banner banner banner
Русские своих не бросают. Четвертая книга о Серой Мышке
Русские своих не бросают. Четвертая книга о Серой Мышке
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Русские своих не бросают. Четвертая книга о Серой Мышке

скачать книгу бесплатно

Русские своих не бросают. Четвертая книга о Серой Мышке
Василий Иванович Лягоскин

Афганистан, 2001 год… Для советских офицеров, попавших в плен, но не изменивших Родине, эта война еще не закончилась. А их пытаются вовлечь в другую, тайную – грязную и кровавую, – в которой нет никаких правил, кроме одного: «Убей врага, или он убьет тебя». Главная цель, которую ставят заокеанские нелюди, не жалеющие даже своих сограждан, – очернить Россию. – Ну что ж, господа, – решает Серая Мышка, вступая в новый бой, – вы сами предложили это правило…

Русские своих не бросают

Четвертая книга о Серой Мышке

Василий Лягоскин

© Василий Лягоскин, 2016

ISBN 978-5-4483-2747-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. 31 мая 2001 года. Иерусалим. Стена Плача

Ирина Рувимчик, она же Шайтанкыз

– А ведь ты, уважаемый, вполне мог стать моим «клиентом» – если бы ГКЧП не провалил так бездарно свой путч.

Наталья не поменяла выражения лица, едва не столкнувшись в толчее с бывшим Генеральным секретарем ЦК КПСС и первым Президентом Советского Союза, страны, которая осталась лишь на старых школьных картах и в воспоминаниях людей. Десять лет, что прошли после бесславного сидения в Форосе, сильно изменили бывшего лидера страны. Лицо стало уставшим, обрюзгшим, хотя губы по-прежнему кривились в подобии доброжелательной улыбки. Сейчас в ней, в улыбке, больше проглядывали какие-то жалкие нотки. Четче на покрытом жидкими прядями волос черепе выделялось родимое пятно, в которое (это опять подумала Мышка) было бы так удобно целиться из снайперской винтовки.

Впрочем, былой злости к Михаилу Сергеевичу подполковник Крупина не испытывала. Время пригасило злой огонек в груди; к тому же пришло понимание, что перемены в стране были неизбежны, и скорее не вина, а беда этого человека состояла в том, что он не смог возглавить этот процесс.

– Духа не хватило, – резюмировала Наталья, отступая в сторону, чтобы не акцентировать на своей персоне внимание охраны, которая все-таки была.

Пусть охранявшая не русского гостя Израиля, а его министра иностранных дел Шимона Переса. Горбачев, о чем-то оживленно беседовавший с министром (через переводчика, естественно), наткнулся на ее взгляд, чуть прищуренный, словно у глаза действительно застыл оптический прицел, и замолчал. А потом несколько раз оглянулся на эту еврейку, явно имевшую какой-то интерес к нему, бывшему властителю одной шестой части мира.

– А может, – подумала Наталья, – когда-то моя фотография мелькнула перед твоими глазами? Может, ты подумывал, да так и не решился отдать приказ ликвидировать одного из тех, кто пришел тебе на смену?

Никакого уважения к этому пожилому человеку, вопреки своему первому мысленному обращению к нему, она не испытывала. И любопытство Натальи тут же погасло – она вспомнила достаточно широко разрекламированную акцию, которую задумал Михаил Сергеевич. Встретиться с несколькими политиками, определяющими не только настоящее, но и будущее цивилизации; создать цикл передач, которые назвал…

– Не важно, как, – не стала напрягать еще раз память Крупина, – вот и шел бы в тележурналисты. Сейчас получал бы нормальную пенсию, а не ту, которой тебя «отблагодарила» родина за многолетнюю плодотворную службу.

Она имела в виду сейчас ту унизительную минималку, что назначил для проживания («Точнее, доживания», – усмехнулась Мышка) бывшему президенту страны Пенсионный фонд России.

Наталья повернулась налево от места встречи с прошлым. Именно в этом месте людской поток делился надвое. Налево устремилась к древним камням мужская его часть. В нем уже растворилась фигура Николая Емельянова. Точнее двух Николаев – старшего и младшего, которого после ожесточенного, но короткого спора уступила отцу мать, Лидия. Конечно, подполковнику Николаеву вряд ли удалось бы победить в этом споре, если бы его не поддержала другой подполковник – Крупина.

– Не будем лезть в чужой монастырь со своим уставом, – отрезала она, и молодая мама смирилась.

«Монастырем» в данном случае выступала знаменитая Стена Плача, иерусалимская святыня. Это была первая поездка семьи Емельяновых за пределы крошечного особняка, что утопал в зелени в тель-авивском предместье Бат-Яме. Не считая, конечно, короткого вояжа из перинатального центра в госпитале «Ихилов», где Лидка благополучно разрешилась четырехкилограммовым богатырем Коленькой. Уже пять месяцев Наталья наслаждалась спокойной, почти семейной жизнью. Конечно, пеленки она не стирала и обеды с ужинами не готовила. Но вполне оттаяла, и душой и телом, от той кровавой мясорубки, которую сама же и устроила в древнем японском храме.

За пять месяцев она лишь дважды покидала уютный уголок на берегу Средиземного моря, в самом сердце сразу нескольких древних цивилизаций. Впрочем нынешняя, израильская, тоже стремительно становилась одной из основополагающих в мире. Не в последнюю очередь благодаря усилиям торговцев всего и вся. Именно благодаря работе одного из таких ярких представителей своего народа, бывшего россиянина, а ныне правоверного иудея Баруха она и слетала пару раз в такие же теплые, как в Бат-Яме, края – на острова, окруженные бескрайним океаном. Увы – оба острова ей не понравились. Они поразили буйством зелени, мельчайшим и чистейшим песком пляжа лишь взгляд Мышки. Ее сердце они оставили равнодушным. Скорее всего, потому, что перед глазами до сих пор стоял остров Зеленой лагуны.

Однако ни она, ни тем более Барух не отчаялись.

– Будем искать, – бодро заявил израильтянин.

– Ищи, – благосклонно кивнула ему очень выгодная клиентка Ирина Рувимчик, с которой, помимо хорошо барыша, можно было еще и поговорить на русском, несмотря ни на что, родном языке.

Теперь же она проводила взглядом две головы – взрослую и совсем крошечную, детскую – украшенные легкими белыми кипами, которые прямо тут, в проходе, раздавал анонимный благотворитель. Говоривший, кстати на русском языке с заметным грузинским акцентом. Наталья повернулась направо, нашла взглядом Лидию, медленно бредущую к огромным каменным блокам, из которых и были сложены остатки древней стены. Она даже сделала шаг в этом направлении, постаравшись открыться душой навстречу тем волнам благости, а больше великого ожидания чуда, которые тут веками оставляли миллионы паломников. Только вот раскрыться полностью не получилось. Потому что взгляд тут же вернулся назад, на мужскую половину, что была отделена от женской сеткой в крупную ячею – туда, где что-то царапнуло сердце. Это был араб, обычный, каких здесь было много. Но подполковника Крупину учили распознавать мельчайшие оттенки в поведении человека. Вот такие именно напряженные взгляды; незаметное, казалось, для остальных осторожное сканирование окрестностей, заполненных людьми; наконец, рвущуюся изнутри, несмотря на жесткий самоконтроль, обреченность террориста-самоубийцы. А еще – какой-то налет облегчения; словно этот молодой араб, который шел на смерть, в расчете разменять ее на что-то весомое, а именно гибель десятков врагов, говорил себе: «Я ведь не один такой! Перед аллахом, всемогущим и милосердным, я предстану в отличной компании».

Наталья эту «компанию» вычислила за пару десятков секунд. Подполковнику сейчас казалось, что всех их – шестерых террористов – связывают незримые нити. А седьмая, самая толстая, тянется, опутывая всех… именно к тому грузину, что раздал богомольцам уже почти все свои «подарки». К нему Крупина и шагнула в первую очередь, понимая, что если сейчас не успеет; если хоть один из смертников нажмет на кнопку там, в толпе, где не было видно двух Николаев, она до конца жизни не простит себе. Что она будет мстить – жестоко и кроваво – но язву в душе эта месть не зарастит.

Так что грузин (самый настоящий – Мышка в этом не сомневалась) упал на землю, точнее на камни, первым. Но упал так, чтобы очнуться к концу того беспощадного действа, что собиралась устроить Крупина на древней площади. И теперь многолюдство, которое всегда отличало этот участок Иерусалима, было ей только на руку. Она ускорилась – так, что за спиной не раздалось ни одного возмущенного мужского возгласа. Сейчас по площади скользила не женщина, а агент три нуля один. Неприметная и опасная Серая Мышка. Смертельно опасная.

Первый боевик умер мгновенно. Никаких секретов, что она предполагала выдоить у носатого грузина, от этого человека ей не было нужно. Не старалась она и создать видимость несчастного случая. Напротив – после того, как она выполнит задачу, поставленную самой себе – израильские службы должны были всполошиться, взять обе половины площади и подступы к ней под плотную охрану. А пока за спиной второго смертника выросла хрупкая фигурка, взмахнувшая рукой, и этот правоверный тоже отправился на встречу с аллахом – чуть раньше, чем планировал.

Третий араб оказался опытным, битым зверем. Свою смерть он успел встретить лицом к лицу. Это не помогло ему оттянуть собственный конец даже на секунду.

– А еще – и это главное, – подумала Наталья отстраненно, вырастая за спиной четвертого боевика, совсем мальчишки, – он не успел нажать на кнопку. Ну, или сделать какое-то другое движение, которое привело бы к страшным последствиям.

Потому что, уже опуская ставшее неимоверно тяжелым тело на камни, она успела нащупать твердый тючок, который был ничем иным, как мощным зарядом взрывчатки. С поражающими элементами, естественно.

К молоденькому, лет четырнадцати, арабчонку она никакой жалости не испытывала. Это был для нее не человек, а «объект повышенной угрозы для мирного населения», который нужно было обезвредить так быстро, чтобы еще два «объекта», остающиеся в живых, не успели почувствовать, как лопнули те незримые нити. Она успела – как раз в то мгновение, когда раздался первый встревоженный крик.

– Это обнаружили первый труп, – поняла Наталья, бросая на камни последний, шестой, уже без всякой осторожности.

Суматоху, что должна была подняться на площади, она тоже предвидела; больше того – планировала использовать ее в собственных целях. К группе, что ощетинилась сейчас у самой стены короткими дулами «Узи», она приближаться не стала. Николай с сыном были далеко от застывших вип-персон с растерянным (Михаил Сергеевич) и напряженным, готовым дать немедленный отпор (израильский министр) лицами. Наталья буквально выдернула Емелянова из застывшей у Стены плотной людской массы и толчком в спину придала подполковнику начальное ускорение.

– Бегом за Лидкой и домой! – прошипела она в короткое, без отгрызенной мочки, ухо голосом, от которого бледнели даже генералы, – Кольку не потеряй.

Конечно, идеальным вариантом было бы самой найти Лидию, и увезти всех, а главное мерно сопящего мальчугана, в безопасное место. Но тут уж надо было выбирать – или положиться на опыт бывшего «афганца», подполковника Московского СОБРа и последовать за той самой толстой нитью, которая уже удалялась от площади, или…

Ноги сами сделали выбор, направив Мышку, на которую уже стали изумленно оглядываться, с запретной для женщин территории. Направили со скоростью, которую тренированный СОБРовец при всем желании развить не мог; тем более с ребенком на руках. Десяток секунд – и она выскользнула из толчеи. Но за пособником, а может быть координатором террористов, не помчалась. Ирина Рувимчик в Иерусалиме была не первый раз. И по мере возможности (точнее необходимости) изучила центральную, историческую часть города. Впрочем, в этом городе вообще все дышало историей. И древний храм, с портика которого на спешащую, но внешне очень напоминавшую сейчас восторженно глазевшую по сторонам туристку, Наталью строго посмотрел кто-то из святых; и низенькая оградка, за которой застыл в тягучей жаре оливковый сад. Мышка огладила самое старое здесь дерево, чудовищно толстое для оливы. Конечно, навыки мастера леса тут, в Израиле были применимы очень избирательно, но она почему-то верила, что этой оливе больше двух тысяч лет, и что ее, быть может, действительно поливал Иисус Христос.

– Ну, хотя бы видел его; одарил благодатью, – улыбнулась Наталья, – вряд ли у него было время заниматься садоводством и огородничеством.

Этой улыбкой она невольно успокоила грузина, оглянувшегося сейчас по сторонам, прежде чем сесть в маленький автомобильчик, притормозивший здесь в нарушение всех правил. Мужчина явно устал; его носатое загорелое лицо сейчас переполняла не только скрытая тревога, но и чувство облегчения. Он, быть может, ожидал, что сейчас в него вцепятся длинные и неумолимые руки Моссада. Теперь же, после полутора часов бесцельных, на первый взгляд, блужданий по залитым пеклом улицам он решил, что опасности нет. Что люди, кишевшие кругом – да хотя бы вот эта европейская туристка, переносящая эту самую жару еще хуже него и потому сейчас улыбнувшаяся ему как-то очень жалко – никак не могут быть тайными агентами спецслужб.

Останавливаться рядом, даже с каким-нибудь вполне естественным вопросом уставшей от беспощадной жары туристки Наталья не стала; не захотела и проводить здесь захват. Здесь – это на многолюдной улице. Не потому, что стеснялась, или боялась оскорбить взоры паломников жестокой картинкой – могла оформить все красиво и вполне благообразно.

– Но зачем? – задала она себе вопрос, и сама же ответила, – зачем, если эта нитка еще не порвалась, и продолжает вести меня в логово… Пауков? Змей? Не зайчиков точно!

Она расслышала, как грузин отдал водителю нервный приказ; причем на языке, который никак не ожидала сейчас услышать – на пушту:

– В Старый Город.

Наталья удивилась – зачем нужно было петлять по старинным улицам, страдать от пекла, которым дышал здесь каждый камень, если от той же площади перед Стеной Плача до входа в Старый Город было дойти – пару минут. Единственным объяснением была возможная паника грузина, его желание увести преследователей подальше от кого-то, кто не стремился привлечь к себе чужого внимания. Она вернулась к вопросам филологии, к языку, на котором говорили в афганских горах.

Этот язык Наталья Крупина знала – еще с тех времен, когда была старшим лейтенантом. Услышать же его здесь и сейчас не ожидала по простой причине – Ближний Восток, в частности Израиль, не был зоной внимания афганских моджахедов, их террористических ячеек. Мышка меньше удивилась бы, если бы услышала эту фразу где-нибудь в Москве.

Сплевывать, чтобы не сглазить, она не стала. Решила, что своими действиями в еврейской столице – уже совершенными и планируемыми – поможет не только новым соотечественникам, но и настоящим, русским. Потому она проводила взглядом отъехавший автомобиль и подняла руку. Рядом, опять-таки нарушая правила, тут же остановилось такси. В него села уже не туристка, а израильтянка Ирина Рувимчик, богатая настолько, что ей ничего не стоило переплатить вдесятеро, только чтобы домчаться до Старого Города быстрее… чем кто-либо еще. Таксист – смуглый длинноносый еврей лет сорока – молча кивнул. Только что он был расположен поговорить, поразвлекать туристку с единственной целью – раскрутить ее на длинную поездку под аккомпанемент негромко тикающего счетчика.

Теперь за рулем сидел сосредоточенный гонщик, превосходно знавший все закоулки древнего города. В его голове – в этом Наталья не сомневалась – уже сложился маршрут; в обход центральных улиц, светофоров и постов военной и гражданской полиции. Машина рванула вперед, а Крупина продолжила неспешно рассуждать о странностях неудавшегося террористического акта. А главное – о его очень неожиданных исполнителях. Сейчас, разворачивая картинку событий назад, в то самое мгновение, когда она сорвалась с места, чтобы вклиниться меж тел паломников, она поняла, что никакие это были не арабы; что они чувствовали себя на этой земле чужеродцами, в отличие от тех же палестинцев, которые до сих пор считали Иерусалим своим городом. А уж его сердце, Старый Город, тем более.

Таксист как раз резко затормозил, останавливаясь на площадке, дальше которой проезда не было. Заехал он, кстати, со стороны, противоположной той, где до сих пор сверкали сиренами полицейские автомобили.

– Отсюда же, – поняла Наталья, – появится и грузин.

Представать перед его глазами в образе уже знакомой туристки, чудесным образом успевшей сюда раньше его, да еще буквально воскресшей из полумертвого состояния, в которое ее якобы погрузило безжалостное солнце, Мышка не пожелала. Совсем рядом, сразу за огромными воротами, начиналась бесчисленная череда магазинчиков, большей частью торгующих сувенирами. Бумажник Крупиной, который хранился в маленькой дамской сумочке, подобранной под удобный даже для таких вот пеших прогулок костюм деловой женщины, похудел еще немного. А сама Наталья стала обладательницей традиционного арабского женского наряда, в котором центральная роль отводилась тяжелому платью до пят. К нему прилагался платок, которым было положено обертывать лицо так, что наружу торчали только глаза.

Их серый цвет при желании Наталья тоже могла поменять; на темно-карий, который главенствовал в этой части города. Не на первых этажах и на улицах, где большую часть толпы, мерно движущейся по маршруту, который проложил мессия с тяжеленным крестом на спине еще две тысячи лет назад, составляли паломники и обычные туристы со всего мира, а выше. Там, где жили арабы в квартирах, сложенных из камня еще до суда, который разрешил устроить Понтий Пилат. Наталья знала, что какие-то современные блага в них есть; но именно что «какие-то». Но ни один из обитателей этих каменных сот, которые стоили миллионы долларов и совсем не продавались, не поменял бы свое жилище на самый комфортабельный пентхауз. Потому что это было родовое жилье; здесь рождались, жили и умирали прадеды вот этих ребятишек, что стайкой галдели у лавки и не обратили никакого внимания на «соотечественницу». Мышка плавно выплыла наружу, оставив в ступоре хозяина предприятия мелкой торговли, на глазах которого и переоделась, превратившись из очаровательной европейки в не менее соблазнительную представительницу Ближнего Востока.

– Это я еще свой костюм снимать не стала, – усмехнулась Наталья, напоследок подмигнув серым глазом остолбеневшему арабу.

Мышка вернулась к воротам, в тень, преследуя сразу две цели – остаться незамеченной тем человеком, которую толстая нить судьбы должна была скоро привести сюда, ну, еще и спрятаться от палящих солнечных лучей. Хотя она и призналась себе, что в этом тяжелом платье и платке жара переносилась несравненно легче. Дальше все было отработано до автоматизма. Наталья дождалась, когда грузин кивком отпустит машину и двинулась вперед – до развилки, которую преследуемый ею человек, который сейчас тащился позади нее, никак не мог миновать.

Грузин ее обогнал – как раз на этом перекрестке – и повернул налево, отклонившись от традиционного для туристов маршрута.

– Не хочешь ты коснуться стены, освященной прикосновением Сына Божьего, и дойти до горы, где он принял мученическую смерть, – почти в соответствие с канонами немного попеняла ему Мышка, – но это и правильно. Не хватало еще, чтобы то самое логово оказалось рядом с Голгофой.

Эта пара, теперь тоже связанная незримой нитью, удалялась от холма, такого невысокого – если только не несешь на плечах неподъемный груз. Они практически дошли до противоположной от центральных ворот границы Города. Здесь тоже хватало людей, причем Наталье здесь затеряться от его взглядов, которыми грузин одарял все – и впереди себя, и сзади, и по сторонам – было еще легче. Таких закутанных в ткани фигур было много, и одна из них как раз шмыгнула под каменную арку. Туда, застыв совсем не на долго, прошел и преследуемый Натальей человек.

Крупина не стала останавливаться, шагнула под арку смело – как к себе домой. Она и сама сейчас уверилась, что где-то тут, на одном из этажей, ее ждет прохлада, куча ребятишек и бесконечные женские хлопоты. Она даже глубоко вздохнула, проходя мимо грузина, терпеливо ожидающего у закрытой двери третьего этажа. Всего таких этажей в доме из светлого песчаника было пять, но даже до четвертого Крупина не поднялась. Потому что дверь, у которой застыл столбом противник, щелкнула замком и приоткрылась. Мышка к этому мгновению поднялась лишь на две ступени. Спрыгнуть вниз и затолкать, чуть ли не зашвырнуть не самого мелкого мужчину внутрь, было делом одного длинного, растянувшегося для Натальи мгновения. А для мужчины, которого еще и огладили совсем неласково по затылку, оно растянулось очень надолго. Под изумленными взглядами двух крепышей, которым было не привыкать к жаре, только не такой, а афганской, грузин пролетел вперед по короткому коридору, и там замер на каменном же полу, наткнувшись на непреодолимое препятствие – стену. С этим выражением искреннего изумления парочка боевиков опустилась рядом; для этого хватило двух хлестких ударов, на которые выглянул из внутренней двери еще один афганец.

Этот был поопытней; даже успел почти захлопнуть дверное полотно, которое распахивалось в его сторону. Ураган, частью которого оказалась правая нога Натальи, тут же ударился в эту преграду с вполне ожидаемым Мышкой результатом. Что-то за деревянной створкой хрустнуло – то ли дерево, то ли лобная кость, которую не успел убрать опытный боевик. Он шумно упал, не став живой преградой для агента три нуля один. В открытую дверь Крупина увидела еще одного крепкого бородатого боевика, который вскочил с одеяла, постеленного на полу, и протянул вперед руку, сейчас невооруженную. Хотя оружия в комнате хватало; тут даже были такие знакомые и родные АКМ, составленные в углу в пирамиду.

– В количестве четырех штук, кстати, – подвела нехитрый итог Мышка, – как раз по одному на каждого… не считая грузина. Но это еще надо проверить.

Боевик напротив и возрастом, и роскошной ухоженной бородой, и властным голосом вполне тянул на командира. Голос был густым, рокочущим. Вслед за протянутой рукой на Крупину обрушилось возмущенное: «Женщина!». Наталья усмехнулась. Она сейчас вся обратилась в слух – не раздастся ли сейчас позади еще один, или несколько звуков, пусть не таких громких, которые означали бы, что ее беседе с бородачом могут помешать. Даже стянула с головы платок. Глаза боевика, зло поблескивавшие поверх жестких черных волос, вдруг стали округляться, заполняться изумлением, а потом настоящей паникой. Даже голос его потерял мощь, когда он явно непроизвольно вытолкнул из себя слово, которое Серая Мышка совсем не ожидала услышать: «Шайтанкыз!».

Она метнулась вперед – не для того, чтобы вбить обратно в глотку это слово, которое, как известно, не воробей. Ее жесткий удар, заставивший заполненные ужасом глаза закатиться, а мощное тело сползти по стеночке на одеяло, точнее курпачу, как правильно называлось это длинное стеганное ватное изделие, был необходим и самой Наталье, чтобы перевести дух; понять, с какой стороны к ней сейчас выползло далекое прошлое. Времени ей понадобилось совсем немного – как раз, пока Мышка пробежалась по другим комнатам, по крошечной душевой и просторной кухне-столовой, тоже одарившей запахами из прошлого – и убедилась, что больше желающих пострелять из автомата Калашникова в квартире нет.

– Четыре, с грузином пять.

Наталья помрачнела. Она, как и всякий нормальный человек, не любила «вариант ноль». Но бородач, так неосторожно выкрикнувший ее прежнюю кличку, не оставлял ей иного выбора. Если в голове хоть одного из боевиков, постанывающих сейчас на полу, отложилось это: «Шайтанкыз», – и если оно всплывет потом на допросе… В квалификации сотрудников Моссада подполковник Крупина не сомневалась. Стоило им только зацепиться за ниточку из запутанного клубка, и все тайны (зарытой, кстати, не так глубоко) вылезут на поверхность. В том числе и истинное лицо Ирины Рувимчик, и адрес ее теперешней Базы в Бат-Яме, и многое другое. Мышка вернулась в коридор, продлила четверым боевикам незапланированный отдых посредством быстрых и жестких ударов и остановилась над хрипло дышащим бородачом. Здесь она, напротив, принялась приводить мужчину в чувство – проверенным и чаще всего используемым способом.

– Это я с Кольки Емельянова начала, – усмехнулась Наталья, вспомнив родной детский дом и оттого немного мягчея сердцем, – откусила полуха и сразу поняла, как надо разговаривать с мужиками.

Очередной мужик, чернобородый боевик, очнулся, когда его уши приняли интенсивно бордовый цвет. Казалось – откуси Мышка сейчас у него половину уха, как когда-то Басмачу, тугая струя крови забрызгала бы все стены этой достаточно просторной комнаты. В его глазах по-прежнему плескался страх перед «Чертовой девкой», и именно с этого вопроса Мышка начала допрос.

– Я тебя не помню, – придавила она бородача к полу тяжелым взглядом, – откуда ты знаешь меня?

Наталья говорила на пушту, пробуя каждое слово на язык, вспоминая оттенки древнего языка. Она словно собиралась прямо отсюда, из города трех религий, отправиться в афганские горы, чтобы с ходу ворваться в бой, приняв одну из сторон. Увы, или к счастью, теперь в этой истерзанной стране все стороны были исключительно внутренними. Внешнего врага, против которого могли бы объединиться такие вот бородачи, в Афганистане не было.

– Как долго? – задала себе вопрос Мышка, вспоминая историю, в которой этот стратегический для Азии регион периодически топтали сапоги иноземных солдат, – в том числе и мои…

Бородач, без всякого понуждения назвавшийся Асадуллой, что означало Лев аллаха, тут же напомнил Наталье те годы.

– Тебя, Шайтанкыз, знали все командиры моджахедов, – с неподдельным уважением ответил Асадулла, – нам даже листовки привезли с твоим портретом. И суммой награды за твою голову.

Крупина особой гордости не ощутила; даже не стала интересоваться количеством нулей в той самой листовке. Если что-то и погладило ее самолюбие, так это тот факт, что ее, сорокалетнюю, узнали с листовки почти двадцатилетней давности. Но это в ней заговорила женщина; агент же три нуля один недовольно поморщился глубоко внутри себя. Это «все командиры» означало, что ее могут узнать и другие бывшие враги.

– Которые, кстати, сейчас командуют в Кабуле.

Понимание того факта, что по стопам военной юности, закончившейся так страшно, все-таки придется пройтись, уже поселилось в душе. Когда? Неизвестно. Но не скоро – не завтра или послезавтра. Это становилось ясным по мере того, как Асадулла говорил, не утаивая ничего, что знал. И об этой попытке террористического акта, и о главарях, действительно заседавших теперь в высоких кабульских кабинетах, а главное – о том, что и за этой попыткой, и за многими другими, которые совершаются сейчас, или запланированы на самое ближайшее время, стоят непонятно какие люди.

– Но очень богатые, – так охарактеризовал нанимателей Асадулла, – столько денег у нас никогда не было. Даже когда американцы помогали против вас, русских.

– Теперь подробнее о других попытках, – кивнула Мышка, – место, время, исполнители…

– Нет, – удалось помотать головой бородачу, – кто я такой, чтобы знать такую информацию? Одного знаю – Муатабара. Он сейчас в Италии, в Риме. Муатабар мне ближе брата. Спас меня два раза. А вчера позвонил, хотя этого конечно не следовало делать.

– Следовало, еще как следовало, – не согласилась про себя Наталья, задавая уже вслух очередной вопрос, – звонок в телефоне не стер?

Взгляд афганца поначалу метнулся к низенькому столику, на котором среди прочей рухляди лежал мобильный телефон, и лишь потом заполнился мукой. Этот жестокосердный человек, прошедший не одну битву; буквально сегодня обрекший на мучительную смерть десятки мирных паломников, решил проявить человеческие чувства. По отношению к такому же отъявленному негодяю, каким был сам. Но в Мышке этот порыв нашел понимание.

– Ладно, – решила она, прислушиваясь к подозрительной тишине, что установилась за окошком, – получай награду, Асадулла.

Террорист даже не понял, что надо забыть обо всем, кроме аллаха, который уже готов был дать ему путевку – в мусульманский рай или ад. Его шея не треснула позвонками, как это показывают в триллерах. Жесткие, даже жестокие пальцы агента три нуля один прервали нить жизни этого человека совершенно беззвучно. Потому что Мышка поняла – за дверью жилища, ставшего базой террористов, что-то готовится. И кто-то внимательно прислушивается к тому, что творится внутри.

– Скорее всего, штурм – без всяких предложений сдаться и отпустить заложников, – Наталья кивнула, заранее одобряя возможные действия израильского спецназа, – только знают ли они, что здесь есть беззащитная женщина?

Мышка бережно, без стука, опустила бородатую голову на пол, с легкой усмешкой скользнула взглядом по пирамиде из автоматов, приклады которых она не успела даже огладить, как хотела, и так же беззвучно начала превращаться в заложницу…

Глава 2. Иерусалим. Старый город

Майор Давид Гаршвин. Штурм

О том, что в самом сердце израильской столицы, в Старом городе, свила гнездо террористическая группировка, майор узнал за пятнадцать минут до штурма. Откуда об этом месте узнало соответствующее подразделение Моссада, Давида совершенно не волновало. А вот то, что происходило вокруг дома с двухтысячелетней историей, при штурме которого ему никто не позволил бы использовать активные средства вроде кумулятивных зарядов и светошумовых гранат, ему знать было просто необходимо. Конечно, эти самые пятнадцать минут ограничивали его возможности. Единственное, что удалось узнать его ребятам, а прежде того умельцам из Моссада, которые оттеснили цепь полицейских так далеко, как только могла позволять ситуация и пробежались по квартирам, окна которых выходили на подъезд дома «Х», это возможное осложнение. Оно было связано с женщиной, арабкой, которая вошла в этот дом за пару минут до того, как его взяли в плотное кольцо.

Сам Гаршвин ее не видел, но сейчас почему-то был уверен, что эта арабка может привнести что-то непредвиденное в план, который уже сложился в его голове. Впрочем, точно такой же сложился бы и в любой другой спецназовской голове, потому что план был типовым, отработанным в бесчисленных тренировках и, уже не один раз, в боевых условиях. Единственным отступлением от отработанных до автоматизма действий был категорический запрет на использование в этом районе взрывчатых веществ. Поэтому вместо заряда узконаправленного взрыва, который должен был вышибить толстую деревянную дверь, изготовленную явно не одно столетие назад, его самый надежный помощник, сержант Шломо Мосс, держал в руках кувалду устрашающих размеров.

Сержант сейчас довольно ухмылялся, и Гаршвин догадывался, что принесло ему нечаянную радость. Шломо, выходец из России, любил как раз вот такие силовые, устрашающие методы подавления. Майор не сомневался – представься такая возможность – сержант своей кувалдой и по черепам террористов прошелся бы играючи, не моргнув глазом. Но сейчас тяжеленная болванка на железной же рукояти была нацелена в точку, где в гнезде, выдолбленном когда-то неизвестным арабским мастером, поблескивал вполне современный замок.

Майор наконец дождался сигнала, который сегодня прозвучал как противный писк зуммера в наушниках радиосвязи и тронул рукой плечо Мосса. Сам же предусмотрительно отошел чуть в сторону, за пределы молодецкого размаха. Он сейчас тоже улыбнулся – представил себе, как зловеще, и одновременно радостно ухмыльнулся сержант, опуская кувалду на замок. Этот звук – жалкий треск дерева и стали – майор слышал не раз. Только сейчас он прозвучал как-то иначе; словно через совсем короткий миг после первого удара раздался еще один, более смачный.

– Так лопаются кости, – успел подумать он, – в том числе человеческие.

Мимо него, и мимо застывшего на краткие мгновения Шломо потекли стремительные живые ручьи – это его, Давида, орлы растекались неудержимым потоком по квартире.

– «Чисто», «Контроль», «Двести», «Двести», «Двести», – принимал он короткие доклады, вступая в логово террористов внешне совсем неспешно, а на самом деле именно в том темпе, который тоже был отработан тысячекратно, – «Триста»!

Он услышал последний возглас, произнесенный одним из бойцов в микрофон чуть громче остальных, и двинулся в ту сторону, в комнату с правой стороны по ходу движения. За ним, словно телохранитель с кувалдой на плече, шагал сержант. Внешне такой же неторопливый, как командир, он мог преобразиться в доли секунды – стать стремительным и неудержимым. Именно он, самый старший в группе, предложил такие кодовые слова для обозначения мест мертвого и не совсем мертвого груза.

– Так мне с Афгана привычней, – заявил он майору, тогда еще капитану, четыре года назад – когда группа только формировалась.

Гаршвин знал, что его самый опытный и надежный боец успел повоевать – еще в юности, тогда советской. Это, быть может, и стало решающим при зачислении сержанта в элитный отряд.

Теперь Шломо с удивлением, легкой брезгливостью и заметной гордостью перешагнул через труп человека, который опосредствованно (через толстую деревянную дверь) познакомился с его кувалдой. Боевик лежал, широко раскидав руки-ноги в коридоре и устремив к потолку незрячие глаза неестественно красного цвета.

– Неудивительно, – подумал майор, который уже перешагнул через это препятствие, вызвавшее у него лишь недоумение, – получить кувалдой по уху – так все мозги из черепа выплеснутся. Зачем только он свое ухо к двери приложил – хотел определить, сколько врагов скопилось на лестничной площадке?

Последняя мысль заставила его чуть заметно поморщиться – майор был уверен, что никто в квартире не слышал приготовлений к штурму. О том, что именно это – отсутствие всякого шума за дверью и окнами, и могли насторожить кого-то, он не подумал. Не успел, наверное, потому что шагнул, наконец, в комнату, и сконцентрировался на новых персонажах – лежащих на полу людях и своих бойцах, держащих под прицелом эти два неподвижных тела.

По первому Гаршвин лишь скользнул взглядом, отметив его неестественно свернутую шею и отсутствие жизни в остекленевших глазах. А второй, точнее вторая…