скачать книгу бесплатно
Физика лириков
Валентина Абакумова
Отдельно взятые предметы физического мира – просто предметы, но собранные художником в композицию они превращаются в лирический объект. Так и отдельные жизненные ситуации, собранные писателем как бусинки на одной ниточке, превращаются не только в рассказ, но и приобретают лирический и в определённом смысле духовный аспекты. Поэтому в книге соседствуют рассказы и натюрморты.
Физика лириков
Валентина Абакумова
Художник Ильдар Гафиятуллин
Художник Ильдар Гафиятуллин
© Валентина Абакумова, 2018
ISBN 978-5-4490-1978-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Театральная история деревни Казанка
– Нет, девочка! Тебе в зал можно только со взрослыми.
Вот ведь незадача! Мне обязательно нужно попасть сегодня в клуб… Там премьера нового спектакля скоро начнётся. Мама моя играть будет в нём… Я специально все уроки поторопилась выучить, чтобы на спектакль успеть. А здесь стоят какие-то незнакомые люди и не пускают. Говорят, что без взрослых в зал нельзя. Потому что поздно. Нет, если бы они были из нашего села, то пропустили бы меня. Потому что моя мама – первая актриса в этом сельском театре, а я – вторая. Я бываю нужна, когда в действующих лицах есть ребёнок. И меня все знают! А эти… Они, наверное, из Кизлояма. Это деревня у нас тут поблизости есть такая. Приехали на премьеру и помогают… Вот, напомогали.
Я стояла на площадке перед клубом деревенским и хлюпала носом, слёзы текли по щекам горячими ручьями.
– А ты что здесь стоишь? Почему не в зале? – спросил меня пробегающий мимо кономеханик. Так мы называли того, кто нам кино крутил в клубе каждый вечер. В шесть часов вечера начинался фильм для детей, а в десять вечера – для взрослых. Кино у нас почти каждый день было. А вот спектакли очень редко. Иногда летом какие-нибудь залётные артисты заезжали, но они чаще всего с концертной программой, а театры были только свои, доморощенные. Почти в каждой деревне собиралась группка самых активных и неуёмных людей, которые ставили спектакли. По тем временам в каждый клуб приходили журналы «Художественная самодеятельность», там можно было найти и пьесы, и песни, и юмористические тексты. Телевизоров не было, только радио. А самой любимой программой у всех была «Театр у микрофона», так что зритель где-то даже подготовленный приходил на спектакли доморощенных театров. В них играли учителя, медработники, сельсоветовские клерки, в общем те, кто не больно был загружен тяжёлым физическим трудом в колхозах и в домашних хозяйствах. В нашей деревне, например, считалось, что, если учительница имеет корову и поросёнка, то ей некогда об учениках думать, хозяйские заботы отвлекают от педагогики. Поэтому учителя отказывались от домашнего хозяйства. А моя мама была учительницей начальных классов. У нас только огородик небольшой был. А за молоком я на колхозную ферму ходила.
И театры эти деревенские ездили на санях по соседним деревням со своими спектаклями зимними вечерами, так что один раз в месяц мы могли новый спектакль увидеть. А на премьеры часто приезжали из близлежащих деревень самые активные зрители. Вот такие меня и не пустили сегодня в зал за мой малый рост и возраст. Киномеханик выслушал меня и позвал в свою будку смотреть спектакль через окошечко. У него их два, так что мешать я ему не буду. Да мне и лучше всё будет видно, а в зале, если на первом ряду не успеешь место занять, то ничего не будет видно из-за спин впереди сидящих. И будешь только слышать, получится театр без микрофона, зал будет смеяться, а ты и не увидишь, почему. Поэтому я даже обрадовалась этому приглашению.
Из окошка кинобудки сцена просматривалась очень даже хорошо. Я обычно все мамины роли знала наизусть, но сегодня у неё совсем небольшая роль будет. Она сегодня играет Шаманову, учёного, к которой уходит муж главной героини спектакля Тани. Сегодня будут играть драму Арбузова «Таня».
Вообще, в деревне больше любят комедии. Смеются в клубе охотнее, чем плачут. Слёз и по жизни всем хватает. Но в этот раз выбрали не комедию, а драму, опять же из-за мамы моей. Она отказалась играть в комедиях. И вот почему.
Пьесу предыдущего спектакля написал местный писатель. Называлась она «Нашла коса на камень». А история в ней была такова. Молоденькая медсестра, которая приехала в колхоз после окончания училища, постоянно штрафовала председателя колхоза за нарушения санитарного режима то на ферме, то в птичнике, то в полях. А это ну никак не нравилось председательше, которую и играла моя мама. Во-первых: жалко расставаться с деньгами. Во-вторых: как эта финтифлюшка смеет так себя вести? Неуважительно. И к ней, председательше, и к её мужу – главному человеку в этом колхозе! Да кто она такая? Козочка Розочка любимая так и та больше значит, чем это фря в белом халатике! Как она смеет запрещать возить к ветеринару козочку Розочку на председательской «Волге»? Видите ли, ей надо в район за медикаментами ехать, а с Розочкой она ехать не согласна. В конце концов, кто в доме хозяин? А тут ещё одна беда настала! Сынок, студент сельскохозяйственного вуза, на каникулы приехал, увидел эту фрю и влюбился! Надо сделать всё, чтобы он забыл про неё! А помочь в этом председательше пообещали двое командировочных из области. Мол, у них связи большие есть, они напишут анонимные жалобы на медсестру куда надо, и её уберут из колхоза. Как уж председательша щедро подкармливала этих командировочных за обещанную услугу! А им только этого и надо было! Они и не собирались кляузничать. Так что дело-то подкатило к самой свадьбе сына с этой такой-сякой медсестричкой. Как тут не разгневаться? Схватила председательша метлу да и давай гонять по сцене этих командировочных-обманщиков. И тут надо сказать, что играли этих командировочных учитель физкультуры, этакий деревенский Шварцнеггер, и ботаник в очках, но директор школы в действительности. И всё бы ничего, да только в зале вместе с родителями сидела девочка семилетняя. Которая должна была идти в первый класс, да не к кому-нибудь, а именно к моей маме. А мама моя была очень хорошей учительницей, она даже второгодников в хорошисты выводила, родители стремились именно к ней своё дитя устроить! А тут вдруг такая ситуация. Зал смеётся над тем, как метла по спинам хитроумных командировочных гуляет, а девочка разрыдалась на весь клуб: «Не пойду, – голосит, – я к этой учительнице! Она даже директора школы метлой бьёт, и нас, детей, лупить будет!» Вот поэтому-то мама и приняла решение: никогда больше в комедиях не играть. А без неё-то как же? Зритель не поймёт. Вот и выбрали драму.
Спектакль начался, я терпеливо ждала маминого выхода. Но оказалось, что не я одна ждала-то. Весь зал ждал. Почему? Да посмеяться хотел.
И вот она появилась. В чёрном строгом костюме, в белой блузке. В руках папочка с документами. Волосы стянуты назад в тугой узел. На носу очки. Наверное без стёкол, зрение-то у неё стопроцентное. Она выглядела так, как будто пришла на работу в школу. Она всегда так выглядела. Но, несмотря на такой серьёзный вид, зрители стали подхихикивать. Смех сначала пробежался по залу лёгкой волной, казалось, вот секунду и он остановится, но этого не происходило, и мама-Шаманова никак не могла произнести ни слова, сдавленный смех в зале не прекращался. Тогда она повернулась к залу лицом и обратилась к зрителям: «Товарищи! Не надо смеяться… Я сегодня серьёзную роль играю…» И зал взорвался! Аплодисментами и смехом… Я думала, что на сцене больше уже ничего не произойдёт, и очень расстроилась. Но минут через пять спектакль всё-таки продолжился. А драма стала ещё одним любимым жанром в нашей деревне.
Правда жизни…
Вы себе представить не можете, какой он! Он… он умный! Красивый! С ним интересно…! Правда-правда! Ну, не может же быть глупым кандидат медицинских наук и преподаватель мединститута… Ну, не может… При этом он ещё и практикующий врач! Значит, не лодырь! И красивый! Это, ведь, редко бывает: умный, красивый, трудяга и богатый! У него квартира есть. Трёхкомнатная. Машина. И квартира в очень хорошем районе, с отдельным непроходным двором и охраной!
Теперь это даже весело вспоминать… А тогда… Тогда ещё не было мобильных телефонов, иностранных машин, да и своих отечественных совсем немного, в магазинах из самого ценного только ветчина по три рубля пятьдесят копеек и голландский сыр, вонючая квашеная капуста и немытая картошка по 12 копеек кг. А одежду можно было купить только на Толкучке (местный рынок) у фарцовщиков втридорога. Даже колготки только там были. Нет, они и в магазинах иногда тоже были, но это ж поймать момент надо было и очередь отстоять… То есть, приобретать в магазине за приемлемую цену даже простые мелочи было практически невозможно. Потому что ничего в них не было.
А вот он, Дима, был. Просто так. Откуда ни возьмись, но только для меня. И в очереди стой—не стой, а не достанется. Потому что мой. И вместе с ним в мою жизнь пришли привилегии. Димин отец был крупным чиновником в обкоме партии, да-да, той самой. Я думала, что они, коммунисты, живут так же, как и все люди, но всё оказалось не так. Вот потому и двор с охраной. А каждое утро во двор этот приезжал автомобильчик москвич-пирожок, и в его грузовом отсеке чего только не было на продажу! Например, сёмга. Люди-то знали только хек и минтай. А тут – сёмга! А ещё сгущёнка и тушёнка. Да! Это было дефицитом номер один! Конфеты в коробках. Разные. И «Родные просторы», и «Птичье молоко»… Кстати, те конфеты с этими названиями были гораздо вкуснее, чем теперь. Может быть, потому что все компоненты были исключительно натуральными? Да и изготавливались не в таком количестве, за качеством успевали присматривать… Да что там! Я тогда в первый раз увидела мороженую клубнику! Вот это был продукт! Живая клубника под Новый год… И почему-то это отличие жизни тех от этих тогда не вызывало раздражение, казалось, что это всё и есть то самое светлое будущее, к которому и идём… ну… должен же быть ориентир. Просто кто-то уже пришёл, а кому-то ещё идти и идти.
А по ночам он слушал Голос Америки и радиостанцию Свобода. Вот. Может быть, я была не достаточна умна, чтобы всё правильно понять, но… мне было очень хорошо рядом с ним. И ему, по крайней мере, не было стыдно за меня. Я умела пользоваться столовыми приборами, отбивную ела, отрезая кусочек за кусочком, а не разрезая её сразу, как некоторые дамы, отличала Бриттена от Моцарта, знала наизусть «Незнакомку» Блока, имела свои предпочтения в переводчиках Хайяма и носила эксклюзивную одежду. Никто и не догадывался, что шила её сама. Вот поэтому и не была похожа на других… Вообще-то я очень старалась. Быть достойной Димы.
Однажды мы забежали на полчасика к нему домой, чтобы закусить перед походом в драмтеатр на спектакль о Емельяне Пугачёве. И пока я возилась со сковородкой, Дима побежал в магазин за хлебом, забыли купить по дороге. От яичницы меня отвлёк звонок в дверь. У него же ключ есть! Сам бы мог открыть… Но всё-таки пошла открывать. За дверью стояла молодая девушка. Рыжая копна волос, нос с горбинкой, ярко накрашенные губы и отчётливый запах модных польских духов «Быть может».
– А-а-а… Дмитрия можно увидеть? – она прищурила глаза и с нескрываемым любопытством стала меня разглядывать.
– Он скоро подойдёт. Если вам угодно, вы можете подождать его.
– Я так и сделаю! – ответила она, прошла в прихожую и сняла своё пальто.
– Проходите сюда, пожалуйста, – я показала ей на дверь в гостиную.
– Мне будет уютней здесь, – сказала она и прошла в кабинет Димы.
Ничего себе гостья! Как у себя дома. Ой! Извините, там у меня сковородка пыхтит. Я вернулась на кухню. И через минуту почувствовала тяжёлый взгляд в спину. Обернулась. Неожиданная гостья стояла в проёме двери, небрежно прислонившись к притолоке. Она смерила меня взглядом и, разбавив тон издевательской ноткой, произнесла:
– Так вот, значит, какая ты, дама – будущая жена… Ну-ну…
– Простите, что вы этим хотите сказать? – я положила ложку на тарелку и повернулась к гостье всем корпусом, сохраняя должное расстояние, в надежде, что оно защитит меня от неожиданной и странной агрессии.
– А передничек-то тебе идёт… Давай-давай… Колготись… Должен же кто-то быть у Дмитрия в услужении.
– Да кто вы такая? И что вам даёт право говорить со мной в таком тоне?!
– Я?! Ты что же, до сих пор не знаешь про моё существование?.. Ещё никто не посвятил?… Я – дама вечная любовница. Много уже вас отсмотрела – этаких дам будущих жён. У вас у всех есть великолепное качество: бессилие превратиться из будущей жены в настоящую. Ладно, живи. Всё равно недолго.
– Да как вы смеете?
– Да никак. Вы, идеальные простушки, любите его только до тех пор, пока не узнаете. Поэтому недолго. А я люблю его таким, какой он есть. Поэтому всегда.
– О чём это вы..?
Она опустила глаза, раздвинула в улыбке ярко накрашенные губы и произнесла, сохраняя эту непонятную мне и даже таинственную улыбку:
– Когда поймёшь, о чём, готовить яичницу будешь уже другому…
Она прошла в прихожую, пошуршала там, наверное, одевала пальто, и хлопнула дверью.
А я думала, столбенеть мне или не столбенеть? Вот придёт сейчас Дима, мне ему рассказывать про эту фурию или, наоборот, умолчать? А если разговор о ней приведёт куда-нибудь… не туда? Если он вдруг защищать её будет? Мне придётся хлопнуть дверью… А я не хочу… Ну, даже, если не будет её защищать, значит, будет оправдываться… И сразу потеряет свою прелесть. Но, даже если не будет защищать или оправдываться, то… будет меня обманывать… Что ж в этом хорошего? А если не будет и обманывать, а просто скажет всё, как есть, ну, например, как она и говорит… Я же не смогу этого принять! Да! Конечно, он может сказать то, что я хотела бы услышать, что мол, да, была такая, но больше никогда не будет, потому что есть ты и только ты… Но будет ли это правдой? Как тогда я буду его любить? Сомневаться в нём и лю… Нет, если сомневаться, то как любить? А она вот не сомневается. Что же она такое о нём знает, что это не мешает ей его любить? И что же я такого о нём не знаю? А что я знаю?… Что он – умный… С ним интересно… Он красивый…
Мои размышления прервал звук открывающейся двери.
– О! Чувствую аппетитные запахи. Всё уже готово? Какая ты у меня молодец! Дима положил хлеб на стол и поцеловал меня в мочку уха.
Я чуть было не начала говорить: «Слушай, тут без тебя такое…» Но проглотила эту непотребную фразу и отвернулась к мойке. Я… не знаю его. Я не знаю, как он воспримет всю эту ситуацию! Вот поставлю я перед ним выбор: она или я. И что? Если он выберет её? Тогда как же? Готова ли я уйти? Нет, он, конечно, не может… не должен! выбрать её… но… я не знаю! как он поступит… И идеальный ли он… Всполаскиваю чашки для чая, а сама думаю: «Вот. Я уже и на услужении… просто на услужении. На молчаливом услужении. Безропотном… И куда это мои права делись?…»
В театре артист Антонов в образе Пугачёва рвал цепи на своей груди перед казнью, а я думала, что же лучше: плен или казнь? И если есть свобода, то от чего и для чего?… И если я выброшу из головы сегодняшнюю встречу с Дамой Вечной Любовницей, то сделает ли меня это свободной и счастливой? А если всё время буду об этом думать, то не стану ли Дамой Вечной Пленницей стереотипов?
Но, слава Богу, всё проходит и даже забывается. Забыла я про эту даму – Вечную Любовницу через недельку. Вернее, перестала о ней думать. Выбрала плен ощущения счастья взаимоотношения с идеальным Димой…
А ещё через недельку начались зимние каникулы в школах, и ко мне приехала из провинциальной деревеньки сокурсница, которая так же как и я всего несколько месяцев назад закончила педагогическое училище и приняла первоклассников, чтобы научить их читать, писать и считать. Но эта идеальная картинка вскоре оказалась порушена обстоятельствами личной жизни.
– Слушай, помоги… У меня только на тебя надежда, – взывала Люба ко мне, – у тебя много разных знакомых в городе, найди тех, кто мне поможет. Я заплачу.
– Да что с тобой случилось-то?
– Зачем тебе подробности? Мне нужно сделать аборт. Дома я не могу, слухи разные пойдут… Молодая учительница и на тебе! О замужестве даже не заговаривай! За этого человека нельзя замуж выходить. Как, как? Вот так! Вот так получилось… И рожать… Да я бы и родила, но опять же, что обо мне там говорить будут?! Вся жизнь под откос… Ну, пожалуйста, ну, помоги…
А чем я ей могла помочь? У меня среди врачей вообще знакомых нет… Дима не в счёт. Он венеролог. И вообще, как я с ним на эту тему говорить буду? А гинекологов я в глаза ещё не видела. Да… Вот это ситуация… А ведь с любым может случиться… Ой, кажется, есть вариант!
– Слушай, у меня есть один знакомый, мне девчонки говорили, что он уже помог с этим одной. Я-то не прислушивалась, думала, что не понадобится… Но, может быть, он поможет. Зовут его Яшей. Правда, сразу должна предупредить, он мне о-о-очень не нравится… Противный. Живёт фарцой. То джинсы на продажу таскает, то пластинки с битлами, то какие-то батники, то шузы… Может, поэтому у него знакомых немерено. И всякие там у него есть. И я не знаю, на каких условиях он эти услуги оказывает…
– Не важно! – перебила меня Люба, – пусть он будет хоть чёртом лысым! Только пусть поможет.
– Он как раз наоборот – лохматый, – попыталась я пошутить, – ну, раз тебе не важны условия, тогда пошли звонить, телефон-автомат за углом. У него домашний телефон есть. Тоже, наверное, по блату установил…
Переговоры были недолгими. Яша вник в проблему за четверть минуты, просто назвал адрес, куда нужно было подойти Любе. Прямо сейчас.
– Люб, что-то я переживаю. На ночь глядя… Хотя с другой стороны левые аборты, наверное, так и делают, вечерами или даже ночью…
Люба вновь появилась утром. Подавленная и едва сдерживающая слёзы.
– Что? Всё сделано уже? Ну и что же ты теперь-то переживаешь? Сама же этого хотела…
– Нет, ничего ещё не сделано, – с отчаянием почти шёпотом ответила Люба, – их было двое: Яша и ещё один. Тоже противный. Но это было их условие. Это ужасно…! Они-то по очереди меня… ну, ты понимаешь… а то сразу оба…
– …Как это…?
– Не спрашивай!
– И что, и всё? А дело-то будет?
– Вот номер телефона. Они дали. Сказали, что там всё для меня сделают. Но и там есть одно условие: нужно будет и с этим, третьим, тоже… А денег они не берут. Только духи нужно будет врачу купить… Она – женщина.
По щекам Любы текли густые слёзы. Что бы ей такое сказать, чтобы успокоить? Ладно, потерпи, осталось немножко? Забей и пошли всех на?.. Лучше родить… Или перешагнуть через стыд и пойти в свою районную больницу? В конце концов, можно будет переехать в другую деревню. Молодые мамочки имеют право отказаться от работы по распределению.
– Ой, только ничего мне сейчас не говори! Не успокаивай и не ищи варианты. – Люба прервала мои мысли, как будто подслушала их, – оттерплю до конца. Только у меня к тебе просьба: поговори по телефону от моего имени с этим, третьим… Я не смогу с ним спокойно говорить… А там, что будет, то будет!
– Хорошо. О чём нужно договориться?
– Что я от Серёжи.
– От Яши!
– Нет, от Серёжи. Это второй. Ну, тот! Звонить мы будем уже Серёжиному знакомому. Врачу. Нужно договориться только о том, когда и куда я должна к нему подъехать.
Телефон-автомат, слава Богу, свободен… Люба держала для меня листок с номером телефона, а я набирала цифры. 7 – 28 – 4…. Что? Это же телефон идеального Димы! Земля перестала крутиться… Под номером телефона было написано имя – Дмитрий Сергеевич… Что, ещё есть сомнения? Да, я звоню своему идеальному Диме, который сказался сегодня занятым, потому и свидания с ним сегодня не будет. У меня.
– Дима? Привет…
Люба взглянула на меня круглыми от удивления глазами.
– Дима…
– Извини, я же сказал: я сегодня занят…
– Нет-нет! У меня на сегодня другое расписание: переживать за свою приятельницу. Ты ведь ждёшь пациентку от Серёжи? Любу? У меня к тебе просьба: не трожь её, пожалуйста. С тобой, наверное, хорошо, но она уже под завязку насыщена сексом. Помоги ей без всяких условий. Я передам ей сейчас трубку, скажи, куда и когда ей подъехать.
Люба снова появилась у меня через день.
– Спасибо тебе. Не обессудь, – она поставила передо мной модные польские духи «Быть может», – это тебе. Не понадобились. Мне их Яша продал. Для врача. Но Дмитрий сказал, что ничего не надо.
– А скажи мне, как врач выглядела?
– Молодая. Рыжая. Нос с горбинкой. И духи «Быть может» у неё уже есть.
Наверное, где-то идеальные есть, но я пока с ними не знакома… А, может, дело вовсе не в идеальности… Но Диму я уже видеть не могла…
А у тебя миллион есть?
У него есть очень богатая бабушка. Потому что у неё есть миллион. И даже не один… Ну, а если это бабушкины миллионы, значит они принадлежат ему. Поэтому всех, с кем встречался, он обязательно спрашивал: «А у тебя есть миллион?» Этот же вопрос он задал и Пи Лю Гину, когда приехал погостить в Ташлу. Пи Лю Гин удивился вопросу, но честно ответил: «Нет». А потом подсчитал, что если он будет ни есть, ни пить, то всё равно миллион из его пенсии получится только через одиннадцать лет. «Не доживу», – подумал Пи Лю Гин, а вслух с грустью добавил: «И, наверное, никогда не будет…» «Тогда что с вами разговаривать!» – пренебрежительно ответил десятилетний Алёшка седому деду, гордо приподняв кончик носа чуть выше естественного положения. Не меняя выражения лица, он тут же обратился ко внуку Пи Лю Гина Марату всё с тем же вопросом. Ну, а зачем менять это самое выражение, если ответ можно было легко предположить. Но ответ оказался совсем другим:
– Миллион? Всего-то? У меня больше есть.
– Да-а-а? – удивился Алёшенька, – и сколько же?
– Очень много.
– Ну, а всё-таки? – не унимался Алёшенька.
– Ты до столько считать не умеешь.
«Странно, – подумал Алёшенька, – я даже знаю, что такое миллиард, а Марат всего на три года старше меня, неужели им в школе рассказывали ещё про какое-нибудь большое число?»
– Я умею считать до миллиарда. У тебя что, больше миллиарда есть? – не отставал он от Марата.
– Нет, я просто богаче тебя.
– А чем же? Докажи!
– Пойдём, покажу.
Марат подвёл его к стеллажам, расположенным в углу большого дедова дома, на которых хранились живописные полотна покойного отца Марата. Он достал одну большую картину, на которой было изображено какое-то странное насекомое-животное, на нём, как на лошади, восседала необычная, но очень красивая женщина…
– Кто это? – спросил Алёшенька?
– Ну… это зависит от того, кто на неё смотрит, – попытался объяснить Марат.
– Как это?
– Чем больше миллионов у тебя в голове и в сердце, тем понятнее, а если у тебя там только по пять копеек, то это просто весёлая картинка, – Марат повторил то, что когда-то ему говорила про отцовы картины бабушка.
