скачать книгу бесплатно
Кошачий мёд: книга экзистенциальных новелл
Эмилия Галаган
Наталья Папенко
Борис Оболдин
София Малахова
Ирина Данильянц
Наталья Веселова
Даня Гольдин
Владислав Дималиск
Владимир Клейнерман
Алиса Хэльстром
Вера Олеговна Богданова
Главная история книги повествует о бродяге Кае – беспечном ангеле грязных мусорок и пыльных подвалов. Он ищет ответ на главный вопрос: что такое кошачий мёд? В чём смысл кошачьей жизни, полной как ласки и тепла, так и чёрного холода пустых зимних улиц.
Другие истории книги о том же – о неприкрытой обнажённой радости быть: о ласковом земляничном утре в деревне, о маленьких чудесах и мрачных грезах. Все это – кошачий мед, или человечья любовь, то счастье, которое лежит в основе, дает нам смысл, силу и славу.
Содержит нецензурную брань.
Кошачий мёд: поэма в четырех действиях
Владислав Дималиск
Пролог
– Только на закате есть возможность увидеть древнюю печаль волшебной страны. Поэтому я так сказала: «Под сенью закатных лесов». Так говорят поэты. Они любят
эту страну, они собираются на опушке леса, кутаются в оранжево-золотые плащи из опавших листьев, вплетают лучи
солнца и струи горных ручьев в свои длинные волосы
и читают стихи, слагают гимны, танцуют.
– Кажется, я понял. Но я не люблю стихи, они скучные.
– Тебе это только кажется, ты ведь еще совсем маленький. Попробуй почитать стихи, когда подрастешь – быть может, ты изменишь свое мнение. Да и как ты, дурачок, собрался понять кошачий мед? Без поэзии нет никакого кошачьего меда, точнее – без кошачьего меда нет никакой поэзии.
– Как это?
– Нет ничего проще. Кошачий мед – самое ценное,
что только есть в волшебной стране. Все стремятся добыть хотя бы капельку, хотя бы крупицу этого меда.
– Как пчелки? Коты с крылышками летают над полем роз. Выглядит, наверное, забавно.
– Не совсем верно, Кай, – Герда рассмеялась. – В волшебной стране есть мирные замки с высокими башнями, есть поля, полные красивейших цветов. Мыши и грызуны там никогда не переводятся, а по сырным холмам текут
молочные реки. Если захочешь, в волшебной стране можно вообще ничего не есть и всегда будешь сыт.
– Хорошо там, ну и что мне с того?
– Ты подумай, Кай, зачем тогда коты живут в обычном мире? Грязные, голодные, зачем они мерзнут в подвалах? Зачем терпят людскую жестокость? Я не хочу сказать,
что все люди жестоки, но некоторые бывают такими.
Зачем коту жизнь в том мире, если он в любой момент может
отыскать дорогу в волшебную страну, в которой он будет силен, умен и благороден, в которой он не будет ни в чем нуждаться?
– Они все глупые! Я бы ушел туда сразу и больше никогда оттуда не вернулся!
– Мы все уходим и не возвращаемся. Каждую секунду ты уходишь, и уже нет возврата к предыдущему мгновению, так как нет уже и самого предыдущего мгновения.
– Это обычная философия, Герда. Ты что-то от меня скрываешь.
– Тихо, мой любимый брат, тихо, не торопись. Без философии тоже нет кошачьего меда, точнее – без кошачьего меда нет философии. Я просто хочу, чтобы ты подумал сам.
– Да почем же мне знать, зачем коты живут в двух
мирах?!
– Слишком быстро сдаешься, братик. Но я отвечу: конечно же, они живут в поисках меда. Ведь для кота нет ничего слаще кошачьего меда! Только представь: поэты волшебного мира заняты лишь перечислением его благородных свойств, хотя, по правде сказать, я не уверена, что кошачий мед может обладать хоть какими-то свойствами. В лучшем случае, это всего лишь метафоры. Ради самой малой капельки меда коты готовы рождаться, любить, страдать, радоваться, играть, бороться за жизнь и умирать холодной зимою.
– Но ты так и не сказала мне, что это за мед такой?! Вместо того чтобы съесть пойманную мышь, перечисляешь ее благородные свойства. Что такое кошачий мед?
– Если бы я прямо сказала тебе, что такое кошачий мед, если бы я даже указала в самое сердце кошачьего меда, а я, кстати, уже не раз сделала это, ты бы все равно ничего не понял.
– Ну и дался мне твой кошачий мед! Пойду лучше заберусь на облака и поиграю с луной.
– Тихо, мой буйный братец, не сердись. Давай я предложу тебя игру?
– Игру?
– Да, игру. Во время нее, быть может, ты поймешь, что такое кошачий мед, а может быть, и не поймешь. Это
всего лишь игра, и продлится она недолго, не дольше обычной кошачьей жизни. Возможно, ты слишком увлечешься и начнешь воспринимать происходящее всерьез, но, так или
иначе, вне зависимости от исхода, это будет всего лишь игрой.
– Звучит страшновато…
– Не бойся, милый брат, я буду рядом с тобой.
– И ради чего ты все это затеяла? – вздохнул Кай. – Ведь меня уже ждут луна, звезды и кометы, им будет скучно без меня. Про кошачий мед ты говорила хорошо, но разве оно того стоит? Ведь повсюду есть столько других прекрасных вещей!
– Это не вещь, Кай, и оно того, конечно, стоит. Ты, между прочим, первым начал этот разговор. Ты захотел попробовать кошачий мед.
– Да, это правда, и я все еще хочу узнать его вкус.
– Тогда поиграем?
Действие первое: комок шерсти, ушедшая
Оранжевая осень – круговорот листьев, ярко-голубое небо. Кай жмурится. Каю хорошо и тепло – теплая шерстка, теплая земля. Прохладный ветер. Он позволяет полнее ощутить тепло. Тепло снаружи и внутри тепло. Рядом дом, неизвестно где, и Кай о нем даже не думает,
но дом рядом, вот он – пыльный чердак, где можно лежать,
вот он – золотистое сено, вот он – прохладное место под столом у пахучих ног, вот он – в этих листьях.
***
И рядом, всегда рядом Мама, нет, он о ней тоже не думает, но она рядом, всегда рядом, она уже отстранилась, и он уже не сосет молоко и порой все-таки мерзнет под холодным ветром, но она здесь, ходит, большая, не такая большая, как те, у кого большие ноги и теплые руки, но сильная, понятная. Кай смотрит на нее с восхищением и завистью.
***
Как и на ту, с которой он теперь делит иногда кровать, если его не прогоняют. Она тоже большая, больше мамы, теплая, и часто гладит за ушком, и прижимает к себе, и трогает так хорошо, она листает страницы
с картинками, пахнущие пылью страницы с картинками,
с картинками-птичками, а Кай смотрит в окно и смотрит
на птичек и вспоминает Маму и вспоминает момент и вспоминает, как они бродили вместе по пожухлым листьям,
и как все затихло, и он сам замер в напряжении, и птичка, чуть меньше его самого, беззаботно скакала, а в лучах солнца кружились пылинки и журчал ручей, и солнечный блик тогда ударил пронзительным воплем ему в глаз,
отразившись от воды, и в тот же миг что-то изменилось, изменился свет, и случился прыжок и сила и слава и мгновение высшей чистоты, и вот птичка уже в зубах Матери, трепыхнулась и угасла. В последний миг он глядел своими любопытными глазами хищника в ее маленькие черные глазки и видел нечто необыкновенное и жуткое.
***
А теперь холодный снег. А теперь нега и покой в животике, покой за стеклом, примороженным, замороженным, мерзлыми ледяными узорами исходящим, и куски сырого мяса попадаются вперемешку с нелюбимой картошкой
и сухими пахучими подушечками, чтобы их грызть, и усы уже топорщатся во все стороны, и бегаешь-бегаешь, набегаться не можешь. Было очень больно, несправедливо-больно, когда Кай шел к Маме поиграть и погреться,
а она ударила его лапой, несильно ударила, слегка ударила, совсем не больно ударила, но с тех пор он к ней больше не ходит, и они видятся только издалека и не перемигиваются больше желтизной немигающих глаз.
***
Зато он играет с сестрой, которую раньше не любил, только дрался и только царапал, которую он не замечал, только отпихивал прочь. Они катаются целыми днями
по ворсистому ковру и царапаются друг с дружкой и кусаются и визжат, и порой до крови, но потом лижут раны и улыбаются. Что же это за блаженство – ночь заходит
в пустой холодный дом, и остывающая печь, и вой ветра.
***
Вот он играет с ней, а она смотрит-смотрит на него синими-синими глазками. И вот она становится грустной-грустной и в середине зимы забивается в темноту в темноту под диван под диван. Люди ходят-смеются и кутаются-прячутся в пледы. Большой, с волосатыми ногами, и его женщина, Кай уже понял это, что он – Большой, а она – его женщина, а та, что прижимала его в тепло, была их котенком, он знал это, да, он знал это. Неужели мать тоже ударила ее лапой? Они смеялись и кушали, пока сестра была под диваном.
Кай шел к ней играть, трогал ее лапой по сухому
по носу, но она только смотрела на него большими-большими ясными глазами и даже не мяукала жалобно, но как будто хотела что-то сказать и не могла.
Большой брал ее, она помещалась в его ладони, большой ладони, и силой пытался вставить ей в рот соску, силой пытался накормить ее. Кай мяучил и терся об его пахнущую табаком, и потом, и котлетами, и много чем еще ногу. Большой дымил свою трубку и смотрел на сестру Кая. Кай хотел играть, поднимал хвост трубой. А она скалила зубки и не могла ни есть, ни пить.
Ночью Кай гонялся за желтой вязочкой по ковру и вдруг увидел, как блеснули из самого темного угла ее глазки.
Он подбежал к ней и кинул вязочку с бантиком, а она только смотрела и не шевелилась. Кай подошел к ней, стал ластиться, стал трогать и бить ее лапой, а сестра только качала головой.
Они были одни в темноте и говорили глазами. Каю
хотелось играть, но он просто сел рядом и смотрел на нее и просто был рядом и ощущал свое дыхание у кончика носа.
***
И приснилась ему чудесная страна, и золотые горы,
и голубые-бирюзовые облака, сливающиеся с синим небом тонкой вуалью цвета, переходящего от изумруда к бирюзе, и само небо, спокойное, и вечное, и безмятежное в своей постоянной изменчивости.
Пылало оно жаром, пылало оно огнем и закручивалось само в себя, а потом легла ночь, и в деревьях вечного леса загорелись огни, мягкие огни лунного света, это были
то ли огромные светлячки, то ли плоды деревьев, то ли духи, водящие хороводы вокруг неохватных стволов.
Кай слышал множество голосов, видел существ
в красивой одежде – это были поэты и ученые и кто-то еще выше и благороднее. Они не были ни праздны, ни заняты, их взгляды направлены были и внутрь, и вовне одновременно. Кай так не умел, его взгляд привык смотреть вовне, концентрируясь на объекте: на птичке, на ниточке, его взгляд был цепким, когтистым: взгляд охотника, этот взгляд хватался, вцеплялся в добычу, во все, что бы ни
видел.
Сладкие слова, звуки и мысли разносились вокруг,
он их ощущал, но не мог уловить смысла, ах, о чем они,
о чем они поют, они были необычайны, они вызывали грусть, они вызывали разрывающую сердце сладкую тоску, в них была и горечь, в них была и потеря, но что эта потеря, что эта горечь рядом с тем раскаленным золотом, которое они излучали, золото слов – он так это ощущал, слова, оплакивающие жизнь и смерть, оплакивающие удел и превозносящие к чему-то высшему святостью и силой данного мгновения.
Он вспоминал всю свою короткую жизнь: рождение
и мать, игры и все-все-все, и грезил о будущем своем, он видел его, и оно было непросто. Он видел зиму-зиму, и холод-холод, и боль, и страдание, и потери, и все-все-все, что могло бы привести его в неописуемый ужас, что могло бы стать его кошмаром, если бы не эта золотая песнь.
Кай вдруг понял, что в ней поется о его жизни и что в нее вплетена каждая его мысль и он сам, весь без остатка, каждый коготь, каждый мускул его и зрачок его – это золотая песнь, терпкая, экстатическая песнь, золотое всепронизывающее сияние, сладкое, как мед.
***
