скачать книгу бесплатно
Удивительная история русского предпринимательства
Валерий Юрьевич Чумаков
О чем умолчали учебники
Демидовы, Третьяковы, Мамонтовы, Абрикосовы… В школьных учебниках русским предпринимателям XIX века посвящена в лучшем случае пара коротких сухих строк. А ведь мы ходим в построенный купцом Солодовниковым Театр оперетты, восхищаемся картинами в Третьяковской галерее, ездим по проложенным Саввой Мамонтовым железным дорогам. И не знаем или не помним, кто всё это создал. В книге в увлекательной форме рассказано о самых знаменитых предпринимателях дореволюционной России. Их жизнь полна напряженной работы, неожиданных решений, курьезных происшествий, громких провалов и больших достижений.
Книга издавалась под названием «Русский капитал».
Валерий Юрьевич Чумаков
Удивительная история русского предпринимательства
История предпринимательства на Русской земле
Любознательный читатель вполне имеет право спросить: а откуда автору известны подробности деловой и интимной жизни людей, давно уже оставивших сей мир? Должен честно признаться, что книга написана по материалам, собранным другими людьми, которые и предоставили их в мое распоряжение.
Особенно я благодарен сотрудникам Музейно-выставочного центра истории отечественного предпринимательства во главе с директором Людмилой Ефремовной Щербаковой. Кроме того, я искренне признателен потомкам описываемых фамилий, с которыми удалось связаться и которые также, в меру своих сил, помогли мне восстановить картины минувшего. В прошлом веке надо было обладать смелостью, быть поистине храбрым человеком, чтобы не отречься от «опасного» родства и не заставить себя забыть историю своей фамилии.
Отдельно хочется поблагодарить правнучку купца Сорокоумовского, заслуженную артистку России Марию Александровну Сорокоумовскую, сумевшую пронести через все трудные времена любовь к своему славному роду и сохранить в себе лучшие черты российского купечества.
Какими они были
– Ванька! Подь сюды. Тащи портки и сапоги, правь самовар, чаю с утра желаю.
Почесывая необъятное брюхо, жмурясь на сияющее в окне яркое солнце, купец первой гильдии Иван Федорович Паприщев поднялся с застеленной мягкой периной французской кровати и начал вычесывать из густой бороды остатки вчерашней гречневой каши.
Согласитесь, ведь именно такой образ российского купца – толстого, ленивого, жадного и недалекого – крепко сидит в наших головах. Настолько крепко, что мы совершенно забываем о том, что и героический Садко был новгородским купцом, и путешественник Афанасий Никитин состоял в купеческом сословии. Последний, если кто не знает, был весьма лихим человеком, и его историческое «хожение за три моря» (Дербеньское, Индейское и Черное) в Индию начиналось со сражения с татарами и полной потери груза.
Поехали есмя мимо Хазтарахан, а месяць светит, и царь нас видел, и татарове к нам кликали: «Качма, не бегайте!» А мы того не слыхали ничего, а бежали есмя парусом. По нашим грехом царь послал за нами всю свою орду. Ини нас постигли на Богуне и учали нас стреляти. И у нас застрелили человека, а у них дву татаринов застрелили. И судно наше меншее стало на езу, и они нас взяли да того часу разграбили, а моя была мелкая рухлядь вся в меншем судне. А в болшом судне есмя дошли до моря, ино стало на усть Волги на мели… И тут судно наше болшее пограбили и четыре головы взяли рускые, а нас отпустили голыми головами за море, а вверх нас не пропустили вести деля.
Как хотите, но не вяжутся такие бои и приключения с образом толстого лентяя. Тут, пожалуй, подойдет другое определение – искатель приключений, авантюрист (от французского aventure – «приключение»). В древнерусских летописях не особо различаются понятия «купец» и «разбойник». В те далекие времена, когда право сильного было в большом почете, нормальный разбойник (не беспредельщик) не прочь был поторговать, а сильный купец с хорошей дружиной при удачном раскладе – пограбить (но, по возможности, без душегубства). Неслучайно еще по Игоревому договору (X век) греки вытребовали себе право не пускать русских купцов в свои города до тех пор, пока их «мирная» торговая миссия не будет подтверждена особыми княжескими бумагами. Видимо, настрадались, впуская.
Не был русский купец ни ленивым, ни тем более глупым. Бородатым – был, но вот каша в его бороде застревала ненадолго. А еще он был смелым, энергичным, предприимчивым и умным. Конечно, все это касается тех представителей сословия, кому удалось поймать свой «фарт» и сколотить состояние. Да и сами посудите, как мог бывший крестьянин (а практически все крупные купеческие династии вышли именно из крестьян), будь он ленивым и недалеким, заработать за считанные годы миллионы рублей (сегодня это миллиарды долларов). Там, где создавались крупные капиталы, не было места спокойствию. Поэтому истории купеческих династий больше похожи на авантюрные романы, чем на слезливые мелодрамы. Хотя и без мелодрам у них не обходилось, ибо ничто человеческое, как говорится…
Карел Чапек в рассказе «Как делается газета» написал, что вымышленные журналистами «казусы… отличаются от подлинных тем, что они интереснее». В отношении крупных российских купеческих фамилий этого не скажешь, так как сложно придумать и изобразить дорогу, где было бы больше сюжетных поворотов, чем на той, по которой двигались эти деловые люди. Их путь, как мы знаем, был прерван тем, что назвали социалистической революцией.
Но хорошее не должно быть забыто! Многое из того, что есть в нашей сегодняшней жизни, когда-то создали русские купцы, а мы даже не подозреваем об этом. Мы ходим в построенный купцом Солодовниковым Театр оперетты, не представляя себе, какими драматическими перипетиями сопровождалась его постройка. Мы пьем армянский коньяк, не задумываясь о том, на какие аферы шли братья Шустовы для того, чтобы «раскрутить» по всему миру неизвестную марку. Мы восхищаемся картинами в Третьяковской галерее, ездим по проложенным Саввой Мамонтовым железным дорогам и не знаем… или не помним…
А зря. Знать и хранить в памяти нужно не только для того, чтобы не выглядеть Иванами, родства не помнящими, но и в чисто практических целях. Нам очень может пригодиться богатейший опыт русских купцов прошлого. И может оказаться лучшим учебником для начинающего предпринимателя или человека, желающего им стать, книга о том, как и какими путями его предшественники добивались успеха. Или на каких поворотах их постигали неудачи. Да и вообще, разве не интересно узнать, как именно развивалось предпринимательство в Российской империи?
Демидовы
Зачинатели горного дела
Демид Антуфеев (или Антуфьев) в селе Павшино был знаменит тем, что умел знатно рвать зубы. И то сказать: а кому же еще, как не кузнецу, было этим заниматься, когда на дворе стоял XVII век, докторов по селам не было, а у бабок-знахарок на такое серьезное дело сил просто не хватало? У кузнеца же и клещи есть, и сила. И шел народ из окрестных деревень в маленькую кузенку. А вот чего не любил Демид, так это когда его просили подковать лошадь. Не пристало ему, кузнецу-оружейнику, знающему секрет «белого железа», заниматься такой простой работой. Но «должность» деревенского кузнеца, хотя и жившего недалеко от Тулы, оружейного центра России, накладывала свои обязательства, и ковать лошадей время от времени все-таки приходилось.
Царская воля
Переезд Демида Антуфеева с семьей в Тулу и его приписка к казенным спискам ствольных заварщиков были вполне понятны. Где как не в оружейной слободе раскрыться таланту подлинного молотобойца и литейщика? Уже к 1680 году у Демида в слободе был свой дом, двор и довольно солидная мастерская. Казалось бы, сыну Никите есть где и у кого учиться кузнечному делу, однако Демид отдал его в подмастерья к знакомому кузнецу. Тому было несколько причин. Во-первых, родного сына учить работать по-настоящему не так просто, ибо сразу встает вопрос о наказаниях. Во-вторых, на стороне сын может узнать чужие секреты, которые позже пригодятся для развития семейного бизнеса. Да и рекрутерам найти потенциального солдата сложно будет: придут они, что называется, по месту жительства, спросят: «Где тут такой Никита, сын Демидов», ан нету его, а где есть – неизвестно.
Начинал трудовую жизнь Никита с малого, с алтына за неделю. Первые заработанные пять алтын, как гласит одна из легенд, он принес матери. Принес и сказал: «Вот тебе, матушка, за то, что ты меня кормила и поила». После этого, посчитав свой сыновний долг исполненным, Никита стал работать уже на себя. Когда работавший по соседству мастер, захотев переманить способного юношу к себе, предложил ему вместо одного три алтына, он сразу пошел к своему мастеру и честно ему все рассказал. Мастер не поскупился и сам поднял жалованье любимому ученику. Было за что: ученик-то способный и до работы жадный.
О знакомстве кузнеца Никиты с царем в народе сложены две легенды. Ни одна из них не подкреплена документально, но ни одна и не опровергнута, поэтому перескажу обе.
По одной, вначале услугами кузнеца воспользовался царский фаворит Петр Шафиров. У него сломался немецкий пистоль. Никто не брался чинить, боясь доломать дорогую вещь и тем навлечь на себя гнев царского друга. А Никита не побоялся. Более того, он не только починил оружие, но и сделал еще его точную копию. Впрочем, одно отличие было: на копии вместо немецкого стояло клеймо российского производителя. Шафиров подарил этот пистоль своему царственному приятелю и, конечно, рассказал о замечательном тульском «самоделкине».
По другой легенде, царь Петр познакомился с Никитой в 1695 году, будучи проездом в Туле по пути в Воронеж, где тогда рождался российский флот. Остановившись в городе оружейников, он велел позвать к себе лучших кузнецов. Зная крутой нрав царя, большинство из них решили «отсидеться»: ничего хорошего от встреч на столь высоком уровне народ тогда не ждал. Получилось так, что на встречу с царем пришел только Никита, сын Демидов. Царь был настроен вполне благодушно и, увидев статного, высокого и мускулистого молотобойца, заявил: «Вот молодец, годится и в Преображенский полк, в гренадеры». Самому кузнецу царева похвала не понравилась. Он побледнел, упал в ноги Петру и начал убеждать государя, что никак ему нельзя в солдаты, хотя служить и рад, да дома престарелая мать, и он ее единственный кормилец. Тут Никита покривил душой, «позабыв» про двух своих братьев, которые тоже вполне могли прокормить матушку. Царь решил воспользоваться создавшейся ситуацией. «Хорошо, – сказал он и протянул мастеру боевой топор новейшей немецкой конструкции, – я помилую тебя, если ты скуешь мне 300 алебард по сему образцу». – «Да что 300, я 400 за месяц скую, государь! И лучше скую!» – воскликнул благодарный кузнец.
И ведь сковал. Ровно через месяц царь принимал в Воронеже его работу. Она так ему понравилась, что он заплатил кузнецу втрое больше, чем просил за алебарды Никита. Кроме того, он подарил кузнецу отрез немецкого сукна и серебряный ковш.
Еще через месяц царь Петр вновь встретился с кузнецом. Теперь он уже не вызывал его к себе, а по-простому «зашел в гости». Специально для этого случая купив у заезжих купцов самое дорогое виноградное вино, Никита подал его царю в кубке на серебряном подносе. «Неприлично купцу пить такое вино», – заявил Петр и дал Никите пощечину. После чего потребовал принести себе «рюмку простяка». Выпив водочки, Петр «залакировал» ее стаканом пива, а затем добавил кружку меда, которую поднесла ему молодая жена Никиты. На закуску царь поцеловал молодую хозяйку в губы. Он повел Никиту в свою ставку, где дал ему новенькое немецкое ружье и велел сделать шесть штук таких же.
Никита ослушался царя, он сделал не совсем такие же ружья. Его ружья превосходили во многом немецкие прототипы. Царю они так понравились, что он сверх оговоренной уже цены дал мастеру 100 рублей (совершенно сумасшедшая сумма по тем временам) и тут же, не откладывая дела в долгий ящик, продиктовал дьяку указ, по которому Никите, сыну Демида Антуфеева, отводилось близ Тулы несколько десятин казенной земли «для копания руды и жжения из леса угля». На прощание царь заявил кузнецу: «Постарайся, Демидыч, распространить фабрику свою, а уж я тебя не оставлю».
Теперь можно отойти от легенд и продолжать рассказ, опираясь исключительно на факты. Получив от царя землю и благословение, Никита развил бурную деятельность. Вместе с сыном Акинфием он за полтора года построил крупнейший в России того времени чугунолитейный завод, открыл несколько новых рудоносных месторождений, испытал новые сорта только что найденной уральской руды и доложил государю, что «железо самое доброе… к оружейному делу лучше свицкого».
А еще спустя три года началась долгая, затянувшаяся на 21 год Северная война, которая помогла новому заводчику не только закрепиться на освоенных рубежах, но и занять новые высоты, о чем ни Никита, ни Акинфий раньше и мечтать не могли. Достигнуто это было благодаря высокому качеству продукции и правильной маркетинговой политике. Понимая заинтересованность государя в поставках ружей, все российские (а вместе с ними и западные) производители взвинтили цены – с восьми до десяти рублей за ружье. Никита не поднял, а, наоборот, снизил цену. Он предложил заплатить из казны за каждый ствол не по восемь и даже не по четыре рубля, а лишь по рублю восемьдесят. Демпинговый прием сработал: отныне государство покупало оружие только у Никиты Демидова, приказу артиллерии было дано распоряжение покупать железо только с демидовского завода, а большинство конкурентов сложили голову на царской плахе «за алчность».
Уже через год завод в Туле по царскому указу перешел в собственность Никиты, сына Демидова (до этого он считался кем-то вроде арендатора), еще через год Петр отдал ему уральские заводы – только что построенный Невьянский (на Нейве) и старый, построенный еще при Алексее Михайловиче, Верхотурский. Чтобы развивалось производство, ему были предоставлены небывалые льготы и права, вплоть до разрешения покупать крепостных крестьян, что для человека недворянского сословия было, вообще говоря, немыслимо.
Никита Демидович Демидов (Антуфеев)
Его сын, Акинфий Никитич Демидов
Раз заводик, два заводик
Заметив, как быстро исчезают леса вокруг демидовского комбината, тульский воевода начал бить царю челом, говоря, что еще чуть-чуть – и лесов совсем не останется. В апреле 1703 года тульский завод «бережения лесов ради» был передан воеводе с тем, чтобы он вел на нем работы до исчерпания запасов произведенного уже угля, после чего следовало «заводы все разорить и домны разломать». Впрочем, семья Демидовых от этого не пострадала: государь повелел выдать бывшему владельцу солидную денежную компенсацию.
Совсем разорить заводы не получилось, ибо спустя три года планы государства изменились. Тульский завод был вновь передан Демидовым. Только теперь им управлял уже Акинфий. Никита же полностью переключился на более богатый, перспективный и далекий от начальства Урал. Он рубил леса, строил заводы, принимал на работу и укрывал от власти беглых крепостных и каторжан, переманивал с казенных заводов лучших мастеров. На все жалобы из столицы приходили ответы: Никита Антуфеев все делает с ведома царя и на благо государства, так что к нему с проверками никому лучше не лезть.
За девять лет, с 1716 по 1725 год, Никита, имевший в то время чин комиссара (генерал от снабжения), построил еще четыре завода на Урале и один на Оке. Его производство было вне конкуренции. Только Невьянский завод выпускал чугуна в пять раз больше, чем все казенные заводы вместе взятые. На демидовских заводах лили чугун, плавили медь, делали железо, собирали часы, изготовляли металлический инструмент, посуду, котлы, трубы, отливали якоря… «Таких заводов не токмо в Швеции, но и во всей Европе не обретается», – писали в своих отчетах инспектора от Берг-коллегии.
Дворянство
В 1720 году Никита Антуфеев получил официально фамилию Демидов. Вместе с дворянским званием. Дворянство Никите было вроде и ни к чему. Он не торопился закрепить его получение государственными бумагами: дипломы о дворянстве Петровской канцелярией были полностью подготовлены, но на подпись к государю так и не поступили. До конца своей жизни Никита остался купцом, хотя владел восемью из двадцати двух российских металлургических заводов.
Петр I скончался ранним утром 28 января 1725 года. Никита пережил своего царственного друга и покровителя всего на десять месяцев и умер 17 ноября того же года.
Сыновья его, Акинфий и Григорий, гораздо лучше разбирались в сословных выгодах и сумели протолкнуть застрявший в недрах бюрократической машины указ о присвоении потомственного дворянства. Уже в марте 1726 года они получили дворянские дипломы, да не простые, а «с привилегией против других дворян ни в какие службы не выбирать и не употреблять». Вместе с дипломами Демидовы получили фамильный герб и девиз «Acta non Verba» – «Не словами, а делами».
На гербе Демидовых изображены старинный шлем и щит, в верхней части которого на серебряном поле расположены три зеленые рудоискательные лозы, а в нижней – серебряный молоток
После смерти Никиты Демидова руководство металлургической компанией полностью перешло в руки старшего сына – Акинфия. И в этом руководстве он преуспел изрядно. Достаточно сказать, что, приняв от отца восемь заводов, он за свою жизнь добавил к ним еще семнадцать. Его геологоразведочные экспедиции открыли на Урале более тридцати богатейших рудных месторождений, включая знаменитое Змеиногорское, из руд которого было отлито первое российское серебро, а позднее и золото. Правда, злые языки утверждают, что это месторождение было открыто демидовскими поисковиками задолго до официального объявления в 1743 году, а до этого на базе месторождения Акинфий организовал подпольный цех, взяв на себя нелегкую задачу помощи Монетному двору в деле чеканки российских денег. Подтверждения этой легенде нет, хотя очень похоже на правду – уж слишком авантюрный склад характера был у старшего брата Демидова.
Разветвление древа
Одна из причуд Акинфия Никитича стала известна, когда после его смерти было вскрыто завещание. По нему все заводы и большая часть капитала отходили к младшему из трех сыновей – Никите. По тем временам это было неслыханно, ведь приоритет в дележе всегда отдавался старшему сыну. И старшие, Прокофий и Григорий, не пустили это дело на самотек, а обратились за заступничеством к самой императрице Елизавете Петровне. «Учинил мой родитель между братьями разделение, которого от света не слыхано и во всех государствах того не имеется и что натуре противно, – писал Прокофий Акинфиевич, старший из братьев. – А именно пожаловал мне только из движимого и недвижимого 5000 рублей и более ничего, не только чем пожаловать, но и посуду всю обобрал и в одних рубахах спустил… Имею пропитание довольное, однако своего жаль». Императрица вникла в проблемы братьев и своим указом велела поделить имущество поровну, а алтайские рудники забрать в казну.
С этого момента род Демидовых разделился на три ветви. Кстати, весьма символично, что на утвержденном в 1726 году гербе семьи были изображены именно три рудоискательные лозы.
Прокофий Акинфиевич к металлургии был совершенно безразличен. Получив наследство, он быстро продал отошедшие к нему невьянские заводы откупщику Савве Яковлеву (Собакину), а сам занялся тем, что ему было больше по душе, – наукой и благотворительностью. Из наук Прокофий Акинфиевич предпочитал ботанику. В своем московском имении Нескучное он создал потрясающей красоты ботанический сад, который потом был передан в дар Москве. Нескучный сад и сейчас является излюбленным местом отдыха многих москвичей. Из его благотворительных актов наиболее известны строительство московского Воспитательного дома (1 107 000 рублей) и открытие первого в России коммерческого училища для купеческих детей. Всего на благотворительность Прокофий Акинфиевич потратил более 4 000 000 рублей.
Прокофий Акинфиевич Демидов (1710–1786). Скульптурный портрет 1779 года
По свидетельству современников, у него было очень доброе сердце. Иногда совершались странные акции, последствия которых не мог предвидеть даже сам благодетель. В 1778 году, например, он решил устроить в Петербурге народные гулянья, равных которым по размаху еще не было. В результате 500 человек умерло от чрезмерного количества выпитого алкоголя.
За колокольней церкви Святой Софии здесь виден Воспитательный дом (одно из крупнейших московских зданий второй половины XVIII века; здание построено в 1764–1770 годах в стиле классицизма). До Октябрьской революции это был детский дом, приют для незаконнорожденных детей и детей бедняков, где они находились до 18 лет – жили и получали образование: мальчиков готовили к поступлению на медицинский факультет университета, а девочек выучивали на акушерок и гувернанток
Ванный домик в Нескучном саду
Нескучный дворец. От Нескучного дворца сад террасами спускался к Москве-реке. Сегодня Нескучный сад, «поглощенный» парком Горького, остается тем местом, где можно на время спрятаться от столичной суеты и шума
Городская усадьба Демидовых. В начале XX века здание занимала 6-я Московская гимназия. С 1920-х годов здесь обосновалась Научная педагогическая библиотека имени К. Д. Ушинского
Вместе с тем Прокофий Акинфиевич был человеком справедливым и никогда не прощал незаслуженные обиды. Как-то раз в Англии тамошние коммерсанты продали ему нужный товар за цену больше той, на которую он рассчитывал. В ответ на это обиженный миллионер по приезде в Петербург скупил в городе всю пеньку – основной продукт российского экспорта, взвинтив таким образом цены на нее до заоблачных высот.
Средний сын Акинфия Никитича, Григорий Акинфиевич, относился к отцовскому делу с большим уважением, чем старший брат, и заводов не продавал. Однако и он увлекался науками, в частности той же ботаникой, был близким другом и одним из финансистов Карла Линнея.
Главным же продолжателем дела отца стал, как и следовало ожидать, Никита Акинфиевич. Он не только не растерял доставшиеся ему в наследство нижнетагильские заводы, но и прибавил к ним еще три и производил чугуна больше, чем все отцовские заводы вместе взятые. Но и он не ограничивался заводским делом, а был также меценатом, коллекционировал картины, учредил при Академии художеств премию – медаль «За успехи в механике», возил за границу русских художников и скульпторов и даже довольно длительное время состоял в переписке с самим Вольтером.
При царском дворе
После смерти Никиты Акинфиевича в 1789 году все его огромное состояние досталось сыну Николаю. К этому моменту ему едва исполнилось 16 лет, и поэтому управление заводами было поручено двум опекунам – Храповицкому и Дурново. Сам Николай заводами тогда не интересовался. Он был увлечен военной карьерой.
Дело в том, что после рождения он был записан в Преображенский полк в чине капрала. Теперь, в 16 лет, юный дворянин был произведен во флигель-адъютанты при генерал-фельдмаршале Потемкине. Чуть позже он станет камер-юнкером (что было практически равно генеральству), затем членом Камер-коллегии, тайным советником и наконец гофмаршалом (по-нашему – руководитель службы президентского протокола).
За время этого чудесного карьерного взлета опекуны успели разорить заводы и поставить их на грань финансового краха. Для того чтобы спасти положение, Николаю Никитичу пришлось жениться на Елизавете Строгановой – дочери барона Александра Строганова. Этим поступком он прикончил сразу трех зайцев: спасся от разорения, вошел в круг высшей московской знати и получил в родственники дядю жены, графа Строганова, крупного государственного деятеля, близкого друга императорской семьи.
К началу нового века Николай Никитич уходит со службы и всей душой отдается отцовскому делу. Он едет в Европу учиться металлургии. И посылает туда же на учебу десятки своих наиболее одаренных крепостных рабочих. Он оборудует спасенные заводы по последнему слову техники, налаживает торговые отношения с Англией, куда вскоре начинает поставлять свое железо на купленном для этой цели в Италии корабле, и строит в Таганроге собственную торговую флотилию для перевозки грузов по Черному и Средиземному морям.
В то же время, по примеру отца, Николай Никитич не забывает и о благотворительности. В одном только Нижнем Тагиле на его деньги были построены школа, больница, приют, училище и художественная школа.
Когда началась война с Наполеоном, Николай Никитич на свои средства сформировал Демидовский полк, в котором во время Бородинского сражения бил врага его 14-летний сын Павел.
В следующем году Николай Никитич осчастливил подарками обе столицы. Московскому университету он подарил Кабинет естественной истории (богатейшую коллекцию редкостей), самой Москве – свой Слободской дворец и 100 000 рублей для устройства в нем Дома Трудолюбия, а Петербургу – четыре чугунных моста (построены на его деньги): Поцелуев, Красный, Семеновский и мост на Обводном канале у Московской заставы.
И сегодня на Поцелуев мост в Петербурге часто приходят влюбленные. Чтобы никогда не разлучаться, некоторые из них вешают на этом мосту маленький замочек, а ключ бросают в воду
Демидовские премии
Умер Николай Никитич в 1828 году и оставил двум своим сыновьям, Павлу и Анатолию, состояние, вдвое превышавшее то, что он получил в свое время от отца. Поскольку Анатолию было еще только 15 лет, вся тяжесть по управлению наследством легла на плечи Павла Николаевича.
Заводами он управлял умело, о чем свидетельствует переписка с управляющими. При нем увольняемым по старости служащим начали выплачивать пенсию, составлявшую половину их жалованья; ежегодно он выделял по 5 000 рублей «на пособия служащим и мастеровым в нужных случаях».
На заводе Демидовых в Нижнем Тагиле. Фотография из альбома, принадлежавшего Д. И. Менделееву
Однако память о себе он оставил вовсе не мудрым управлением заводами и даже не щедрыми актами благотворительности, которых у него было в изобилии, а учреждением знаменитых Демидовских премий, лауреатами которых в разное время становились Пирогов, Менделеев, Сеченов, Якоби, Литке, Крузенштерн, Чебышев и многие другие ученые. 4 октября 1830 года Павел Николаевич обратился к Николаю I с просьбой принять пожертвование для учреждения в Императорской академии наук Демидовских премий, дабы содействовать «преуспеянию наук, словесности и промышленности в своем Отечестве». Жертвователь обязался ежегодно вносить «…в Министерство народного просвещения сумму двадцать тысяч рублей (через год он увеличит эту сумму на пять тысяч) ассигнациями для вознаграждения из оной пяти тысячами рублей каждого, кто в течение года обогатит российскую словесность каковым-либо новым сочинением… Таковыми же суммами награждать за подобные сочинения в особенности по части медицины, хирургии и изящности».
Демидовские премии в России тех лет считались наиболее престижными наградами в области науки и искусства. Причем многое говорит за то, что именно они стали прообразом знаменитых Нобелевских премий. В середине XIX века Альфред Нобель как раз обучался химии у профессора Зинина, и все вручения происходили у него на глазах.
За свое пожертвование Павел Николаевич Демидов высочайшим указом был пожалован в кавалеры ордена Святого Владимира 3-й степени, а научная общественность избрала его почетным членом Академии наук, Московского и Харьковского университетов, Вольного экономического общества. Кроме того, по указу Николая I он получил чин статского советника и назначение в Курск на должность губернатора.
Губернаторствовал Павел Николаевич в Курске четыре года. Во время эпидемии холеры на свои деньги в разных частях города построил и прекрасно оборудовал четыре больницы. А еще запомнился тем, что при нем курские чиновники перестали вымогать у просителей взятки. Павел Николаевич доплачивал чиновникам из своего кармана довольно значительные суммы, чтобы они отказались от мздоимства.
Его брат Анатолий почти всю жизнь провел за границей. Русский посланник в Риме, Лондоне, Вене и Париже, он на родине бывал редко. Мало кто знает, но это именно он заказал жившему тогда в Италии Карлу Брюллову монументальное полотно «Последний день Помпеи». Заказал, оплатил, показал его всей Европе как гениальный образец русской художественной школы, а затем привез в Петербург и подарил Николаю I.
А помните сказы Бажова про малахитовую шкатулку, про хозяйку Медной горы, про цветок каменный? Все, о чем рассказано Бажовым, происходило на предприятиях, принадлежавших Анатолию Николаевичу. Именно на его меднорудной шахте «Надежная» в 1835 году было найдено гнездо поделочного малахита невероятной массы – более 400 тонн. Тогда Анатолий Николаевич получил титул «короля малахита».
В 1841 году Анатолий Демидов вновь заставил Россию (да и весь мир) говорить о себе. Он женился на Матильде де Монфор, племяннице Наполеона Бонапарта (страстным поклонником которого был), принцессе Вюртембергской, родственнице Николая I. В качестве одного из свадебных подарков он получил от великого князя Леопольда II Тосканского титул князя Сан-Донато, который в России ему высочайшим указом носить не дозволялось. Вообще царствовавшему в то время Николаю I брак этот был явно не по вкусу. Вполне возможно, что при его содействии он и был расторгнут в 1845 году. После расторжения брака Матильда получила поистине царское содержание в 200 000 франков в год, которым семья Демидовых должна была ее обеспечивать до конца жизни. А титул князя Сан-Донато, по причине бездетности Анатолия, впоследствии перешел к его племяннику, Павлу Павловичу. На него государь гнева не держал, а потому носить титул в пределах империи разрешалось.
Никита Акинфиевич Демидов (1724–1789)
Николай Никитич Демидов (1773–1828), сын Никиты Акинфиевича Демидова
Павел Николаевич Демидов (1798–1840)
Анатолий Николаевич Демидов (1812–1870), князь Сан-Донато. Скульптурный портрет 1830-х годов. Мрамор
В череде славных дел
В роду Демидовых было много ученых, политиков, государственных деятелей и писателей, меценатов и коллекционеров, но совсем мало – металлургов. К началу XX века большинство старых демидовских заводов, а всего их было около пятидесяти, либо продали, либо заложили. От предпринимательства династия перешла к общественно-политической деятельности. Получился некий российский аналог Рокфеллеров и Ротшильдов, о которых сейчас сложно сказать, чем же они занимаются. Потомки Никиты Демидова разъехались по всему свету, породнились с королевскими фамилиями, вошли в элитарные круги. Большая часть династии постоянно или почти постоянно проживала за пределами Российской империи – в Италии, во Франции, в Германии. Там же находились и их деньги. Поэтому революционные события 1917 года многие из Демидовых пережили спокойно. От возвращения на родину они отказались.
В России остались всего несколько человек. Судьбы их сложились по-разному. Кого-то расстреляли, кто-то умер от голода, став «лишенцем», кому-то удалось закрепиться и сработаться с новой властью. Александр Александрович Демидов, отставной поручик Преображенского полка, прямой потомок Григория Акинфиевича Демидова, после революции вплоть до самой смерти в 1932 году служил в финансовом отделе Ленгубисполкома. Его сын, Григорий Александрович, стал военным врачом, готовил к полетам экипажи советских стратостатов, а затем работал в институте авиационной и космической медицины, где дослужился до звания полковника медицинской службы. Сестра его, Екатерина Александровна, была великолепным художником-графиком.
Довольно удачно сложилась судьба потомка Прокофия Акинфиевича – Адриана Ивановича Ефимова, известного российского мерзлотоведа и искусствоведа. Он прожил долгую жизнь и умер в 2000 году в возрасте 93 лет. Это был последний из представителей великой династии, помнивший ее дореволюционный период.
* * *
Как-то Петр I гостил у Никиты Демидова на одном из его заводов. Тогда заводчик показал царю «фокус». Он специально залил красивую серебристую скатерть красным вином и жирной подливой, а когда гость начал серчать, спокойно сказал: «Не волнуйтесь, Петр Лексеич, мы ее сейчас живо огнем отстираем». После чего освободил скатерть от посуды и бросил в камин, откуда через пару минут достал целой и чистой. Скатерть была соткана из асбестового волокна и не горела в огне. Подобно этой чудо-ткани династия Демидовых, разраставшаяся и процветавшая на протяжении последующих эпох, оказалась огнестойкой.
Третьяковы
Русский лен и русское искусство
15 августа 1893 года Павел Михайлович Третьяков сбежал из Москвы. Уехал в неизвестном направлении. На один день. В этот день в Москве открылась подаренная им городу «Московская городская художественная галерея братьев Павла Михайловича и Сергея Михайловича Третьяковых». Если бы младший из братьев, Сергей Михайлович, был жив, он обязательно почтил бы столь важное для семьи мероприятие своим присутствием. А вот главный его виновник, купец первой гильдии, коммерции советник, почетный гражданин города, явиться на презентацию не захотел. Почему не захотел, долго не могли понять даже пронырливые газетные хроникеры.
Пуговка к пуговке
Скорее всего, Елисей Мартынович был в семье третьим ребенком. За что и получил характерное в начале XVIII века прозвище Третьяк. Но в Москву в 1774 году 70-летний малоярославский мещанин Елисей с женой Василисой и сыновьями Захаркой и Осипом приехал уже как Третьяков. И как Третьяков вступил в третью гильдию московского купечества.
Третьяковы поселились в небольшом домике близ церкви Николы Чудотворца, что в Голутвине, и тут же открыли собственное дело. Торговля пуговицами была делом хоть и мелким, но довольно прибыльным. Конкуренция в «пуговошном ряду» была острой, однако старый Елисей все сдюжил и передал сыну Захару уже вполне сформировавшуюся фирму, снабжавшую своими пуговицами большую часть Замоскворечья. Собственно, вся фирма на деле представляла собой одну лавку, правда, довольно большую и пользовавшуюся хорошей репутацией. Работы было много, а служащих – ровно столько, сколько требовалось для ее функционирования.
Пуговицы у Третьяковых покупали почти все жители Замоскворечья
Купец уже второй гильдии Захар Елисеевич Третьяков рано овдовел, но один был недолго – в следующем году снова женился. Его вторая жена Авдотья Васильевна скоро родила ему сына, которого назвали Михаилом.
Он-то и перенял бразды правления семейной фирмой, когда в возрасте 15 лет, после смерти отца, стал старшим мужчиной в семье. Дело отцовское Михаил Захарович продолжал исправно. Купив еще четыре лавки, переключился в основном на торговлю льняными тканями, открыл две небольшие фабрики – бумагокрасильную и отделочную. А в 30 лет женился. И весьма выгодно – взял в жены дочку Данилы Борисова, богатого коммерсанта, эксклюзивного поставщика в Англию русского сала. Красавица и умница Александра Даниловна 15 декабря 1832 года родила первенца, нареченного при крещении Павлом. Второго сына, Сергея, не пришлось долго ждать: он родился спустя один год, один месяц и четыре дня. За восемнадцать лет семейной жизни Александра Даниловна принесла мужу двенадцать детей. Главными помощниками в семейном деле были, безусловно, сыновья Павел и Сергей. Университетов они не кончали, зато уже в детстве постигали азы купеческого бизнеса: убирали в лавке, подменяли приказчиков, помогали в ведении счетов. И с малолетства тянулись к прекрасному. Сергей тяготел в основном к литературе, а Павел каждую лишнюю копейку тратил на покупку веселых лубочных картинок, которыми торговали рядом с их лавкой, на Никольском рынке. Страсть Сергея к книгам возникла не на пустом месте: сам Михаил Захарович любил по вечерам читать и даже издал книжку, называвшуюся «Цветы нравственности, собранные из лучших писателей к назиданию юношества Михаилом Третьяковым». Сейчас уже сложно сказать, из каких именно источников черпал купец цитаты для своего труда, но надо признать, что подобраны они были с толком: «Без религии живет лишь сумасшедший или во всем сомневающийся. Тот и другой – болен духом»; «Сила любви к Отечеству препобеждает силу любви ко всему, что нам драгоценно и мило, – к женам и детям нашим и к самим себе» – и так на семидесяти страницах.
Однако слабость здоровья не позволила Михаилу Захаровичу полностью раскрыть свои таланты. В 49 лет он оставил сей бренный мир, наказав жене в завещании «ведать всеми делами до достижения Сергеем совершеннолетия (25 лет по-тогдашнему)… дочерей держать при себе и по исполнении возраста выдать их замуж по своему усмотрению, а сыновей Павла и Сергея до совершеннолетия воспитывать, не отстранять от торговли и от своего сословия… и прилично образовывать». Так Александра Даниловна стала считаться «временно купчихой второй гильдии». Да и сыновья от дела не отлынивали, а, как могли, расширяли и крепили семейный бизнес.
