Солдатские исповеди. Чтобы мы помнили…

скачать книгу бесплатно

Солдатские исповеди. Чтобы мы помнили…
Валерий Викторович Петраков

С раннего детства я жил среди людей, прошедших тяжёлые испытания в Великой Отечественной войне. Мой отец, дяди и окружавшие меня люди защищали нашу Родину от страшного вражеского нашествия. Мальчишкой, затаив дыхание, я слушал рассказы фронтовиков. Казалось, что те, кто победил орды фашистов, всегда будут с нами. Я поздно спохватился, когда ощутил, что легендарное поколение наших защитников уходит. Бросился записывать воспоминания солдат-фронтовиков. Мне повезло успеть «вскочить в последний вагон уходящего поезда». Я познакомился с удивительными людьми, подружился и сейчас общаюсь с ними. Эта книга – воспоминания рядовых участников войны с передовой фронта. В 95–100-летнем возрасте они пребывают в здравом уме и твёрдой памяти, на своих ногах, сохранив интерес к жизни. Многому можно у них поучиться: как надо любить свою Родину, как относиться к жизни, к людям. Восхищаюсь их мужеством и стойкостью. «Заклятые западные друзья», с очень короткой памятью, хотят отнять у нашего народа Победу. Убирают памятники и уничтожают могилы наших солдат-освободителей, пытаются переписать историю Второй Мировой войны. Но Победа куётся в боях с врагом, а не с могилами солдат-Победителей! Мы должны помнить подвиг наших отцов и дедов. Надо сохранить Память, которую оставляют нам наши Герои…

Валерий Петраков

Солдатские исповеди

Чтобы мы помнили…

Воспоминания рядовых участников Великой Отечественной войны

© Петраков В. В., 2020

* * *

Моему отцу Виктору Алексеевичу ПЕТРАКОВУ и всем участникам войны, посвящается эта книга.

ПОБЕДА!!! 9 мая 1945 г. Прибалтийский фронт, г. Рига. Петраков В.А.

Мне лет шесть, говорю отцу: «Жаль, что не родился раньше, я бы воевал с немцами!». Отец, прошедший войну, посмотрел на меня пристально и сказал веско: «ДУРАК!».

Солдатские исповеди…

Чтобы мы помнили…

Война огненным катком прошла по их поколению. Мой отец, Петраков Виктор Алексеевич о ней почти ничего не рассказывал. Вот всё, что я знаю. До войны он занимался в различных военных кружках. Был «Ворошиловским стрелком», «Будённовским конником». Мечтал стать лётчиком, летал на планерах. В 1941 году он с отличием окончил среднюю школу в городе Вязьма. 21 июня его призвали в Красную Армию. А на следующий день началась война. Из призывников сформировали истребительный батальон, который боролся с диверсантами, воевал с вражескими десантами, охранял военные объекты. В июле солдат, которые до войны подали заявления в военные училища, отправили эшелоном в Ленинград. В пути эшелон разгромила вражеская авиация. Двести солдат погибли, ещё больше было раненых. Отец был ранен осколком возле позвоночника. Лежал в госпитале, осколок удалили. Позже добрался до Ленинграда и стал курсантом артиллерийского училища. Курсантов направляли в окопы защищать город от наступающих врагов. Но будущих командиров берегли, и когда угроза прорыва фронта устранялась, их возвращали в училище на учёбу. За три дня до блокады Ленинграда училище вывезли в город Омск. Трёхлетнюю программу артиллерийско-зенитного училища отец освоил за десять месяцев. Таких отличников было мало. С июня 1942 года он, лейтенант, командир взвода, и защищал стратегические объекты столицы на Московском фронте ПВО. В 1944 году его направили на Прибалтийский фронт. Войну закончил в городе Рига, там и встретил долгожданную Победу. Из трёх их классов, выпускников 1941 года, с фронта вернулись живыми всего шесть человек. После войны закончил артиллерийскую радиотехническую военную академию (АРТА). Командовал армейскими частями. Прослужил в армии двадцать пять лет.

Через три «котла»

Николай Максимович Карловский

18. 11. 1921 г. р

Воевать начал в 3 часа 30 минут около западной границы 22. 06. 1941 года. Прошёл всю войну, три ранения, три контузии, родные получили две «похоронки» и несколько извещений, что он «пропал без вести». Воевал артиллеристом, в партизанском отряде подрывником, был на оперативной работе в НКГБ и НКВД, затем опять на фронте, в артиллерии. От его имени.

Я родился в деревне Завод-Корецкий, теперь Брянской области, в семье бедного крестьянина. Я был самым старшим из пяти детей, и вся нагрузка по дому легла на меня. Смотрел за младшими детьми, работал по хозяйству, ухаживал за свиньями, следил за гусями и утками, что бы коршун не унёс птенцов. Другие мальчишки играли, гуляли, а у меня детства не было. В своей деревне окончил начальную школу. Семилетняя школа была от нас в трёх километрах в деревне Поконь, с переправой через реку в брод. Особенно трудно было переходить реку поздней осенью. Часто на занятиях я сидел мокрый, простывал. Потом учился два года на рабфаке в городе Новозыбков, в пединституте. Жил на квартире у одной старушки. Родители помогать мне не могли, и я зарабатывал на свою жизнь, как только мог. Чаще уборкой мусора. Ещё год ходил учиться за десять километров от дома, в Гордеевку, где и окончил среднюю школу с отличием. Очень много, запоем, читал. Нелегко мне далось среднее образование. По тому времени его мало кто имел. Тем более в глухой деревеньке. По рекомендации директора школы меня назначили работать учителем истории и обществоведения в семилетней школе.

Я был призван в Красную Армию в декабре 1940 года. Попал в учебную батарею артиллерийского полка, на вооружении которого состояли тяжёлые 122 и 152 мм орудия. Наш полк находился в городе Владимир-Волынском, почти на самой границе. Территория военного городка имела прямоугольную форму. На одной её части располагалась большая многоэтажная казарма, в которой находилось более тысячи человек личного состава. Перед казармой был строевой плац. Вторая часть территории была значительно большей по размеру. По её периметру располагались: парк орудий, парк тягачей, склад боеприпасов, склад горючего, склад вооружения и караульное помещение. Нас, курсантов, очень хорошо подготовили за шесть месяцев учёбы, и нам должны были присвоить звание «лейтенант». Приезд аттестационной комиссии и присвоение званий, были назначены на 22 июня 1941 года. В 3 часа 30 минут ночи территория части подверглась сильнейшему артиллерийскому обстрелу. Когда чуть рассвело, началась ещё и бомбёжка. Корректировку артиллерийского обстрела и бомбометания осуществляли с немецкого самолёта FW-189, «рама». Практически весь личный состав и вся тяжёлая техника артиллерийского полка были уничтожены. Я остался в живых только потому, что в момент разгрома нашей части находился вне казармы, был на территории полигона. В эту ночь я, в звании старшего сержанта, исполнял обязанности начальника караула. Огненный смерч разрывов снарядов застал меня с разводящим и часовым, когда мы шли по полигону на смену часовых. Спаслись, спустившись в укрытие.

Несколько часов продолжалось уничтожение нашего полка. Когда разрывы стали стихать, мы трое караульных и ещё, человек пять оставшихся в живых солдат, попытались вытащить и установить на позицию два уцелевших орудия. Тяжёлую пушку калибром 152 мм вытащить не удалось, в исправном тягаче не оказалось топлива. А 122 мм орудие, которое было в два раза легче, нам удалось выкатить на руках и изготовить для стрельбы. Навели орудие по вспышкам со стороны врага и успели сделать всего несколько выстрелов. Враги засекли наше ожившее орудие, и на нас опять обрушился шквал снарядов. Почти все, кто был у орудия, погибли. Немногие уцелевшие солдаты нашего полка стали спешно отступать. Если говорить честно, мы бежали через Броды, затем свернули на Ковель. День и ночь уходили, бежали от наступающего врага. Днём нас расстреливали вражеские самолёты, а ночами мы шли, засыпая на ходу. Приспособились спать на ходу, в строю, положив свои руки на плечи солдата, идущего впереди. Нас, отступающих солдат из разных частей, было очень много. В начале войны немецкие войска так быстро продвигались вглубь страны, что часто они оказывались в нашем тылу раньше наших отступающих войск.

В июле я попал в первое окружение. Нас было тысячи солдат и командиров. Поели сначала всех лошадей, потом их копыта и поясные ремни. Жара сильная, кругом поля, степь, земля потрескалась. Дальше самое страшное – не стало воды. Сдаваться никто не хотел и мы, тысячи бойцов, бросились в отчаянную атаку на узком участке немецкого окружения. Прорвались через пулемётный огонь и миновали немецкие окопы меньше сотни человек. За нами, чудом вырвавшимися из кольца окружения, погнались преследователи. Немцы на мотоциклах, на машинах, с собаками, и по голой степи нам уйти было очень трудно.

Меня догнал немецкий танк. Над его люком, по пояс, возвышался фашист. Он потешался надо мной и кричал: «Рус Иван, вэг, вэг! Ха, ха, ха!». Ему было очень смешно, как он гонялся по степи за русским Иваном. Танк снизил скорость и шёл позади от меня, метрах в пяти. Я бежал, теряя последние силы, не видя спасения. Когда выдохнусь окончательно, фашист переедет меня, и буду лежать на земле непогребенным. С самой смертью я уже почти готов был согласиться, но мысль, что буду лежать раздавленным на земле, заставляла меня бороться за жизнь. Несколько дней не пил воды, губы потрескались, шершавый язык пересох во рту. Я терпел, не падал, но знал, что живу последние минуты… Фашист упивался своей властью надо мной, всё издевался и гоготал. Бегу, бегу из последних сил, справа увидел какие-то кустики небольшие. К ним подбегаю, а там глубокий ров, заросший кустарником. Скатился по крутому склону, а на дне заросшего рва бежал ручеёк. Упал прямо в него и пил, пил воду без конца, с мутью и сором. Даже запоздалые очереди из танкового пулемёта не могли меня отвлечь от воды. Очереди шли надо мной, пулемёт стрелять ниже не мог, а в заросший ров фашисты не полезли.

Долго приходил в себя, лежал в беспамятстве. Наверное, прошли сутки, пока я пришёл в себя. Поднялся, нашёл пологий склон, выбрался наверх и пошёл к своим. Несколько дней пробирался, пока встретил заслон наших солдат. Меня отправили в запасной тяжёлый артиллерийский полк, имевший на вооружение 122 и 152 мм орудия. Фронтом командовали Тимошенко, потом Шапошников и другие. Эти командиры, кавалерийские рубаки времён гражданской войны, не могли противостоять немецким стратегам. Мы, солдаты, надеялись, что наступающего врага остановим на линии укрепрайонов по старой границе. Но там не было организованной обороны. Перед самой войной укрепрайоны разоружили. Предательство? Наша российская глупость? Кто знает? Не остановили захватчиков, и дальше, с боями продолжали отступать. В этих боях я получил первое ранение, мне отсекло палец на правой руке.

Второй раз я попал во вражеское окружение в августе сорок первого, перед Днепром. Фашисты прорвали фронт, обошли наши фланги и окружили наши войска у водной преграды. Большой мост, к которому мы отходили, был уже занят немцами. Невозможно было переправить через широкий Днепр наши тяжёлые орудия. По приказу командира батареи мы вытащили затворы, прицелы орудий и забросили их в глубину реки, и разбили моторы тягачей. Уже второй мой полк был разбит и терял всё своё тяжёлое вооружение. После этого стали переправляться на другой берег. Я вырос на берегу реки Ипуть и хорошо умел плавать. Но эта водная преграда была слишком большая. Нашёл короткий, сухой ствол дерева и поплыл с ним на другую сторону широкой реки. Переплыл и вышел к своим в мокром ещё обмундировании.

Солдаты из заграждения привели меня к молодому лейтенантику из особого отдела, который ещё не понюхал фронтового пороха. Тот приказал мне раздражённо: «Докладывайте!». Я доложил: «Командир огневого взвода артиллерийского полка, старший сержант Карловский прибыл в ваше распоряжение». Лейтенант, зло, грязно, выругался и закричал на меня: «Где ваши люди, где ваш взвод, где ваша материальная часть?».[1 - В огневом взводе, кроме меня, были ещё два солдата, которые погибли. Мат. часть – стереотруба, была разбита. Н. М. Карловский.] Кричит писарю: «Разжаловать в рядовые и направить в роту смертников!». На его крики вышел полковник и, разобравшись, говорит: «Зачем ты хочешь его разжаловать? Документы есть, целы, в форме, оружие не бросил».

И меня направили в 229 тяжёлый артиллерийский полк РГК, третий уже по счёту с начала войны. В этом полку я провоевал, по фронтовым меркам, долго: всю осень, зиму и весну. Получил ещё два ранения: пулевое, вскользь по лбу и виску, и осколочное в спину. Мне везло, ранения не были тяжёлыми, и я возвращался в строй. Началось летнее немецкое наступление 1942 года. Нашим командованием было потеряно управление войсками, и Юго-Западный фронт рухнул. Неорганизованная масса войск отступала к Дону. За пару километров до реки узнали, что мост, к которому мы стремились, уже захвачен немцами. Наши тяжёлые орудия переправить было невозможно. Всё повторилось, как в 1941 году, при отступлении через Днепр. Оставшиеся целыми пушки и тягачи в полку мы вывели из строя. Подбежал к Дону, скинул, свои сапоги, и с небольшим вещмешком за плечами, поплыл на другой берег.

Там, за Доном, я попал в третье своё окружение. Примерно месяц мы были в окружении под Миллеровом. Три моих артиллерийских полка, где я воевал с начала войны, были полностью уничтожены со всей тяжёлой техникой и личным составом. Из окружения немногим удалось вырваться. Мы стали уходить мелкими группами и в одиночку. Фронт ушёл далеко на восток, не догнать!

Я, с моим товарищем по артиллерийскому полку, решили пробираться к брянским партизанам. С неделю шли вместе, потом расстались. Каждый пошёл своим нелёгким путём. Друг по несчастью был украинцем, и он решил искать партизан Ковпака, который действовал на Украине.

Идти пришлось по оккупированной, разорённой врагом земле. Любая ошибка, неосторожность вела к гибели! Шёл только ночами, ориентируясь по звёздам. Ориентироваться на местности нас обучили в курсантской школе. Днём я затаивался где-нибудь в поле или зарослях кустарника. Избегая засад, опасных встреч на пути, шёл между населёнными пунктами не по дороге, а на 200–300 метров в стороне от неё. Только изредка подходил к жилью, стучал в окошко и просил водички, еды. Поселения были разорены, сгорели, обычно в них оставались целыми всего по несколько домов. Местные жители мало что могли дать. Часто искал, что поесть на полях: разрывал землю руками, палкой, и ел сырую картошку, даже прошлогоднюю. Ближе к Белоруссии стали появляться сады, удавалось погрызть яблок. Пока пробирался к партизанам, сильно изголодал. Так мне удалось пройти всю Украину (с начала войны) и часть Белоруссии. Я очень боялся попасть в плен, считал, лучше смерть! После стычек с врагом, в барабане моего револьвера[2 - Этот револьвер, системы Наган, который мне, начальнику караула, выдали 21. 06. 1941 года, так и прошёл со мной всю войну.] остались всего два, последних, патрона. Решил: один во врага, а второй – себе.

Увидел по пути хуторок в районе Унечи, неразорённый! Обрадовался, с надеждой: вот здесь я, наконец-то, отдохну, и смогу поесть. Почему-то решил, тут врагов не будет. Я был весь измождённый, оборванный, сверху была одета гражданская одежда. Осторожно постучал в окошко и попросил у хозяйки попить и, если можно, поесть. Она пригласила меня в дом, посадила в комнате и сказала, подождите, я всё сейчас вам приготовлю, и ушла на кухню. У неё был сын лет четырнадцати, она что-то шепнула ему и стала возиться на кухне. За полтора месяца, пробираясь по оккупированной немцами территории, у меня выработалось звериное, острое чувство ощущения опасности. Почувствовал что-то неладное: слишком тётка суетлива и зачем шепталась с сыном. Из комнаты была открыта дверь на участок с посевами подсолнечника, кукурузы и картошки. Хозяйка, продолжала готовить на кухне, а я тихо выскользнул из дома. Пробрался на участок и залёг между рядами высокой ботвы картошки. И стал наблюдать за входом в дом. Вскоре увидел, как сын хозяйки бежит с полицейским, лет сорока, с белой повязкой на рукаве и с винтовкой в руках. Я затаился и лежал в ботве до ночи, пока всё стихло, и в доме улеглись спать. Потом осторожно, как уж, выполз с участка, собак, на моё счастье, не было. За каждого выданного партизана немцы давали награды. И расстреливали тех, кто помогал партизанам. Я шёл из окружения, но раз не сдался, то считался партизаном, хотя их ещё не встретил.

Эта встреча вскоре состоялась в районе населённых пунктов Гордеевка, Красная Гора. Мне встретилась партизанская разведка из отряда имени Чапаева. Но меня в отряд сразу не взяли. Слишком был измождённый, одни кости, еле живой стоял перед ними. Сказали мне, поживи в деревне, «в примаках», помоги какой-нибудь вдовушке, отъешься немного. Окрепнешь, тогда и будешь нам помогать связным. Попросили собирать и передавать им оружие. Назначили встречу через неделю у огромного дуба. При встрече передал партизанам первую добытую винтовку, стал выполнять их поручения в качестве связного. Но когда встречал вражеских захватчиков, меня начинало нервно трясти, и я боялся себя выдать. Хотел воевать с ними в партизанском отряде. Через две, три недели моим просьбам пошли навстречу и меня взяли в отряд.

Наши три отряда: имени Чапаева, имени Суворова, имени Кутузова входили в партизанскую бригаду имени Суворова, которой командовал Казанков. Я был рядовым партизаном в группе подрывников. Ходили на диверсии. Подрывы вражеских эшелонов не всегда были удачными. Мы применяли для взрыва рельсов артиллерийские снаряды. И мины, когда они были. А враги стали цеплять перед паровозом грузовые платформы, подрыв которых не повреждал весь состав. Мне приходилось таскать с собой тяжёлое противотанковое ружьё. Из него я подбивал остановившийся паровоз, если эшелон не сходил с рельсов.

Через несколько месяцев меня назначили заместителем политрука роты. Стал ходить на диверсии ещё чаще, с разными группами. Я воевал в партизанах более полугода. В Костюковичах, 2 октября 1943 года, наши отряды встретились с войсками Красной Армии. Начальник НКГБ Могилёвской области попросил, выделить десять грамотных партизан для оперативной работы. Так я попал на работу в органы государственной безопасности. Был в истребительном батальоне по борьбе с бандитизмом. Мы, получив агентурные сведения, выезжали на задания. Были осведомители и у наших противников, которые часто успевали предупредить бандитов. В свободное от операций время занимался оперативно-следственной работой. Грамотных людей тогда не хватало.

Примерно через два месяца я попросил разрешения у начальника съездить домой и проведать своих родителей. Они получили на меня «похоронки» и извещения, что я «пропал без вести». Приехал домой, повидался с родными. Успокоил их тем, что жив и здоров. Встретил своего друга, который был секретарём районного НКВД. Он мне сказал, что договорится с моим начальством о переводе меня в Гордеевский район, ближе к родным. Дал своё согласие и стал служить в НКВД, на оперативно-следственной работе. Очень скоро я пожалел об этом.

Под следствием часто оказывались люди, которых я хорошо знал. Война всё перевернула, нарушила оценки. Вина многих арестованных часто была небольшая или её совсем не было. А система, власть требовала: обвинять их всех и карать. Применялись жестокие пытки. Вот примеры. Моя бывшая учительница по немецкому языку была арестована за то, что немцы заставляли её быть переводчицей, когда они общались с местными жителями. Под пытками заставили признаться, что она «была немецкой шпионкой». Мой сосед в деревне, уже старик, плачет и говорит мне: «Николай, ну, какой я шпион? Выпивал несколько раз с немцами, вот и вся моя вина». Мой одноклассник писал стихи о Сталине и был арестован. Просил меня: «Николай, спаси меня!». Но я ничего не смог для них сделать. Такова была карательная система органов НКВД. Видеть всё это было просто невыносимо, можно было сойти с ума. Я написал заявление с просьбой направить меня на Первый Белорусский фронт. Так, с декабря 1943 года, я опять оказался на фронте.

В районе города Изюма, в 1944 году, я находился на наблюдательном пункте нашей батареи. Он располагался на сто метров впереди траншеи нашей пехоты. Кроме меня, там были ещё два связиста и командир нашей батареи, старший лейтенант. Командование направило его на наблюдательный пункт, так как стало известно об усилении вражеской группировки. Командир батареи до этого познакомился с женщиной, которая жила в нескольких километрах от НП, в нашей прифронтовой полосе. Несколько раз он уходил к ней на свидание, оставляя меня командовать батареей с НП от его имени. Обычно уходил часа на два, а однажды ушёл на целую ночь. Именно в эту ночь немцы предприняли мощную танковую атаку на узком участке нашей обороны. Сначала я услышал шум в глубине немецкой обороны, но в стереотрубу ничего не мог разглядеть. Неожиданно вспыхнул яркий свет прожекторов. Внезапно, с рёвом сирен, прямо на наш НП, ринулась масса немецких танков. Я быстро схватил телефонную трубку, назвал координаты и закричал: «Батарея, бронебойно-зажигательными, беглый огонь!!». На батарее меня переспрашивают: «Товарищ комбат, ведь это ваш НП». Вражеские танки были уже в нескольких сотнях метров от нашего НП. Я продолжаю орать в трубку: «Батарея, бронебойно-зажигательными, беглый, огонь, огонь, огонь!!!». И началось! Шестнадцать тяжёлых орудий нашей батареи, калибра 152 мм всё перемесили на направлении атаки немецких танков. Горела земля и вражеские танки. Почти все фашистские танки были уничтожены. Прорыв немцев на нашем участке фронта не состоялся. В наш наблюдательный пункт попал снаряд и два связиста были убиты. Взрывом меня контузило, а взрывной волной выбросило из блиндажа в окоп. Сколько лежал там, без сознания, не знаю. Когда я очнулся, увидел, что меня трясёт какой-то человек. С трудом я узнал в нём своего комбата, прибежавшего после боя. Он был как полотно, белым от страха за то, что ему грозило. Комбат стал просить меня не выдавать, что его не было на НП во время боя. Сказал, что за это его просто расстреляют. Человеком он был добрым, справедливым, хорошим командиром. Я ответил ему: «Мы были вместе, а я выполнял ваши приказы». За этот бой я получил свою первую, с начала войны, боевую награду медаль «За отвагу». Командира батареи командование наградило высоким орденом «Боевого Красного знамени». Так в жизни бывает.

В боях пересекли государственную границу, прошли Польшу, война перешла на территорию Германии. Но я в это время был направлен с фронта в Москву. Начальник артиллерии дивизии, полковник Иван Михайлович Козлов, меня очень уважал. Когда я познакомился с ним, он расспросил о моей биографии, как воевал, и предложил мне быть его адъютантом, порученцем. Решил произвести меня в офицеры. Не раз это хотели сделать мои командиры, но прорывы фронта и окружения срывали эти намерения. В апреле 1944 года пришла разнарядка прислать одного человека на учёбу в Московское высшее командное кремлёвское училище. И он послал на учёбу меня. Прямо с фронта, без экзаменов и комиссии, меня зачислили в курсанты. Началась напряжённая учёба с большими физическими нагрузками. Марш-броски по 40–50 километров, с полной выкладкой. Прошло несколько месяцев напряжённой курсантской жизни, и мой организм не выдержал. Три контузии, ранения, нервные перегрузки себя проявили. У меня парализовало левую часть тела, и я попал в московский госпиталь. Парад Победы, 24 июня 1945 года, наблюдал из окон своего госпиталя. Меня вылечили, выписали, и я демобилизовался уже в здоровом состоянии. Поступил в институт, учился сразу на двух факультетах. Усиленно занимался спортом. В 1947 году женился на студентке Нине из нашего института. Учился напряжённо, на «отлично», и сдавал все экзамены досрочно. Мне удалось менее чем за два года получить два высших образования.

Когда пришёл в областной отдел образования с двумя дипломами, мне не поверили, звонили ректору и делали запрос в институт. Приняли на работу только через две недели, когда получили письменное подтверждение. В возрасте двадцать пять лет, я был назначен заместителем директора педагогического училища в Комаричах. В дальнейшем работал директором нескольких школ. В 1970 году я был назначен на должность заведующего Навлинским районным отделом образования. Проводил большую работу по строительству новых школ. Под моим руководством и активным участием, было построено за десять лет шесть средних и одна восьмилетняя школы. Моя работа была высоко оценена, и областной РОНО наградил меня медалью «За трудовую доблесть». А в районе мне присвоили звание «Почётного гражданина Навлинского района». После ухода на пенсию в 1982 году я много работал на общественных началах в Навлинском Комитете народного контроля. Занимался трудной работой. Был заведующим отделом жалоб. Проводил большую работу по патриотическому воспитанию молодёжи. Неоднократно награждался грамотами, подарками и денежными вознаграждениями.

Николай Максимович счастливый человек. Остался жив, пройдя страшные испытания на войне. Его мама, в ежедневных молитвах, отмолила его у смерти. Он и в свои почтенные годы проявляет живой интерес к жизни. Шестьдесят семь лет живёт в счастливом браке с любимой женой Ниной Ивановной. Вырастили сына и дочь, помогают внукам и правнукам. Несколько раз я был у них в гостях. В элитном доме, в хорошей, уютной квартире. Квартиру приобрели для них дочь Тамара Николаевна и её муж Юрий Олегович Ложечниковы. Они сделали в новой квартире ремонт и полностью её обставили. Потом два года уговаривали родителей переехать в неё из Навли. Мало кто может отблагодарить так своих родителей.

Когда Николай Максимович понял, что я упорно стал работать над рассказом о его жизни и участии в войне, стал смущаться и говорить: «кому это будет интересно», что он «не совершил ничего особо героического, да и за войну имею всего две боевые медали». Искренне говорю в ответ: «Вы уникальный человек, прошли такой тяжёлый фронтовой путь и тысячи раз могли погибнуть, как ваши товарищи. Боролись, защищали Родину, не сдались в плен. Таких как Вы, тех, кто начал войну на рассвете 22 июня, даже в 1945 году, осталось в живых очень мало, единицы. Нам всем, тем, кто любит Россию, надо знать, как это было…. Знать от УЧАСТНИКА! А самые большие герои, часто остаются неизвестными, и никакими наградами не отмеченные. Молодое поколение должно знать правду о войне своих дедов и прадедов».

Предатели

Егор Александрович Коношенко

Украина. Половина лета, тихо, как будто и нет войны, солнышко приятно припекает, и хочется жить! У деревенского колодца, прислонившись к его срубу, сидели трое красноармейцев с винтовками. Вдруг по тропинке к колодцу, поднимая пыль босыми ногами, бежит к ним мальчишка и кричит: «Дяденьки, дяденьки красноармейцы, тикайте, в деревню входят немцы!».

Трое здоровенных солдат спокойно поднимаются и со словами: «Цыц, щенок!», бросают в колодец свои винтовки и ремни вместе с подсумками и сапёрными лопатками. Потом они поднимают руки и, раскачиваясь из стороны в сторону на фоне голубого неба, идут к дороге навстречу немецкой колонне.

Обычный, даже заурядный случай для 1941 года, но только не для мальчишки, который потрясённый, впервые в своей жизни, наблюдал эту картину предательства.

Этот случай рассказал мне коллега, преподаватель института, Егор Александрович Коношенко, который и был тем самым мальчишкой.

Тяжёлое лето 1941 года

Бронепоезд

Василий Фёдорович Давыдюк

8. 06. 1921 г. р

Воевал в 8 отдельном дивизионе бронепоездов.

Участник Парада Победы в Москве 24 июня 1945 года.

Я родился в крестьянской семье, на Украине, в Житомирской области, Новоград-Волынский район, село Жёлобное. Отца убили националисты-петлюровцы, когда мне было всего шесть месяцев. А большевики, которые «радели за трудовой народ», в 1930 году «раскулачили» и уничтожили моего деда Анисима по отцу. Он был большим тружеником, всё умел делать, даже кузнечные работы. Имел большую семью, восемь десятин земли, две лошади, несколько коров. Седой, в домотканой одежде, постоянно работал и всё делал сам, никаких батраков в своём хозяйстве не имел. Все крестьяне в нашей округе жили бедно. Но шла «борьба с кулачеством», коллективизация, при которой всё у крестьян отнимали, а несогласных «с линией партии» просто уничтожали. В 1932 году от голода, созданного властью большевиков, умер мой дедушка Микола по линии матери. У него был очень хороший голос и слух, он пел в церковном хоре. Вся эта несправедливость отразилась на мне, осталась в моей памяти: ощущение большой обиды на наши порядки, на «Власть трудового народа».

Когда я подрос, стал ходить в школу за три километра от нашего хутора. Несмотря на обиды, я рос энергичным, участвовал в мероприятиях, общественной жизни, в «ОСОАВИАХИМе» занимался в разных кружках. После окончания семилетней школы работал на сельской почте. Вскоре все хутора по приказу Н. Хрущёва были снесены и уничтожены, а их жителей решили переселить в сёла. Дома, постройки крестьян на хуторах власти снесли, а вот построить другие не сумели. Или нарочно не захотели, мстя хуторянам за то, что они хотели остаться единоличниками, и не шли в колхозы. Жизнь наша стала очень трудная. Тут ещё и отчима призвали в 1939 году на Финскую войну. С неё он вернулся раненый, обмороженный, и вскоре умер.

Подошло и моё время служить в Красной армии, призвали меня в ноябре 1940 года. Я дал матери слово, что вернусь домой через два года. Попал в 8-й дивизион бронепоездов, база которого находилась в городе Туапсе. Основной его силой были три бронепоезда. Бронепоезд имел спереди и в конце состава по две платформы с ремонтными материалами. На этих платформах располагалась десантная рота бронепоезда. За первыми двумя платформами шёл бронированный паровоз, на тендере которого стояла счетверённая зенитная пулемётная установка. Далее следовали две бронеплощадки с пулемётами по бортам и с орудиями наверху во вращающихся башнях. Каждая бронеплощадка имела по 6–8 пулемётов «Максим» и по две пушки калибра 76 мм. В тяжёлом бронепоезде калибр орудий был 105 мм. Эти пушки были установлены во вращающихся башнях вместе с пулемётами Дегтярёва.

Бронепоезда имели большую огневую мощь, маневренность и представляли грозную силу. Кроме них в дивизионе был отряд броневиков, бронированные дрезины, десантные роты, подразделения разведки, связи, ремонтная служба и др. Послали меня в учебное подразделение, где готовили младших командиров, в звании сержанта. Сержанты уже служили не два, а три года. Знал, как матери трудно одной с детьми и, помня своё обещание вернуться домой через два года, я пошёл к комиссару с просьбой перевести меня в обычное подразделение. Комиссар мою просьбу удовлетворил. Меня перевели в отделение связи рядовым, при взводе управления штаба дивизиона. Этим взводом командовал лейтенант Куряпин Александр Михайлович. Служба шла у меня успешно, освоил телефонную связь, азбуку Морзе, работу на радиостанции. Так получилось, что я подружился с начальником медицинской части капитаном Горлович Александром Михайловичем. Какая может быть дружба в армии между капитаном и рядовым? Субординация не позволяет. Но капитан окончил не военную, а медицинскую академию, где была военная кафедра, и к чинам относился спокойно. За неделю до начала войны мне приснился кошмарный сон. Я, находясь в караульном помещении, лёг спать на два часа перед выходом на пост. Приснилось мне: входит страшный старик с косматой бородой и дубиной в руках, подходит к моей кровати и замахивается, чтобы ударить. Я закричал и увернулся от его удара. Это было во сне, а наяву я проснулся уже в момент падения на пол возле кровати. Потом, когда начнётся война, мой сон друзья назовут вещим.

Накануне, в ночь на 22 июня 1941 года, я заступил дежурить на радиостанцию. Через каждые 4 часа я делал сверку связи. Настраиваюсь на свою частоту, но вдруг связь прервалась, мощная радиостанция стала всё заглушать. Голос с этой радиостанции объявил: «Сегодня в 4 часа утра, нарушив мирный договор, фашистские войска бомбили наши города: Киев, Минск, Житомир.… В районе города Бреста, Перемышля наши войска ведут упорные бои. Все на защиту нашей Родины!». Значит – война! Что мне делать? Может – провокация? Надо доложить дежурному по части. Вскоре собралось командование части. Командир дивизиона подполковник Суханов задал мне вопрос: «Почему ты нарушил Устав армейской связи?». Объяснил, что при настройке своей частоты получил такой текст. Мне объявили выговор. Примерно в пятом часу вижу, бегут моряки, «Тревога». Потом бегут наши солдаты из палаток технического парка. «Гарнизонная тревога!». Во второй половине дня строят личный состав дивизиона и комиссар, старший политрук Тюфяев повторяет текст, что я получил по радиостанции на рассвете. Начальник штаба объявил приказ: «О приведении нашей части в боевое положение». В конце приказа прозвучало: «красноармейцу Давыдюку за отличную службу объявить благодарность, присвоить звание ефрейтора и наградить знаком отличника боевой и политической подготовки».

Спустя неделю после начала войны бывшие санатории были переоборудованы в госпитали и стали принимать раненых. Наши бронепоезда были приданы береговой обороне по линии Туапсе, Сочи, Лазаревское, Хоста, Адлер. К нам приехал командующий Северо-Кавказским фронтом генерал Конев. Мы задали ему вопрос: «Когда на фронт?». Ответил: «А вы на фронте». И объяснил нам всю тяжесть обстановки, которую мы не вполне понимали. Он сказал, что на турецкой границе сосредоточено шестьдесят дивизий, которые в любой момент могут перейти границу и начать боевые действия. К нам в дивизион прибыло пополнение и среди них три девушки стали служить в медсанчасти. Я приходил иногда в санчасть и узнал, как их зовут: военфельдшер Татьяна Титова, медсестра, ефрейтор тоже Татьяна и санитарка, рядовая Рая. Мне очень понравилась красивая Таня Титова, но я подумал, куда мне, до такой красавицы. Капитан Горлович как-то спросил у меня, какая из девушек мне нравится? Я ответил, что понравилась мне военфельдшер Татьяна Титова, но она лейтенант, а я ефрейтор. Капитан сказал мне, что война не будет длиться вечно и не надо обращать внимание на звания.

В ноябре 1941 года наши бронепоезда отправили на защиту города Ростова-на-Дону. Семнадцатого ноября мы сразу вступили в бой на реке Миус, примерно в шестидесяти километрах западнее города. Немцы непрерывно атаковали. К несчастью, наши бронепоезда были приданы азербайджанской стрелковой дивизии. На Южном фронте она входила в состав 9-й армии генерала Ремизова. В 1940 году было принято, ошибочное, решение о создании национальных воинских формирований. В этой дивизии солдаты покинули окопы, сбивались в кучи, в бои не вступали и отсиживались в балках. Командир дивизии дал команду послать наши броневики и заставить их вернуться в окопы. Вся тяжесть немецкого наступления легла на наши бронепоезда и артиллерию. Один из бронепоездов попал в критическую обстановку: была разрушена железная дорога, и дело дошло до рукопашного боя. Командир подполковник Суханов дал приказ послать им на выручку пять броневиков. В одном из экипажей броневиков находился и я в качестве радиста. Рядом с водителем, на месте стрелка, был начальник штаба дивизиона капитан Шульман. В смотровую щель вижу, горит соседний броневик БА-10[3 - Броневик БА-10, трёхосный, бронирование 10 мм, экипаж 4 человека, вооружение 45-мм пушка и 2 пулемёта Дегтярёва. От автора.]. Только успел доложить об этом, как раздался взрыв. Сверху, от пушки свалился на меня башенный стрелок Егоров. Его голова была пробита, текла кровь. Ещё взрыв и наш броневик загорелся. Увидев открытую левую дверь водителя, я вывалился из неё наружу. У меня горел левый рукав куртки и правая штанина. Успел немного отползти и броневик взорвался. Выхватил из кармана опасную бритву и срезал ею с левой стороны горящий комбинезон, а штанину затушил землёй. Ползу и вижу, впереди меня в копне соломы немец с биноклем кричит команды. Я стреляю в него из револьвера и двигаюсь дальше. Встретил двух пехотинцев, они предложили пробираться к нашим, в рощу, вдоль железной дороги.

В роще нас собралось человек пятьдесят. Старшим по званию был майор, который приказал нам занять оборону. Днём наши части вели наступление на противника. К вечеру активность наших действий уменьшилась, но бронепоезда мы отстояли.

Получили сообщение, что немецкие войска прорвали нашу оборону в районе города Матвеев Курган, в тридцати километрах от нас, и продолжают развивать своё наступление в направлении Ростов, Азовское море, река Дон. Это грозило окружением, и нам было приказано отходить. Ночью с группой майора мы отошли к посёлку Нижне-Гниловский, в пригороде Ростова. Прошли за ночь примерно двадцать пять километров. Я стал терять силы и сознание из-за воспаления обожжённой кожи. Ожоги были обширными: руки, шея, плечи, спина, правая нога. Немцы заняли аэродром под Ростовом, наши сражаются в районе завода «Сельмаш». Встретил броневик из нашего дивизиона с водителем Мишей Половинкиным. Мне дали куртку, усадили в броневик и повезли к своим. Нас встретил капитан Шульман. Он остался жив после того боя, когда наша бронемашина загорелась и взорвалась. Капитан сказал, едем на вокзал, разведать, цел ли железнодорожный мост через Дон в направлении на Батайск. Надо было срочно выяснить и передать по рации командованию о возможности вывода наших бронепоездов из немецкого окружения. Пока ехали, немцы нас обстреливали, но нам удалось добраться до станции. Забежали к дежурному и узнали, что мост ещё цел.

Я тут же вернулся в броневик и сообщил по рации эти сведения командованию. Капитан с сержантом Николаем Мельничуком вышли из здания немного позже меня и направились к бронемашине. Красноармеец, который стоял у входа на станцию, выстрелил из винтовки в капитана Шульмана, который упал. Сержант Николай Мельничук успел выхватить револьвер и застрелить красноармейца, который был переодетым диверсантом, или предателем. Капитану опять повезло, он остался жив, был ранен в правое бедро. Перевязали, погрузили его в броневик и поехали. На Будёновском проспекте я потерял сознание и как мы переправлялись через Дон, не помню. Позже узнал, что благодаря нашей разведке, бронепоездам удалось вырваться из окружения по тому мосту через Дон.

Очнулся я уже на другом берегу в комнате на кровати, на соседних кроватях лежали раненые капитан Шульман и сержант. Остальные раненые лежали на полу, они были тоже из нашего дивизиона. Вошёл в комнату капитан Горлович и сказал: «Мы окажем всем раненым необходимую медицинскую помощь. Потерпите, вызваны машины для отправки вас в госпиталь». Капитан подозвал военфельдшера Татьяну Титову и, указав ей на меня и сержанта, сказал: «Василия и сержанта не отправлять, будем лечить у себя». Когда машины прибыли, приказал тем, кто мог передвигаться, грузиться в них, и организовал погрузку тяжелораненых. Ребят погрузили и увезли в тыл. Я двое суток не ел, были сильные боли. Санитарка Рая принесла мне поесть, но я потерял сознание. Потеря сознания перешла в сон, и когда я проснулся рано утром, увидел, что на кровати сидит военфельдшер Татьяна Титова. Она меня выходила в нашей санчасти, где я лечился полтора месяца. Мы с ней подружились. Когда я выздоровел, дивизион находился в городе Батайске, а в ночь на 22 ноября наши войска оставили Ростов.