banner banner banner
Записки датского посланника при Петре Великом. 1709–1711
Записки датского посланника при Петре Великом. 1709–1711
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Записки датского посланника при Петре Великом. 1709–1711

скачать книгу бесплатно

Записки датского посланника при Петре Великом. 1709–1711
Юст Юль

В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля.

Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это – тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина. Так же как и их эмоциональность, оживляющая историю, – в некоторых эпизодах Юль показывает как силу, так и слабость русского императора, ужасается пьяному варварству тогдашнего царского двора, но и восхищается умом, находчивостью и… хитростью Петра. То же относится к оценкам других исторических фигур, как русских, так и зарубежных.

Записки эти – чтение не простое, но весьма увлекательное. Рукопись была восстановлена и переведена замечательным дипломатом и историком Юрием Щербачёвым в далеком 1899-м году, но представляет большой интерес для любителей истории и сегодня.

Юст Юль

Записки датского посланника при Петре Великом. 1709— 1711

ИЗВЛЕК ИЗ КОПЕНГАГЕНСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО АРХИВА И ПЕРЕВЕЛ С ДАТСКОГО Ю.Н. ЩЕРБАЧЁВ

ПРИМЕЧАНИЯ ЗАИМСТВОВАНЫ

У Г.Л. ГРОВЕ

© «Центрполиграф», 2020

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2020

Предисловие

В год Полтавской победы, выдвинувшей Россию как могущественную европейскую державу, король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора датской службы Юста Юля. Ему вменялось в обязанность вести во время пребывания в России подробный дневник, к чему он отнесся с присущей ему добросовестностью, оставив для потомков пусть не отличающееся особой широтой взгляда, бесхитростное, пестрое, иногда непоследовательное, но интересное описание тогдашней России, отобразив, в частности, личности Петра и его сподвижников.

В совокупности дневник обнимает время с 8 апреля 1709 г. по март 1712 г. Юль описывает в нем происшествия и события, в которых он участвовал или на которых присутствовал: свидание в Потсдаме трех королей (прусского, датского и польского), первое свое знакомство с царем в Нарве, торжественный въезд в Москву после Полтавской победы, морской поход Петра под Выборг, бракосочетание герцога Фридриха-Вильгельма Курляндского с царевной Анной Иоанновной, свадьбу карликов, пиры с царем – у себя, у него, у русских сановников, переезды свои по России и по Украине, встречу с Петром под Могилевом после несчастного Турецкого похода, о котором Юль проводит сведения из дневника генерала Алларта, последнее свое свидание с Екатериной в Торне и т. п.

Взглядов Юля на лица и события я здесь касаться не буду. Общим введением к его запискам может служить довольно обстоятельное посвящение их королю самим автором (с. 15–17). Что же до оценки памятника в отношении содержащихся в нем данных о Петровской эпохе, то предоставляю ее историографам.

В настоящем вступлении я приведу только краткие биографические сведения о составителе записок, сообщу относительно их некоторые архивные указания и справки и представлю необходимые библиографические и технические пояснения к предлагаемому изданию.

Юст Юль родился в Виборге, в Ютландии, в 1664 г. Отец его принадлежал к славному роду Юлей, мать была дочерью государственного канцлера Юста Хэга, но семья жила весьма скромно. Воспитывался молодой Юль сначала дома, потом в Кильской академии. Когда он окончил учение, отец, которому, несмотря на протекцию, не удалось определить его в датское министерство иностранных дел, отправил сына за границу служить в иноземных войсках. Первое время он скитался по Фландрии, потом собрался было в Венгрию воевать с турками, но вместо того попал на одно голландское военное судно и в качестве простого матроса совершил два плавания по Средиземному морю (1681–1688 гг.). По возвращении из последнего путешествия он был посажен в Амстердаме в тюрьму за какой-то незначительный долг. Вообще, в молодости Юль более или менее бедствовал. Начал он свою служебную карьеру только на родине, куда вернулся вскоре по освобождении из тюрьмы. Поступил на службу в королевский флот; в 1689 г. был произведен в лейтенанты, в 1691 г. в капитаны, в 1697 г. в капитан-командоры, в 1704 г. в командоры, наконец, в 1712 г. – уже после своего посольства в Россию – в вице-адмиралы.

Как видим из записок, в России Юль пробыл с осени 1709 по лето 1711 г. В ноябре этого года в лагере под Штральзундом он представился королю Фредерику. О вторичном отправлении в Россию он «счел за лучшее не ходатайствовать; ибо, – объясняет он, – если б я опять стал стремиться в край, где мне сызнова предстояло бы насильственное спаивание и другие бесчисленные превратности, то это значило бы искушать Бога, столь милостиво сохранившего меня своим промыслом в этой грубой и небезопасной стране». На лично обращенный к нему вопрос короля, желает ли он снова ехать к царскому двору, Юль отвечал, что «не особенно сильно, ибо ему из долгого опыта известно, какие неприятности предстоят ему от пьянства». В конце концов его избавили от этой поездки.

Позднее, через два года, когда снова зашла речь о командировании его в Россию, он поступил откровеннее и, несмотря на уверения тогдашнего русского посла в Копенгагене князя Долгорукова, что сам царь желает иметь его при себе посланником, без обиняков «принес свое всеподданнейшее извинение» и ходатайствовал перед королем «о всемилостивейшем избавлении его от столь важного поручения».

Нет сомнения, что и в данном случае главной причиной отказа был страх насильственного спаивания, красной нитью проходящий через весь дневник. Во все время пребывания Юля в России между посланником и царем происходило на этой почве что-то вроде нескончаемого поединка, ставшего для Петра забавной комедией, но для Юля, на здоровье которого пагубно отражалось чрезмерное питье, было весьма существенной и печальной драмой. Царь приневоливал, посланник отмаливался, и это влекло то к мелким недоразумениям, то к крупным пьяным размолвкам.

И все же – надо отдать в этом справедливость Юлю – несмотря на нескрываемое озлобление против царя, он отзывался о нем как о великом правителе, которым в России все дышит и движется и направляется к ее славе и благу.

Таким образом, после своего посольства Юль более в Россию не возвращался, однако с Петром ему пришлось еще раз свидеться.

22 августа 1712 г. царь, которого Фредерик IV назначил главнокомандующим над своими морскими силами, прибыл на датский флот, стоявший в то время у Померанского берега под Пертом. Автор жизнеописания Юля, N. Jouge, из книги коего (Den Danske Vice-Admiral Just Juels Liv og Levnets Beskrivelse, Kobenhavn 1755) мы почерпаем вышеприведенные биографические сведения, сообщает об этом приезде царя следующее: «Когда царь вступил на корабль генерал-адмирала Гюльденлеве „Слон“ (Elephant), с каждого корабля произведен был салют в 27 выстрелов и флагманы расцветились всеми своими сигнальными флагами. Таким образом на флоте царю оказан был такой же почетный прием, как высокой особе самого короля. Царь спрашивал раньше, не могли ли бы эти знаки почета быть оказаны ему, пока он еще находится на своем фрегате, привезшем его ко флоту из Nieuwdiep’a, куда первоначально прибыл его величество. Но этого оказания почета царю не удалось добиться, прежде чем он не вступил на датский адмиральский корабль. Пока его царское величество находился на флоте, он ежедневно бывал на судне у генерал-адмирала Гюльденлеве, а также разъезжал кругом, туда и сюда, осматривая другие военные корабли. Но всякую ночь царь оказывал вице-адмиралу Юсту Юлю милость, спал на вверенном ему корабле „Морская царевна

' (Havfruen). 25 августа, по требованию царя, вице-адмиралу Юлю дано было приказание подвезти его величество на „Морской царевне", под королевским флагом и вымпелом на грот-мачте, на несколько миль ближе к берегу, каковое приказание вице-адмирал и исполнил в тот же вечер. Затем, переночевав еще раз на „Морской царевне", царь отбыл утром обратно в Nieuwdiep на одном из своих фрегатов».

Ближайшие подробности этих последних встреч между царем и Юлем до нас не дошли, но, верно, и тут не обошлось без попоек.

Очевидец повествует о следующем любопытном случае, относящемся к тому же 1712 г. и рисующем Юля как храброго, преданного своему долгу моряка:

«Шведский военный флот, состоявший из 25 судов, вышел в море. Датский флот, в 16 судов, направился к Драгэру и стал там на якорь в расположении, выгодном для встречи неприятеля, находившегося на виду у датчан, но не решавшегося их атаковать. Однажды утром вице-адмирал Юль, командовавший „Морской царевной", был вызван на адмиральский корабль для военного совета. И вот, в его отсутствие, во время богослужения, когда, по обыкновению, вся команда стояла наружи, снизу, как бы из круткамеры, к общему ужасу, стал подниматься густой дым. Люди разбежались в разные стороны; пастор прервал проповедь; всех охватил смертельный страх; никто не хотел ни приказывать, ни повиноваться: матросы взбежали на марс, на реи, на бугшприт или сели в ал и шлюпки, тали которых затем отрезали. Тут как раз вернулся вице-адмирал. Взойдя на палубу и увидев, что на судне пожар, он тотчас же бестрепетно спустился вниз, туда, откуда шел дым. Никто не решился за ним последовать. Перед тем как спуститься, вице-адмирал Юль, дабы не привести в замешательство весь флот – к тому же на виду у неприятеля, – отменил данное им было приказание поднять сигнал о помощи. Когда вскоре затем он вернулся, все уже было потушено. Из рассказа его мы узнали следующее. Один боцман, воспользовавшись временем богослужения, спустился в трюм воровать водку и зачерпнул ее из бочонка, но затем неосторожно просунул в отверстие бочонка свечу, чтобы посмотреть, не осталось ли еще водки; тогда водка вспыхнула и пламя стало выходить из отверстия. Желая потушить огонь, боцман сначала накрыл отверстие своею шапкой; потом, когда шапка сгорела, курткой; но не помогла и куртка, так как не отняла у пламени воздуха. В конце концов сам он сел на отверстие, но штаны его тоже загорелись. Тогда он прибег к последнему средству: опрокинул бочонок, и горящая водка, которой уже оставалось немного, вытекла в песок, в трюм, после чего сама собой погасла. Когда адмирал спустился к боцману, огонь уже потух. По словам адмирала, одна лишь тонкая доска отделяла пламя от круткамеры. Следовательно, как для короля, так и для нас, бедных людей, великим счастьем было то, что боцман оказался, если можно так выразиться, благоразумным и честным вором; ибо если бы он ушел из трюма, что ему сделать было нетрудно, то, ведая опасность, он спасся бы первым, а корабль и команда, несомненно, взлетели бы на воздух. Боцман был приговорен к смерти, но покойный адмирал Юль лично походатайствовал у его величества отмену смертной казни»[1 - Rasmus Ereboes Autobiografi, 169–173.].

Юль пал славной смертью в морском сражении со шведами, под Ясмундом, в 1715 г. В донесении об этой битве адмирал Рабен заявляет, что король потерял в нем одного из лучших флагманов своего флота. Неприятельское ядро, поразившее Юля, повешено над его могилой в Роскильдском соборе.

Женат он был на девице Эделе Биелке, прожил с нею, впрочем, недолго (с 1702 по 1706 г.): она скончалась через несколько месяцев после рождения у них дочери.

Завещанный нам Юлем дневник представляет собою не первоначальные каждодневные наброски – тех не сохранилось, – а записки, приведенные в известную систему уже по возвращении Юля из России. Чистовая копия, сделанная для короля известным в то время переписчиком Магнусом Дрейером, утрачена. Остался только черновой экземпляр. Хранится он в Копенгагенском государственном архиве. По наружному виду это довольно объемистая рукописная книга в лист, озаглавленная на корешке «lust luels Ambassade i Russland 1709–1711» и писанная от начала до конца почерком личного секретаря Юста Юля, Расмуса Эребо, с весьма немногочисленными вставками и поправками рукой самого автора.

Расмуса Эребо Юль нанял специально для предстоявшей поездки в Россию – «ибо искал человека, умеющего бегло говорить и писать по-латыни».

Рано лишившись родителей и предоставленный собственным средствам, Эребо выказал большую энергию в преследовании заветной мечты – стать образованным человеком. Испытывая голод и холод, он усердно учился сначала в Датской и Латинской школах, затем в университете. Пройдя курс богословия, он стал искать места священника и уже собирался ехать в качестве «корабельного пастора» в Ост-Индию, «чтобы иметь кусок хлеба или умереть», как вдруг получил должность у Юля и, «к своему удивлению», стал не духовным лицом, а светским человеком.

Если систематизированный дневник писан его почерком, то есть основания предполагать, что и утраченные первоначальные записи или по крайней мере значительная их часть были введены им по указаниям Юля либо писаны под его диктовку. Посвящая в 1726 г. свой труд, «Русское законодательство»[2 - Хранится в рукописи в Большой королевской библиотеке в Копенгагене, Thottske Sami. № 347. Fol. См. En Rejse til Rusland under Tsar Peter и проч, ved Gerhard L. Grove, Kobenhavn, 1893 r., c. III.], королю Фредерику IV, Эребо в своем введении упоминает о «наших (то есть Юля и его) веденных в России ежедневных записях и о дневнике, копию с коего его величество получил уже несколько лет тому назад, каковой (дневник) я, недостойный, равным образом составил и собрал по приказанию и под надзором покойного г. посланника Юля».

Мало того что Эребо писал дневник Юля, он, несомненно, участвовал и в самом его составлении. Указанием на это может служить подробное описание происшествий, свидетелем коих был он один, весьма обстоятельные отчеты о православном богослужении и обрядах нашей церкви – предметы, на которые как богослов он должен был обращать особенное внимание, – вставки русских слов и заметки о русском языке, которого сам Юль не знал, и т. п.

Впоследствии, вернувшись из поездки со своим господином, Эребо совершил еще два путешествия в Россию, уже самостоятельно, одно – в 1712 г. в Ригу, чтобы привезти из России обратно в Данию людей и вещи Юля, другое – в 1714 г. – в Петербург и Финляндию, для доставления важного письма от короля к царю. В 1714 г. ему представился было случай попасть к нам и в четвертый раз, уже в качестве штатного секретаря датской миссии в Петербурге. Но, будучи в то время только что назначен публичным нотариусом в Копенгагене, он отказался от места в России, ибо предпочитал «верный и спокойный хлеб неверному и неизвестному».

Путешествуя с Юлем, Расмус Эребо, помимо его дневника, вел еще и свой собственный. Теперь последний, к сожалению, утрачен. Зато до нас дошла любопытная автобиография Эребо. Выдержки из нее, касающиеся всех трех его путешествий в Россию, помещаются в конце настоящей книги, в числе приложений[3 - Об изданиях автобиографии Эребо см. примеч. 2 к с. 21. Пользуемся изданием г. Грове. Принял я решение приложить эти выдержки, когда печатание настоящей книги уже приходило к концу. Этим объясняется присутствие некоторых ссылок на автобиографию, являющихся теперь излишними. Дополнительные биографические сведения о Расмусе Эребо см. в том же примеч. 2 к с. 21.].

Записки Юля я перевел с рукописи Копенгагенского архива зимой 1890/91 г.; в 1892 г. они были напечатаны в «Русском архиве» (в книжках 3, 5, 7, 8, 9, 10 и И) и таким образом впервые обнародованы на русском языке. Уже позднее, в конце 1893 г., появилось прекрасное издание их в датском подлиннике, под заглавием «Ен Rejse til Rusland under Tsar Peter, Dagbogsoptegnelser af viceadmiral Just Juel, Dansk Gesandt i Rusland, 1709–1711» («Путешествие в Россию в царствование Петра, дневник вице-адмирала Юста Юля, датского посланника в России 1709–1711 гг.»), с обстоятельным предисловием, историческими примечаниями, указателем и множеством интересных политипажей и гравюр в тексте. Потрудился над этим изданием секретарь Копенгагенского государственного архива Г.Л. Грове (Gerhard L. Grove), упоминавший о дневнике Юля еще в 1889 г. в примечаниях к автобиографии Расмуса Эребо и указавший на них в конце 1891 г. в особой статье «Traek fa Peter den Srotes Liv, fra en samtidig dansk Gesandts utrykte Dagbog» («Черты из жизни Петра Великого, из неизданного дневника датского посланника его времени»), напечатанной в «Скандинавском временнике наук, искусств и промышленности» (Nordisk Tidskrift for Vetenskap, Konst och In-dustri).

Ввиду сокращений, допущенных – частью мною самим, частью редакцией – при печатании перевода записок Юля в русском архиве, я еще до выхода в свет датского подлинника решил приступить к новому русскому их изданию, без малейших пропусков, в том виде, в каком я их первоначально перевел[4 - См.: Московские ведомости. 1893. № 272, 273, 274 и 334.]. Вследствие разных случайных замедлений издание это окончено лишь теперь. Заключает оно в себе записки Юля в неприкосновенной их целости[5 - В «Русском архиве» текст их занимает 215 страниц.] и ввиду некоторых пропусков в книге г. Грове является пока единственным совершенно полным их изданием[6 - У г-на Грове опущено: 1) описание сравнительной длины разных локтей (зеландского, брабантского, голландского, нарвского, рижского, ревельского и других), русского аршина, английского ярда и «нарвской меры, на которую продают полотно» (графическое изображение разницы этих мер в отношении зеландского локтя, то есть датского алена). 2 и 3) Отчет о торжественной «извинительной» аудиенции у царя английского посла Витфорта (с. 146–148) и договор, заключенный между голландскими купцами в Архангельске в 1708 г. (с. 281–294). Как указывал сам Юль, оба эти документа были в свое время напечатаны, первый на разных языках, второй на голландском; но я думаю, разыскание их в настоящее время представило бы для читателей немалые затруднения; между тем по содержанию они прямо касаются предмета записок. 4 и 5) Рукописный и гравированный планы Прутского сражения. У г-на Грове они приведены в столь мелких политипажах, что никаких надписей на них прочесть нельзя; в таком виде они, конечно, не имеют значения. Рукописный план помещен у меня на с. 340, а гравированный, не представляющий органической части самого дневника, в приложениях (см. после с. 443). 6) Подробный перечень официальных бумаг, сданных Юлем по возвращении из России в датское министерство иностранных дел. Перечень этот может служить драгоценным указанием для того, кто захотел бы дополнить бытовые записки Юля политическими данными из Копенгагенского архива. 7) Переписка Юля с русскими министрами, касающаяся не доплаченных ему суточных, а также пожалования ему царского портрета с бриллиантами и соболей, не лишенная интереса для русских читателей. Остальные (весьма немногие) отсутствующие в датском издании документы существенного значения не имеют (проездной лист Юля, см. примеч. 2 к с. 54, отпускная грамота Петра Юлю – с. 379, расписка Хагена в получении сданных ему Юлем официальных бумаг с их перечнем – с. 385–386). Что до моей книги, то в ней приведен только факсимиле вписанной Расмусом Эрбе в дневник русской и славянской азбуки, как не представляющий для нас, русских, интереса (воспроизведена у г. Грове в малом масштабе на с. 320–322; у меня о ней упоминается в примечаниях к с. 253).].

Как указано на заглавном листе, примечания к моей книге заимствованы из труда г-на Грове. При этом некоторые из них – главным образом касающиеся русских деятелей, русских обычаев, вообще России – рассчитанные их автором на датскую публику, несколько изменены и частью дополнены (при обязательнейшей помощи С.А. Белокурова, оказавшего мне вообще неоценимое содействие в деле настоящего издания).

В приложениях, кроме упомянутых выдержек из автобиографии Расмуса Эрбе и гравированного плана Прутского сражения (с объяснениями), помещаются также немецкий оригинал и русский перевод инструкции, которой снабжен был Юль при отправлении своем в Россию. Немецкий текст перепечатан из издания г. Грове. Оригинал инструкции хранится в копенгагенском архиве.

В тексте книги в круглые скобки (…) заключены слова, отсутствующие в подлиннике, но дополняющие в русской речи его смысл. В прямые […] поставлены слова, пропущенные в оригинале по недосмотру. Скобки же, имеющиеся в оригинальном тексте, перенесены в мой перевод с двоеточиями (:…:).

Курсивом напечатаны слова и выражения, значащиеся в датской рукописи по-русски. В подлиннике они написаны по большей части русскими и лишь в редких случаях латинскими буквами.

Ю. Щербачев

Константинополь, Май 1899 г.

Могущественнейший всемилостивейший наследственный государь и король[7 - Фредерик IV (1699–1730).]!

Всемилостивейшая инструкция, данная мне вашим королевским величеством, (в то время) как (вы) посылали (меня), в качестве чрезвычайного посланника, к его царскому величеству, предписывала мне, между прочим, вести, в течение моего путешествия, исправный дневник и, по возвращении в отечество, представить оный (вашему королевскому величеству). Всеподданно исполняя (сие) всемилостивейшего вашего королевского величества приказание, повергаю ныне этот дневник, веденный мною во время поездки в Россию и обратно, к стопам вашего королевского величества.

Принял он большие размеры по той причине, что я не хотел ограничиться происходившим в России, а записывал равным образом и то, что случалось со мной по пути туда и обратно, в других странах.

Если бы я составлял этот труд для удовлетворения моей собственной или чужой любознательности или если бы я имел в виду посредством печати сделать его (достоянием) всеобщим, (то) я, конечно, прибегнул бы к некоторой осторожности и выключил бы из него те (места), в коих царь и его подданные рисуются в красках мало привлекательных; ибо, если б настоящий дневник дошел до сведения царя, он, я уверен, пожаловался бы на меня вашему королевскому величеству, (обвиняя меня) в намеренном посрамлении русской нации, так что, быть может, за мои труды меня ожидала бы только неприятная награда.

Но дневник этот, как сказано, я писал единственно во исполнение нарочитого всемилостивейшего приказания вашего королевского величества, а потому я и не колебался отмечать в нем как достойное хулы, так и достойное похвалы: мне казалось непростительным скрывать от вашего королевского величества правду. К тому же для вашего королевского величества, как и для всякого (другого) правителя, весьма важно быть осведомленным об особенностях двора, о населении и условиях того края, куда (посылается) для переговоров (известный) посланник, так как при этом представляется возможность (сообразуясь с имеющимися данными) принять те или другие полезные решения, которые в противном случае (приняты) не были бы. Так, я уверен, что если бы, до заключения союза с царем, ваше королевское величество имели точные сведения о русских (и о том), насколько можно на них положиться, особенно в делах денежных, то сведения эти, без сомнения, послужили бы к немалой пользе и выгоде (для Дании).

Я далек от мысли выдавать настоящий дневник за полное описание России, ибо для подобного труда нужно (бы) основательное знание русского языка и многолетнее спокойное пребывание в (этой) стране. Могу только сказать (одно), что я записал все, что мне было возможно (записать, но при том записал) лишь то, что я, по вполне достоверным сведениям, считал за истину. Более подробные исследования (о России) не представлялись для меня возможными ввиду краткости моего там пребывания (и того, что) большую часть времени (я) провел в поездках туда и сюда, (обстоятельство), служившее немалою помехой для точных обо всем расспросов и расследований.

Если многое во этом дневнике стоит не в том порядке, в каком оно занесено в черновые (наброски), с которых (настоящий дневник) списан, то случилось это по той причине, что (хотя) в течение моего пребывания в России я (и) заносил все (происходившее) под теми днями, в которые был тому свидетелем или о том узнавал, – здесь, в той чистовой копии, (однородные заметки) иногда собраны вместе, дабы имеющее взаимную связь не было слишком широко разбросано.

Да не примет ваше королевское величество во гневе, что настоящий дневник, столь поздно изготовленный, представляется (вам лишь теперь). Случилось это не вследствие какого-либо с моей (стороны) промедления, но по той причине, что часть дневника, по 29 мая 1711 г., осталась в числе прочих моих вещей в Москве, после того как я оттуда выехал, чтобы сопровождать его царское величество в поход против турок, а так как вашему королевскому величеству благоугодно было всемилостивейше отозвать меня (из России) 21 декабря того же года, (в то время как я находился) в лагере под Штральзундом, то (дневник свой) я получил, вместе с прочими моими вещами, лишь весной 1713 г., на родине, в то время как (уже) готовился выйти в море с флотом вашего королевского величества. Ввиду сего (последнего обстоятельства) я должен был отсрочить приведение в порядок и переписку начисто этого обширного труда, до моего возвращения из плавания, (то есть) до конца ноября того же года. Таким (образом), мне не представилось возможности (приняться за) обработку дневника прежде (наступления) истекшей зимы. С другой стороны, я не (мог) окончить этот (труд) ранее (и) вследствие (участия в) различных военных советах, (а равно) и вследствие других даваемых мне время от времени поручений по службе вашего королевского величества.

В заключение пожелаю, чтобы ваше королевское величество всемилостивейше нашли удовольствие в (чтении) настоящего дневника. Вместе с тем всеподданнейше благодарю ваше королевское величество – во-первых, за то милостивое доверие, которое (вы) выказали (к) моей преданности, возложив на меня важную должность чрезвычайного посланника при царском дворе без всякого моего о том непосредственного или через других лиц ходатайства, а во-вторых, за то, что ваше королевское величество, по собственной (своей) королевской милости, (тоже) безо всякой моей о том просьбы, непосредственной или через других лиц, всемилостивейшие (отрешили) меня от этой должности, отозвав на родину.

От (всего) сердца желая и всеподданнейше испрашивая себе продолжения высокой милости и благосклонности вашего королевского величества, остаюсь с наиглубочайшим всеподданнейшим (почтением) телом и кровью вашего королевского величества.

[подписи нет]

Апрель 1709 года

8 апреля их превосходительства тайные советники Отто Краббе и Христиан Сехестед[8 - Otto Krabbe (р. в 1641, ум. в 1719) и Christian Sehestedt (р. в 1666, ум. в 1749), будучи в то время членами Тайного совета, получили от короля указания (инструкция от 9 ноября 1709 г.), как им, в качестве «остающегося Совета» заведовать, во время заграничного путешествия короля, «иностранными и внутренними делами». Впрочем, Сехестед, как главный секретарь «Немецкой канцелярии», тогдашнего датского министерства иностранных дел, имел и ранее немаловажное влияние на дипломатические вопросы.], коим на время отсутствия короля, (отправившегося) путешествовать в Италию, было всемилостивейше поручено управлять (на) общее благо (государством), приказали мне немедленно явиться в королевскую ратушу[9 - (Raadstuen). Тут идет речь о Raadstuen for Slottet, особом небольшом здании перед королевским дворцом в Копенгагене. Здание это составляло принадлежность дворца.]. Я тотчас же туда отправился и застал (их) там. Они сообщили мне, что получили от короля всемилостивейшее послание – предложить мне ехать, в качестве его чрезвычайного посланника, к его царскому величеству. На столь неожиданное предложение я не мог отвечать сразу, а потому почтительнейше попросил упомянутых гг. тайных советников предоставить мне несколько дней на размышление, (но) в то же время выразил всеподданнейшие (чувства) признательности за доверие, которое его королевскому величеству угодно было всемилостивейше мне выказать, признав за благо назначить меня на такую важную должность. Так как названные сановники изъявили желание получить от меня ответ на столько своевременно, чтобы мог послать его к его королевскому величеству с первой же почтой, то на обсуждение вопроса и на совещание с друзьями я выговорил себе всего один день.

Затем, когда я, с одной стороны, взвесил (неприятности), ожидавшие меня среди народа еще грубого и неотесанного, (и) опасности столь дальнего и трудного путешествия, а равно расстройства здоровья, (неизбежного) при дворе, где чрезмерное пьянство в таком ходу, что нет возможности от него избавиться, (когда), с другой стороны, (я принял в соображение), что долг каждого подданного – быть всегда готовым к служению своему государю, в особенности когда дело касается столь важного и многозначительного поручения, как в данном случае, в переживаемые нами времена[10 - Времена были действительно неспокойные. В Европе воевали почти всюду. На юге и западе шла борьба за испанское престолонаследие, в которой участвовали, с одной стороны, Испания, Франция и Бавария, с другой – Австрия, Англия, Нидерланды, Португалия и Савойя. Мало того, что все эти державы воевали между собой – другие, в сущности непричастные государства, как, например, Дания, посылали им вспомогательные войска. На востоке и на западе велась война между Швецией и Россией, а Дания и Польша, которых в начале Северной войны Швеция принудила к миру, сгорали желанием при первом же удобном случае возобновить враждебные действия, возвратить утраченные провинции и отомстить за свое унижение.], моя покорность и всеподданнейшая любовь ко всемилостивейшему моему государю одержали верх над всеми соображениями об опасностях и трудностях (путешествиях), и 9 апреля, явившись опять в королевскую ратушу к гг. тайным советникам, я отвечал им, что, согласно высочайшей воле моего короля и государя, готов ехать по его поручению к царю (и) что (при этом) не хочу, по примеру других лиц, делавших это до меня, ставить, прежде чем принять сию должность, какие-либо условия о вознаграждении (меня) по моем возвращении из (России), а предоставляю то милости(вому) усмотрению самого короля. Лишь об одном прошу гг. тайных советников – всеподданнейше ходатайствовать от моего имени пред его королевским величеством (о том, чтобы он) благоволил не оставлять меня в России на долгое время и назначить мне судно для перевоза меня, моих людей и вещей в Архангельск.

Тайные советники обещали всеподданнейше довести обо всем этом, с первой же почтой, до сведения (короля, но) вместе с тем предложили мне приготовиться, в ожидании ответа, к путешествию в Россию, чтобы я, по получении моих кредитов, мог выехать немедленно. Они распорядились также насчет выдачи мне 1000 ригсдалеров в кронах на закупку необходимого для путешествия – (суммы), обыкновенно выдаваемой тем, кто посылался таким образом, как я. Согласно всемилостивейшей воле его королевского величества, было равным образом (приказано) командор-капитану Тамбсену привести в готовность транспортное судно Faeroe [11 - Otto Jacob Thambsen, вышедший в 1719 г. в отставку шаутбенахтом, командовал во время Северной войны разными судами. Из Нарвы, куда Тамбсен, после приводимых ниже придирок со стороны шведов, перевез Юля, этот последний писал Сехестеду, что не умеет высказать, как доволен поведением Тамбсена, и прибавлял, что в лице его король имеет такого хорошего и способного офицера, о каком только может мечтать. В 1715 г., в морском сражении у берегов Померании, на долю Бамбсена выпало принять на корабль Justitia, начальствование после Юста Юля, убитого в этом сражении пушечным ядром (см. Rasmus Aereboes Autobiografi, udgivet af G.L. Grove, Kjdbenhavn, 1889).] для доставления меня в Архангельск.

Мне объявили также, что как посланник я буду получать годовое содержание в 3000 ригсдалеров кронами и что (жалованье) это будет мне производиться с того дня, как я выеду из Копенгагена, и по тот день, как я туда возвращусь. Сверх того, я должен был получать по 10 ригсдалеров in specie [в сутки] от его царского величества – со дня выезда моего в пределы царских (владений) и по день выезда моего из них. (Суточные эти производились мне) в силу договора, заключенного на сей предмет между Данией и Россией в 1684 году[12 - Договор от 10 августа. См. «Датский архив. Материалы по истории древней России, хранящиеся в Копенгагене» (1326–1690 гг.) Ю.Н. Щербачева и Русскую историческую библиотеку, том XVI «Русские акты Копенгагенского государственного архива, собранные Ю.Н. Щ.» № 183, столбцы 911–920, где памятник этот приведен целиком.]. По (договору этому) царь, в своем государстве, должен был также предоставлять мне даровые подводы, даровую квартиру, дрова, свечи и воду.

Помимо этого, за все (время), пока я сопровождал царя в походе или в путешествии за Москвой[13 - Южнее Москвы?], (из казны) его королевского величества выдавалось мне добавочное содержание по 10 ригсдалеров кронами в день.

Когда (все) это было решено и я написал к его королевскому величеству всеподданнейшее (письмо, в котором) благодарил его за то, что он, безо всякого с моей стороны ходатайства, непосредственного или через третье лицо, избрал меня на эту должность, (и заявлял), что принимаю оную, единственно чтобы выказать мою всеподданнейшую покорность (и) намерение вести себя так, как следует и приличествует честному верноподданному.

При этом я предложил королю, чтобы со мной, в качестве королевского секретаря миссии, ехал г-н Петр Фальк[14 - Peter Falk по отозвании Юля был аккредитован, в течение довольно долгого времени, при русском дворе в качестве поверенного в делах; по возвращении на родину он назначен (в 1716 г.) президентом в Христианию, где умер в 1720 г. в звании юстиц-советника. Одна рукопись университетской библиотеки в Христиании (Klokker Hass’s „Aereog Eftermaele“) характеризует его, как «сведущего в законах, всеми любимого и уважаемого человека» (см. Rasmus Aereboes Autobiografi).], ибо находившийся в то время в Москве секретарь миссии г-н Скоубо[15 - Christian Schoudoe (p. в 1686, ум. в 1736) – сын Енса Христенсена, бургомистра в Оденсе; 2 декабря 1704 г. назначен секретарем датской миссии в Москве; по возвращении на родину добивался разных должностей, но лишь в 1713 г. получил место окружного вице-судьи в Фиопии; в следующем году назначен окружным судьей там же. В 1716 г. женился на Шарлотте Амалии Раш (Charlotte Amalie Rasch), дочери известного копенгагенского полицеймейстера Клауса Раша из Рашенборга (Claus Rasch til Raschenborg).] потребовал, чтобы его отозвали одновременно с пребывавшим в Москве королевским чрезвычайным посланником, статским советником Грундом[16 - Georg Grundt, или, вернее, как он сам подписывался, Grund, в молодости несколько лет путешествовал за границей с принцем Карлом Датским и с Христианом Гюльденлеве, незаконным сыном Христиана V; в 1704 г. назначен во вновь учрежденную Коммерц-коллегию; с 1705 по 1710 г. был чрезвычайным посланником при русском дворе; вернувшись в отечество, исполнял, во время чумы, крайне трудные обязанности председателя Копенгагенской санитарной комиссии. Потом назначен окружным фойгтом в Бредстеде и членом Готгорпского апелляционного суда. Умер в 1729 г. (см. Rasmus, Aereboes Autobiografi).].

Затем я стал нанимать людей и делать заказы (по части) экипажей, сбруи, платья и прочего. К середине июня все было готово, корабль «Ферэ» также. Нанял я и письмоводители или секретаря для личной моей переписи, студента Расмуса Эребо [17 - Rasmus Aereboes (p. в 1685, ум. в 1744) – бедняк, сын свендборского шкипера, только что окончивший к тому времени свое образование; в детстве и юности испытывал голод, нужду и многие другие лишения. Местом секретаря у Юля, открывшим ему поприще, о коем он, как студент богословия, не мог и мечтать, Эребо обязан своему знанию латинского языка. После путешествия с Юлем, описанного в настоящей книге, он побывал в России еще дважды – в последний раз прошел туда из Дании в открытой лодке; затем по возвращении на родину, вероятно вследствие его знакомства с иностранными языками, Эребо назначен копенгагенским общественным нотариусом (Notarius Publicus), а добивался он лишь места священника. Многочисленные превратности своей жизни он описал в своей автобиографии, которая впоследствии была издана (в 1862 г.) доктором философии Вурман-Бекером (Wurman-Becker), а затем (в 1889 г.) Г.Л. Грове (с портретом автора и объяснительными примечаниями). В качестве личного секретаря Юста Юля Эребо писал (или, по крайней мере, собственноручно перебеливал) его дневник и, несомненно, во многих отношениях повлиял на самое содержание его (см. предисловие).].

Июнь

17-го С[18 - Астрономические знаки, сопровождающие число месяца, означают: ? (солнце) – воскресенье, ? (месяц) – понедельник, ? (Марс) – вторник, ? (Меркурий) – среда, ? (Юпитер) – четверг, ? (Венера) – пятница, ? (Сатурн) – суббота.]. Когда транспортное его королевского величества судно «Ферэ», под командой командор-капитана Тамбсена, было (уже) готово и вещи мои погружены для перевоза в Архангельск, их превосходительства королевские тайные советники Отто Краббе и Христиан Сехестед получили от короля приказание изменить мой (маршрут так), чтобы вместо Архангельска я, в самый день (получения этого приказания), ехал в Бранденбург, в Потсдам, за дальнейшими повелениями, а чтобы корабль с моими людьми и вещами шел тем временем в Пиллау и там ожидал меня.

Вместе с приказанием мне ехать гг. тайные советники с той же почтой получили от его королевского величества заверение, что пробуду я в России не дольше трех лет, а равно и согласие (короля) на отправление со мной в Москву г. Петра Фалька в качестве секретаря (датской) миссии.

Во исполнение вышеуказанной воли его королевского величества я пустился в путь в этот же вечер, в 7 часов, и прибыл в Роскильде в И ч.

18-го ? проехал через Рингстед, Слагельсе, Корсёр, Вельт, Нюборг и в 10 часов вечера прибыл в Одессе.

19-го ? проехал через Асенс, (перебрался) через Малый Вельт, через Хатерслебен и вечером (прибыл) в Фленсбер.

20-го ? проехал через Рендсбург и Нцехо.

21-го ?, в 7 ч. утра прибыл в Гамбург. (Тут) остановился на короткое (время) для свидания с королевскими агентами де Гертоге[19 - 24 декабря 1689 г. lohann Baptista и Wilnelm de Herthoge назначены королевско-датскими факторами и агентами в Гамбурге. По их должности им вменялось в обязанность зорко следить за всем представляющим за границею интерес для Дании и обо всем подобном своевременно доносить в Немецкую канцелярию, кроме того – пересылать по назначению письма от датского правительства к датским посланникам и иностранным державам и vice versa, а также исполнять денежные и другие поручения главного королевского казначея, которому названные факторы имели представлять счеты (см. назначения, Bestallungen, в патентах (Patenter) Немецкой канцелярии в Копенгагенском Государственном архиве).] и с резидентом его королевского величества, статским советником Хагедорном[20 - Hans Statius von Hagedorn (p. в 1668) – назначен 4 октября 1702 г. датским резидентом в Нижне-Саксонский округ, умер (в 1772 г.) в звании конференцсоветника в Гамбурге. Поэт Фридрих фон Хагедорн был его сыном от Анны Марии, рожденной Шумахер (смерти его gesammelte Werken, изданные Эшенбургом в Гамбурге, 1800 г., часть 4).]; затем в тот же вечер (продолжал) путь в Потсдам и прибыл в Эшебург.

22-го ? проехал в Бойценбург, Любтен и Ленцен.

23-го ? проехал Перлебург, Кюриц и Фербелин.

24-го ? проехал Науен и около 10 часов прибыл в Потсдам.

Таким образом, путешествуя днем и ночью, я, благодарение Богу, благополучно совершил этот 90-мильный переезд в 6 дней и 7 ночей.

Не найдя в Потсдаме помещения, я велел доложить о себе королевско-прусскому гоф-фурьеру, который (и) и отвел мне (квартиру).

Я думал застать его королевское величество в Потсдаме, но (здесь) узнал, что он еще пребывает в Дрездене у короля Польского Августа[21 - Фридрих-Август, или Август Сильный (р. в 1670, ум. в 1733) – король Польский и курфюрст Саксонский, сын Иоганна-Георга Саксонского, и принцессы Датской Анны-Софии, сестры короля Датского Христиана V, следовательно, двоюродный брат Фредерика IV Датского. В описываемое время Фридрих-Август, пригласивший короля Фредерика на возвратном пути из Италии посетить его в Дрездене, с величайшей пышностью праздновал это свидание. В течение нескольких дней длились блестящие процессии с волшебной обстановкой в стиле рококо. Специально для этих процессий построен был целый дворец. Он был деревянный, окрашен в зеленый цвет и занимал обширную площадь. В Дрезденском королевском собрании гравюр (Kupferstichsammlung) хранятся красивые современные раскрашенные от руки изображения этих любопытных процессий. Теперешний Дрезденский каменный цвингер построен на месте старого деревянного дворца совершенно по тому же плану (за исключением одного лишь флигеля). Таким образом, это прекрасное сооружение, заключающее всемирно известные дрезденские собрания, обязано своим возникновением посещению Дрездена датским королем Фредериком IV.]; о том, когда мой всемилостивейший государь и король и короли Прусский[22 - Фридрих I Прусский, или Фридрих III, курфюст Бранденбургский (р. в 1657, ум. в 1713), сын великого курфюрста, лишь за 8 лет пред тем, разными уступками императору германскому, добился переименования Прусского герцогства в королевство.] и Польский съедутся, как было условлено, в Потсдаме – толковали неопределенно.

Дабы узнать обстоятельнее, что мне делать в Потсдаме, должен ли я там оставаться или нет, я написал к их превосходительствам тайным советникам Ленте и Вибе[23 - Тайные советники военный обер-секретарь Christian Leute (р. в 1649, ум. в 1725) и обер-секретарь датской канцелярии, впоследствии норвежский наместник Ditlev Wibe (в наших современных актах «Выбей» – см. у Соловьева XVI, 59 и XVII, 32 и 92 – р. в 1649, ум. в 1725), были одними из самых доверенных лиц Фредерика IV, и оба пожалованы им кавалерами ордена Слона.], находившимся в свите его королевского величества в Дрездене, и согласно высочайшему королевскому повелению известил их о своем приезде в Потсдам.

(По распоряжению) его величества короля Прусского между Гамбургом и Потсдамом учреждены для путешественников (две) почты, обыкновенная и чрезвычайная. Обыкновенная ходит два раза в неделю, (едущие с ней) лица платят каждый два (серебряных?) гроша (goede grosken) с мили; в счет этой платы путешественник может вести с собой 50 ф. (багажа); за все, что он везет свыше этого веса, платится особо. По желанию можно пользоваться и чрезвычайной почтой, причем за лошадь и милю платится один дриттель. Два лица, путешествующие (вместе), имеют право везти с собой (без приплаты) 200 фунтов (багажа) и не обязаны платить более чем за две лошади. Если путешествуют совместно трое или несколько человек, то они платят за три или за несколько лошадей, смотря по объему и тяжести багажа. При каждой перепряжке вагенмейстер получает за труды два (серебряных?) гроша (и) из (этих денег) платит королю Прусскому по грошу с ригсдалера, каковой (сбор) вносится в почтамты. Со своей стороны почтальоны (так называются везущие путешественников проводники) получают ежегодно каждый: 1000 ригсдалеров, голубой мундирный кафтан почтового ведомства, шелковый шарф, почтовый рожок на шелковом шнурке и почтовую с прусским гербом бляху, навешиваемую на грудь. Встречаясь с другой повозкой, а также проезжая врытой или вообще узкой дорогой, почтальон трубит в рожок, причем все едущие навстречу должны уступать его дорогу. Всякие мостовые и заставные сборы обязан уплачивать сам почтальон, но на деле почтальоны требуют сии деньги с не знающих этого (правила) путешественников.

Между Гамбургом и Потсдамом все дома крыты плоскими черепицами, как в Дании (они крыты) дощечками; только черепицы висят на перекладинах с крючками.

В деревенских домах не позволено иметь печей для печения (хлеба): они должны находиться в порядочном расстоянии от домов. Из опасения пожара печи запрещено даже покрывать досками или (какой-либо) другой кровлею.

На всех перекрестках, где расходятся две, три или несколько дорог, стоят столбы с (прибитыми к ним) руками-указателями. На (этих последних) написано название места, куда ведет дорога, а также сколько миль считается до того или другого (пункта), что служит значительным облегчением для путешественников, которые, благодаря таковыми рукам, указывающим пути, могут сами найти дорогу, если только знают, через какие деревни (им) ехать.

Относительно монеты следует заметить, что между Гамбургом и Потсдамом, а также в Берлине, во всем Бранденбургском крае, в Померании, Люнебурге и Саксонии, в обращении находятся дриттели, которые в Берлине стоят на 12 % ниже датских крон. Три дриттеля, будь они бранденбургские, люнебургские или саксонские – ибо (все) они обращаются безразлично по всему краю – составляют ригсдалер courant. Рисгдалер равняется 24 грошам (грош равен 3 и ? датского скилинга) или 48 sexpfenniger’ам; (зекспфеннигер) представляет приблизительно два датских скиллинга. Дрейер то же, что датский скиллинг, заключает в себе 3 пфеннига. Пфенниг равняется датскому hvid’y.

Недалеко от Фербелина (простирается) широкий луг (с) болотом мили в 3–4 длиной; через него к Фербелину ведет большая плотина, (по которой) проходит дорога в Мекленбург. Здесь (в пользу) короля Прусского (поступают) большие таможенные сборы, особенно с рептинского пива. Фербелин известен победой, которую отец ныне царствующего короля, курфюст Бранденбургский, одержал недалеко от (этого города) над шведами в 1675 г.

Потсдамский дворец весьма роскошен и увешан ценными шторами и картинами. В большой зале находится великолепный серебряный вызолоченный поставец и серебряная люстра в три (венца). Дворцовый сад разведен с большими затратами на болоте. (Впрочем), за исключением весьма богатой и роскошной оранжереи с лавровыми, апельсиновыми и другими деревьями, в (саду этом) нет ничего достойного примечания.

В (принадлежащем) прусскому королю фазаньем парке близ Потсдама фазанов мало, зато (есть) красивая беседка и красивая аллея в 1000 шагов длиной, (ведущая) к Потсдаму.

Королевский сад с обеих сторон окаймлен рекой Хафелем, берущей начало близ Шпандау и впадающей в Эльбу близ Хафельберга.

Потсдамский (олений) парк обнесен лучшей, более прочной и (притом) менее дорогой оградой, чем (ограды) наших датских (оленьих) парков, (а именно) огорожен расколотыми дубовыми и буковыми (кольями), вбитыми одним концом в землю, плотно друг возле друга, сверху же затесанными округло и остро и для скрепления (всей) ограды заплетенным, на ширину ладони, лозняком, как заплетаются плетни.

Здешние печи сложены наглухо из поливного кафеля.

Следует также оговорить, что король Прусский содержит на реке Хафеле охотничью яхту, весьма роскошно расписанную и позолоченную (как) снаружи, (так) и внутри. Она имеет белый флаг, гюйс, вымпел и рейный флаг (nocke-flag), на котором изображен черный орел, представляющий прусский герб. В частности надо отметить, что, когда я был на этой королевской яхте и хотел спуститься по заднему трапу, чтобы осмотреть каюту, мне предложили спуститься по переднему трапу, так как никому, за исключением короля и королевы, не дозволяется спускаться по заднему. Quantum est in rebus inane.

29-го ?. Сюда прибыл батальон гренадер; они будут держать караулы, когда приедут высочайшие особы.

30-го ?. В Потсдам прибыл его величество король Прусский, а также три его единокровных брата – маркграфы[24 - Филипп Вильгельм (р. в 1669, ум. в 1711) – наместник магдебургский, Альбрехт Фридрих (р. в 1672, ум. в 1731) – наместник нижней Померании, и Христиан Людвиг (р. в 1677, ум. в 1734) – хальберштатский наместник и соборный пробст.].

(Как) мне (случилось) заметить, стихари в лютеранской церкви в Потсдаме отличаются от датских тем, что не имеют рукавов и разрезаны на четыре (полотнища), из которых одно висит спереди, другое сзади, а (остальные) два, поуже, свисают с плеч, как откидные рукава.

При причащении (причастники), принимая хлеб, преклоняют колена поодиночке, с правой стороны алтаря; затем, чтобы принять чашу, переходят на левую сторону и (там) становятся на колени, на скамью. При произнесении слов Таинства они стоят, а во время молитвы опускаются на колени. В это время четыре подростка-школьника, в белых стихарях с фиолетовыми поясами, стоят на коленях перед алтарем, и (всякий раз), как произносится имя Христово, кланяются в землю. При причащении эти четыре (мальчика) стоят попарно, с двух сторон алтаря, и держат под хлебом и чашею красный шелковый платок.

Произнося перед алтарем (слова): «Господь с вами», священник всякий раз осеняет (паству) крестным знамением, (так же) как когда возглашает благословение. Делаемое им при этом знамение подобно Андреевскому кресту.

Июль

1-го ?. Прибыла швейцарская гвардия; (люди ее) одеты в короткие синие куртки (и) широкие брюки; шпаги они носят на перевязи через плечо; воротники их похожи на воротники датских священников; шляпы остроконечны с узкими полями (и) с торчащим кверху белым пером.

Прибыла также лейб-вахта короля Прусского в голубых, с золотым убранством, мундирах, подобных, впрочем, (мундирам) остальных королевских служителей.

В Потсдаме, да и во всем Бранденбурге, потолки в домах, как бы последние ни были убоги, всегда замазаны в уровень с балками глиной и (поверх нее) известью. Это заменяет употребляемый в Дании гипс, служит прекрасным (предохранительным) средством от пыли, (обыкновенно) летящей (с гипсовых потолков), удерживает тепло в комнатах и, при разговоре в нижнем (этаже), препятствует звукам проникать в верхний. При пожарах (такие) потолки тоже (оказывают) пользу, замедляя распространение огня и (предоставляя через то жильцам возможность) спасти имущество и жизнь.