
Чистильщиками домов с огромными мыльными щётками, которыми они намывают стены.
Матросами, которые ровно в шесть тридцать утра каждого дня выходят патрулировать доки на бумажных корабликах.
Пекарями, что специальным веером загоняют сладкий запах маковых булочек в вытяжки, чтобы он разлетелся как можно дальше.
Древние города просто обожают утопать в этих сладких ароматах пекарен. И ещё – кондитерских, что жарят шоколад.
Старый Мадлеан живёт музыкой, которая звучит из каждого утюга и чайника. Здесь даже люки поют, когда над городом проливается тропический дождь, любезно предоставленный Мититипи и Большим тёплым заливом. Люкам, как правило, подпевают сливные трубы, расширяя диапазон звучания на пару октав.
Как любой древний город, Старый Мадлеан живёт своей почтовой службой. Здесь сотни способов коммуникации, от оленьей до медной службы. Все сообщения доставляют вовремя, без задержек.
Ну а главное, чем живёт Старый Мадлеан – это, конечно, его дома. Каждое здание – точно капсула времени, архитектурный шедевр, отражающий дух эпохи, в которую он был построен.
Некоторые здания сооружались десятилетиями и стали иллюстрацией к целой эпохе, другие были возведены за несколько дней на специальных строительных дрожжах и стали подобны полароидному снимку от мира архитектуры – настоящей одой секунде.
Сложно сказать, какие дома имеют большее значение в жизни Старого Мадлеана, ведь и те и другие составляют его неповторимый образ. К тому же жизнь города не сильно отличается от человеческой: и для него важны как целые эры истории, так и отдельные её эпизоды.
Старый Мадлеан невозможно представить ни без эпохи появления джаза, ни без дня урожая лиловой пасеки, который отмечался лишь однажды, лет триста назад.
Что ж, хорошо: чем живёт один старинный город, разобрались. А чем живут люди с разбитыми сердцами?
Безусловно, воспоминаниями. О днях, когда всё только начиналось, и каждая встреча была чем-то значимым. Когда любой шажок от «я» к «мы» ощущался походом по Луне.
Вот мы первый раз взялись за руки, гуляя где-то в парке, и больше пальцы на той прогулке уже никто не хотел расцепить.
А вот мы впервые вместе переночевали, и спалось на удивление крепко, хотя казалось, что отплясывающее чечетку сердце не даст уснуть.
Или помнишь, помнишь – первый раз, когда я предложила тебе жить вместе?
Все эти «первые разы» для того, кто живёт с разбитым сердцем, становятся вожделенными, как мозги для зомби. Питаясь, эти мертвецы поддерживают какую-никакую видимость жизни.
А ведь люди, из чьих будней ушла любовь, оставив вместо качающего кровь органа что-то невнятное, черно-стучащее, и правда чем-то похожи на зомби. Отключи их от кормушки памяти, перекрой доступ к заветным вспышкам сознания – и они погибнут.
Лично меня только эти светлые воспоминания и держат на плаву. На их топливе я прилетела сюда, в Старый Мадлеан, прямиком из Северного города, где произошёл атомный взрыв «нас», после которого наше «мы», расщепило обратно до «ты» и «я».
И вот я спрашиваю: чем ещё живут люди с разбитыми сердцами?
Фантазиями. Сладкими мечтами о том, что всё произошедшее с ними – неправда. Что на самом деле не было никакого расставания, а всё это – лишь шутка или глупый розыгрыш.
И они ждут, что вот-вот выйдут люди с камерами и во всём признаются. Скажут, мол, всё хорошо, никто от вас не уходил, можете дальше наслаждаться своим счастливым сосуществованием.
Люди с разбитыми сердцами живут надеждой. Упованием на то, что жизнь даст им второй шанс всё исправить, если разлука всё же не окажется розыгрышем. И вот они верят, что однажды звёзды по-особенному выстроятся на небе, и можно будет начать сначала. Исправить ошибки, переписать историю, сделать так, чтобы дурацкое слово «конец» растворилось, а плёнка продолжила крутится, запечатляя новые сцены романа.
В эти моменты люди с дырой в груди очень бы хотели быть похожими на древние города. Ведь у Старого Мадлеана как: если здание начинает разрушаться, его реставрируют, и жизнь продолжается дальше. А вот людям такой возможности иногда не предоставляется, и им остаётся только смотреть на руины.
– Всё это, конечно, демагогия, сами понимаете, ничего общего с древним городом у меня, человека, нет и быть не может, разве что мы оба любим джаз, – допив из бутылки последние капли вина, заключаю я.
– Ну, знаете, милая леди, ну вы и выдумщица! – восклицает черепаха, которая внимательно слушала меня всё это время. – Я вам так скажу. Во-первых, зомби не существует, так что о них больше ни слова. Во-вторых, всем нам рано или поздно разбивают сердце. Это нормально, так сказать, в порядке вещей. Я вам советую взять в лотке у старого Питера горсть жареных каштанов и пойти прямо до Большого Тёплого залива. Посидите там, подумайте о вечном.
– Думаете, это мне поможет?
– Безусловно. Всегда всем помогает.
– Ну а что насчёт разбитого сердца? Что с ним делать?
– Ничего. Само заживёт рано или поздно. Ну а пока – наслаждайтесь моментом. В конце концов, вы же в Старом Мадлеане, самом живом городе на Земле!
Черепаха поднимается и шагает прочь, опираясь на белую трость, усыпанную сапфирами. Я провожаю её взглядом и откидываюсь на спинку скамейки, закинув голову.
А может, и правда отправиться к Большому Тёплому заливу? В конце концов, я никуда не тороплюсь и могу продолжить эксперименты по исследованию воспоминаний первым делом завтра с утра. В этом прелесть прошлого – оно от меня уже никуда не денется, и я могу копаться в нём, когда захочу.
Ну а сегодня можно чуть дольше насладиться свиданием со Старым Мадлеаном. Про него говорят, что это город, в котором сбываются все мечты.
У меня есть одна. Очень-очень заветная. Настолько, что мне иногда даже себе самой страшно в ней признаться.
Глава 3
С утра случайные тропинки увели меня в парк с прудом в самом его сердце, который подобен изящной родинке на маленьком носу: не запомнить его впечатляющий вид невозможно.
И вот теперь я сижу, любуясь, как на переливающейся, цвета радужной форели поверхности воркуют утки с розовыми макушками. Утка справа целует утку слева, и последняя смущенно хихикает.
У меня в сумке лежит особый сэндвич, завёрнутый в крафтовую бумагу и перевязанный бичёвкой. Способ его приготовления очень прост и выучен мною на зубок.
Для начала нужно обжарить хлеб на сковородке без масла. Потом на оба кусочка намазать соус песто. На одну половинку положить помидор, на другую – поджаренный ломтик моцареллы. В качестве финального штриха – капелька бальзамического уксуса.
Перед тем, как приступить к новой части эксперимента, я закрываю глаза и привожу в порядок мысли. Сегодня я хочу выйти на новый уровень погружений, поэтому на всякий случай делаю пару глубоких вдохов, концентрируясь. Ну, теперь я готова. Аккуратно разворачиваю бумагу и подношу сэндвич к носу. Особенно чётко угадывается запах песто и жареного хлеба. Я не успеваю даже откусить кусочек от заготовленного реквизита, как меня уже отбрасывает на сотни дней назад.
Мы стоим на кухне, я колдую над сковородкой. Ты стоишь рядом и с интересом наблюдаешь за моими движениями. Из колонок приглушенно звучит песня Kansas группы Gorillaz. Ловко подкинув хлеб на сковородке, я поворачиваюсь к тебе и говорю:
– Остался финальный штрих. Подай, пожалуйста, соус.
Ты берёшь бутылочку в правую руку. Я взглядом пробегаюсь по твоим тонким паучьим пальцам, затем вверх по предплечью и, наконец, к глазам .
Я никогда не запоминала лица. Со временем все они расплывались, точно камера памяти уходила в расфокус. Но теперь всё так явно… Эй, не отвлекаться! Размышлениями легко выкинуть себя из воспоминания.
– На, попробуй.
– Мм.. господи это лучший сэндвич, который я пробовал, – ты закрываешь глаза и причмокиваешь.
– Ну, так уж и лучший, – смущённо говорю я.
