скачать книгу бесплатно
Белый конь. Высокобезнравственная повесть
Юрий Моренис
В повести рассказывается история о женщине в одиночестве. О ее мыслях, фантазиях, желаниях, безрассудных поступках и рискованных приключениях.
Белый конь
Высокобезнравственная повесть
Юрий Моренис
© Юрий Моренис, 2016
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Белый конь
Высокобезнравственная повесть
Охотясь за Принцем на Белом Коне,
главное, не зашибить лошадь
Пролог
Как экономика должна быть экономной, так одиночество – всегда одиноко. Когда встречаются «два одиночества и разводят у дороги костер», они уже не одиноки, поскольку их двое.
Двое, трое, четверо… Четыре женщины за одним столиком – это «Секс в большом городе», а не одиночество. Все, что больше одного, называть одиночеством – нонсенс!
С этим и столкнулся сочинитель «Белого коня» – как собрать вместе одиноких женщин? Они не собираются! В бане ли, в службе знакомств, на природе или тайком на явочной квартире милые женщины перестают быть самими собой, они выделываются друг перед дружкой, врут, кокетничают, завидуют, ненавидят и искренности от них в жизни не дождаться. А чтобы повесть действительно получилась, надо оставить их там, где они, по-настоящему они: в темноте, лицом в подушку, задыхающихся, рыдающих, но на самом деле мечтающих, фантазирующих и желающих… Господи, чего только не желающих!
Ночь. Именно наедине с ночью женщина по-настоящему одинока.
Кстати, раз в год ночью, в единственном месте у некоторых одиноких леди появляется возможность собраться вместе: на Ивана Купала, на Лысой горе, и это, вовсе не объединяющее мероприятие, называется «Шабаш». Однако ведьмы – не героини моего повествования.
Первая ночь
Если бы я вдруг стала сама собой, я бы от себя сошла с ума!
Меня спасает вселенская ложь: воспитание, образование, телевидение, книги и прочее… Воспитывали, согласно общей морали, глуша меня во мне. Обучали, давая ненужные знания, совсем не подходящие для моего дальнейшего существования. По ящику – вранье о добропорядочности и справедливости, и только взрывы, катастрофы, украденные дети вызывают дрожь и затаенную печаль. На глазах слезы, но это слезы не мои, а той, которую воспитали и обучили плакать в положенных местах. Смеяться тоже… Идешь на концерт и умираешь от хохота, слушая артиста-юмориста или писателя-сатирика. Хотя абсолютно то же самое, но другим голосом от ведущего новостей по телевизору и, будьте любезны, – рыдания взахлеб.
Книги… А что, книги?! Чем они лучше других? Правда, в некоторых рассказывается о Принце на белом коне. Мол, является он и обнажает тебя до самого донышка, срывая шелуху воспитания, образования и прочей чепухи… «Ты что, книгам веришь?» – спрашивают с изумлением. Не знаю, но думаю, где-то он есть, этот Принц на белом коне? «Ненормальная, идиотка, чокнутая!!!» Так я же и говорю, стала бы собой – сошла бы с ума.
Начала его искать поздно, года в двадцать три. Маленькая была, дурочка. Закончила институт, и филолог с красным дипломом, попала секретаршей к Николаю Петровичу. Отдать должное, Николай Петрович, как матерый алкоголик, в первый же день устроил испытание. Дает тысячу рублей и велит купить выпивку. На вопрос, что именно, машет рукой, мол, что понравится. А я тогда в спиртном ничего не понимала… Что в спиртном – материться не умела! Водитель его молчит, лишь с ухмылкой плечами пожимает. Чую, подвох, а в чем – черт разберет. Ладно, поехали. Захожу в магазин, а там коньяка – залейся! Наивная, хлопаю глазами, сыплю голубые брызги и тоненьким голосом спрашиваю продавца, какое зелье вкуснее, «Черный аист» или «Белый аист» – бутылки аж светятся от наклеек. Продавец мудрым голосом поясняет, это, девушка липовая Молдавия – не вздумай покупать. Единственное здесь приличное – Дагестан, его и бери. Спорить не стала, еще купила кое-какую закуску, сложила все в пакет и – к шефу. Николай Петрович заглянул внутрь, довольно хмыкнул и с удивлением посмотрел на сдачу в протянутой руке.
– Э-э, голубушка, это твое. Забирай!
Итак, боевое крещение, так сказать, прошла – за работу. День тружусь, другой, а на третий появляется он… Может, на кого-то подобные и производят впечатление вплоть до падения со стула, а на меня не очень. Ну да, метр девяносто семь, черный блейзер от Тиффани, под ним нечто розовое и шелковое, расстегнутое до пупа от Гуччи, белые отглаженные брюки и туфли, уж не помню от кого – всегда не до туфель было. Но лысый, лы-сы-й! Для меня лысина – нечто потное, мокрое и скользкое. Фи, фи! И еще раз, фи!!
– О! – говорит. – У Николая Петровича снова все по-новому! Как вас зовут?
Смело отвечаю:
– Маша.
– А по батюшке?
Я – в осадок! Впервые в жизни у меня спросили отчество.
– Владимировна.
– Здравствуйте, Мария Владимировна. А я Геннадий Михайлович. К шефу можно? Мы созванивались.
– Ага… Да, то есть, можно.
Они сидели, разговаривали, выпивали (Уж знаю. «Чай» кто разливал?). А я за это время пришла к точному выводу, лысые – не мой конек. Закончив переговоры, мужчины решили развлечься.
– Машенька, – запинаясь, сказал Николай Петрович, – едем в кегельбан.
Ке-гель-бан? Что такое кегельбан? Баня с кеглями?! Зачем в бане кегли? Как филолог, я могла разобрать слово по составным. И главное здесь баня?! Еще чего! Но опять же, тружусь всего третий день. Не утомилась… И так сразу терять работу не хотелось. Испытание с коньяком выдержала, может, здесь как-нибудь выкручусь?
Гусеница быстрее ползет, чем я собиралась. Выключила компьютер, разложила бумаги, принялась подмазывать губы, дважды, чтоб надежнее, подтянула колготки. Да мало ли дел найдется у секретарши после тяжелого рабочего дня?
Они терпеливо ждали внизу. Шеф пошатывался у своей черной «Волги» и махал рукой:
– Машенька, быстрее, опаздываем…
Я лично никуда не опаздывала.
Геннадий Михайлович стоял ближе. Он, наверно, заметил мою неуверенность и прошептал:
– Мария Владимировна, не волнуйтесь, давайте его обманем, – повернулся к шефу и крикнул, – Николай Петрович, пусть девушка, поедет со мной, а мы следом за вами!
Оба, казались, навеселе. Однако у Николая Петровича – водитель, а Геннадий Михайлович сам за рулем. Впрочем, своими глазами видела, шеф хлестал, зато гость лишь пригубливал. Может потому, глупенькая, предпочла белый автомобиль лысого.
Отправились…
Этот долбанный кегельбан находился в дальнем районе города, но Николай Петрович явно не торопился. Я видела, как он что-то говорил водителю, смеялся и все время оборачивался назад, наблюдая, не отстали ли мы. Чего же тогда он меня подгонял? Тут бы удариться в подозрения, но я все ждала, когда Геннадий Михайлович спросит мой адрес и отвезет меня домой. Вот небесное существо, крыльев мне только не хватало! А лысый все мурчал, все успокаивал, руки свободно лежали на оплетенном руле, и только массивный перстень гипнотизирующее посверкивал бриллиантом. Я и впрямь впадала в истому. Лето подходило к концу, но август не собирался отступать, к вечеру холодало, однако в тот день солнце светило, будто прописалось на небе.
– Чего он так тащится? – спросила я вяло и капризно.
Геннадий Михайлович оживился:
– А давайте, кругом! Все равно приедем раньше! – он резко свернул в сторону.
– Площадь Юности, – возразила я.
– Что, площадь Юности?
– Я там рядом живу.
Машина рассекала загустевающий воздух. Не вру, пространство становилось плотным и звуконепроницаемым – по крайней мере мне так казалось.
– Мы не туда едем, – пыталась я вырваться из кисельных берегов и молочных рек. Я кричала, как недорезанная, рвалась расколотить лобовое стекло, а на самом деле робко шептала, обмахиваясь вспотевшей ладошкой.
Да, мы ехали не туда, не к площади Юности… Я вообще не понимала, где мы. Насыпи, железнодорожные пути, разбитые вагоны, и справа, и слева, словно кровеносные артерии, а посередине ползущий автомобиль с тонированными стеклами. Нас не разобрать, зато все вокруг отлично видно, как из танка. Хотелось скомандовать: «Огонь!», а можно и не командовать – атмосфера накалялась сама по себе. Нет, Геннадий Михайлович не гладил меня по открывшемуся бедру, богатый перстень продолжал сверкать на баранке, но я знала, сейчас должно вспыхнуть и сгореть к чертовой матери. Насыпи лоснились от жира, шпалы пышно набухали, рельсы отливали пурпуром, а раззявленные вагоны, причмокивая жевали густой воздух. Сейчас это покажется странным, а тогда – вполне естественным, ведь мы приближались к тупику!
Были у меня мужчины… К двадцать трем годам как не случится мужчине? Даже неприлично в мои лета оставаться в девицах. Пусть будет еще один – ха-ха-ха! – на этот раз – с голым черепом…
А дальше я перестала что-либо понимать. Трикотажная кофточка слетела и закружилась по салону, следом осенним желтым листом поплыл топик. Я не голливудская звезда, лифчик порой надевать не обязательно… На работу мини – ни – ни, юбка обязана придерживаться строгих линий… Кстати, где она?! Надежно подтянутые колготки растворились прямо на ногах, о стрингах и говорить нечего – исчезли. Желтый шар оторвался от туловища и оказался у меня между ног. Что это, язык? Язык!!! Фитилек затрепетал, словно к нему поднесли факел! Медленный огонь пополз по распахнутым бедрам, пробрался внутрь живота, зажигая каждую клеточку, доводя до кипения каждую капельку крови. Но вот у дымящейся, как торфяник, груди он вырвался наружу и помчался по телу, по высушенной длительной засухой степи, оставляя за собой выжженные алые пятна. Рот исказился, то ли от жажды, то ли от крика. Наконец, где-то наверху, в голове, взорвалась тьма… Даже в кончиках пальцев отозвалось эхо. Но я еще не умерла! Огонь гас, как гул благовеста, как волчий вой, уплывая к луне. А оттуда, с небес, снисходила благодать: сожженную кожу охватывала прохлада, по исстрадавшейся плоти потекли ручейки – в последний момент меня сняли с костра и аккуратно сложили в холодильник. Как тут не задрожать? Сознание, прихрамывая, возвращалось, как побитый за углом хулиганами отличник. Боже, неужели это со мной случилось?! Первый раз! Лодочка, покинув узкое русло тела, вынесла меня, неразумную, в океан.
По тому океану греб навстречу Геннадий Михайлович.
Он сидел рядом, обхватив руль, и искоса поглядывал на меня. Господи, абсолютно одетый! В пиджаке, штанах, в перстне на безымянном пальце. А я распласталась, как морская звезда, и ни в чем! Ни в чем, и не шевелилась – нагота сковывала меня, словно кандалы.
И вдруг этот лысый черт заскулил:
– О что я наделал, соблазнил невинную девушку и теперь она на меня напишет заявление в милицию…
В мгновение я скукожилась на заднем сиденье. Как там очутилась – без понятия! Забилась в уголок, как русалка, вся в пупырышках и зеленая. Или синяя? Не уверена, меня в тот момент дальтонизм прохватил.
– Одежку ее измахратил. Как она теперь домой пойдет? Голая, без колготок, а кругом люди.
Я же не врубилась, что надо мной прикалываются. Оно хоть и случилось, но с первого раза еще ни одна сходу умной не становилась. Тут скорее глупеешь…
Трусы, как ни странно нашлись, и, путаясь в тонких веревочках, я их с грехом пополам напялила.
– Ну что, Машенька, в милицию? Там и заявление напишешь.
А мне не до милиции, ни до чего – побыстрее тряпки свои найти.
Но дальше, вообще, фигня началась.
– А может, без органов обойдемся?
Вдруг Геннадий Михайлович достает бумажник, выуживает оттуда тысячу и сует мне в кармашек сумочки. У меня на сумочке, на задней стороне карман с молнией. Так вот, он расстегивает эту молнию и кладет зеленую бумажку, да не одну.
– А это за покореженные трусики и за поцарапанные бедра, я сегодня неважно побрился.
Короче, издевался надо мной, как хотел. Пока назад ехали, только глазами хлопала и мычала нечто невразумительное. А остановились, смотрю, вовсе это не милиция, а наш дорогущий «Пассаж».
– Идемте, Мария Владимировна, колготки вам выбирать и еще что-нибудь по мелочи…
На другой день – все, как обычно: звонки, бумажки, посетители, для кого чашки с конфетами, кому рюмки с бутербродами. Однако работа секретарши не такая уж простая. Потому что с одной стороны начальство, а с другой – персонал. А это значит, слухи, инсинуации, интриги. Хоть недели не проработала, но уже первые узелки начала вязать. Если откровенно, в тот день как-то случилось не до служебных хитросплетений, некоторые предметы даже из рук падали – этот лысый гад не позвонил и не появился. И потом… А выходные тянулись, как жвачка.
В понедельник, перед перерывом, зашла к шефу и среди прочих вопросов, как бы в проброс, поинтересовалась, мол, что за птица Геннадий Михайлович.
У Николая Петровича аж глаза засветились:
– Отличный мужик, Маша, директор завода, наш подрядчик, вполне надежный партнер, – собрался и уехал на обед.
Я осталась одна. Того и надо! Ширк по бумагам, записям, ведь знала, что искать и почти сразу добилась успеха. Через минуту я звонила в приемную лысого.
– Кто спрашивает?
– Секретарь Николая Петровича.
– У него сейчас совещание. Узнаю, возьмет ли трубку?
Моментально!
– Мария Владимировна, вы?! Прекрасно! Передайте Николаю Петровичу, к концу дня подъеду…
Мы расстались через четыре года. Женатый мужчина никогда не будет принцем, а «Волга», пусть и белая – белым конем.
Вторая ночь
Все из-за проклятого пустыря! С одной стороны замызганный забор комбината, а с другой остатки старой деревни – какие-то полусгнившие срубы. Тропинка ближе к бывшему жилью. А так, в ширину метров двести, да от остановки до дома минут пять-шесть пешком. Можно, конечно, дальше проехать и там – культурно, по асфальту… Но, во-первых, ни одного магазина, во-вторых, идти в два раза дольше. Кто торопиться, предпочитает через пустырь.
Утром, даже в мороз, нормально: все же на работу отправляются, не тропинка – главный проспект микрорайона. А народу! Обязательно знакомых встретишь, соседей, сослуживцев или с кем в очереди когда-то стоял – редко, когда не с кем в транспорте перемолвиться, за болтовней и дорога короче.
Вечером, особенно поздним, другое дело. Тут рабочий график не действует, добираешься, как правило, в одиночку. На пустыре всегда темно, от прожекторов с комбината больше теней, чем освещения, даже в безветренную погоду воздух, кажется, шевелится и кишит призраками. Просвежиться сюда не тянет, хотя несчастные любители домашнего собаководства именно тут выгуливают питомцев. Тем, видать, тоже дискомфортно, быстро делают дела и скулят, просятся домой. Одна забота, как бы в собачье дерьмо не угодить – на пустыре его достаточно.
А зимой! Снег, ветер, мороз… Чего только ни надето! Скороговоркой: сапоги, носки, рейтузы, колготки, юбка, кофта, теплая кофта, бабушкина шаль, надо всем – шуба, шапка, капюшон, а все равно бежишь, как голая. Нету места, где б тебя не общупали ледяные, скользкие, скорые пальцы. А дома чайничек, а там воды – чуть-чуть, чтоб тут же вскипело, заварилось и шубу, шапку, варежки – долой, и шмыг за стол, и на всю квартиру: швырк – чавк, швырк – чавк! Звиняйте, господа, не до политесу…
К тому же чертов пустырь не отпускает, как ни беги – скорость не прибавляется, лишь запыхиваешься и дышишь через раз. А как не задохнуться, когда в одной руке сумочка и сколько она весит, говорить не надо? Конечно, ее тяжести не замечаешь – привычка, но это при прогулочном шаге, а когда несешься, чувствуешь себя революционным матросом с пулеметом за спиной. Кроме сумочки, в той же руке пакет из химчистки, и пакет с приятной обновой, а в другой, понятное дело, жратва. Нет, я худею, постоянно на диете, так что делов-то: пара яблок, апельсин, кефир, еще кое-чего. В общем, с этим «еще кое-чего», четверть пуда набегает, хочешь, не хочешь – прешь! И родной дом, кажется, за чертой горизонта, а ты сама – то ли Миклухо-Маклай, то ли капитан Грант.
Наконец добралась – уф! Вновь скороговоркой: согрелась, разделась, поужинала… Так нет же, продолжает привлекать! У меня одна сторона как раз на него выходит. Ночью он похож на Марианскую впадину – бездонный и бесконечный, а днем – всегда на осень. Даже зимой в его белизне чудится что-то ямщицкое, заунывное. Сколько раз ловила себя – стою у окна и пялюсь…
Короче, достал меня этот полигон! Чтоб каждый день по нему не шастать, решила купить машину. Чтоб культурно – сразу к дому, чтоб с вывертом хлопнуть дверцей, и, чтоб не торопясь, нога за ногой, словно ступая по подиуму, идти к подъезду.
Готовилась к этому событию, как Красная Армия к взятию Берлина. Сначала выучилась на права. Поднатужилась и к осени набрала до необходимой суммы. Через добрых знакомых вышла на мужика, продававшего неновую «Хонду», как раз то, что нужно. Гараж? Нет, на гараж я пока не потяну. Зато рядом с домом платная стоянка, а зимой можно договориться об аренде.
Наступил октябрь и прощай, пустырь! Ну, не совсем прощай, но хотя бы…
Я давно заметила, в году есть два абсолютно мистических месяца – май и октябрь. Природа меняется на глазах! В мае, еще вчера голые ветки – вдруг все в зелени, яблони в белом, а кусты сирени взрываются бутонами. В октябре наоборот – обнажение! Причем не сходу, как из предбанника в бассейн, а постепенное, по высшему классу: изумрудные одежды сменяет желтое с оторочкой или сексуально-красное белье, и лишь потом открывается стыдливая веточка и белое, в родинках березовое плечико.
Даже пустырь по-своему прихорашивается, распластывается во всю ширь и разве что не постанывает.
Вот тогда-то все и случилось, в начале октября, под шелест опадающей листвы. Чего я через него поперлась? Собиралась ведь проехать еще остановку и отправиться домой по цивильному тротуару. Пусть дольше, зато безопаснее. Видимо, задумалась, размечталась, как последняя идиотка, и по привычке вышла на своей остановке. Спохватилась, с полсотни метров отшлепала. Возвращаться? Подумала, себе дороже: пока назад дойду, пока транспорт дождусь – у нас не проспект, захолустье, и не час пик, не скоро дома буду. Решилась – вперед! А как же, мы же смелые, хотя вокруг, будто чума прошла – ни души…
Дело в том, что завтра с утра я должна стать владелицей автомобиля, а мужик, продающий «Хонду», требовал без всякого задатка только наличные, да еще капризничал, мол, заждался, у него желающих – очередь. Вот и торопилась. В сбербанке тоже козлы, сразу сумму не выдавали, требовалась заявка и два-три дня ожидания, словно они сами дензнаки печатают. И вот сегодня вечером я наконец их сняла и, прижимая накопленное к груди, в смысле битком набитую сумочку, пробираюсь, как партизан с гранатой, через, будь он неладен, пустырь. Даже собаководы куда-то сгинули. Где их песики-барбосики? Тявкните, голубушки! Как назло – тишина… Ветер и тот сгинул, закрался в кусты и оттуда украдкой подсматривает. А бедная женщина склонила голову и, словно сквозь ураган, – напролом. Вот уже и ветхие срубы сбоку замаячили. Ага, значит, половину пути пролетела. Соберись, подруженька, ты же можешь, прибавь шагу! Зря, конечно, в школе с уроков физкультуры сачковала…
И тут я оказалась в чьих-то лапах!
– Гра-абят!!!
Бесполезно! Кто услышит? Ни собачки кругом. К тому же рот запечатан ладонью, хорошо нос остался открытым, могу дышать. Его вторая рука крепко обхватила за талию, оторвала от земли и он по воздуху понес беззащитное, обвисшее тело в руины. Мои руки тоже заняты – из всех сил прижимаю к груди драгоценный ридикюль.
Рот освободился, видимо посчитал, что уволок меня достаточно далеко. Господи, да куда здесь ни тащи – все глушь и мрак. Чувствую, начинает задирать юбку. Кажется, это не ограбление… Не знаю почему, но я ему помогаю?
