Экзопланета Гигулатикус

скачать книгу бесплатно


Пахло травами и лесом.

Двигатель был старый, автомобильный.

Он испытывал его, чтобы потом установить на лодку.

Это как мыться водой, в которой плавает всякая мелкая живность. Из ведра, в котором бикарасы в воде. В этом есть некая привязанность к земле. Некая жизнь. Живая вода – как-то это связано с Басё, с его хокку:

Как свищет ветер осенний!

Тогда лишь поймете мои стихи,

Когда заночуете в поле.

Сегодня я разговаривал с Игреком. Мне хотелось понять про вот это, то есть, как так постепенно человечество дошло до этого ракетостроения. И я пошел с того, что просто расспрашивал, что тот или иной конструктор думал, на что опирался, когда все эти вещи разрабатывал. Столько всего. Но мне прям сразу въелось, когда пошло про шар. Точнее про Королёва, который стремился к этому шару, к этому круглому. И, вот, думаю сегодня об этом целый день. Об этом шаре.

Всё летало.

Всё летало. Невисомость и икона, коснулась лба, как будто кто-то невидимой рукой благословлял Джея. Он почему то вспомнил село, которое в эту минуту было так далеко. Вспомнил какие-то песни. И вспомнил танец. Танец, в котором в одном был лад, такт, твёрдость, стройность. А вокруг этого не было, лада. А в танце том – было. И так бывает в танце, когда танцуют люди, которые знают друг друга, которые живут одной жизнью, со всеми радостями, невзгодами, мелкими склоками.

Несколько веков назад это была аббревиатура, значение которой знал каждый, сейчас же приличная часть людей просто привыкли, что эта база – Клумба, и уже особо никто не вдавался, почему (кратерная лунная международная база) она имеет такое странное название.

Но это раньше была международная база, сейчас же баз на луне было множество, а клумба представляла собой развлекательный центр, российский?

На Клумбе Игрек объясняет Ване, что Ваня – Джей – продумать, как это можно сделать в диалогах.

Показать сеть тоннелей между базами внутри Луны.

Точка Лагранжа.

Это общество выглядело вполне себе гармонично: все как-то схоже, ладно шелестели, как юные листочки берёзки погожим деньком. Джей, в основном послушиавший всякое, лекционное, о политик-правовых пепепитиях на разных этапах истории землян, конечно, не исключал мысль, что и здесь, рано или поздно, может возникнуть нечто вроде диктатуры или какой-нибудь власти Капитала. Но пока что вся эта их общественная конструкция из трех экспедиций находилась в некой точке Лагранша – не тяготела к пещерности и не фабриковалось тут что-то вроде строгой той или иной юридически закрепленной режимноси. Экопоселение подходило на научную деревушку? Наука, наука.

Папирус являл собой странную вещь. Потому что это была база, напоминавшая полусферы-пельмешки, словно их кто-то выдавил из земли, как выдавливаются пельмени из пельменницы. Очевидно, такое название было дано базе лишь по той причине, что она бысто раскинулась своими двенадцатью полусферами.

В дружеской обстановке Джей никогда не называл базу Папирусом. Он всегда называл её "Пельмени". Может быть это в том числе было связано и с тем, что, когда Джей бросал себе варить одно из любимых (?) своих блюд, то как правило отсчитывал именно двенадцать.

Пельмешки Папируса представляли собой совершенно разное содержимое. В одном корпусе – была лаборатория. В другом – столовая. В третьем – спортивный зал. В четвертом – мастерская.

О протестантском проповеднике. Он был добрый малый. И хотя он говорил, вел, подавал себя так, как будто он с Богом, то со стороны он казался скорее как человек как бы предоставленный самому себе, да и служащий самому себе. Во всяком случае, так казалось Джею особенно твердо, когда он начинал припоминать ряд дивных людей, с которыми несколько раз ему доводилось встречаться в жизни, и по котором хотелось заключать – в них живет Бог. Не было в нем той собранности, того внутрьпребывания, которое бывает у людей от длительной постоянно служения, непринадлежания себе, отсечения всего ветхого, очищения души. У которых их внутрьпребывание часто сопровождается и внешним видом (кротость глаз, мир, цельность, ненавязчивость, внутрьпребывание). Наш добрый малый больше походил на недавнего шалопая, который вразумился, но вместо того, чтобы пожить несколько в качестве новом, вразумленном, просто пожить, – вдруг стал проповедником.

Парило, и окна стекла потели, и писали имена; показать в полумраке Игрека и Ванечку, их дружескую коммуникацию, где со стороны, в полумраке, это напоминает чревовещание (Ванечка, словно чревовещатель, а Игрек, словно кукла).

Глава 4 "Папирус"

Текст этот я набросал ещё в начале лета, когда лес пел. Когда разноголосый и многоголосый щебет птиц лился в дом; щебет этот то и дело колышился_рябил, когда в этой музыке дело доходило то до кукушки, то до жабы, то до дятла, то до филина, то до птенцов сов. Это было тогда, когда осы облюбовывали чердак избы, муравьи всю кухню, проказник бурундук – сад, ящеры – всевозможные ступеньки и приступочки, а пчёлы – нескошенный газон. Мы их всех принимали. Тогда-то и набросал я этот текст; и ни то ли лучшая пора, лучшее обстановка состояние, для написания слов, которые могут прочесть?… "Немного солнца и немного мёда".

Это о молчании, о сведении на нет людской коммуникации, о замирании, об обращении внутрь.

Не помню, сколько лет мне было.

Но тогда я уже косил траву косой.

Летом мы отцовской роднёй съезжались на покос.

Где-то за селом Боготолом.

Лес был кругом. С опушками, которые мы окашивали. Красивый.

И когда мы, изнуренные, дружно обедали, прямо подле скошенной травы, накрывая землю скатертью, моя бабушка часто говаривала, что больше всего она любит лес и что она вот так бы и постоянно в нем находилась бы. Она произносила это как-то очень просто и тепло.

И мы ели, разместившись на земле кто как.

Наверное, тогда уже начал зарождаться этот образ?

Это о мире, о тепле, о немощи человеческой, о в поте лица, о старении, о созерцании, о покаянности, кротости и смирении, о царственности человека в природе и о силе природы, о её как бы, на первый взгляд, автономной от человека жизни, и о стремлении человека к ней, к этой нерукописной Божьей книге – природе. Это о том, когда замираешь в лесу пнём, останавливаешься, о молитве, о непродолжительных минутах отрешенности от мира с его прелестями, сетями, суетой. Это об обрастании добром без бега и надрыва, как в поговорке: «И трухлявый пень на месте ягодками обрастает». Это и о том, что человеку, как животному, – мало надо, хотя, зачастую вынужденно, он и обложен множеством предметов.

Здесь человек слился с лесом. На это указывают животные, которые делают свои дела в своём ритме по своему назначению и не замечают человека, который как лесной пенёк для них. Ещё здесь царство природы, царство человека и Божья Благодать – как бы соединились. Это попытка изобразить гармонию.