скачать книгу бесплатно
– Да, буза, значит, говорите? – удовлетворенно спросил он, когда они поехали.
– Буза! – засмеялся Бендер. – Резкий напиток, хмельной вроде, а?
– Еще какой, – замотал головой Балаганов. – Я же чувствую, друзья, если по справедливости…
Еще на базаре Бендер расспросил, как им проехать к нужному месту города и сейчас командовал, где ехать прямо, куда сворачивать, чтобы выехать на шоссе, ведущее в Ялту.
– Так что, в Ялту? – взглянул на Бендера Козлевич.
– Пока нет, Адам. Вначале поработаем здесь, а уж потом, – уклонился от прямого ответа Остап.
Выехали на Ялтинскую и Бендер попросил Козлевича ехать медленно, а сам внимательно смотрел по сторонам улицы.
Так они ехали как бы на выезд из города в сторону Ялты. И, наконец, Остап увидел с левой стороны на воротах вывеску: «Парк Салгирка», а дальше от дороги, в глубине парка – дом-дворец в стиле «ампир», а рядом еще корпус, стилизованный под Бахчисарайский дворец.
– Как сказано в путеводителе, эти здания построены в 1827 году архитектором Эльсоном, друзья, – указал на них. – Остановитесь, Адам. Нам как раз и надо туда. Отсюда и начнем свои поиски, мои верные визиры. Адам в машине, Балаганов со мной. И прихватите, Шура, бидончике медом, – распорядился великий искатель кладов.
Они вошли в парк и Бендер спросил проходящего мимо мужчину:
– Товарищ, это загородный дом графа Воронцова?
– Он самый, он самый, только там графьев этих уже нет, граждане, – усмехнулся он, не то сожалея, не то одобряя, что «графьев» уже нет.
– Ясное дело, нет, – промолвил Остап.
Бендер с Балагановым подошли к кухонному корпусу и Остап спросил вышедшую из кухни женщину:
– Нам нужен бывший садовник графа Воронцова Кузьма Афанасьевич. Не подскажете, где я могу его видеть. Сказали, что он здесь проживает.
– Верно сказали, проживал.
– Как проживал? – подался к ней Остап.
– Атак, жил он здесь в полуподвальном помещении, а годов два тому и помер Кузьма Афанасьевич, – вздохнула женщина. – А вы кто ему будете? Родственник, или как? Если родственник, то жена его живенькая еще, Клавдия Алексеевна. Вот так спуститесь по ступенькам чуток, – указала она на раскрытую дверь, – да постучитесь. Она должна быть дома в такую жарынь.
– Спасибо, уважаемая, спасибо, – раскланялся Остап, и они с Балагановым спустились в полуподвал загородного графского дома.
Через несколько ступенек вниз компаньоны увидели справа дверь из мореного дуба, покрытого лаком, а рядом шнурок с львиной головкой на конце. Дернув за шнурок, великий предприниматель услышал в глубине помещения дзиньканье колокольчика. Дверь отворилась и перед Остапом предстала пожилая женщина, назвать которую старухой было еще нельзя. В ситцевом платьице, невысокая, худощавая, в очках, с книгой в руках, она вопросительно смотрела на пришедших.
– Клавдия Алексеевна? – с обворожительной улыбкой, на которую только был способен, спросил Бендер.
– Слушаю вас, – сухо ответила хозяйка. – Чем обязана?
– Вам низкий поклон от пасечника Стратиона Карповича, Клавдия Алексеевна, вот… – Остап взял из рук своего подчиненного бидончик с медом и протянул его женщине. – Передал он вам, уважаемая, – продолжал улыбаться он.
– Благодарю, весьма… Как он там, Стратион Карпович? Да вы заходите, прошу вас, граждане, прошу… – посторонилась Клавдия Алексеевна, давая пройти гостям в квартиру.
Компаньоны прошли и осмотрелись. В полуподвальном помещении кухонного корпуса было три комнаты, обставленных довольно скромно, и ничего не напоминало им графского интерьера.
– Прошу, располагайтесь, – указала хозяйка на мягкие стулья у стола с замысловатыми резными ножками. – Вот живу, – обвела рукой женщина комнату и двери из нее. – Благодарение всевышнему, не выселяют пока… – положила на стол она книгу, после того как бидончик с медом снесла на кухню. – Так как там наш медонос? – улыбнулась хозяйка, садясь на стул.
– Жив и бодр, Клавдия Алексеевна. Пасеку содержит большую, мед качает отменный, очень просил посетить вас и справиться о вашем здоровье.
– Какое уже здоровье, уважаемые граждане, возраст и пережитое… После смерти Кузьмы Афанасьевича… Дочь тоже живет не со мной. Все это сказывается, как известно, – отвела в сторону грустный взгляд Клавдия Алексеевна, сняв очки.
– Да, жизнь для всех сейчас нелегка, уважаемая Клавдия Алексеевна, – сочувствующе вздохнул Остап и посмотрел на Балаганова. И тот, поняв взгляд своего командора по-своему, поспешил вставить:
– Да, у меня… я тоже… жизнь идет не по справедливости…
– Он, Клавдия Алексеевна, из московских «Известий»…
– Александр Балаганов, – представился помощник Бендера и чуть преклонил свою рыжеволосую голову на молодецких плечах.
– Очень приятно, гражданин, – и тут же поправилась: – товарищ… – И последнее слово она произнесла, как было замечено Остапом, через силу.
– А я литератор, уважаемая Клавдия Алексеевна. Моя фамилия Бендер. Пишу книгу о последних днях в Крыму светлейшего графа Воронцова… О годе двадцатом…
– О, в двадцатом самого графа давно уже не было. Последней владелицей дворца в Алупке, и этого загородного дома, была его наследница старая графиня Воронцова-Дашкова, граждане писатели, – разъяснила хозяйка.
– Вот как? – удивился Бендер. – Не сам граф Воронцов в двадцатом, а Воронцова-Дашкова? Вот вам пример, уважаемая Клавдия Алексеевна, как могут ошибаться источники истории.
– Особенно историки теперешнего времени, – усмехнулась женщина, одев и снова сняв очки.
– А графиня Воронцова-Дашкова покидала в двадцатом Крым из этого загородного дома?
– Разумеется, нет, она уплыла в двадцатом морем из дворца в Алупке, уважаемые историки-писатели.
– Было бы очень интересно описать как это все было, какие чувства были у нее, покидая свою родину., расскажите нам, дорогая Клавдия Алексеевна.
– Да, хотя бы несколько слов об этом, – удачно вставил Балаганов, понимая своего командора.
– Что я могу вам рассказать? Совсем ничего. Ведь я была тогда не в Воронцовском дворце, а здесь. Вот прислуга дворца в Алупке, да, она провожала графиню на пароход, ей и должно быть известно об этом. Да, разве что Анна от своих подруг-коллежек что-то может знать.
– А кто это – Анна? – спросил вежливо Остап.
– Как кто? Одна из горничных старой графини, моя дочь.
– О, это совсем удачно, дорогая Клавдия Алексеевна. Она живет здесь?
– Нет, я же сказала, что дочь живет отдельно. Она преподает английский, живет на Пушкинской… Вот с ней и можете встретиться и поговорить на интересующую вас тему, уважаемые.
– Очень и очень вам благодарен, дорогая Клавдия Алексеевна.
– И я, разрешите мне присоединиться к благодарности моего друга, – встал и поклонился Балаганов.
Глядя на своего компаньона, Остап удивился, откуда тот нахватался светских манер.
Распрощавшись с хозяйкой, они пошли парком к ожидавшей их машине и Остап сказал:
– Нет, Шура, вы делаете грандиозные успехи не только в нужном разговоре, но и в своих манерах. Похвально, друг.
– Она же из культурных, командор, сразу видно, – тряхнул своими кудрями тот. – Прислуживать графской семье… это не так просто, я думаю, товарищ писатель.
Остап не удержался и рассмеялся, услышав это. Сказал:
– Мне кажется, что я удачно придумал это, Шура.
– А я из газеты… – рассмеялся и Балаганов.
– Так и будем продолжать, камрад Шура. Горничная, разумеется, не из деревенских служанок, а из образованных тем более.
– Еще бы, английский язык преподает, понимать надо, командор, – с почтением к незнакомой еще горничной отозвался Балаганов. – Какие-нибудь слова по-английски вы знаете, товарищ Бендер?
– Ни одного, Шура. Только несколько немецких, камрад, например, что означает приятель, друг. Как вы уже это усвоили с Козлевичем.
Адам Казимирович спал, но как только молочные браться взялись за ручки дверец автомобиля, он сразу же проснулся. Провел рукой по своим неизменным усам и спросил:
– Ну, как? Удачно, братцы?
– Удачно, Адам. Едем на улицу Пушкинскую, как нам сказали.
И они поехали. Остап рассказал Козлевичу все, что они узнали у жены графского садовника. И добавил:
– Она тоже была, очевидно, служанкой в покоях графского загородного дома…
– Особенно когда графская родня наведывалась пожить в этом доме, – пояснил Балаганов. – Интеллигентная женщина…
Пушкинская улица пересекала весь город и жила в своем деловом ритме. На ней располагались самые солидные учреждения. Среди нарядных домов выделялось здание городского театра и кинотеатров. Мимо них, позванивая, дребезжал трамвайчик в сторону базара. Шли нарядные дамы с зонтиками от солнца и изысканно одетые нэпманы.
Нужный компаньонам дом был на правой стороне улицы и своим фасадом с большими окнами на трех этажах смотрел на шумную жизнь Пушкинской.
Из какого-то открытого окна этого дома на улицу лились музыкальные аккорды. И Балаганов, еще раз удивив Бендера, сказал:
– На пианино играют.
– Нет, на рояле, братец Шура, – уточнил Козлевич.
– Ну, хорошо, знатоки музыки. Адам в машине, Балаганов со мной. Делаем визит к бывшей графской горничной.
Они вошли в дом, поднялись на второй этаж и остановились перед дверью, обитой серым дерматином.
Остап нажал кнопку звонка. Игра на рояле прекратилась, и перед Бендером в раскрытой двери предстала довольно симпатичная седенькая старушка и высоким голосом спросила:
– Чем обязана вашему приходу, граждане?
– Писатель, а мой коллега из московских «Известий», – кивнул Остап в сторону Балаганова. – Нам бы очень хотелось поговорить с Анной Кузьминичной.
– Да, это было бы возможным, любезные, если бы я была ею, или она была бы дома. Но это не возможно, так как Анна в отъезде. И ничем я не могу вам помочь.
– Как в отъезде? – подался к порогу Бендер, боясь, что исполнительница фортепьянной пьесы захлопнет перед ними дверь.
Догадливый Балаганов, предвидя это, даже подставил ногу под дверь, чтобы предотвратить такое.
– Не изволите нам сообщить, мадам, – перешел Бендер на лексикон обращения, принятого до прихода к власти гегемона пролетариата. – Где она в отъезде и как ее найти, при необходимости.
– Анна Кузьминична вышла замуж за греческого негоцианта и находится сейчас в Севастополе, уважаемые судари.
– О, прекрасно, у него как раз задание, написать о героическом Черноморском флоте. Не будете ли так любезны, мадам, сообщить нам адрес Анны Кузьминичны? – продолжал говорить с улыбкой на лице Бендер.
– Почему же, это не секрет… Проспект Нахимова, дом… Вы родственник ей или по делу какому?
– Не родственник, по поручению ее маменьки Клавдии Алексеевны, уважаемая сударушка.
– Весьма странно, что ее маман не знает, что Анна вышла замуж, и она в отъезде. Впрочем, последнее время у них разногласия в некотором роде, – усмехнулась старушка. – Да, Анна в музее Херсонеса служит, как она писала, – добавила пианистка.
– Шура, заведите учет наших знакомств и посещений, – сказал Бендер, когда они возвращались к машине. – Ведь надо же такое, дочь выходит замуж за греческого негоцианта, ее маман и не ведает об этом.
– Может быть, она и ведает, командор, да не захотела нам говорить об этом. На случай нашего повторного посещения ее, чтобы мы ей что-нибудь и сообщили о ее доченьке.
– Возможно, возможно, рыжеголовый мой друг. Предположительно, это может быть и так, – согласился Остап.
Козлевич не спал в машине, не сидел в ней, а открыв капот, занимался ее мотором. Захлопнув капот, он взглянул на своих друзей и спросил:
– Надеюсь и здесь удачно, Остап Ибрагимович?
– Отчасти, отчасти, Адам. Та, которая нам нужна, выскочила замуж за греческого торговца и сейчас находится в Севастополе. – Бендер, сев в машину, сразу же раскрыл карту. – Посмотрим сколько километров до черноморской гавани? Да, примерно километров семьдесят, если верить карте. Но все дела надо делать с утра, камрады. Предлагаю совместить обед с ужином и заночевать в гостинице «Московской», которую мы проезжали, помните, в окружении извозчиков?
– Но я по-прежнему, капитан, ночую в машине, – покачал головой Козлевич.
– Ну, это уже, как правило, Адам Казимирович, – засмеялся Бендер.
– Можем чередоваться, Адам Казимирович, – предложил Балаганов.
– Да нет, мне уже привычно, братец, спи в постели, – усмехнулся непревзойденный автомеханик.
Глава III. В СЕВАСТОПОЛЕ
За несколько дней до приезда Бендера и его единомышленников в Севастополе произошли события, которые на первый взгляд никакого отношения к компаньонам не имели.
В одном из кабинетов городского ОПТУ шел допрос:
– Ты, мать, не финти, выкладывай все как на духу. Говори, где взяла эти деньги? – допрашивал оперативник старую женщину в выцветшем ситцевом платке.
Задержанная по фамилии Коростылева сидела на табурете и молчала.
– Соберись с духом и отвечай, представь, что я священник…
Старая поправила свой мешок с семечками, лежащий у ее ног, и ответила:
