скачать книгу бесплатно
Причалы любви. Книга вторая
Вячеслав Викторович Сукачев
Первый роман Вячеслава Сукачева "Причалы любви" – произведение знаковое, определившее творческий путь автора. Каждая последующая книга Сукачева – лишь новый причал любви, где люди самых разных поколений всерьез и надолго "заболевают" этим потрясающим чувством. В романе много персонажей, так что сразу не определишь, кто из них главный, и это заставляет читателя пристально всматриваться в каждого героя. Молодой врач Славик Сергеев и его сестра Светлана, парашютист Огонек и браконьер Бочкин, красавица Лена, Надечка Дулина и хирург Виктор Щербунько – все они ищут и находят свои причалы любви.
Часть первая
I
Вначале все размыто и медленно плывет перед глазами, словно запустили бесконечный конвейер, грязно-серое полотно которого то мелко подрагивает, то вдруг крутится вспять, замирает, а затем с той же неумолимой последовательностью продолжает свое бессмысленное движение. Когда Андрей пытается заглянуть за воображаемую линию, за которой исчезает полотно конвейера, что-то больно и резко ударяет в мозг и тихая тьма покрывает его сознание. Возвращается конвейер не сразу, утомительными рывками, так что ломит виски, и тупая боль надолго поселяется в затылке. Некоторое время он с облегчением следит за однообразным движением конвейера, потом опять возникает неодолимое желание заглянуть за таинственную черту, и тогда опять: тьма, боль, конвейер. И так – бесконечно долго, он не знает и не помнит сколько. Но, кажется, Андрей постепенно начинает привыкать к этой странной, непонятной ему жизни. Так, он уже научился выделять какие-то периоды, не имеющие признаков и очертаний, по которым можно было бы их различать. Может быть, чуточку менялась окраска полотна, становилась не грязно-серой, а, допустим, серо-грязной. Важно не это, а то, что в эти мгновения ему становилось лучше, и он даже пытался что-то осмыслить, понять, но не успевал. Окраска менялась, и прежнее однообразное полотно двигалось перед его остановившимся взглядом.
В тот день, когда к Андрею пришли звуки, конвейер остановился. И в нем, этом опостылевшем полотне конвейера, появились отверстия, сквозь которые больно для глаз струился яркий белый свет…
– Да, зрачок реагирует.
– А давление прежнее…
– Все правильно. Теперь – витамины.
– Хорошо.
– Денька через два сообщите мне о его состоянии…
Андрей понял, что говорят о нем, но никаких выводов сделать из этого не успел, потому что сон – да, теперь уже сон, а не забытье – мягко и быстро навалился на него.
Через неделю, когда его перевели из реанимации в обычную палату, он уже пил горячий бульон и вообще, как сказала лечащий врач, «вел разгульный образ жизни». Выразилось это в том, что Андрей к бульону запросил какой-нибудь добавки, а этого-то ему пока не позволили.
– Потерпи, милок, – сказала пожилая няня, левой рукой поддерживая голову Андрея, а правой поднося ложку ко рту, – ты ведь только что оттуда, где и вообще не едят. И то чудо, что тебя Сергей Сергеевич из покойничков вытащил. Шутка ли – такая рана… А кровушки сколько потерял! Только я цельный литр отдала. То-то же… Чем будешь рассчитываться?
– Спасибо, – шепчет Андрей.
– Чего там «спасибо». Я, Андрюша, двадцать восемь лет в донорах хожу. Я этой крови из себя, может быть, тонну выкачала. – Няня засмеялась. – Товарки-то все пугали меня: высохнешь, мол, Тоська, как есть высохнешь без крови-то. А я, посмотри, что в ширину, что в высоту – одинакова буду. Так-то вот, Андрюша: троих вырастила, и тоже не малокровные, дай бог каждому ихнего здоровья.
Андрей слушал внимательно, серьезно, привыкая к человеческой речи, потом, устало откинувшись на подушку, счастливо, с удовольствием выговаривал слова:
– Руки у вас… как у моей… мамы… мягкие, теплые… спасибо вам.
– А я и сама вся такая-то – мягкая, – улыбнулась Тося. – Одно плохо: синяки долго не сходят… Где чуть что заденешь – уже есть, расплылся, холера, во всю ивановскую… Летом стыдно в сарафане ходить. Люди-то всякое могут подумать, а меня никто еще в жизни не забижал. Может, заслужу еще от кого, а пока вот – бог миловал.
Тося, собрав посуду, уходила из палаты, и тогда Андрей скашивал глаза на соседа, молча и безучастно лежавшего на койке у окна. Но сосед был или совсем плох, или отличался на редкость угрюмым и необщительным характером, потому что на слабые попытки Андрея завязать разговор – не реагировал. Как и Андрей, он выпивал свою долю лекарств и бульона, после чего затихал до следующего прихода медсестры или врача.
Но и так было хорошо на душе, удивительно хорошо. Ну, разве не чудо – солнечный зайчик на щеке? Теплый, медленно переползающий на подушку. Андрей, сколько можно было, пододвигал голову под солнечный луч, но, увы, можно было совсем немного.
А вершины тополей, которые он видел в окно, разве не чудо?! А свет звезд в том же окне? А лунная дорожка на полу? А запахи и звуки, которые вновь – после долгой отлучки – вернулись к нему?..
Он много спал: после обхода, уколов, бульона, витаминов он мгновенно засыпал. И это тоже было чудо, поскольку, засыпая, он оставлял краешек солнца в левом нижнем углу окна, а просыпаясь, видел его – запутавшимся среди желтой листвы тополей – уже в верхнем стекле. Утром и вечером, когда проветривалась палата, он слышал воробьиные базары, что затевались среди тополиных ветвей. И ничего, казалось Андрею, не могло быть прекраснее, чем это дружное и быстрое чириканье птичьей мелкоты, решавшей свои осенние проблемы…
Как-то он сказал няне:
– Сил нет – встать хочется, хотя бы вон туда, к окну, подойти…
– Что-о? – удивилась Тося. – Вчера еще бог знает где был, а нынче уже вставать собрался! Успеешь, Андрюша, какие твои годы… – И посоветовала: – Завтра профессор будет, ты у него и спрашивай, а боле никто тебя с постели не спустит, не надейся.
– Спасибо, Тося.
– Хитер ты, Андрюшка, – засмеялась Тося, – ласковый да послушный, а чуть дай тебе волю – в окно сигать начнешь.
– Не-ет, – улыбнулся Андрей, – я в окно не мастак… Мне бы только с кровати подняться.
– Вот завтра и просись у профессора. Только очень сильно я сомневаюсь, чтоб разрешил, – закончила разговор Тося.
Перед утренним обходом словно сквознячок по всей больнице пронесся: забегали сестры и нянечки, зашушукались ходячие больные, от палаты к палате, звонко щелкая металлическими подковками по кафельному полу, пробежала дежурный врач. Потом заведующий отделением протрусил, заглядывая в палаты и многозначительно прижимая толстый палец к губам. И вот наконец-то появился сам виновник переполоха… Андрей, невольно поддавшись общей панике, с тревожным ожиданием смотрел, как быстро и уверенно подходит к нему профессор, невнимательно слушая Веру Ивановну, лечащего врача. Так же быстро и уверенно взяв руку Андрея, он спросил:
– Что показывают анализы?
Вера Ивановна торопливо и тихо начала объяснять.
– Громче, пожалуйста, – попросил профессор, – нас никто не подслушивает.
Андрей окончательно оробел.
– Что скажете, молодой человек? – услышал он обращенный к нему вопрос.
– Н-ничего, – растерялся Андрей.
– Вот тебе раз, – неожиданно улыбнулся профессор и, повернувшись к Вере Ивановне, добродушно спросил: – Что это он у вас такой неразговорчивый? Не кормите, что ли?
– Кормим, – покраснела Вера Ивановна.
– И на какой же он у вас диете?
– На щадящей…
Профессор перестал улыбаться.
– А вы и в самом деле его голодом морите, если так… Такого молодца давно пора переводить на общую диету.
– Хорошо, Сергей Сергеевич, – с готовностью откликнулась Вера Ивановна.
– Да, – что-то вспомнил профессор и опять улыбнулся, – к вам посетители рвутся – отбоя нет… Но пока еще рано. Потерпите. Может быть, дня через два-три. В общем, все зависит от того, как вы будете выздоравливать…
– Мне бы, – решился Андрей, – разрешили встать. – Он замялся и добавил: – А то неудобно как-то перед нянечкой…
– Что-о? – густые брови профессора сошлись к переносице и уже не ему, Андрею, а Вере Ивановне он строго сказал: – Пожалуйста, после обхода объясните больному, откуда и как он выкарабкался…
У соседней кровати Сергей Сергеевич не задержался, лишь отрывисто велел:
– Этого – на ноги. Пусть ходит…
Минут через двадцать в палату вернулась Вера Ивановна и принялась упрекать Андрея:
– Да вы что, Иванов? Гулять ему захотелось! Перед нянечкой, видите ли, ему неудобно…
II
– Тс-с-с… – Тося испуганно оглядывается, качает головой, склоняется над Андреем и укоризненно шепчет: – Мороки с тобой, Андрюха, не оберешься… Гости к тебе, а пускать не велено, да и не пустить – грех, право слово.
– Кто? – Андрей напрягся, быстро переводя взгляд с Тоси на дверь и обратно.
– Сейчас увидишь… Только тихо у меня. Ни звука чтобы!
Тося выходит, и почти сразу в палату проскальзывает высокая девушка в белом халате. Она ловко подмигивает Андрею, смеется, и тут же из-за ее спины появляется Валя. Все это происходит так быстро, неожиданно и неправдоподобно, что Андрей невольно закрывает глаза и чувствует горячие Валины губы на своей щеке, на своих губах.
– Андрюшка, пар-разит, – плачет и смеется Валя, – не послушал меня, поехал все-таки, вот и вышло…
– Валя, Валюха, – приглушенно бормочет Андрей, гладя ее руку. – Как ты оказалась здесь? Когда приехала?
– Ой, не спрашивай. – Валя пристально всматривается в бледное, осунувшееся лицо Андрея. – Я только на минутку, – шепчет она, – на одну минуточку… К тебе ведь еще нельзя, профессор не разрешает, и все его боятся ослушаться. А тут Светлана, отчаянная, пройдем, говорит. Ну, вот и прошли.
– Какая Светлана? – не понимает Андрей.
– Потом, Андрюха, – Валя вновь целует его и всхлипывает, и легонько отстраняется, стараясь лучше разглядеть его лицо. – А люди какие, Андрюха, какие люди! Я ведь все это время у них живу, и ни капельки не совестно, так они ко мне хорошо и ласково все относятся… Как ты себя чувствуешь, Андрюша?
– Я-то чего, а вот ты как? – Андрей смотрит на округлившийся Валин живот.
– Валя, – тихо окликает от порога высокая девушка, – нам пора.
– Все, все, все! – вкатывается в палату Тося. – Повидались – и будя. Меня не подводите. Не дай бог – дежурный врач придет.
– Бежать надо, Андрюшка, – Валя на секунду крепко прижалась к нему, прошептала: – Выздоравливай поскорее…
И еще через мгновение – тишина, словно никогда и никого здесь не было, и только удивленно-вопросительный взгляд Андрея замедленно блуждает по палате. Если честно – профессор прав, потому что Андрей ослаб, утомлен и как-то излишне часто, тревожно начало стучать его сердце… Он, никогда не задумывавшийся, где оно, это сердце, и что с ним, теперь удивленно и беспокойно прислушивается к его пульсирующим толчкам, представляя этакий треугольный комочек, совершенно беспомощный и ненадежный.
Скрипнула соседняя кровать, потом там вздохнули, и снова тихо в палате.
III
Середина сентября на Нижнем Амуре пора благодатная, славная, и редкий человек не поддается ее очарованию, многообразию красок в природе. Только что отшумела кетовая путина, обсыхают на берегах сети и хорошо просмоленные лодки-анюйки, и лишь на рыбозаводах кипит горячая работа по переработке добытой кеты. А ранними утрами между тем потянули на юг первые журавли. Летят они высоко, и далекое их курлыканье томит душу… И кружатся, и падают листья, и путь их к земле наполнен печалью, ибо свершился в жизни еще один круговорот, и можно ли не задуматься, не взгрустнуть над поникшим листом? Но тут же и забудешься, потому как поднял лишь голову, а встречь тебе, прямо в глаза, плывут паутины позднего бабьего лета, и день, такой теплый, насквозь прошитый солнцем, мягко стелется по твоему благословенному краю. И заторопишься жить, враз и серьезно осмыслив, что нет, не твой еще черед: будут у тебя еще и светлые зори, попьешь ты еще лесной тишины, остудишь ноги в росных душистых травах, обдует тебя еще не раз тревожный холодок мечты. И пошел ты по земле, по желтой россыпи оброненных осенью листьев, и готов ты уже для новой жизни и новых листопадов… Для новой памяти готов ты, для возрождения готовы деревья
***
Знакомый кабинет на этот раз уже не вызвал в Вячеславе Сергееве трепета и желания стоять у двери чуть ли не навытяжку. Наоборот, показался он Вячеславу странно маленьким и тесным. Да еще этот низкий потолок и широкие щели между половицами. А когда Ираида Григорьевна встала и тяжело вышагнула из-за стола навстречу, кабинет как бы и того больше сплющился, сжался со всех сторон, придавил сверху поперечным брусом, под которым висела на электрошнуре обыкновенная выцветшая люстра, засиженная обыкновенными мухами.
– Очень рада, оч-чень рада вас видеть, Вячеслав Сергеевич!
– Я тоже рад, Ираида Григорьевна… Здравствуйте.
– Здравствуйте… Присаживайтесь, пожалуйста, не стесняйтесь.
Ираида Григорьевна не изменилась, все так же властно выражение ее лица и неожиданно вкрадчив голос.
– Как вы долетели? Как там у вас дела? Рассказывайте, Вячеслав Сергеевич.
Ираида Григорьевна уже вновь за столом, отодвигает в сторону бумаги, усаживается поудобнее и готовится, как видно, долго слушать.
– А что рассказывать, Ираида Григорьевна? – пожимает плечами Вячеслав. – Я ведь вам по телефону о каждом своем шаге докладывал…
– А вы не докладывайте, Вячеслав Сергеевич, просто расскажите.
Вячеслав удивленно взглядывает на Ираиду Григорьевну, видит в ее глазах неподдельный интерес и вначале медленно, с паузами, а потом все более увлекаясь и уже ничего не замечая, принимается рассказывать. Ираида Григорьевна изредка прерывала его, уточняя какие-то детали или же переспрашивая о непонятных ей вещах. Славик хмурился, объяснял и вновь увлекался рассказом, потому что все увиденное и пережитое им слишком живо еще стояло перед глазами. Когда он закончил свой рассказ и облегченно откинулся на спинку стула, Ираида Григорьевна с упреком спросила:
– Ну а почему же вы о себе ничего не рассказали?
– Я рассказал… Как мог – рассказал.
– Вы очень повзрослели за это время, – всматриваясь в Вячеслава, неожиданно заметила Ираида Григорьевна. – Что у вас было с глазами?
– Небольшой ожог хрусталиков…
– Как теперь себя чувствуете?
– Нормально.
– И все-таки покажитесь в Хабаровске окулисту.
– Хорошо, Ираида Григорьевна, обязательно покажусь…
– Значит, говорите, строительство амбулатории заканчивают? – перешла на деловой тон Ираида Григорьевна.
– Стены уже под крышу подвели, – оживился Вячеслав, – а с крышей задержка – местный ДОК нам вовремя стропила не поставил.
– ДОК? – нахмурилась Ираида Григорьевна и тут же вспомнила: – Ах да, деревообрабатывающий комбинат. На них тоже, Вячеслав Сергеевич, сильно-то не нажмешь. В районе семь поселков сгорело, и всем нужны пиломатериалы… Ну а как дела с больницей?
– С больницей – плохо. Дальше фундамента пока дело не пошло. Но выход есть. На зиму под палату переоборудуем мой кабинет и ординаторскую. Я прикинул, коек пять поставить можно будет, так что выкрутимся.
– Молодец! – искренне обрадовалась Ираида Григорьевна. – Желаю удачи в Хабаровске.
– Спасибо.
– Я ведь почему вас в краевой цент отправляю? Вы как заведующий, конечно же, лучше подберете себе оборудование. Правда, я не думаю, что снабженцы погорельцев рискнут обижать, ну а вдруг! В прошлом году наш Яков такую бормашину привез, что весь Прибрежный район смеялся. А Вераскес съязвил, что этим уникальным приспособлением обслуживали, дескать, еще матросов Невельского… Так что, Вячеслав Сергеевич, будьте там, пожалуйста, начеку. Вам с этим оборудованием работать.
– Постараюсь, Ираида Григорьевна. – Вячеслав поднялся.
– Да, – Ираида Григорьевна заговорщицки улыбнулась, – я слышала, что в вашей личной жизни намечаются серьезные перемены?
«Анна Тихоновна доложила, – сразу догадался Вячеслав Сергеев. – И здесь отличилась».
– Намечаются, Ираида Григорьевна…
– А начальство на свадьбу пригласите?
