Характерник. Книга первая. Юность

скачать книгу бесплатно

Характерник. Книга первая. Юность
В. Б. Ли

Попаданец в юного воспитанника запорожского мага-характерника. Становление будущего атамана и чудотворца. Первые подвиги и успехи. Первая любовь.

Характерник

Книга первая. Юность

В. Б. Ли

© В. Б. Ли, 2017

ISBN 978-5-4483-6177-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вместо вступления

«KOYOPA». Воины-маги Запорожской сечи.

Характерник – это казак, обладающий паранормальными способностями: телепатией, ясновидением, гипнотическим воздействием. Существует немало легенд о том, что эти люди обладали к тому же способностями к путешествиям по потустороннему миру. Часто характерники были атаманами. Возможно, боевые успехи и сила украинского казачества связаны именно с тем, что зачастую командовали ими практически непобедимые воины. Казаков-магов называли также «галдовниками» (от украинского «галдовать» – «колдовать») и «заморочниками», потому что они умели напускать на людей «морок» (туман и сон, галлюцинации)…

По преданию, казаков-характерников готовили с младенческого возраста. По-видимому, опытные воины-маги могли с пеленок различать юное дарование. Мальчик на долгие годы становился «декурой» (служкой) такого мага, передававшего ему знания, которые, в свою очередь, сам когда-то получил от учителя.

Характерникам приписывались самые разные умения. По легендам, они могли разгонять облака и вызывать грозу, выходить сухими из воды и мокрыми из пламени, в мгновение ока переноситься из одного края степи в другой. А еще им по силам было заговаривать раны и даже ставить на ноги мертвецов. И уж, само собой, они умели «отводить глаза».

Считалось также, что характерники способны обращаться в волков. В дохристианские времена бога-громовержца Перуна представляли в сопровождении двух волков, или хортов, как их называли. Именно о превращении в хорта говорится в легендах про атамана Сирко, одного из самых известных воинов-магов. Недаром слово «cipra» (укр.) – один из эпитетов волка.

Пролог

Жаркая летняя ночь, над городом все еще стоит духота. Сквозь смог просвечивают яркие точки звезд, серп луны едва виден за облаками. Второй час, улицы пустынны, иду пешком через полгорода. Мне все ни почем, готов взлететь от радости, первое свидание с самой красивой девушкой на нашем курсе. Я заметил Наташу на вступительных экзаменах в наш политехнический институт, с тех пор весь год тайно мечтал о ее улыбке, ласковых словах, прикосновении к ее нежным рукам. Но боялся даже подойти к ней, всегда окруженной подругами и многочисленными поклонниками. А сегодня она как-то особо посмотрела на меня, улыбнулась, о чем-то спросила, а я даже не расслышал, слова доносились едва слышно, только улыбался ей в ответ. А потом в каком-то отчаянии решился и попросил встретиться со мной сегодня вечером. И не поверил своим ушам, когда услышал слова согласия.

Мы много гуляли, посидели на лавочке в парке Горького, о чем-то говорили, я по какому-то наитию обнял и поцеловал Наташу, она ответила, все потом происходило как во сне… Теперь, проводив ее к дому на проспекте Достык, возвращаюсь в свое общежитие почти в другом конце города. Ноги несут меня сами, я в мыслях все еще с любимой, вспоминаю каждое ее слова, милые жесты, теплые губы. И не сразу услышал, как в одном из дворов раздался вскрик, а после девичий голос о помощи. Когда мое внимание перешло с грез в реальный мир и прислушался, то ничего странного не заметил, решил, что показалось. Но тут вновь раздался приглушенный крик, я, не раздумывая, бросился в темный двор на помощь. Приглядываюсь, едва различаю контуры двоих насильников, раздевающих девушку. Подбегаю, сходу бью боковым ударом в голову одному из них, тот оставляет жертву, разворачивается ко мне, добавляю прямым в челюсть, и тут резкая боль охватывает бок, в голове замутило, я потерял сознание.

Глава 1

Прихожу в себя опять от боли, по всему телу – голове, груди, рукам-ногам, хотя помню только в боку, по-видимому, ударили ножом. Правда, боль тупая, не такая резкая, как-будто меня хорошо помяли или попинали. Минуту лежу, прислушиваясь к себе, затем медленно открываю глаза. Надо мной низкий, побеленный известью потолок, стены тоже, слева два маленьких окна. Комната небольшая, в одном углу русская печь с полатями, в другом висят иконы, обрамленные белыми полотенцами. Сам я лежу на лавке возле печи, подо мною соломенный матрас, накрыт какой-то дерюгой, никаких простыней и прочего постельного белья. Стягиваю дерюгу, пытаюсь привстать, вспыхивает острая боль, опять откидываюсь. Да, крепко меня побило, лучше полежать и меньше двигаться, пока не станет лучше. Подождал и когда боль стихла, продолжил осторожно осматриваться, стараясь не беспокоить свое побитое неизвестным образом тело.

Сразу привлекла внимание одежда на мне, вместо футболки и светлых брюк какая-то рубашка из грубой белой ткани и синие шаровары, такие я видел по телевизору на украинских парубках, лихо отплясывающих гопак. Следующее, что я вначале подсознательно ощутил, а затем увидел – тело не совсем мое, или вернее, совсем не мое. Руки, от пальцев до бицепсов, ноги, не удержался, несмотря на вновь возникшую боль, приподнял подол рубашки, опустил шаровары и исподнее – все чужое, незнакомое. Широкая кость, мозолистые ладони, налитые мышцы по всему телу, хотя я тоже не такой слабак, серьезно занимаюсь боксом, первый разряд, но все же не до такой степени накачан. От охватившего меня лихорадочного волнения и непонимания случившегося в голове снова закружилось, я ушел в забытье.

В очередной раз пришел в себя от звука мужских голосов. Приоткрываю глаза, поворачиваю голову в их сторону, вижу сидящих за столом у окна двоих примечательного вида пожилых мужчин, как будто из исторического фильма о запорожских казаках – обритые головы, на макушке длинный хохол-оселедец, заведенный за левое ухо, длинные усы, одетых, как и я, в белую сорочку и шаровары, на ногах мягкие сапоги. У одного из них на левом боку висит сабля, два пистоля за шелковым поясом, второй, постарше, без оружия. Говорят меж собой неторопливо, на непривычном мне, но все же понятном, языке, похожем на украинский. По-видимому, заметили мой взгляд, оба повернулись ко мне. Тот, что постарше, встал, подошел ко мне, внимательно посмотрел, а потом спросил: Ну, що ж, Иван, як почуваешся? Як же ти тик необережно, впав з коня?

Виновато улыбнулся, а после отвечаю, невольно подстраиваясь под его говор: Непогано, дядько. Сам не знаю, що з мною сталося.

Тут второй собеседник заторопился, стал прощаться, а мне сказал, уходя: Видужуй, Иван, набирайся сил, нам скоро в похiд.

Отвечаю ему вслед: Дякую, обов'язково спробую.

Оставшийся казак еще раз внимательно посмотрел мне в глаза, а затем уверенно высказался: Ти не Иван. Хто ти?

Я растерялся, как от слов хозяина дома, это уже мне стало понятно, так и собственного незнания, кто же я, в этом теле? Потом решил поведать о себе проницательному старику все, как есть, с последней ночи, оставшейся в памяти. Рассказ занял несколько минут, казак слушал меня внимательно, не перебивая, несмотря на некоторую сумбурность, с которой я вспоминал происшедшие события. После, когда я высказался, стал задавать вопросы обо мне, как зовут, чем занимался, кто родители, какими умениями и знаниями обладаю, об увлечениях и интересах, о моем времени. Рассказывал я привычном языком, не ломая голову суржиком, а слова старика сами стали восприниматься также на русском, а не казацким говором.

После нашей долгой беседы хозяин, Данила Степанович Войков, сказал мне: Слушай меня внимательно, хлопец, ты теперь не Сергей Абрамов, а Иван Свирьков, родом из Капуловки. Отец твой, добрый казак, Лукьян Кондратьевич, мать Аксинья Тимофеевна, кроме тебя, у них еще трое детей. Я забрал тебя у семьи еще в малом возрасте на воспитание в будущего характерника, есть способности. Как быть с тобой дальше, посмотрим, может и у тебя они есть, вижу задатки. Слушайся меня не переча, я заместо отца родного, что велю, немедля исполняй. Все понял, Иван?

Я ответил согласием, в моем положении иное и невозможно, а после, по разрешению Данилы Степановича, стал задавать свои вопросы, о нынешнем времени, месте, в котором оказался, о случившемся со мной, вернее, с Иваном, несчастье, приведшем его в столь болезненное состояние, о характерниках – кто они, что за способности. Наставник отвечал терпеливо на эти и другие вопросы, так и рвущиеся из меня. Сейчас 1670 год от Рождества Христова или 6978 год от сотворения мира, как принято считать в это время, сегодня 5 мая. Я нахожусь в Запорожской Сечи, на укрепленном острове Чертомлык, самый главный здесь – кошевой атаман, его слово закон для всех казаков. Им недавно избран Иван Дмитриевич Сирко, уже не первый год, пользуется среди казаков Сечи несомненным уважением и влиянием. Тоже характерник, как и мой наставник, только у Данилы Степановича более мирный удел, не водит казаков в походы, а занимается лекарством, хозяйственными делами, судит споры и провинности.

О характерниках и их способностях учитель привел предания, а что выдумка или правда, оставил на будущее, когда приступим к занятиям. О моем предшественнике в этом теле, Иване, рассказал немного. Ему 16 лет, старательно учился все годы у наставника, теперь мне придется наверстывать пройденное им. Беда случилась вчера в степи, когда Иван и другие юные казаки устроили скачки и молодецкие игры с оружием. В самый разгар состязаний он внезапно выпал кулем с коня, без какой-либо видимой причины. Слава богу, лошади его не зашибли, но и без того досталось изрядно, помяло всего. Вот так, без чувств, привезли товарищи Ивана к учителю, он всю ночь отхаживал, жизнь едва теплилась в юноше. Теперь знахарь думает, что душа Ивана все же покинула тело, а взамен появился я, моя душа. Сам я не чувствую каких-либо мыслей или воспоминаний своего предместника, только свои. И не могу хоть как-то объяснить себе, как и почему моя душа вселилась в другого в столь отдаленном прошлом, характерник тоже в недоумении.

Очевидно одно, в прежнем мире я погиб, не пережил последний свой бой с злодеями. Но сожаления о своем поступке нет, если довелось бы вновь пройти через него, то поступил так же, у меня нет сомнения. Как воспитал меня отец, офицер, бывший афганец, так я и шел по своей, пусть и короткой жизни, не давая ни себя, ни окружающих в обиду, защищал слабых от всяких подлецов и мразей. Вспомнил родных – маму, отца, младшую сестренку, – и Наташу, тоска острой болью, сильней, чем от полученных ран, пронзила мою душу, я их никогда не увижу, а моя смерть принесла им горе. От мучительного сознания, что ничего не поправишь, я невольно застонал, а после перестал чувствовать свое новое тело, отказало дыхание, не мог вздохнуть, казалось, даже сердце остановилось.

Сквозь шум в ушах едва слышу обеспокоенный голос лекаря, что-то он делал с моим непослушным телом, спустя долгие часы или мгновения я ожил, услышал суматошное биение сердца, задышал, наконец отчетливо различил слова характерника: Иван, держись, не уходи, нельзя тебе помирать!

Через минуту, когда я бессильно, весь покрывшийся потом, лежал, приходя в себя, знахарь поднес к моим губам чашку с каким-то темным напитком и приказал: Пей, – я с трудом сделал глоток, другой, третий, после учитель сказал мне: Спи, – что-то стал шептать и я уснул.

Проснулся уже вечером, смеркалось, на столе чадила плошка с каким-то жиром. Знахарь возился у печи, громыхая чугунками и ухватом, от представления ужина у меня засосало под ложечкой, почувствовал сильный голод. Болей, как телесных, так и душевных, не было, только грусть по ушедшей жизни. Похоже, что я пережил кризис, который мог окончиться печально, если не вмешательство характерника. Попробовал присесть на лавке, не сразу, с некоторым усилием, но удалось. Поискал обувь, увидел рядом мягкие сапожки, как у учителя, стал обувать их. На шум обернулся хозяин, увидел, что я сижу, спросил: Ты куда, Иван, собрался?

– Во двор, дядька Данила, мне надо в туалет, – ответил я, а потом поправился, – в нужник.

– Какой ты скорый, едва душу богу не отдал, а уже идти куда-то навострился, – выговорил мне наставник, а после скомандовал: А ну ка, пройдись по комнате, посмотрим, насколько ты выздоровел.

Медленно встал, постоял немного, есть слабость, но голова не кружится, сделал шаг, другой, а потом уже уверенней прошелся по комнате, вернулся к лавке и присел, устал, слаб еще. Данила Степанович посмотрел на меня, а потом высказался: Рано тебе на двор, наберешься сил, тогда и пойдешь.

Сходил в сени, принес оттуда глиняный горшок и скомандовал Давай сюда…

После, когда я умылся из тазика, вытерся полотенцем, велел сесть за стол, а сам стал доставать из печи чугунки, разлил из одного уху по мискам, нарезал на крупные ломти каравай, дал мне ложку, а потом приказал: Повторяй за мной, – и медленно, слово за словом, начал молиться:

– Отче наш, сущий на небесах!…

Я послушно повторял за учителем, а после вслед за ним перекрестился по-православному, поклонился в святой угол, и мы приступили к ужину. Старался сдерживать себя, но вскоре опорожнил немалую миску, наставник молча взял половник, налил мне до краев, а потом произнес: Ешь, уха наваристая, тебе на пользу.

После мы съели пшенную кашу с оладьями, запили узваром из фруктов и ягод, завершили ужин благодарственной молитвой:

– Благодарим Тя, Христе Боже наш…

После ужина Данила Степанович высказал: Сейчас будем укладываться спать, а завтра видно будет, чем заняться с тобой.

Через несколько минут, сходив во двор, он затушил плошку, а затем, кряхтя, полез на печь, на полати и затих, только слышно было тихое его сопение. Сам я после недавнего сна лежал и вспоминал свою прежнюю жизнь, родных, друзей, любимую, слезы сами наворачивались на глазах, а потом незаметно уснул. Проснулся рано утром, только стало светать, встал, потихонечку оделся, стараясь не разбудить учителя, вышел из дома во двор. Он небольшой, через несколько шагов от дома уже забор-плетень, дальше соседский двор. Оглядел дом характерника, тоже не выдающийся размером, где-то 6 на 8 метров, с глинобитными стенами, камышовой крышей. Фундамента нет, небольшим крыльцом, его называют присенником, обращен к улице, окнами смотрит на задний двор, около стен выложена невысокая насыпь-завалинка. Под навесом обустроена летняя кухня с небольшой печью и обеденным столом, посередине двора колодец-журавель, вдоль забора какие-то постройки, небольшой огород.

Все в ухоженном виде, вокруг чисто, заметно, что хозяин следит за порядком. Не спеша прошелся по двору, нашел нужник, затем умылся из бадьи у колодца, стал понемножку разминаться. Такой слабости, как вчера, нет, усталости не чувствую, тренированный организм требует движений, пусть и не в полную силу. Насколько я сумел разглядеть себя, мой предшественник передал мне в наследство довольно крепкое и крупное, не ниже, чем мое прежнее, тело без какого-либо жира, перевитое сухими мышцами и жилами. Начинаю разминку с медленного бега на месте, затем по двору, чувствую себя превосходно. Проверил реакцию и скорость движений «боем с тенью», есть небольшое запаздывание, мышцы закрепощены, недостаточно эластичны. Заметно, что Иван больше занимался атлетическими упражнениями в ущерб гибкости связок. Краешком глаза замечаю учителя, стоящего на крыльце, подбегаю к нему, желаю доброго утра.

Ну, что ж, Иван, выглядишь ты молодцом, – довольно высказался наставник, – идешь на поправку. Тогда займемся, будем из тебя делать казака. Сейчас возьму пальцаты и пойдем ка за базу, нечего людей смешить ими, не чадо малое.

Через минуту он вернулся с двумя обструганными в форме сабли деревянными палками и куском толстой кожи, как объяснил наставник, для защиты руки от ударов, я за ним прошел в дальний угол двора. Здесь, на утрамбованной площадке, учитель преподал мне первый урок фехтования – положения рук, ног, хвата «сабли», начальные, самые простые движения ими. После, оставив меня дальше отрабатывать показанные приемы, ушел готовить завтрак. Я добрый час, раз за разом, повторял урок, уже дрожали руки и ноги от усталости, когда старый казак позвал меня в дом.

После завтрака «познакомился» со своим конем – четырехлетним гнедым по имени Яшка. Конь совсем молодой, только что прошел начальную выучку, иногда еще может показать свой горячий норов. Иван год назад сам выбрал его из табуна трехлеток, день и ночь возился с ним, приучая к себе и работе в строю. Именно сейчас, в этом году оба новичка – и всадник и жеребец, собирались в свой первый боевой поход. Теперь мне надо найти подход к коню, подружиться с ним, в бою верный скакун может спасти жизнь казаку. Сам я с лошадьми особо не занимался, в детстве пару раз прокатился на старом мерине, немного помогал в уходе за ним, когда с родителями гостил на Кубани у деда по матери. Только знаю, что конь чует страх человека, надо с ним обращаться спокойно и уверенно, не суетиться.

Перед входом в конюшню останавливаюсь, несколько раз делаю глубокие вдохи-выдохи, все, я готов. Вхожу с наставником в полутемное помещение с единственным небольшим окошком, чую запах сена и конского пота, вижу в денниках трех лошадей, двух гнедых и одну саврасую. Подхожу к своему коню, он встрепенулся, потянулся ко мне, даю ему на открытой ладони заранее приготовленную морковку, приговаривая: Кушай, Яшка, кушай.

Под присмотром старого казака надел поводья, оседлал, вывел коня из денника во двор, он спокойно шел за мной. Прошел с ним пару кругов, а затем неторопливо, рассчитывая каждое движение, взобрался на жеребца. Тот, наверное, почувствовал что-то странное в поведении всадника, не устоял на месте, стал перебирать ногами. Я потянул поводья на себя, крепче прижал колени к бокам лошади, успокаивая, а потом шагом проехался по двору. После завел его обратно в конюшню, расседлал, почистил скребком и расчесал гриву, дал свежего сена и воды. Не скажу, что у меня сразу получилось почувствовать коня, но во взаимной симпатии сомнения нет, мне Яшка сразу пришелся по нраву.

После мы с учителем занялись лекарским делом, он показывал и называл самые разные травы и корешки, рассказывал от каких болезней они помогают, где и когда их собирать, как сушить и хранить, готовить настои и отвары. Заставлял меня повторять рассказанное по каждой травке, прежде, чем перейти к другой. И так почти до самого обеда, перед ним снова занимался с тренировочной саблей. В послеобеденное время наставник учил особым наукам – вхождению в состояние транса, видению живой энергии, приемам управления своим телом, воздействию на его энергетические центры – чакры. На первом уроке он продемонстрировал на мне эти умения, вызывая определенные реакции моего организма, а после дал задание, тренировать начальные навыки.

Я до самого вечера пытался настроить себя вхождению в транс, видению каких-то энергетических линий, но безуспешно, у меня никак не получалось. Уже отчаялся достичь желаемого и только из упрямства продолжал свои опыты, когда произошел внезапный прорыв. В отрешенном состоянии, даже думать о чем-то устал, перед моими закрытыми глазами вдруг появилась маленькая светлая точка, стала разгораться, от него потянулись лучики во все стороны. От неожиданности я вздрогнул, настрой сбился и вся картинка исчезла. Мои повторные попытки не удались, больше в этот вечер я ее не увидел.

Когда рассказал о ней учителю, он удивился, а потом обрадовался, заявил, что у меня есть нужные характернику способности, причем сильные, коль мне в первый же день удалось увидеть такую ясную картину энергетического видения. У многих начинающих знахарей подобная способность приходит в лучшем случае через дни упорных занятий, а то и месяцы, даже годы, а картина вначале бледная, едва заметная. У самого наставника она случилась через неделю, увидел тоненькую линию, до ядра с лучами шел долгие годы, правда, все это произошло в далеком отрочестве. Со мной освоение особых способностей должно пройти гораздо раньше, только надо серьезно учиться. Я поспешил заверить учителя, что буду очень стараться, по всем его наукам.

На следующее утро наставник проверил мой первый урок с саблей, поправил немного, похвалил, для начинающего неплохо. Показал новые приемы, как атакующие, так защитные, посмотрел как их я выполняю, а потом принялся отрабатывать в тренировочной схватке. Раз за разом попадал под его удары, пусть и легкие, но все же чувствительные, особенно по рукам и ногам, сам же я ни разу даже не коснулся учителя в своих атаках. После часа моего избиения сделали перерыв на завтрак, затем я продолжил занятия с новыми приемам, а Данила Степанович ушел по сечевским делам. Вернулся он к обеду, к тому времени я, закончив тренировку, повозился с конем, убрался дома и во дворе, приготовил на печи в летней кухне борщ и жаркое из оставленных учителем продуктов. Дома и в общежитии мне нередко приходилось готовить обеды и ужины, так что сложностей со стряпней у меня не было, если не считать небольшие мучения с печью.

Обед старому казаку понравился, это было понятно без слов, когда он вначале осторожно распробовал мое творение, а потом за обе щеки уплетал приготовленные блюда. Позже он, сидя на завалинке и довольно потягивая трубкой – «люлькой», заявил: Иван, быть тебе в походах кашеваром! Добре готовишь, смачно. И не отказывайся, нужное дело, а тебе почет от казаков, кушать они любят.

А потом призадумался, спустя недолгое время продолжил: Только надо придумать, откуда у тебя те таланты, коих Иван отроду не имел, да и язык твой, слова мудреные, какие никто и не слыхивал. То, что ты многое казацкое не знаешь, понятно, и не такое бывает после тяжких ран, особенно на голову, назовут тебя Беспамятным и все примут как есть. Но вот иную твою природу потерей памяти не объяснишь, казаки глазастые, сразу поймут, что ты чужой. Придется мне перемолвиться с кошевым, чтобы не было тебе худа от подозрений в злом умысле. А переселение душ Ивану Дмитриевичу ведомо, да он сам может убедиться, посмотрев на тебя. Медлить не будем, завтра с утра и пойдем к нему.

До вечера учитель занимался со мной травами, в завершении устроил небольшой экзамен по ним. Затем перешел на лечение болезней и ран, показал, как их обрабатывать, поведал о целебных мазях, которые сам он и варит. Ужин готовил я, можно сказать, по умолчанию, даже и не обсуждалось. Блюда на вечернюю трапезу рыбные, так повелось у казаков, живущих на реке. Кроме двойной ухи пожарил стейки из семги, подал в сметанном соусе, жаль только, нет тех приправ, которыми я привык пользоваться дома. Но и без них получилось неплохо, на мой вкус, а учитель кушал с прекрасным аппетитом, только нахваливал и славил бога за чудного повара. После ужина я, лежа в постели, пытался войти в транс и увидеть свой огонек, так в трудах и заснул, не дождавшись нужного видения.

Глава 2

На следующее утро, после привычной уже тренировки на саблях и завтрака, вышли с Данилой Степановичем на улицу и направились к кошевому атаману. Это мой первый выход «на люди», за эти два дня, как встал на ноги, со двора не выходил. С гостями, приходящим к наставнику, почти не общался, только в два-три слова, стараясь не выдать свое незнание как их самих, так и каких-то простых вещей, известных каждому. Сейчас идем по центральной улице между хатами и куренями – казачьими казармами, выходим на центральную площадь с церковью Покрова Пресвятой Богородицы и Сечевой канцелярией, здесь размещается кошевой атаман с писарями, казной. Встречные казаки почтительно снимают шапку перед старым характерником, сам он кивает головой, иной раз останавливается, переговаривает с ними. Мне же приходится почти ежеминутно снимать свою папаху перед бывалыми вояками, я, как самый младший, джура, должен оказать им уважение.

Подошли наконец к канцелярии, она размещается в добротном деревянном доме, одном из немногих, большинство строений здесь глинобитные, саманные или турлучные. На лавочке возле крыльца сидят два седоусых казака, Данила Степанович направился к ним, поздоровался, присел рядом. Я встал немного в сторонке, приготовился к долгому ожиданию, пока старики наговорятся. Но уже вскоре вышел канцелярский чин, пригласил собеседников наставника, они незамедлительно встали и последовали в дом. Я сел на их место, учитель посмотрел на меня, усмехнулся и произнес успокаивающе: Не бойся, Иван, кошевой не обидит. Говори как есть, ничего не скрывай, а он сам решит, как с тобой быть.

Не скажу, что волнуюсь сильно, но все же чувствую не по себе, ситуация действительно странная, попал в древность с неизвестными, предполагаю, суровыми нравами. Хотя пока ничего плохого от окружающих не встречал, а наставник отнесся с пониманием к моему состоянию, душевной теплотой, можно сказать, как к близкому, особой строгости ко мне не проявлял. У него своей семьи нет и, в отличие от других казаков, немалую часть года проводящих в селах и хуторах в семейном кругу, почти все время в Сечи, где женщинам не место, их здесь нет. У характерников есть поверье, что связь с ними отнимает магическую энергию и воинскую силу, редко кто заводит семью. Таким исключением можно считать самого кошевого, у него в слободе Артемивци (поблизости Мерефи) жена и четверо детей, когда не в походах, живет с ними. Сейчас, накануне нового похода, он здесь с двумя сыновьями, об этом мне рассказал учитель.

Пока мы сидели на лавке в ожидании приема старый характерник поведал и о предстоящем походе на чайках по Днепру в Черное море против османов. Из Днепровского лимана направимся к вражеским поселениям и городам на побережье – Очакову, Килии, Аккермен, Констанцу, Варне. Поход намечается немалый, около 6000 казаков на сотне судах, их уже готовят на острове Войсковая Скрабнчца. Препятствий и опасностей в морском походе хватает, от османских крепостей на выходе из Днепра, караульных галер и эскадр в лимане, взятие укрепленных городов тоже непростое занятие, нередко казаки отступают ни с чем, да и шторм в море забирает свою жертву. На обратном пути османский флот перекрывает все проходы в Днепр, приходится прорываться хитростью или боем, неся неизбежные потери, или идти окольными путями, вокруг Крыма в Азовское море, а оттуда по Дону.

В захваченных штурмом городах казаки занимаются грабежом, берут самое ценное – испанские реалы, турецкие цехины, серебро и золото, парчу, ковры, хлопчатобумажные и хлопковые ткани. Оставшееся добро сжигают, пленных не берут, убивают их на месте, наводят ужас на прибрежные поселения. После возвращения в родные края казаки пьют и гуляют с товарищами до следующего похода, правда, не теряя достоинства, пьяниц здесь не уважают. У меня из рассказа старого характерника складывается мнение о полной аналогии запорожского казачества пиратскому братству где-нибудь в Карибском море, живут за счет грабежей Причерноморья. Такой образ существования совсем не привлекает меня, авантюры и жестокость не в моем складе характера. Я готов к трудностям и опасностям, но грабить и убивать мирных людей, защищающих свой дом, не могу.

Прямо, без обиняков, высказываю свои мысли наставнику, он задумался, вздохнул, а потом ответил: Да, Иван, ты не казак, не по нутру тебе вольная жизнь. Есть среди нас и мирные казаки, не входящие в боевое товарищество, поспольство, но они больше женатые, с семьями. Молодые же должны послужить своему обществу в походах и ратным трудом, так что тебе придется смириться и принять такой долг, стать изгоем последнее дело. Можно только подумать, как тебя не занимать грабежом, обсудим с Иваном Дмитриевичем. Согласен, Иван?

Поспешно киваю головой и добавляю: Согласен, дядько Данила, от воинского долга я не бегу, исполню честно.

Этого мало, Иван, – продолжил наставник, – в походе товарищи должны быть уверены в тебе, что ты прикроешь им спину, и не только в бою. Твой атаман, куренной или походный, – также, что ты споро исполнишь приказ, любой. А ты будешь думать и решать, поддержать ли товарища или нет, правильный ли приказ, не против ли твоей чести. Представь, тебе дан приказ рубить всех, и малых и старых, а ты – не буду! За непослушание в походе разговор короткий – смерть, и чего ты добьешься своей совестью? Воинское братство и дисциплина превыше всякой морали, ты должен понять эту простую истину, иначе тебе с казаками не жить.

Молчу, ответить мне нечем, учитель наглядно, куда уж более, показал, что меня ожидает с моими принципами и понятиями чести. Понимаю, в нынешнее время жестокость и бессердечие пропитало все общество, не только казачество, коварство и измена своему слову обычное явление. Тот же Сирко регулярно клянется в верности московскому царю, тут же водится с королем Речи Посполитою, даже с османским султаном или крымским ханом, строит всякие интриги против всех, воюет с одними, заключает временные союзы с другими, а потом все наоборот. А уж в его отношениях с гетманами Право- и Левобережной Украины черт ногу сломит, сегодня поддерживает одного, завтра другого, а послезавтра против обоих, в Слобожанщине, ведет собственную политику. Так что мне придется что-то менять даже из-за того, чтобы выжить, но сохраняя нравственный стержень. Что именно, надо хорошо продумать в ближайшие три недели, до начала похода.

Тем временем подошло наше время заходить к кошевому, из канцелярии на крыльцо вышли прежние казаки, что-то оживленно обсуждая. Данила Степанович накоротке поговорил с ними, а после по приглашению писаря вошел в избу, позвав меня за собой. Прошли через сени, общую комнату с канцелярскими служками, у входа в кабинет атамана на несколько секунд задержались, учитель деликатно покашлял, а затем открыл дверь. Зайдя в комнату, наставник снял шапку, перекрестился перед образами, а затем повернулся к ставшему из-за стола и идущему навстречу атаману: Здрав будь, Иван Дмитриевич!

Сирко, высокий, крепкого сложения, но не полный, еще не совсем старый, выглядит моложе моего наставника, ответил: Слава богу!, – тут же сам пожелал здоровья и обнял характерника. После приветствий наставник представил меня: Вот, Иван Дмитриевич, мой ученик Иван, сын Лукьяна Свирькова из Капуловки, шестнадцати годков.

Кошевой с интересом посмотрел на меня, после моего приветствия ответил: Как же, знаю отца, вместе не раз ходили на татар, добрый казак. И юнака признаю, видел когда-то с тобой, Данила Степанович, только дюже вырос, настоящий джура.

Вырос то он вырос, да вот беда на днях с ним случилась, ни с того ни с сего упал с коня и разбился, – плавно перешел к делу наставник.

Чувствую, толковище долгое, давайте присядем за стол, – пригласил нас атаман, а потом, когда мы расселись, продолжил: Говори, Данила Степанович, что за беда?

Душа юнца ушла из тела, призвал ее господь, а взамен вселил другую душу, тоже юнака, но из другого времени. Посмотри сам на него, Иван Дмитриевич, видишь?

Кошевой минуту всматривался в мои глаза, я не дышал, боялся даже моргнуть и помешать ему. Наконец он проговорил: Вижу. А ну ка, добрый молодец, расскажи о себе, кто ты, откуда, как попал в переплет. И не части, спешить некуда.

Волнуюсь, но стараюсь рассказывать обстоятельно, с деталями, которые считаю нужными. По сути я повторил прежнюю историю, уже рассказанную характернику, только подробнее, оба казака слушали меня внимательно, не перебивая. Понемногу я успокоился, воспоминания сами ложились в связную речь, когда закончил, еще минуту стояла тишина. А потом Сирко принялся за дотошный расспрос, его интересовало, чем я занимался с детства, какие отношения были с родителями и сестренкой, с товарищами и однокурсниками, девушками, даже спросил, имел ли я любовные связи, на что я, краснея, ответил, что нет, только поцелуи и объятия. Много спрашивал о моем времени, какие люди, дома и дороги, корабли, об оружии, армиях и сражениях.

Затем с особым интересом выспрашивал, что мне известно о нынешнем времени, я только рассказал известное из учебников истории и прочитанных книг о Петре Первом, войне России с поляками, шведами, османами, о гетмане Мазепе. Здесь оба казака насторожились, стали расспрашивать подробности о нем, оказывается, Мазепа среди казаков уже известная личность, подвизается ротмистром гетманской надворной гвардии при Правобережнем гетмане Дорошенко. О самом Сирко я помнил немного, что он самый именитый из кошевых атаманов, чаще других избирался казаками, совершил много походов и сражений, откуда всегда благополучно возвращался. Но даже такие скудные сведения подбодрили моих слушателей, успешные атаманы особо ценились казаками, а вера в удачу в рисковых походах с такими предводителями доходила до фатализма.

После моего рассказа Данила Степанович оповестил кошевого о моих особых способностях в психоэнергетике, о том, что я в первый же день занятия в трансе увидел энергетическое ядро с лучами. Такая новость в какой-то мере поразила атамана, он стал переспрашивать, как это произошло, что я увидел в первый момент, последующую картину. Потом объявил, что такой дар надо беречь и всемерно растить, а меня учить всем премудростям характерника, на что мой наставник ответил полным согласием. Да и память такими упражнениями улучшится, смогу вспомнить больше о предстоящих в этом времени событиях. Правда, он тут же объяснил Сирко о моих моральных проблемах к занятиям казаков грабежами, но атаман особо ими не озаботился, со временем свыкнусь.

Тогда старый характерник попросил взять в первый мой поход его, проследить за мной, иначе забубенные казаки могут обидеть, даже дойти до смертоубийства чужого по духу попутчика, каким я сейчас и являюсь. На что атаман даже замахал руками, куда тебе, старому, поход тебе не по силам, а питомца твоего сберегу, будет при мне помощником, да и лекарям поможет. На этом и порешили, наставник в оставшееся время усиленно займется моей учебой лекарству и работе с энергией, а в походе нужным умениям научит кошевой, буду у него под присмотром, заодно не даст в обиду даже самым бесшабашным и непутевым, окажет им окорот. Надеются, что обузой в походе я не стану, принесу пользу товариществу. Тут оба казака посмотрели на меня, вспомнили, что объект их рассуждений сидит рядом.

За все время, пока старшие решали мою судьбу, сидел тихо, как мышь под веником, слушал каждое слово. Понимаю, что старики хотят мне лучшего, Сирко я нужен как сильный в перспективе характерник, да еще со знанием скорого будущего, а Данила Степанович душой переживает за меня, испытывает что-то наподобие отцовских чувств. Теперь, когда они ждут от меня согласия и заверения своего старания, иду им навстречу, с готовностью выражаю свою признательность их заботой: Иван Дмитриевия, дядько Данила, как вы скажете, так и сделаю! Я вас не подведу, буду стараться всему научиться и помочь товарищам в лечении, ратном деле или еще в чем, на что хватит моих способностей. А с казаками обращусь со всем почтением, невежи от меня не будет. Если же склока какая случится или вражда с кем-нибудь, то непременно извещу Ивана Дмитриевича, дальше предприниму по его совету.

Кажется, угодил им своим ответом, довольно улыбнулись, сам же отчасти кривлю душой. Если уж какая тяжба будет у меня, то постараюсь сам справиться с проблемой, прятаться за спину атамана считаю зазорным. Но все равно, признателен им за заботу, благодарность моя искренна, особенно к наставнику. К нему у меня складывается привязанность, в этом мире нет никого ближе, я тоже одинок, ни семьи, ни друзей. Тем временем старый характерник встал из-за стола, стал прощаться с атаманом, я вслед за ним, вышли из канцелярии и отправились домой. Нашу неказистую мазанку я уже считаю своим приютом в чужом мире, невольно тянусь сюда сердцем, думаю, и в походе буду вспоминать о нем и старом наставнике. На обратном пути учитель примерно очертил план наших занятий, из-за малого времени весьма насыщенный. Придется учиться с самого утра до вечера, с небольшими перерывами на готовку и принятие пищи.

Теперь каждое утро, после разминки и завтрака, мы с учителем проходим лекарское дело, после приготовления настоев и отваров из трав и корней перешли к мазям, среди них и собственные Данилы Степановича, затем к лечению различных болезней и травм. Вместе с учителем принимаю больных, провожу диагностирование и процедуры, обрабатываю ранки, накладываю повязки, лубки, зашиваю порезы. Больных немного, народ крепкий, в основном ушибы и небольшие резанные раны, была пара серьезных травм, с переломами и отбитыми органами, вроде моего случая. Я видел, как характерник применил свои особые способности, закрывал раны, останавливал кровь, лечил внутренние повреждения. Он объяснял свои действия, но повторить их я еще не могу, недостаточно знаний и навыков работы с энергетическим полем.

После обеда все наши занятия именно с энергетикой, я уже свободно, без особого напряжения вхожу в нужное состояние, вижу свое поле, а недавно увидел и у других, замечаю его изъяны у больных и раненых, вижу, как наставник растворяет темные сгустки повреждений, восстанавливает здоровую структуру. Пока мои попытки воздействовать на поле безрезультатны, но учитель успокаивает, все придет с практикой, надо больше тренировать и развивать свой дар. Мои появившиеся способности уже приятно удивляют характерника, но они ожидаемы, надо идти дальше, чем я усиленно занимаюсь. Настойчивые труды обязательно приведут к успеху, я тоже смогу лечить своими особыми способностями. Только наставник предупредил, что если у меня получится в походе, то самому, без опытного учителя, лучше не применять новое умение, неосторожное вмешательство может навредить больному.

О других путях применения магических способностей характерник пока не заводит речь, хотя как-то упомянул, что их возможности поразительны для несведующего человека, от влияния на волю других до воздействий на предметы и окружающую среду, можно поднять ветер или остановить дождь. Но об этом мне еще рано думать, я делаю только первые шаги мага-характерника, впереди долгий путь, требующий многих трудов и знаний. По словам Данилы Степановича, с моим даром я смогу достичь требуемого уровня за 5—10 лет, тогда как у большинства характерников уходит не один десяток лет, но после надо еще доводить свое мастерство до совершенства, которому нет предела.

Не стал объяснять своему наставнику, что мой успех в освоении новых способностей обусловлен не столько даром, а системным подходом. Я, выросший в среде информационных технологий и логических решений, не стал идти по предложенному характерником пути механического усвоения знаний и слепого их повторения до закрепления навыков. Вычленил для себя конечную цель каждого этапа, проанализировал возможные способы по ее достижению, оптимизировал комплексное их применение, а потом уже принимался за отработку по продуманной методике, внося коррективы по ходу усвоения. Такой подход дал свои плоды уже после первых занятий, я четко видел результаты своих экспериментов, тупиковые и прорывные пути, целенаправленно шел к разрешению поставленной задачи, а не наобум. Думаю, смогу уложиться до конечной цели в гораздо меньший срок, чем мне предвещал наставник, с существенно большей эффективностью.

В конце мая сборы к походу подошли к завершению, к Чертомлыкскому острову подогнали флот чаек, началась их загрузка воинским снаряжением, провиантом, боеприпасами. Я с интересом смотрел на знаменитые суда запорожских казаков, представляющих по сути большую лодку длиной от 15 до 18 метров, шириной 3—4 метра. По центру закреплена складная мачта с квадратным парусом, по бортам в уключинах размещены весла, посчитал – от 10 до 15 на каждой стороне. Палубы нет, борта невысокие, над водой чуть больше метра, интересно, как чайки выдерживают штормы, когда волны накрывают судно. Похоже, держатся на плаву за счет связок сухого камыша, привязанных к бортам. Вижу на носу и корме пушки небольшого калибра, их называют фальконетами, от 4 до 6 на каждой чайке. Как и говорил наставник, в казацком флоте сотня чаек, экипаж из самих казаков, их на судне 50—70 человек.

Накануне отплытия, когда я уже забеспокоился, не забыл ли обо мне Сирко, от него прискакал нарочный, юный казак не старше меня, велел собираться и прибыть с пожитками и оружием поутру на судно атамана. На вопрос, как я узнаю его, посыльный разъяснил, что атаманская чайка приметная, больше других, да и на мачте войсковая хоругвь. Получив указ, я тут же принялся за сборы, вместе с наставником уложил в вещевой мешок запасную одежду – шаровары, рубаху, исподник, нож, кресало с трутом, ложку, кружку, баклажку с водой, продукты на первое время. В отдельном мешке сложили лекарское снаряжение и снадобья – травы, мази, настойки, перевязочные и хирургические средства.

Затем занялись оружием, подобрали саблю и самопал – фитильное ружье с запасом пуль в кожаном мешочке и пороха в пороховницах-зарядцах. Ружьем я еще не пользовался, нам было не до огнестрельных упражнений, вот только сейчас учитель дал урок, начиная от заряжания до чистки оружия, конечно, без реальной стрельбы. Повторил за ним, получилось безошибочно только с третьего раза, как еще умудряются нынешние стрельцы не перепутать в горячке боя! Хотя в обычном бою стреляют только раз, уступая первую линию позади стоящим. С саблей тоже позанимались, учитель показал и объяснил основные правила как пользования, так и хранения оружия, ухода за ним.

Встали рано утром, едва рассветало, провел разминку, затем с наставником аккуратно устроили учебный бой с боевыми саблями, после завтрака стал собираться под присмотром старого казака. Поверх рубашки надел кафтан, опоясался кушаком, нацепил на него саблю в ножнах, через левое плечо повесил перевязь с зарядцами, скатку из кобеняки – суконного плаща с капюшоном, на другое плечо ружье, надел шапку, гоголем прошелся по комнате. Наставник усмехнулся, потом одобрительно высказался: Хорош, хорош, настоящий казак! Вот так и держись, вид должен быть геройский, лихой, казака никакими страхами не напугаешь. Ну что ж, поедем к причалу, пора.

Учитель сам вывел из конюшни коней, вместе оседлали, нагрузили на моего гнедого оба вещевых мешка и неторопливой рысью направились к пристани на другой от нашего дома стороне крепости. Уже издали видна сумятица у приставших к причалу кораблей, идет посадка казаков. Загруженные суда отходили, а на их места вставали другие, так и чередовались. Характерник сразу заметил чайку атамана у дальнего причала, показал мне ее и повернул коня, я за ним. Верно сказал нарочный, судно отличается от рядом стоящих, намного крупнее, а на макушке мачты висит квадратный вымпел. Когда подъехали ближе, увидел на нем изображение казака с самопалом, своеобразным гербом запорожцев, на печати у кошевого тоже такой рисунок.

У сходней, перекинутых с причала на борт судна, караулили два дюжих казака, при виде характерника приветствовавших его оружием. Поздоровались с ними, наставник спросил атамана, в ответ услышали, его еще нет, можно обратиться к сотнику, старшему на борту. На согласие позвали командира, к нам вышел дородный казак с саблей и пистолями за кушаком. После приветствий учитель представил меня, я вытянулся во фрунт, не снимая шапки, бодрым голосом чеканю: Здравия желаю, пан сотник!

Сотник ответил: Слава богу, джура Свирьков, – оглядел меня, похвалил: Молодцом, бравый казак!

Ответил, как полагается: Служу Отечеству, Вере Православной и казачеству.

Ну что ж, джура, можешь подняться на чайку, – высказался сотник, – придет атаман, решим, куда поставить тебя.

Душевно попрощался с наставником, он обнял меня, перекрестил с благословением, после с вещевыми мешками поднялся на борт. Судно уже заполнено, почти все места на лавочках заняты. Поздоровался со всеми, а потом спросил: Куда можно присесть, паны казаки?

Один из казаков помоложе с плутоватым лицом тут же ответствовал: А, юнак, только взошел и уже место приискиваешь. Постой-ка у мачты, как старшие рассядутся, тогда и посмотрим. А то, может, так и простоишь, будешь на посылках.

Казак постарше, лет за сорок, сидевший на одном из передних сидений, одернул балагура: Не замай, Митрий, джуру, сам ли давно из новиков. Иди сюда, малой, мешки клади в этот ларь.

Он показал на продолговатый ящик под ногами с плотно пригнанной крышкой. Поблагодарил гостеприимного казака, с усилием приподнял крышку, положил в глубокий ларь свои мешки, аккуратно закрыл, затем присел на сиденье возле пододвинувшегося соседа. Тот спросил: Как зовут тебя, кто отец твой?

Слово за словом, разговорились с бывалым казаком, он велел называть себя дядькой Максимом. Рассказал известное мне о родителях, но тут же оговорил, что с малых лет на воспитании у характерника Войкова. Казак знает его, когда-то мой наставник также ходил в походы, не хуже других воевал с татарами и османами, изрядно лечил своих боевых товарищей, дядько Максима тоже после серьезного ранения. Стал расспрашивать, чему я научился у старого знахаря, ответил, что не так много, что-то забылось из-за травмы, сейчас снова наверстываю. В беседе прошел незаметно час, прибыл кошевой, но я не стал обращаться к нему, ему сейчас недосуг, надо будет, вызовет. Пока у меня налаживается неплохой контакт с одним из ветеранов, можно многое полезное узнать от него.

Глава 3

Так за нашими разговорами и воспоминаниями казака о былых походах подошло время отплытия, по сигналу вымпелом с нашего корабля все суда стали отходить от причалов, вытягиваться в линию. К ним приставали корабли, ранее вышедшие в залив острова, впереди всех атаманская чайка. Шли на веслах, за каждым по два казака, я тоже греб на пару с дядькой Максимом. Он задавал ход гребка, я же вначале подстраивался под его движения, а потом освоился, мы стали работать в унисон. Общий ритм гребцам отбивал на литавре барабанщик, сидящий на носу лицом к нам, на корме расположился рулевой со своим веслом, бабайкой. Интересная особенность чайки, нос и корма у нее одинаковые, если надо плыть назад, то просто гребли в другую сторону, не разворачивая корабль, рулевые весла и спереди и сзади корабля.