скачать книгу бесплатно
Однажды в Ялте
Виктор Михайлович Лысых
Остросюжетный роман, где интрига проявляется на первых страницах и затягивает в гущу детективных событий и любовных приключений. Однако в произведении много и серьёзных вещей, над которыми задумываешься. К несомненным его достоинствам можно отнести лёгкость слога, яркий авторский стиль и язык образный, живой и динамичный. Присутствует в романе и тонкий юмор, ирония, но есть в нём и холодная, просчитанная сила, мудрость и многогранность. А ещё роман создаёт настроение, заряжает эмоциями и даёт возможность почувствовать яркие краски жизни, ощутить вкус любви и страсти и прелесть вечерней прохлады у моря…
Место действия: Ялта – наши дни, Иудейская пустыня – от начала времён и сегодня, а также Париж, Иерусалим, Мёртвое море и кое-где еще, в зависимости от желания героев и обстоятельств, но что они там побывают – автор гарантирует.
За горизонтом событий. Предисловие с пояснением
В Иудейской пустыне, не далеко от Иерихона, у подножия серо-желтых, безжизненных гор, можно наткнуться на камень. Серый базальт с черными разводами, он лишь на несколько сантиметров выступает над поверхностью. А когда-то, в давние времена, мимо него нельзя было пройти, чтобы не остановиться.
Отполированный песком и ветрами, он возвышался почти на метр, и его поверхность с буроватыми прожилками и темно-зелеными разводами по краям притягивала практически всех путников. Они гладили его, присаживались и сразу же блаженно закрывали глаза. Что-то теплое и умиротворяющее исходило от камня.
Любил сидеть на нём и Иисус, когда удалился в эти места на сорок дней. Была здесь и Сусанна, которую Иисус встретил в Иерихоне, направляясь сюда.
Когда она появилась в пустыне, Иисус удивился и спросил:
– Как ты нашла меня?
– После той встречи на рынке, меня побил теткин сын, и я убежала, – сказала она. – Шла по твоему следу, а когда сбивалась, то переставала чувствовать тебя, и вот я здесь.
– Ты не можешь находиться со мной!
– Я с таким трудом нашла тебя, а ты говоришь, уходи, – она потупилась и тихо добавила, – ты говорил тогда, чтобы все люди любили ближних, но почему сам так не делаешь?
– Если мать говорит ребенку – отойди, это не значит, что она не любит его. Я люблю всех – и кто рядом со мной, и тех, кто стоит в стороне.
– Значит, ты любишь и меня, тогда я пойду туда и не буду тебе мешать, – сказала Сусанна, указав на промоину в горе.
И ушла, и устроилась там. Собирала колосья дикого ячменя, что росли меж редких кустов на краю пустыни. Разминала в ладонях и, выдув шелуху, высыпала в углубление на камне. Затем толкла зерна, сбивая с них кожуру, и снова продувала и лишь потом растирала ячмень в муку округлым голышом, найденным неподалёку.
Похоже, что этот кругляш тоже когда-то был частью большого камня, но откололся от него, был обкатан и отшлифован ветром и песком. Брал его и Иисус, гладил, перекладывал из руки в руку и успокаивался в минуты тревог и испытаний, что выпали ему в пустыне…
Но, остановимся на этом, в своё время мы еще не раз вернёмся к Иисусу и Сусанне, а сейчас поясним суть предисловия. А она в том, что округлый камень, который брал в руки Иисус, долгими путями, наконец, попал к нам. Он сохранил в своей памяти то, что скрывалось до времени и объясняет некоторые события – и не только в прошлом, но и сейчас.
А начиналось всё так…
Дама с мольбертом, и мужик с претензией
Конец мая, лето только вступило в свои права, и в Ялте было немноголюдно. Я снял комнату рядом с морем на улице Чехова. Почти от дома начиналась пальмовая аллея и выходила к набережной. По утрам здесь было еще пустынно, и только одинокие отдыхающие, да редкие бегуны нарушали утренний покой.
Первые дни было ветрено и прохладно, срывался дождь, и тяжелые темные тучи опускались, чуть ли не до самых крыш, закрывая горы. Но через три дня солнце высушило мокрую набережную, и всё окрест засияло южной зеленью и рекламой.
К вечеру набережная наполнялась публикой нарядной и раскованной. Как угорелая носилась на роликах молодежь, а многие взрослые гуляли с собачками. Видимо чеховская дама с собачкой все же повлияла на местные нравы.
А когда на город опускались сумерки, и на литых чугунных столбах вдоль набережной зажигались фонари, наступало самое прекрасное время: встреч, прогулок у моря, весёлых ресторанных посиделок и всего того, что и наполняло собой горячие и незабываемые ялтинские ночи.
А днем, ближе к полудню, у набережной выставляли свои картины и всевозможные поделки, местные художники. Мне нравилось бродить по этой выставке. Я медленно переходил от одной картины к другой, и всякий раз задерживался у картин художницы Бруклицыной.
Это были в основном миленькие и красочные пейзажи Ялты: дворики, улочки, набережная. А на некоторых картинах были изображены женщины в белых платьях, широкополых шляпах и с кружевными зонтиками в руках. Картины были бесхитростные, но они притягивали. В них чувствовалась легкость, свобода и душевная теплота художника.
Женщина, сидевшая при этих картинах, полная, чернявая гречанка, говорила:
– Берите, не сомневайтесь, художник она хороший, известный, ее картины есть и в музеях.
– Вижу, что хороший, но пока не до картин, да и повесить некуда.
– Ну, что вы, место всегда можно найти, да и цена приемлемая. Взять хоть эту – всего 200 гривен, а какая красота!
– Согласен! Но вот чуточку разбогатею – обязательно куплю. А разбогатеть я собирался, за этим сюда и приехал.
На третий или четвертый день, часов в семь утра, я вышел на набережную. Её только полили, и солнце сияло во всю, и было удивительно хорошо. У одного из еще закрытых кафе я увидел художницу, которая срисовывала пальму на набережной.
По манере и цветовой гамме картины, которую она писала, без сомнения – это была Бруклицына. Одета она была в просторную темно-бордовую кофту далеко не первой свежести и просторные помятые джинсы, с пятнами засохшей краски.
Дама за мольбертом чуть сместилась и стала рисовать вывеску на кафе. Мне было интересно, я пристроился у парапета и стал смотреть.
Остановился, а потом и прицепился к ней с расспросами мужик бомжеского вида. Она молча рисовала, но мужик не уходил, художница резко обернулась, и что-то сказала. Мужик замолчал, а потом, отступив, начал ругаться:
– Сучка, а еще интеллигентку из себя корчит, художница драная.
Увидев, что я смотрю на них, мужик направился ко мне.
– Слыхал, говорит мне, вали на хрен, а еще мудаком обозвала. Разве художники бывают такими?
Мужику хотелось поговорить, но у меня такого желания не было. Я прошел чуть дальше и продолжил наблюдение. Быстрыми мазками художница дописывала картину. Холст был небрежно прибит к подрамнику, и его края, обтрепанные и неровно обрезанные, весьма портили вид уже почти готовой картины, на которой были изображены две дамы в белых длинных платьях и шляпах времён Чехова. Набережная была похожа, а вот с кого писались эти дамы – непонятно.
Вечером я увидел Бруклицыну в группе художников, рисовавших портреты желающим. Рядом с художницей висело несколько карандашных набросков, а на раскладном стульчике сидела девушка, и Бруклицына ее рисовала. Девушка получалась похожей, но была она какая-то плоская, неживая. Чувствовала это и художница. Она покрутила рисунок, и со вздохом, опустив руку с карандашом, подала рисунок девушке. Та посмотрела, скривилась и довольно резко сказала, что платить не будет:
– Можете оставить себе на память!
Встала и ушла. Бруклицына была в сильном расстройстве, скомкав листок, бросила его в сумку. Меня она не видела и, выждав немного, я подошёл, спросил:
– Нарисуете?
Она быстро окинула меня взглядом и, подумав, указала на раскладной стульчик. Пристроив лист бумаги к фанерке, с минуту изучала мое лицо, потом начала рисовать. Через некоторое время я сказал, что видел ее сегодня утром на набережной, и что ее картины мне нравятся.
– А кое-кому не нравятся, – резко сказала она. Похоже, что от слов девушки Бруклицына еще не отошла.
– Мона Лиза, возможно, тоже не всем нравится.
– Спасибо, утешили, – сказала она, и чуть приметная улыбка тронула ее губы.
Бруклицына вглядывалась в мое лицо, а я стал рассматривать ее.
Следует сказать, что как женщина она мне не приглянулась. Лет за тридцать, какая – то простенькая, ничем не примечательная, разве что глаза красивые, да губы припухлые, теплые, а может и горячие.
На ней была черная футболка на два размера больше, чем надо бы, и те же просторные джинсы с засохшей краской. Под футболкой лифчика не было, и небольшие груди четко прорисовывались за тонкой тканью. Почувствовав мой взгляд, она ерзнула на стульчике, и я стал смотреть мимо неё на публику на набережной.
Минут через двадцать она отколола листик и подала мне. Было похоже, но восторга не вызвало. Пейзажи с дамочками у неё получаются гораздо лучше.
Я расплатился и отошел.
Утренний кофе и Колян с катера
На следующий день утром я увидел Бруклицыну на набережной, она собирала этюдник после рисования. Я поздоровался, она приветливо кивнула. Я предложил помочь донести ее амуницию, все равно делать нечего, она согласилась.
– И как вам удается так рано вставать? – спросил я.
– Тяжко дается, но потом ловлю кайф от утра, моря, да и за спиной меньше хрюкают.
– Тут один жаловался, что вы его далеко послали.
– А если нормальных слов не понимает.
– Может, кофейку выпьем, – предложил я.
– Если угостите, почему бы и нет, – согласилась она.
Мы сели за столик одного из только что открывшихся кафе. Кроме кофе я заказал и пирожные. Посидели мы с полчаса, познакомились, звали ее Марина. Из разговора выяснилось, что живет она здесь одна, сын шести лет – у матери в Херсоне. А сюда приезжает на заработки, и живет с весны до осени. На вопрос, а муж чем занимается, сказала:
– Эгоизм свой холит, – и, помедлив, добавила, – художник он, в училище познакомились. Нормальный мужик был, а потом как сбрендил, непризнанный гений, – с ехидцей добавила она.
– А может это так и есть, – сказал я. – Насколько я помню, Ван Гога тоже считали психом, а он оказался – гением.
– Пусть будет хоть трижды гений, меня это уже не колышет, и … закроем тему.
– Как скажете, – сказал я, улыбнувшись как можно шире, и это сняло напряжение, вызванное разговором о муже.
О себе я наплел сорок бочек небылиц, но в данной ситуации это было необходимо. По дороге к ее дому, я сказал, что собираюсь сегодня съездить в Массандровский дворец, посмотреть, как отдыхали наши цари. Марина оживилась:
– Можно и я с вами. Они взяли мои картины на выставку, обещали заплатить, но пока ни копейки не дали, а я сейчас, можно сказать, на мели.
– А картины, что совсем не покупают?
– Не сезон ещё, несколько взяли, но это так: за жильё, да на хлеб с молоком, а надо бы и матери уже подкинуть.
Комнату она снимала в старом особняке. Скорее всего, что раньше дом принадлежал одному человеку, а сейчас здесь проживало пять семей, не считая курортников. Дом оброс пристройками, балкончиками, лестницами, зарос одичавшей сиренью, плющом и всякой южной растительностью, и поэтому выглядел довольно живописно и привлекательно. И я сказал об этом Бруклицыной, но она, усмехнувшись, сказала, что, да, внешне привлекательно, но внутри:
– Крыски из дырочек выглядывают, не говоря о тараканах, они здесь полные хозяева.
Мы договорились, что я заеду после обеда, часа в два, и на этом расстались.
Честно сказать, не за этим я сюда приехал, чтобы с дамочками местными знакомства заводить и по музеям гулять, хотя и это не исключалось. Главным же для меня оставалось дело, а оно, пока с мертвой точки не сдвинулось, и это меня начинало беспокоить.
А дело состояло в том, что мне надо разыскать одного кадра. По рассказам тех, кто его знал, преподлейшего человека. Пару лет назад он «обул» своих товарищей по бизнесу на весьма внушительную сумму и смылся. И вот теперь, по их данным, он вроде бы объявился в Ялте, и моей задачей было узнать так ли это, а главное, если он в Ялте, то где живет, чем занимается. За это мне было обещано вознаграждение.
На проживание и расходы выдали аванс полторы тысячи баксов, временем не ограничили, главное – результат. А соблазнил меня на это дело брат, когда я оказался без семьи, без жилья и без работы.
Все это у меня было, но, когда мы с моей благоверной не нашли общего языка по вопросу, как жить дальше, все и случилось. Я оставил ей комнату с кухней в семейном общежитии города Армавира, где мы жили, и где я работал в техническом училище преподавателем, себе взял машину и подался на вольные хлеба.
Кроме преподавания я еще и неплохой электрик, поэтому, сначала шабашил в Подмосковье на строительстве домов для новых русских, удовлетворяя их изыски в освещении саун, будуаров и фонтанов, а потом подался ближе к югу и родне. В Ростове встретился с братом, который и предложил мне это дело.
Вот так, в начале лета 2009 года я и оказался в Ялте. Но прошла уже почти неделя как я здесь, а объекта своего еще не встретил. Меня снабдили его фотографией, я изучил её досконально, и попади он хоть на секунду в поле моего зрения, я его засеку.
В поисках клиента я несколько раз на дню прогуливаюсь по набережной, где можно встретить почти всех, кто прибыл в Ялту, бываю регулярно на рынке, прохаживаюсь по пляжу, заглядываю в рестораны и кафе, но пока безрезультатно.
Вот и сегодня я прошел по всем маршрутам, купил на рынке зелени, занес её на квартиру, почитал на набережной прессу, изучил всех на пляже, пообедал, подремал, и направился на стоянку у цирка, где парковал свою машину.
Я спокойно шел по набережной, когда к одному из причалов подрулил остроносый черно-белый катер, весьма крутого вида. Такие красавцы носятся по экранам американских боевиков.
Утробно урча скрытой мощью, катер лихо осадил у стенки одного из причалов, и на пирс выпрыгнула фея в шортиках и маечке. А за ней вышел плотный, небольшого роста мужик с загорелой холкой, стриженый ежиком, в просторных шортах ниже колен и в линялой футболке. Под мышкой он зажимал светлой кожи портмоне, чуть ли не с портфель.
Мужик семенил на коротких ногах за красоткой, я пригляделся к нему, и меня точно током дернуло, это был тот, кого я уже не чаял и увидеть. Я крутнулся, отворачиваясь к витрине, точно он мог узнать меня, но краем глаза продолжал наблюдать.
И тут я заметил, как с катера сошел еще и “браток” – высокий, гибкий и ловкий. Он легко перемахнул через борт катера, а затем и через ограждение из труб, догнал толстячка и мягко, и пружинисто пошел чуть сзади и с боку моего клиента, держа его в поле зрения, и просматривая все пространство вокруг. Значит это его охрана, определил я.
Как и большинство людей, работающих вблизи проводов под напряжением, и кожей чувствующих их опасность, я отчетливо почувствовал и здесь эту опасность, исходящую от Длинного, как я окрестил для себя охранника.
Увидев все это, я бочком стал отходить к витрине, в стекле которого хорошо была видна набережная. Честно признаться, мне стало как-то не по себе. Я понял, что все будет не так просто, как это виделось в Ростове.
Девица остановилась и, выяснив что-то у Николая – так звали моего клиента, направилась в сторону центрального входа на набережную. А Николай, потоптавшись, направился в неприметный проход между магазинчиками, где его поджидал Длинный. Разглядывая витрину, сместился и я, но так, чтобы не терять клиента из виду.
Быстро проскочив узкий проход, они нырнули в калитку, за которой сразу же начинались каменные ступеньки, выходящие на площадку за рестораном. И пока я выжидал, боясь попасться им на глаза, а потом поднимался, услышал звук мотора отъезжающей машины и увидел лишь зад темно-синего БМВ. Номер я не успел заметить – машина нырнула под горку и исчезла.
Я вернулся на причал, прогулялся у катера, постоял с праздным видом у трапа. Два мужика на корме играли в нарды.
– И сколько стоит прокатиться на таком звере? – спросил я.
– А за сколько договоримся, – сказал один, даже не взглянув на меня.
– К примеру, за червонец, – назвал я цену.
Один из мужиков хохотнул, а другой, двигая фишку, беззлобно сказал:
– За червонец вон на велосипеде можешь покататься, а у нас разговор начинается с сотни.
– Похоже, что вашего ослика мне не оседлать, – сказал я и отвалил.
По дороге к цирку я невольно вглядывался во все иномарки темного цвета, но ничего полезного для себя так и не увидел.
Я заехал за Бруклицыной, она, наконец, сняла свою униформу и в платьице выглядела даже мило. Мы выехали за город, на трассу и вскоре по указателю свернули влево, на неприметную дорогу, уходящую в лес. Через время дорога стала извиваться и круто забирать вверх, в горы. А потом открылась меж гор красивая поляна, и за высокими соснами, как мираж, возник дворец.
Близко подъезжать было нельзя и мы, оставив машину, пошли к дворцу пешком. По дороге договорились, пока Марина будет разбираться со своими картинами, я осмотрю дворец.
Бруклицына скрылась за дверью служебного входа, а я, купив билет, пошел знакомиться с тем, как поживали наши цари на отдыхе.
В общем, судя по обстановке, жилось им неплохо. Выяснилось, что после революции и вплоть до развала Союза, это место для отдыха облюбовала для себя партийная и государственная элита. Так что недалеко они ушли от царей в обустройстве своего быта. Но, похоже, что украинская элита до него еще не добралась, и пока здесь был музей.
Потом я походил вокруг дворца, любуясь его красотой и огромными соснами, постоял у пруда с лотосами. Подошла и Марина, распаренная и злая.
