скачать книгу бесплатно
Район характеризуется среднегорным рельефом с абсолютными отметками 500-600 м над уровнем моря. Высшая точка превышения – Енашиминский Полкан (1104 м). Климат района резко континентальный, годовая температура колеблется от +39 до -60 градусов, среднегодовая температура -4,4 градуса, а морозных дней 150-180 в году. Если говорить о температуре в целом по году, то получается, что теплых, без снега, четыре месяца, а остальное время зима. Все это еще раз подтверждается целесообразностью отнесения Северо-Енисейского района к районам Крайнего Севера.
Леса занимают территорию в пять миллионов гектаров. В местах, прилегающих к дражным полигонам и населенным пунктам, они многократно вырубались, поскольку являлись основным источником топлива и электроэнергии.
Речная сеть представлена реками Большой Пит, Бельмо, Тея, Чиримба, Панимба, Енашимо, Еруда и их многочисленными притоками, все они имеют в основном горный характер и быстрое течение. Судоходными являются только Большой Пит и Бельмо, и то в период паводка, первая река впадает в Енисей, вторая – в Подкаменную Тунгуску. Через центр территории района проходит дорога с покрытием из щебня, соединяющая п. Брянку с Северо-Енисейском. Сейчас она продлена до Епишино на Енисее, ее протяженность около 300 км. Основной отраслью промышленности была золотодобыча, которая осуществляется с 1839 года.
На всей этой большой территории разбросаны поселки, прииски, деревни, лесопункты, зимовья, заезжие пункты, охотничьи избушки, пристани. В тот период моей деятельности существовало более 29 населенных пунктов, в том числе Вельмо, Суворовский, Елизаветка, Нойба, Тея, Брусляки, Огневка, Таежный, Мариинский, Золотой Бугорок, Татьянинский, Михайловский, поселок Енашиминской ГЭС, Калами, Викторовский, Новая и Старая Еруда, Вангаш, Верхнее Енашимо, Дорогой, Аяхта, Брянка, Пит-Городок, Эльдорадо, Широкий, районный центр Cеверо-Енисейск. Сообщение между населенными пунктами осуществлялось или по плохим проселочным дорогам, или по воде летом и зимником. Перед тем как стать руководителем района, я его пересек геологическими маршрутами с севера на юг и с востока на запад, хорошо знал географию и геологию района, и это, конечно, благоприятствовало моей работе.
Население Северо-Енисейского района в социальном плане представлено потомками старателей, пришедших сюда еще в XIX веке. Они облюбовали эти места, прижились и сегодня чувствуют себя удобно, живут на приисках и не жалуются на неудобства. Завели небольшие хозяйства и пользуются дарами природы.
В тридцатые годы население района пополнилось большим количеством жителей за счет высланных бывших кулаков и других имущественных сословий, а перед Великой Отечественной войной и после нее – сосланных политических «врагов народа» сталинско-ежовского и бериевского «призыва», националистов Западной Украины и Прибалтики и добровольно сдавшихся пленных. Ну и напоследок сюда были сосланы тунеядцы из двух столиц.
Основная часть местной интеллигенции включала специалистов горной промышленности. Их пополнение шло за счет выпускников вузов и техникумов со всего Союза. Конечно, район неудобен для проживания по многим параметрам человеческой жизни, и добровольно сюда ехать жить мало кто стремится. По национальности преобладали русские, украинцы, поменьше – татары, а вот евреев я знал всего двух – Ройзмана и Гейсмана, встречал грузина и армянина, и все они были бывшими политзаключенными. В Тее жило немного китайцев. В Северо-Енисейске был свой дядя Ваня – банщик, уже немолодой. Когда я жил в общежитии молодых специалистов, он регулярно к нам приходил и подбирал заношенную и выброшенную одежду и белье, стирал, гладил – приводил в порядок, а потом нам же по бросовой цене продавал.
Но вернемся к началу партийной работы. Первым делом я начал знакомиться с аппаратом райкома, с людьми, с которыми мне предстояло работать в первую очередь.
Второй секретарь райкома Александр Васильевич Кириллов, 1924 года рождения, участник Великой Отечественной войны, прошел трудовую школу на приисках Южно-Енисейского района, был секретарем райисполкома этого района, откуда был направлен в ВПШ при ЦК КПСС, филиал которой находился в г. Красноярске, после ее окончания приехал к нам в район работать. Очень работоспособный и порядочный человек, хороший товарищ, не склочник, хороший семьянин, его жена, Мария Васильевна, работала врачом, у него были две дочери. Человек он был не «службистый» и, как мне сразу показалось, на должность первого секретаря он тогда и не претендовал, хорошо зная курс партии на привлечение на руководящие должности специалистов народного хозяйства, а у него было гуманитарное образование. Это все способствовало нашим хорошим личным отношениям и работе – доверие друг к другу, и мне можно было кое-что получить от него полезное, исходя из его опыта партийной работы. Если бы он мне и не подходил в качестве ближайшего помощника, то все равно от него я бы освободиться не мог, поскольку он человек избранный.
Секретарем по идеологии был Михаил Павлович Кулаков, 1923 года рождения, а может быть, и несколько старше, но он всегда выглядел молодо. Тоже участник войны, прошел школу шахтера на черногорских копях, как тогда их называли, потом через общественные организации был направлен в ВПШ и тоже после нее сразу приехал в наш район. Очень был уважительный человек, симпатичный мужик, что-то в нем в обличье было татарское, но был он русским. Человек интеллигентного склада, спокойный, и с этим характером он сразу приобрел авторитет среди местной интеллигенции – учителей, врачей, культработников и аппарата райкома. Он меня вполне устраивал, как и я его, это чувствовалось по нашим взаимоотношениям.
Председателем райисполкома был Анатолий Егорович Тремясов. Он был всех нас старше и относился к старой школе партсовработников. Уже в войну был парторганизатором. В армии не был по инвалидности. До Северо-Енисейска работал первым секретарем Казачинского райкома партии, но там что-то не пошло у него с новым хрущевским курсом по сельскому хозяйству и его направили в промышленный район с понижением. Ко мне он отнесся настороженно, но не враждебно, однако симпатий не проявлял. Все-таки считал себя обиженным, что его не избрали первым, поскольку тогда по иерархии считалось, что председатель является вторым по должности в районе. Но по уровню развития и знания района и основной промышленности он мне не был конкурентом, и вскоре он сменил свою гордыню и занял подобающее своей должности место. Серьезную поддержку в своей деятельности он получал от второго секретаря крайкома Суетина, но связь эта не сработала.
Редактором районной газеты «Северо-Енисейский рабочий» был Александр Георгиевич Ануфриев, толковый, умный и творческий работник, инвалид войны, ходил с протезом ноги. Мы жили с ним в одном четырехквартирном деревянном доме. У него была дочь-подросток Галя, очень общительная девочка. Потом Ануфриев стал редактором эвенкийской окружной газеты, когда наши районы объединили с Удерейским. Умер он рано.
Заведующими отделами были Криницкий (организационным), Любовь Дмитриевна Папина, бывший директор средней школы (идеологическим), инструкторами Вениамин Журавлев и другие, зав. сектором партучета Бабурина. Помощником был Рукосуев, он тогда учился на юридическом факультете университета, через год переехал в г. Красноярск и стал работать зам. прокурора одного из районов г. Красноярска. Я встретил его почти через 40 лет.
Аппарат райкома был укомплектован полностью, теперь была задача его максимально задействовать на работе. Шофером был Семен Бабурин, муж нашей работницы, он десятки лет возил секретарей райкома и меня полностью устраивал. Аппарат райкома комсомола был укомплектован молодыми ребятами, фамилии которых уже не помню, одну лишь Э.И. Деньгину.
До сих пор помню первое заседание бюро, которое мне пришлось вести. Несмотря на то что я долго к нему готовился, но провел его, как мне показалось, очень слабо, неуверенно, волновался, задавал не те вопросы, в общем, в мучениях – здесь ведь тоже требовались знания, опыт сложившейся практики в партийной жизни. Это, конечно, заметил второй секретарь и помогал мне вести заседание.
Обычно существовала сложившаяся система проведения бюро райкома, пленумов, ранжировка рассматриваемых вопросов, в соответствии с которой и формировалась повестка дня. Первым вопросом рассматривался прием в члены и кандидаты партии, его готовил орготдел и партийная комиссия, существовавшая при райкоме. Вторым вопросом был какой-нибудь организационный или отчет о работе промышленности, транспорта, торговли или сельского хозяйства, третий – идеологический, и последними, как всегда, рассматривались персональные дела коммунистов. По времени заседание бюро занимало, как правило, половину рабочего дня. Явка на заседание бюро райкома была обязательна для всех приглашенных, не только членов партии, и люди за время пребывания здесь получали зарплату по месту работы. Такой порядок был заведен еще Сталиным.
Коммунистическая партия, возглавляемая в то время Хрущевым, требовала от партийных органов поиска новых форм организационно-партийной работы – от чистой идеологии переходить к конкретным действиям, способствующим выполнению народно-хозяйственных задач, стоящих перед районом, добиваться, чтобы все промышленные организации и предприятия выполняли планы и задания. Ставилась перед всем советским народом задача в течение двадцати лет догнать и перегнать США по выпуску основных видов продукции. Никто против этого не возражал, это сейчас посмеиваются, хотя на самом деле стране был дан хороший заряд на будущее.
К сожалению, в тот период в районе с выполнением годовых планов было неважно – более половины приисков не выполняли план и просили помощи. Причин для этого было много, и в них нужно было разбираться и строго классифицировать. Одни зависели от нашей неорганизованности, расхлябанности и бесхозяйственности, другими были техническая отсталость от других аналогичных предприятий Союза и отсутствие квалифицированных кадров, разбросанность приисков и поселков, отсутствие дорог по доставке грузов, естественные причины зависели от состояния минерально-сырьевой базы, сложных природно-климатических особенностей района.
В общем, хозяйство было запущенное, раньше золотая отрасль держалась на заключенных и ссыльных, теперь же они разъехались в связи с хрущевской оттепелью на материк. Теперь, если с кадрами инженерно-технических работников все решалось благополучно в связи с ежегодным поступлением молодых специалистов из институтов и техникумов, то с рабочими было сложно, их требовалось в десятки раз больше.
Основным источником кадров был оргнабор со всего Советского Союза. Вербовщики на местах обещали горы – высокую зарплату, хорошие условия проживания и северные льготы. А когда люди приезжали к нам, то видели здесь совсем другую жизнь, прямо противоположную, Север есть Север, хотя Норильск и был севернее нашего района, но там жизнь, условия труда и заработки были гораздо лучше и выше. Спрашивается, зачем им оставаться здесь? Вся жилая площадь была рассчитана на проживание здесь ссыльных или людей, которым было некуда деваться, – сплошные деревянные бараки с печным отоплением и без воды, не говоря уже о теплом туалете. Отсутствие жилья, нормальных общежитий, транспортных средств, отвратительное снабжение овощами и молочной продукцией, а летом мясной, – все это заставляло людей уезжать, разрывать договор.
И что мог коренным образом изменить вновь избранный секретарь райкома, несмотря на то что ему подчинялись не только выборные партийные и советские органы. Ему подчинялись и прокуратура, и суд, милиция и все руководители организаций и предприятий района. Здесь административные методы руководства могли сработать лишь наполовину – приказывай не приказывай, снимай одного, ставь на его место другого, воз и так будет на месте, ни к чему хорошему не приведет, и раньше не приводило. За все сразу взяться было невозможно, в одном деле может наступить улучшение, в другом – падение, так и продолжалось много лет. Нужно было искать новый путь для развития района, и не мною он выдвигался раньше, но не находил решения в верхах.
Нужно было не только умело составлять планы работы райкома и его бюро, но и иметь долгосрочный план развития всех отраслей народного хозяйства района. Вот с этого мы и начали, обсудив этот вопрос на первом пленуме райкома, который проходил уже под моим председательством. К разработке плана привлекли лучшие силы инженеров и техников, работников здравоохранения и народного образования, через пару месяцев план утвердили и разработали мероприятия по его реализации.
На первом месте в плане было решение вопроса развития золотодобывающей отрасли района как одной из главных. А здесь были три-четыре основные проблемы, остальные вытекали из них.
Советский рудник, в прошлом Авенировский, крупнейшее горное предприятие Союза. Открыт в начале XX века, эксплуатируется с 1907 года и ни разу не реконструировался. Еще совсем недавно, в войну, тягловой силой под землей были лошади, они и таскали вагонетки. Шахтные стволы изношены и с низкой производительностью подъемных средств для добываемой руды. Золотоизвлекательная фабрика деревянная, много раз подновлялась, но в то время напоминала о демидовских временах. И сколько эти вопросы ни ставились перед Главзолотом и Минцветметом, они не решались, поскольку требовались многомиллионные капиталовложения, которых государство не находило, а имеющиеся направляло на строительство новых комбинатов (Норильского и др.).
Нам повезло, в рудоприисковое управление прибыл новый специалист горного дела из какого-то НИИ, и совместно с нашими – Арамом Татаосовичем Палиевым и другими – был разработан проект реконструкции Советского рудника и строительства новой фабрики, и потом мы с трудом добились выхода специального постановления Совета Министров СССР о выделении средств на эти цели.
Энергетика. Основным топливом, как я уже отмечал выше, была древесина. Она использовалась на паровых драгах, на Тейской паровой электростанции, снабжающей электроэнергией Северо-Енисейск. Для местных нужд на приисках были малые электростанции. Отапливался дровами и весь бытовой сектор. Уголь, завозимый весной так называемым караваном из южных районов края, применялся только для технологических нужд золотодобывающего предприятия. Лес вокруг населенных пунктов теперь был вырублен, и его нужно было заготавливать за десятки километров от потребителей. В наших планах для решения этой, не менее важной проблемы, чем первая, ставилась задача срочно форсировать пуск в эксплуатацию строящейся Каламинской ГЭС. Но поскольку ее мощностей все равно не хватало для обеспечения потребностей района, планировалось начать строительство нескольких дизельных электростанций большой мощности на Калами и на Еруде и срочно проектировать ЛЭП для подачи в район Нижнего Приангарья централизованной электроэнергии.
Дражный флот состоял из 11 единиц, из них только одна была на электрическом приводе. Наступал срок сдачи в эксплуатацию 250-литровой драги № 121 – совершенно новой конструкции и производительности, которая строилась на реке Дыдан, сплошь заваленной большими глыбами гранито-гнейсов. Заготовка дров и их погрузка на драгу представляла собой адский труд, особенно в весеннее и осеннее время. Сегодняшнему рабочему человеку было бы трудно справиться с этим делом просто физически. И здесь недостаточно было просто поменять механизмы на драгах, нужно было менять всю организацию и технологию работ.
Состояние минерально-сырьевой базы золота. Я уже указывал, что золотая промышленность сама обеспечивала свои предприятия запасами. Для этого при трестах, рудоприисковых управлениях были свои геолого-разведочные подразделения, которые и занимались этим делом, в частности, в Красноярском крае, практически не выходя за пределы рудных полей месторождений. Научное и производственно-тематическое обеспечение было возложено на НИГРИ золота. Но это дело было поставлено так, что сырьевая база обеднялась за счет отработки самых богатых участков месторождений, а новых объектов открыто не было. Во всяком случае, такая обстановка сложилась в Cеверо-Енисейском районе.
Соврудник тогда работал на среднем содержании золота 9-11 г/т. Такая же примерно обстановка была и на россыпях, которые так выработали запасы на отдельных дражных полигонах, что вынуждены были переходить от первичной отработки на вторичную, а новых полигонов оставалось в резерве мало и с низким содержанием металла в песках.
Строительство. Без этой отрасли невозможно было идти вперед во всех отношениях, начиная от производственного и заканчивая жилищно-коммунальным. По централизованным источникам финансирования велось только строительство двух новых драг силами иркутского треста «Драгстроймонтаж». Остальное строительство велось хозспособом силами рудоприискового управления за счет внутренних источников предприятия, у которого средств совсем не хватало. Райисполком в подчинении не имел своих хозяйственных органов, и всеми бытовыми вопросами жизни трудящихся, как тогда назывался народ, не занимался. Принимал постановления, обязывающие основную золотодобывающую отрасль что-то делать, а ей все это было не по силам. Даже если и выделяли бы централизованно деньги, то бумажками-то ничего не построишь, поскольку в район все строительные материалы нужно было завозить извне, кирпича местного и то не было. Существовал на Тее кирпичный завод, работающий по дореволюционной технологии – кирпичи сушили летом на солнце. Разведанного сырья тоже не было.
В общем, куда ни кинь – всюду клин, а развиваться как-то надо, вот мы и наметили на пленуме меры: создать централизованную строительную организацию по линии «Драгстроя». Приехавший из Иркутска управляющий с нами согласился. Геологам поручили изучать на тейских карьерах глины по их пригодности для получения кирпича высоких марок.
В центре Северо-Енисейска было несколько колонок для водоснабжения из пробуренных скважин. Годами по поселку возили воду в бочках на лошадях, и привезти домой бочку воды всегда было проблемой. Приняли решение для водоснабжения брать воду с реки Оллонокона, поскольку в Безымянке, протекающей через поселок, были отходы фабрики и рудника. На Оллоноконе нужно было построить водозабор и от него проложить трубоводы.
Связь с краевым центром была отвратительная, по телефонным проводам, еще довоенным, из обычной проволоки, а не из биметалла, уже применяемого в те годы, многие телеграфные столбы в тайге повалились. После каждой бури и грозы связь прерывалась, то же происходило и с нашим телеграфом. Опять нужно принимать какие-то меры с помощью края.
Дорог, как я уже говорил, с выходом на Енисейск не было. Лишь зимой устанавливался зимник, и тот заносили снегопады. И попасть в район можно было только на тракторе. На Енисейск существовали две лесные зимние дороги, по которым еще старатели тянули сюда грузы через полустанки. Нами было принято решение изыскать два пути и из них принять самый надежный для строительства дороги круглогодового действия. Один путь – из Ведуги на Сухой Пит, другой через Брянку, и дальше по левобережью Большого Пита до Епишино. Утвердили второй вариант. И, конечно, решено максимально использовать водный путь – он по времени судоходства очень короткий, но другого выхода не было.
Если вначале, приехав в Cеверо-Енисейск, мне показалось, что здесь продовольственное снабжение хорошее, то со временем оно стало резко ухудшаться, стали к нашему району по делению госфондов относиться как ко всем другим золотодобывающим южным районам. Правда, с мясными продуктами и с рыбой было терпимо, но только с установлением зимника, а летом было совсем плохо – холодильников не было. Плохо было и с молочной продукцией – только сухое и сгущенное молоко, свежего молока в райцентре практически не было. Еще хуже было с овощами. Если картофель научились выращивать сами, то овощей крайне недоставало. Хрущевская сельскохозяйственная программа положительно сказалась и на нас – надо было выращивать самим, тем более в этом вопросе собирался помогать центр.
Опять собрали сельхозников, какие тогда в районе были, а это небольшие маломощные подхозы: «Вельмо», «Таежник», «Еруда», «Пит-городок», «Широкий». Во всех работали хозяйственные мужики, сильные духом и ответственные руководители, в основном из бывших кулаков. Они нам в один голос: «Дайте нам технику, немного комбикормов и семена, и мы вас обеспечим сельхозпродукцией» (это были Э.И. Юрицин, Хрущев, Е.М. Халанский и др.). Также нужно было строить небольшой молочный завод, который бы использовал сухое молоко, за это взялся начальник «Золотопродснаба» Иван Андреевич Воронов.
Ежедневную проблему для района представлял аэропорт. Аэродром мог принимать по техническим параметрам только самолеты Ли-2, Ан-2 и кукурузники с вертолетами. Более комфортабельный Ил-14, затем турбореактивные самолеты к нам не летали – короткая полоса зимой, а летом добавлялось то, что аэродром был без твердого покрытия. Нужно было срочно удлинять аэродром за счет снятия скального грунта на востоке и отсыпки грунта в западной его части, и опять проблема с деньгами.
И вот вроде программа выхода из тяжелейшего социально-экономического положения района имеется, а как ее осуществить, не имея для этого ни средств, ни ресурсов, ни специалистов? Это ведь проблема не только нашего района, но и всех забытых богом северных территорий края. Собрав все эти проблемы и планы в одну кучу, я поехал в Красноярск искать решения по горячим следам к тем людям, которые еще недавно обещали мне помощь перед утверждением на новую должность.
Но на практике все оказалось по-другому. Партийные руководители края все меня охотно принимали, кроме первого секретаря крайкома Кокарева. К нему в тот раз я не пошел, поскольку знал, что сначала нужно пройти все инстанции нижнего руководства крайкома. Вот здесь я близко познакомился с замзавотделом промышленности Александрой Михайловной Портновой, самой известной в то время женщиной крайкома, которая отвечала всем требованиям большевистского руководства – добросовестному человеку, порядочному и честному, открытому и справедливому. Человеку, которая не боялась ни одного должностного лица в крайкоме и свое мнение открыто выражала на любом уровне.
Александру Михайловну я в душе называл «Александра Большевичка», вот такими героинями мне представлялись женщины в революции – всю себя отдавали делу своего личного убеждения, бескомпромиссно. У нее кабинет был всегда открыт настежь, и был слышен ее громкий разговор с партийными и хозяйственными бюрократами. Она хорошо знала жизнь людей не только в краевом центре, но и на глубокой периферии. Александра Михайловна по профессии была горным инженером, окончила Свердловский горный институт и всю жизнь прожила в Сибири, одно время избиралась первым секретарем Северо-Енисейского райкома ВЛКСМ, до самой смерти была связана с партийной работой. Умерла рано, семьи крепкой не создала, была бездетной, хотя и жила потом со своим сокурсником по институту. Я всегда с благодарностью и теплым чувством вспоминаю эту женщину, целиком отдавшую себя делу, работе.
При всех ее женских недостатках – она много курила, предпочитала мужской стиль в одежде, носила волосы, подстриженные в кружок, могла прямо в лицо сказать человеку, что она о нем думает, – это был настоящий партийный работник того времени, в то же время заботливый и внимательный к людям.
Она выслушала все мои просьбы. Поскольку район наш хорошо знала, мне порекомендовала по хозяйственным мелким вопросам к клеркам не ходить, а сразу направила меня к нескольким должностным лицам совнархоза и крайисполкома, предварительно с ними договорившись, что меня примут без всякой задержки в приемных. И как только я пришел к начальнику управления совнархоза по горной промышленности, меня там уже ждал начальник Окладнов, потом я пошел в управление краевой связи к Е. Пережогину, тоже был принят без задержки. В общем, я тогда прошел в Красноярске все нужные мне хозяйственные части на самом высоком уровне, сумел лично познакомиться с нужными людьми, кое-что даже решить.
Но наскоком решать глобальные вопросы района было нереально, нужна была кропотливая работа – не только моя как первого руководителя района, но и всех подотчетных мне служб района, и прежде всего председателя райисполкома, его отделов, золотодобывающих и других предприятий района, то есть надо было заставить по-настоящему заниматься проблемами районное звено управления, которое работало не в полную силу и не с полной отдачей.
1962 год был годом новых реформ и преобразований Хрущева, он не унимался по продвижению планов догнать и обогнать Америку. От партийных органов требовал усиления работы по выполнению плановых производственных показателей, а также усилить контроль и ответственность по выполнению планов предприятий и районов в целом. Нужно было оценивать работу райкомов не по количеству проведенных политических мероприятий, бюро или пленумов, а по экономическим результатам. Пора партийным работникам идти в рабочие коллективы и там заниматься организационной работой.
Вот в свете этих требований мы и пересматривали работу аппарата райкома. Ранней весной по результатам года я принял участие в работе балансовых комиссий рудоприискового управления и вместе с директором Евгением Ивановичем Бодягиным мы организовали эти комиссии на всех приисках и на руднике с привлечением партийных активов и профсоюзов. На руководящие посты тогда подобрались толковые начальники драг, правда, преимущественно вышедшие из практиков, потом окончившие при институтах и техникумах обучение на право проведения горных и взрывных работ. Я до сегодняшнего дня вспоминаю этих замечательных людей и товарищей, которые трудились не за страх, а за совесть. А как им было трудно на удаленных приисках, при бездорожье, решать массу сваливающихся на них проблем, и не только по добыче золота, на приисках они решали самостоятельно все вопросы по организации обучения в школе, работе больниц, отопления, освещения, как и чем накормить людей. Среди них выделялись Георгий Пинаев – прииск Калами, Серяков – прииск Новомихайловский, Леонтьев, Попов, Лентяков, Н. Осипов, Т.Ф. Хромогин, М.М. Петров, Е. Козяев, Родионов, Мирошников, главный дражник флота Петр Федорович Цой.
В шестидесятые годы на паровой драге № 20 на реке Еруде практически подростком начинал свою производственную деятельность кочегаром Ишмурат Минзаляевич Гайнутдинов. Отслужив в рядах Советской армии и окончив Красноярский институт цветных металлов и золота, он стал горным инженером и вернулся в Северо-Енисейский район. Стал начальником горного карьера «Новая Калами». В 1981 году его избрали вторым секретарем Северо-Енисейского райкома партии, а в 1984-м – председателем райисполкома. В 1987 году – первым секретарем райкома партии. Таким образом, Ишмурат Минзаляевич по праву стал бессменным руководителем Северо-Енисейского района в качестве его главы до настоящего времени.
Особо заслуживает самого доброго слова и уважения руководство Советского рудника в лице его начальника Алексея Ивановича Крылова, человека уже немолодого, ему только что исполнилось 50 лет. Он был крепкого телосложения, с чисто выбритым лицом и головой, с румяным лицом, не характерным для горняка, но очень шустрый и быстрый в рудничных забоях и выработках, и всегда с высоким чувством ответственности за исполнение своего долга как руководителя.
Интересна его судьба. Он окончил ветеринарную академию, работал, потом разочаровался в профессии и пошел учиться в горную академию. Стал толковым горняком, награжден орденом Ленина. Его на руднике одновременно уважали и боялись, и сколько он работал на руднике, всегда выполнял план по золотодобыче. После 50 лет его мы выдвинули на повышение – зам. начальника управления цветной металлургии красноярского совнархоза, а там его талант руководителя поблек, и в связи с какой-то семейной неурядицей (хотя у нас он был хорошим семьянином) он уехал на восток и где-то затерялся.
Мне Алексей Иванович запомнился еще и добрым советом, который дал перед отъездом из района:
– Виктор Андрианович, вы много курите и подрываете здоровье, я чувствую, что у вас в связи с этим не все в порядке и с желудком. Я бы посоветовал вам ежедневно утром натощак перед тем, как выкурить папиросу, съесть столовую или чайную ложку меда и запить его теплой водой, то же повторить вечером перед сном.
Это мне сказал не обычный доктор, а ветеринар. Я этот совет выполняю вот уже скоро сорок лет, и с желудком у меня вроде стало нормально.
Крылова на руднике окружало много грамотных, одаренных, талантливых добросовестных работников, живущих, в первую очередь, ради своего горного предприятия, сильно верящих в завтрашний день. Эти еще молодые люди были бессребрениками, у них не было стремления к обогащению, к легкой беззаботной жизни. Вся их жизнь была в труде, так, по-видимому, воспитала советская пропаганда. Сегодня мне кажется, что тогда было именно такое поколение людей, полностью преданных идее социализма. Может быть, в душе тайком они и думали иначе, не верили в эту пропаганду, но лично я ни разу, даже в доверительной беседе, не слышал тогда открытых сомнений.
В то время на Советском руднике работали горняки высокой квалификации, преимущественно молодого возраста. Среди них мне запомнились начальники горных проектов и служб – Георгий Олейников, Петр Струговец, Николай Косенко, Николай Казаковцев, Евгений Швецов, Тархов, Бондин, Куклин. Из руководителей рудника – Николай Васильевич Черных, ставший начальником после Крылова, главные инженеры Елизарьев, Сериско, главный геолог В.Д. Загнойко. Начальниками золотоизвлекательной фабрики были А.С. Лобазин, П. Голобородько, Л. Швецова, В. Суханова, М. Поляков и другие.
Советский рудник выполнял план золотодобычи, около 1,5 тонны ежегодно, но шло постепенное обеднение руды за счет выемки богатых руд, и общие потенциальные возможности Советского месторождения оставались невыясненными. Этот вопрос сдерживал решение о реконструкции предприятия. В связи с этим нам удалось через крайком и совнархоз организовать работу экспертной комиссии Министерства геологии СССР под руководством крупного специалиста Чернышева. Комиссия на месте рассмотрела наши геологические материалы и доводы о перспективах Советского месторождения на глубину до 1000 метров. Имелась лишь одна пробуренная скважина, которая подтверждала наличие кварцевых тел с содержанием золота, но это дало нам возможность ходатайствовать о проведении генеральной реконструкции Советского рудника и строительстве новой фабрики.
В августе 1964 года вышло постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о проведении реконструкции рудника, строительстве фабрики и линии электропередачи от Назаровской ГРЭС до Северо-Енисейска. Это было самым крупным нашим достижением. Постановление определило дальнейшее развитие района и его золотопромышленности.
Моим преемником в качестве начальника Тейской партии стал по моей рекомендации Сергей Дмитриевич Хорунов. Партия вела камеральные работы в Северо-Енисейске. Ведение геолого-разведочных работ в Северо-Енисейском районе с базы Ангарской экспедиции было малоэффективно, и местные геологи были давно настроены на базе наших партий создать в районе новую самостоятельную геолого-разведочную экспедицию с подчинением непосредственно Красноярскому геологическому управлению. Но руководство АГРЭ было против этого – кому хочется снижать свой статус и терять специалистов.
Геологическая и экономическая эффективность требовала этих структурных преобразований, поскольку снабжаться по-прежнему через Мотыгино было дорогостоящим делом, а прямых средств сообщения между Мотыгино и Северо-Енисейском не было, даже самолетом летали через Енисейск. Хотя геологическое руководство АГРЭ было профессиональным и нас устраивало.
И вот теперь я, пришедший к руководству районом, решил этот вопрос форсировать, прежде всего из-за государственных интересов – сырьевая база золота уменьшается, а новых месторождений и объектов нет, все геологические работы приурочены к старым районам золотодобычи. Нужно было расширение работ не только регионального плана, чем занимались наши геологические партии, необходимо было вести серьезные поисково-разведочные работы на выявленных рудопроявлениях золота. Район наш специализировался на золоте, и на выявление других полезных ископаемых мы не работали.
Первая моя встреча по созданию геолого-разведочной экспедиции в Северо-Енисейском районе с начальником Красноярского геологоуправления Владимиром Дмитриевичем Челышевым состоялась в его резиденции в Красноярске на пр. Мира, 37. Несмотря на то что он подписал тогда телеграмму, чтобы меня откомандировали в распоряжение Красноярского крайкома, я лично с ним до этого не встречался. И он меня не знал. Я же его несколько раз видел в геологоуправлении, еще когда он был начальником Западной экспедиции, но встретил он меня как знакомого геолога. Это был высокий крупный мужик, видный и авторитетный руководитель геологов, прошедший все ступени роста геолога, начиная с маршрутного, бурового рабочего, бурмастера, окончил технические курсы, а перед войной и Томский политехнический институт по специальности «техника разведки». Прошел войну и возвратился в звании майора. В общем, человек был заслуженный и добросовестный. На мою просьбу ответил категорическим отказом без всякой дипломатии, заявив при этом, что сейчас каждый руководитель района требует создания в своем районе экспедиции, но этого сделать не можем, исходя из ассигнований, выделяемых министерством. Но распрощались мы с ним дружески.
Первый блин комом, но отказываться от повторной встречи с ним по этому вопросу я был не намерен. Нужно было в первую очередь подготовить более прочные обоснования для организации экспедиции и найти поддержку более влиятельных людей в крае, в частности, в крайкоме и совнархозе.
Потребовалось время, и второй заход я решил предпринять уже через промышленный отдел крайкома. Александра Михайловна Портнова согласилась помочь мне вместе со своим инструктором Марией Ивановной Косаревой. Челышев на эту встречу пришел с главным геологом Александром Сергеевичем Аладышкиным. Разговор был бурный, и Челышев наконец сдался под напором двух женщин-«большевичек». Он с угрозой, что выйдет с этим вопросом в ЦК КПСС, сказал, что через какое-то время мы создадим в Северо-Енисейске специализированную экспедицию на золото, и свое обещание где-то через полгода выполнил.
В общем, в первой половине года своей партийной работы я сумел создать задел по проведению намечаемых серьезных мероприятий по выходу из тупика как на краевом, так и на местном уровне, но для практической реализации нужна долгая повседневная работа.
На первом же пленуме после того, как я был утвержден в должности, меня избрали членом ревизионной комиссии крайкома партии, я стал вхож в кабинеты руководства крайкома партии и совнархоза.
Райком партии размещался в центре поселка в двухэтажном деревянном здании на втором этаже. Первый этаж занимал райисполком. Став членом исполкома и депутатом райсовета, я стал частенько заглядывать туда. Отношение к работе исполкома у меня было двоякое, я плохо знал все его функции и возможности, но чувствовал, что он недорабатывает, погряз в бумагах и решениях, а создавать социальные и бытовые производственные организации не хочет, все давит на рудник, а те и вправду не могут сочетать то и другое. Я пытался Тремясову высказать свое мнение на этот счет, но он встретил его в штыки – зачем брать на себя лишние заботы и ответственность. А ведь можно было много сделать дополнительно по линии комунхоза, бытового обслуживания, торговли и общественного питания, конкурируя с приисковыми службами. Но перелома в этом направлении у меня не получилось.
Кроме основного здания райкома, через улицу напротив размещалось здание кабинета политического просвещения и партбиблиотеки, здесь же рядом размещалась редакция районной газеты и райком комсомола. В общем, все это выглядело, если смотреть сегодня, очень убого. Но жизнь и работа шла в этих помещениях активная. Люди не чувствовали неудобств, старательно работали и чувствовали, что все они приносят большую пользу партии и государству.
Профсоюзные организации существовали во всех производственных коллективах, а также в школах и больницах. Их отличительной особенностью было то, что они все входили в единый Северо-Енисейский районный профсоюзный комитет, а не в отраслевые, как в других районах края.
Возглавлял этот комитет долгое время Петр Максимович Желодов, бывший второй секретарь райкома партии в то время, когда я приехал в район, а также М.М. Голубцов. Эта организация была большим помощником партийных органов и предприятий по сплочению коллективов, проведению социалистического соревнования, охране трудового законодательства, распределению жилья, выделению путевок в санатории и дома отдыха, рассматривала жалобы трудящихся.
Ежегодно проводили профсоюзную конференцию. Она всегда была многолюдной, а выступления на ней – активными. Особенно отличался Пьянков. Здесь критиковали все начальство района, кроме первого секретаря райкома. Проходила конференция в доме культуры «Горняк», а после ее окончания в спортивном зале организовывали грандиозное застолье с выпивкой – коллективную пьянку, которая заканчивалась далеко за полночь. Проходило все весело, культурно и без скандалов. Делегаты конференции были довольны результатами своего труда.
В руководящие профсоюзные органы избирались достойные люди на демократических принципах, и работали они добросовестно, несмотря на то что без оплаты труда, на общественных началах. Как тогда говорили, «профсоюзы – школа коммунизма». Моя супруга тоже была профсоюзным активистом в средней школе.
Моя семейная жизнь, несмотря на служебные изменения, протекала по тем же правилам и условиям. Моими друзьями оставались те же люди, в основном геологи и учителя, мы так же ходили на вечера друг к другу и на танцы, стояли в тех же очередях в магазинах и других учреждениях. В кино приобретали билеты, как все граждане поселка, избегая привилегированных мест. Жили в той же однокомнатной небольшой квартире с кухней, отгороженной тесовой стенкой, в деревянном четырехквартирном доме. Носили воду из бочек или с ведрами ходили на недалеко стоящую водокачку. Материальная и социальная стороны нашу семью, как и прежде, не беспокоили. Галя была перегружена работой в школе и дома, обычно встречались поздно вечером. Зимними вечерами я возил на санках своих маленьких дочурок по горкам.
Месяца через два-три, видно, приисковому начальству стало неудобно, что первый секретарь живет в таких условиях (сам я ни разу не обмолвился, что мне нужна квартира), предложили мне переехать в освобождающуюся квартиру бывшего первого секретаря райкома комсомола Н. Гонзы. Квартира в удобном месте, но тоже без тепла и санузла. Переехали мы без труда, правда, имущества у нас прибавилось, теперь появилось пианино, геологи помогли его перетащить.
Конечно, кроме работы у нас были и другие дела, увлечение охотой и рыбалкой, но они ограничивались теперь временем. Я по-прежнему любил енисейскую тайгу, во все времена года. Зимой свободное время заполнял чтением и работой вокруг дома – уборкой снега и возней с дровами, отопление квартиры занимало немало времени.
Я все больше и больше удалялся от учебы в заочной аспирантуре. Теперь я задумал сначала подготовить «болванку» диссертации, а потом сдавать кандидатский минимум. Отрыв от производства вынудил меня поменять и содержание темы диссертации, сделав ее более связанной с экономикой, увязав с развитием золотой промышленности Енисейского кряжа. Но упускались вопросы региональной геологии, не рассматривался состав руд и пород, поскольку с микроскопом или другими методами исследования не было возможности заниматься, и ходить в геологическую партию я не мог. Надо было по-настоящему заниматься новым делом, и вот так постепенно я забросил свою учебу в аспирантуре. Через год меня отчислили из нее по моей просьбе.
Связь с «материком», как тогда называли южные районы края и страны, мы не потеряли. Но я не был в отпуске несколько лет. Галя как учительница выезжала из Cеверо-Енисейска ежегодно, но поскольку в 1957 году умерла ее любимая бабуля в Тутаеве, которая ее с детства воспитывала, то она теперь ездила в Абакан к моим родителям или в Ярославль к своим дяде и тете. Оставаться на Севере без дела в летнее время было скучно и тяжеловато для здоровья.
Правда, в 1958 году мы, оставив ребятишек в Малой Минусе у моей тети Иры, поехали на ярославскую землю, где я познакомился с ее ближайшими родственниками, были в Ярославле, Тутаеве. У нее хорошими, добрыми были дядя Михаил Андреевич Сабуров, участник войны, главный механик на Ярославском моторном заводе, тетя Тося, сестра матери, и ее муж Владимир Егоров, тоже участник войны, настоящий представитель рабочего класса, работавший на Ярославском полиграфе токарем. Приняли они нас хорошо, и завязалась на многие годы настоящая родственная дружба. Мы там немного отдохнули и даже искупались в Которосле, притоке Волги.
Из Ярославля мы по другой дороге, не через Москву, поехали в Ленинград и познакомились с северной столицей, хотя и поверхностно, но в последующие годы наверстали. Тогда мы разместились в гостинице колхозного рынка, но провели время хорошо. Обратно в Сибирь ехали через Москву, где остановились на пару дней у Назара Павловича Неволина.
Теперь мы в отпуск решили ездить ежегодно, нельзя себя мордовать одной работой – надо и мир посмотреть, и полноценно отдохнуть. Следующий раз решили ехать в Сочи, мне по должности полагались ежегодная путевка в санаторий и бесплатный проезд. Гале же хотели снять комнату в Сочи и вместе отдохнуть. Но в крайкоме получить путевку в Сочи для отдыха летом не так-то просто, поскольку желающих больше, чем путевок. Мне дали путевку в партийный санаторий им. Ленина, но ко мне обратился первый секретарь Норильского горкома И.А. Савчук, инвалид войны, с просьбой передать ему путевку, поскольку едет с женой, а мне взамен обещал дать путевку в норильский санаторий «Заполярье» там же, в Сочи, с условием, что меня комфортно разместят в любое время и смогут продлить срок пребывания на отдыхе.
Не мог же я отказать этому заслуженному человеку, да еще инвалиду с одной ногой. Мы выехали из Cеверо-Енисейска, как и планировали, семьей, затем ребятишек завезли в Абакан и сами поехали в Москву. В крайкоме мне сказали, что могу обратиться в лечебный сектор ЦК на Старой площади и попросить для супруги путевку, они всегда внимательно относятся к секретарям с периферии. Принял меня сам зав. лечебным сектором и без проблем дал задание выделить мне путевку для жены, но уже в санаторий «Правда». Теперь мое удостоверение первого секретаря стало визитной карточкой во все высшие партийные и советские инстанции Москвы, единственное место, куда нужно было выписывать пропуск, – это на четвертый этаж главного входа в ЦК КПСС, где находилась приемная генсека Н.С. Хрущева.
Путевку выделяли за 50 процентов стоимости как члену семьи. Мы, конечно, обрадовались, но, оказалось, немного преждевременно. В канцелярии сектора ЦК потребовали от нас санаторную карту, а у нас, «туземцев», ее не было. Меня немного пожурили и здесь же нашли выход – направили нас с Галей в поликлинику ЦК на Кутузовский проспект, куда позвонили, чтобы Галя прошла требуемые врачебные кабинеты без задержки. Однако на одном специалисте она споткнулась – эндокринологе, та обнаружила увеличение щитовидной железы и заявила, что с этой болезнью в Сочи отдыхать не рекомендуется. На себя ответственность в выдаче санаторной карты она не взяла и сказала, что завтра в такое-то время здесь будет вести прием один из знаменитых профессоров по этой болезни и определит, стоит ли давать карту.
Мы, конечно, были расстроены не только тем, что запрещают поездку, но главное – наличием этой болезни у Гали. Поехали в гостиницу «Бухарест», пообедали в буфете и пошли гулять по Москве, ожидая следующего дня.
Профессор подтвердил заключение врача, но прежде чем решить, что с нами делать, он позвал меня, находящегося в коридоре клиники. Пожилой добродушный человек обратился ко мне с просьбой-наставлением, чтобы, на мою ответственность, супруга не загорала на солнце, старалась находиться в тени и поменьше купаться. Он при этом условии подписывает разрешение. На том мы с благодарностью распрощались с врачами и пошли выкупать путевку. В этот же день выехали в Сочи.
Со времени сороковых годов Сочи сильно изменился как курортный город, похорошел, стал более многолюдным, на улицах уже не было отдыхающих и раненых военных с палочками и костылями, расхаживающих в полосатых пижамах. Сюда понаехал весь советский люд, который никогда еще по-настоящему не отдыхал, и совсем не было заметно современной элиты, она просто не выделялась среди серой массы людей, соблюдая приличия равенства всех между собой. По городу уже ходили троллейбусы, на вокзале к поездам приезжали санаторные автобусы для встречи своих отдыхающих.
Первым делом мы поехали в санаторий «Правда» для размещения Гали. Санаторий в центре, вернее, недалеко от центра вблизи моря, там в основном отдыхали работники газет, радио, журналисты. Потом я уже направился в санаторий «Заполярье», принадлежащий Норильскому комбинату, это уже в другой части города, за Ривьерой. Сочи я знал давно и хорошо в нем ориентировался.
Прием в санаторий прошел без проблем. Разместили в престижном корпусе, бывшем особняке Лаврентия Берии, стоящем у самого моря. Он построен в восточном стиле, и там все было только для размещения высокой особы – апартаменты Берии, его столовая и комнаты отдыха, а дальше помещения для помощника, адъютанта, охраны и обслуживающего персонала. Меня разместили в одной из комнат Берии, поскольку путевка предназначалась для первого секретаря Норильского горкома, который решил отдохнуть и полечиться подальше от своих горожан, да это, наверное, правильно – меньше застолий.
Ночевал от супруги отдельно, утром принимали процедуры, а после обеда встречались, и весь день до глубокой ночи мы были вместе. В это же время в Сочи приехала моя сестра Дуся со своим мужем Леонидом, и иногда мы вместе посещали рестораны, которые тогда не очень были заполнены людьми, и цены в них для нас были вполне приемлемы. На юг тогда приезжало много театральных звезд, поскольку граница для них тоже была закрыта, выезд за рубеж был ограничен. Послушали мы тогда Айдиняна, московских цыган и другие творческие коллективы. В общем, отдохнули неплохо, а лечения, собственно, никакого не было, мы еще тогда были молоды и здоровы, хотя и опасались развития заболевания щитовидки у Гали.
И снова Cеверо-Енисейск, но мы туда уже не ехали, как на каторгу, там был наш дом, работа, дети. Работа так поглощала, что незаметно проходило лето, готовились к зиме. Караван в тот год прошел успешно, все грузы, отправленные из Красноярска и других пунктов, полностью пришли. Для разгрузки ежегодно принимались мобилизационные меры вплоть до привлечения оргнабора – за месяц справиться с переработкой грузов с пароходов было непростым делом.
Отличался на этих работах как руководитель Тимофей Ланский (зам. начальника РГУ), его так и звали – «волк брянский». Это был мужик богатырского телосложения, и все боялись ему в чем-то перечить, мог своими руками смять, его даже побаивались отъявленные уголовники – боялись больше, чем милиционеров. Человек он был безотказный в работе, на нем держался и весь транспорт, и дороги. Под его руководством был построен клин, которым очищали зимой дороги от снега. Это интересное и в то же время простое приспособление давало возможность расчищать дорогу на всю ширину его полотна до самой земли по тракту Северо-Енисейск – Брянка. А вот южноенисейское управление не могло до этого додуматься, чистили снег слабосильными бульдозеришками, и никогда там не было хорошей зимней дороги. Уж потом мы их заставили перенять опыт северян.
Но сама жизнь и работа не были спокойными, все случалось что-то непредвиденное, особенно на горных предприятиях – то обвалы, то пожары. Самое большое происшествие случилось в тот год на Совруднике. При проведении буровзрывных работ завалило породой двух горняков, а одного ранило. Групповой несчастный случай, ЧП, принимали все меры, чтобы освободить горняков из-под руды. Я дважды спускался в забой, принимали все возможные меры, но людей спасти не удалось. Прибыла краевая комиссия, наказали виновных за нарушение правил техники безопасности, а людей-то нет. Рассмотрели этот вопрос на бюро, потом мне пришлось объясняться с первым секретарем крайкома А. А. Кокаревым. Первый раз получил такой разнос, здесь он был жесток в выражениях, потом видит, что меня уже довел до кипения, сам успокоился и перешел на ровный разговор. Мне думается, он в душе пожалел, что так воинственно со мной вел разговор. Да и в самом деле, причем здесь я, разве виноват в смерти этих несчастных горняков руководитель района?
Это был первый и последний жесткий разговор со мной со стороны А. А. Кокарева. Потом, когда он успокоился, то посоветовал покрепче держать руководителей горных предприятий по технике безопасности и дальше спросил:
– А золото воруют у вас на руднике и приисках?
Я ему стал рассказывать, какие меры мы принимаем во избежание воровства. Что воровать у нас практически невозможно, все под контролем. Кокарев в ответ сказал:
– Помни, золото – липкий металл.
И надо же так случиться буквально через месяц: я прихожу на работу, и мне звонит А. И. Крылов, просит срочно принять его. Он сообщает, что утром обходчик обнаружил в вентиляционной трубе мешок с богатой рудой с видимым золотом. Потом мне показали эту руду – там кварца меньше, чем золота. Когда руду переработали на фабрике, то получили около восьми килограммов чистого золота.
А украл его маркшейдер Олег Агафонов, после отпалки раньше всех в забое оказался и не удержался от соблазна. Этот маркшейдер – муж одной учительницы, он был на нашей свадьбе и так хорошо и весело играл на баяне. Молодой мужик – техник, учился заочно в институте, и надо же было ему позариться. Правда, говорят, что золото губит людей. Потом по просьбе жены я пытался ему в какой-то степени помочь, не расстреливать же за это человека. Ему дали семь лет, попал он «на химию», досрочно освобожден, и опять попал в неприятность, теперь уже в аварию с мотоциклом, и погиб. А какой был хороший парень и семьянин!
Наступила осень, и начались аварии на драгах, все хотели продлить сроки их работ, а зима есть зима – то лед в разрезах, то котлы лопаются от перегрева, то дров не хватило. На Нойбе утонула драга – опять ЧП! Поехала туда комиссия, потом на лошади добирался туда и я. Но что поделаешь, старая драга с понтоном, которому больше лет, чем человеческой жизни. Главный механик «Енисейзолота» Шишкин и главный дражник приискового управления Петр Федорович Цой там остались производить подъем драги.
Всегда что-то происходило, и никакой спокойной жизни не было. А здесь еще телефон домашний. Отключать его неудобно, тем более он был не автоматический, вызывали телефонистки, и вот целый вечер, а то и поздно ночью кто-нибудь да звонит – то по семейным делам, то не приходит скорая помощь и т.п. Иногда телефонистки меня жалели и не подключали к телефону.
Но со временем пришла пора, когда надо было осмысливать свою деятельность: не браться за все и вся, жизнь района идет по своим законам, и на все происшествия нужно смотреть по-философски, научиться управлять собой и разграничивать, что должен делать ты сам, а что другие. Надо учиться и работать, и уметь отдыхать, надо проявлять заботу о семье и уделять внимание детям, надо и расслабляться. Давно уже я не был в тайге.
И вот как-то ко мне пришел Иван Андреевич Воронов, начальник «Золотопробснаба», заядлый охотник и рыбак. Он предложил мне в конце сентября поехать на рыбалку в верховье Большого Пита. Заехать туда на лошадях, а потом спуститься вниз по течению на плотах до Пит-Городка. Предложение было заманчиво, но по времени меня не совсем устраивало. Я в тех местах еще не был, но в целом тот район знал, работая в геологии. Летом я уже ездил на лошадях на бывший рудник Аяхту со вторым секретарем райкома партии А.В. Кирилловым.
Помню и такой случай, от которого бросает в дрожь – мы с Александром Васильевичем приехали в Пит-Городок, разместили нас в какой-то заежке. Мы только что выехали из леса. Я в комнате снял с плеча карабин и машинально, уверенный, что карабин без заряженного патрона, нажал спусковой крючок. Карабин выстрелил, он был направлен в стену, и неизвестно было, кто находится за стеной. Я побелел, а Кириллов был ошарашен – надо же было допустить такую небрежность, тем более взрослому человеку. Хорошо, что ствол был направлен в стену, за которой была улица, а не на человека.
Воронову не пришлось меня долго уговаривать, я согласился с его уже разработанной программой поездки, тем более я его уже знал как наиболее порядочного человека, руководителя и семьянина, у которого три или четыре дочери, и он все ждет сына. Он бывший помпрокурора района на юге, участник войны, служил и в Смерше, хотя эту братию он сам недолюбливал, у него всегда были конфликты с прокурором, милицией, всегда защищал честность своих работников.
