banner banner banner
Мы – красные кавалеристы. Роман
Мы – красные кавалеристы. Роман
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Мы – красные кавалеристы. Роман

скачать книгу бесплатно

Мы – красные кавалеристы. Роман
Юрий Мартыненко

В романе «Мы – красные кавалеристы» показан период истории нашей страны на примере одной семьи от революции 1917 года до горбачёвской перестройки, по сути, от создания до распада великой державы под названием Советский Союз. Книга заставляет задуматься о загадках менталитета русского человека. О том, почему так часто и много нам приходится воевать в этом мире? Своеобразная художественная манера автора делает роман интересным и познавательным для массового читателя.

Мы – красные кавалеристы

Роман

Юрий Мартыненко

© Юрий Мартыненко, 2017

ISBN 978-5-4483-6183-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Летят, летят года,

Уходят во мглу поезда.

А в них – солдаты,

И в небе темном

Горит солдатская звезда.

Из песни «Прощание славянки»

Часть первая. Мельница

I

Степан Ворошилов ждал прихода весны. Холода медленно уступали теплу. Хмурилось небо. Выпадал снежок. Начиналась поземка. Прижимал морозец после снега. Хрупко лопался под ногами ледок на вчерашних проталинах. По утрам, выходя за дровами, люди зябко ежились. Раскуривая махорочные самокрутки, мужики неспешно судачили о погоде. Вспоминая народные приметы, рассуждали, чем порадует лето? Вызреют ли добрые хлеба, нальется ли травостой к сенокосу?

Но весна приближалась. К полудню с крыш отстукивала капель. Отполированный тугими ветрами, тускло блестел на реке лед. Не сегодня-завтра зажурчат талые ручьи с берегов, на которых осели почерневшие сугробы…

С начала зимы у Степана в лесу заготовлены бревна. Давно мечтал построить водяную мельницу. Лиственницу для мельниц рубили по морозам, когда в деревьях замирает сокодвижение. Оттого дерево с годами становится только крепче.

Взрослел помощник – сын Ефремка. Фигурой в отца. Небольшого роста. Жилистый. Парень не чурался тяжелой работы. Когда началась первая мировая война, Степана призвали на учебные войсковые сборы. Сын помог матери управиться с сенокосом. А двор у Ворошиловых немалый. Две дойные коровы, несколько быков, телята, свиньи с поросятами. Кур три десятка.

– Куды хватил Степан-то Ворошилов? – удивлялись посельщики. – Решил богачем заделаться!

– Как не поймете, мужики?! Зачем в соседнее село к Комогорцеву лишний раз лошадей мотать с подводами? Дороже и самим выходит. Свою бы вот мельницу заиметь! – вразумлял земляков Степан.

– Нужное дело, – размышляли соседи в поддержку – У Комогорцева иной раз такая очередь выстроится… Сиди-дожидайся на солнце и в дождь.

– Он бы и рад, да не успевает, – рассуждал Степан.

– Оно, конечно, дело серьезное. А ежели эта мельница не оправдается? – опасался брат Ефим, задумчиво теребя кончики усов.

– Как?

–Денег на строительный материал потратишь на полтинник, а выгоды выйдет на копейку. Комогорцев ежели перетянет?

– Быть такого не может! – стоял на своем Степан.

– Пойдем лучше с нами на прииск, что в верховьях Урюма открыли. Одному туго придется с мельницей. Сын пока не помощник. Брату Ефиму не до тебя. Пахота и сев на носу, – урезонивали упрямого Степана посельщики.

– Нет! Будет мельница!

– Вот же упертый какой!..

– Ладно, строить, значит, строить, зря, что ли на бревна лес нарублен? – подвел черту Ефим. – Чем могу-подсобну. С мужиками давеча толковал, тоже не откажут… Я с первого началу был согласен, еще когда на вырубки ходили.

– А теперь чего?

– Не знаю… Что-то засомневался…

– Наслушался советов? Тех, кто по принципу перекати-поле? Прииск – это ведь все сезонное. Тут уж как повезет. А срубить бы мельницу на паях. Глядишь, и пекарню могли бы открыть. Железнодорожники бы на станции только рады были. Конечно, проще на завалинке сидеть и на балалайке тренькать да в стакан заглядывать…

…Сам-то Степан вином не увлекался. Бывало, гулянка на праздник в самом разгаре, а он домой начинает собираться. Жена Елизавета спросит:

– Может, Степа, еще посидим? Глянь, как весело! Вон уж Иннокентий Золотухин и гармонику взял.

А Степан – муж не ревнивый.

– Если хочется, то посиди, Лиза. После придешь. С Беломестновыми. В один же конец шагать. Так что, посиди с людьми. Еще и рюмашку можно…

– Ой, Степа, я ж не из-за того. Песен еще толком не попели, – вспыхивала румянцем Елизавета.

Степан смеялся:

– Ой, ты моя. Я шутки ради так сказал, – незаметно для окружающих он нежно обнимал жену.

– А поплясать захочу?

– Кто же, Лиза, против плясок? Только, помнишь, в прошлый раз каблук сломался. Пришлось босиком возвращаться, – Степан гладил жену по руке.

Уйдет Степан, а Елизавете не сидится без мужа. И гармониста «вятские» мехи не любы ей, и плясать чего-то не хочется. Бывало, подружки, разгулявшись, начинают бражничать. Это когда в конце гулянки на столы подают в объемистых бутылях бражку. В забайкальских селах не было принято, как на западе, гнать самогон. Здесь пили водку. Уважали брагу. Когда бродила, в нее для крепости добавляли сушеную черемуху. Для ароматного вкуса растворяли пережженный сахар. Некоторые бабы не брезговали и махорки сыпануть. Хмельная она получалась, чертовка. В забайкальских селах не принято было опохмеляться. Обходились крепким чаем, забеленным молоком. Годились рассол от квашеной капусты или сироп брусничный. Отпился мужик, перекурил и вновь за дела…

Нет, не сидится Елизавете. А Нюру с Федором Беломестновых неудобно беспокоить. Как весело и задорно выплясывают! Однако, зря не ушла со Степаном. А сейчас совсем стемнело.

– Пошто, Лиза, так рано своего-то отпустила? – присел рядышком на лавке Прохор Иванович. – Насчет мельницы не передумал?

– Как же, передумает…

– Правильно. Раз настроился, пускай делает. Ему селяне только спасибо скажут. Им же выгоднее молоть зерно, почитай, дома. Разговаривал недавно со Степаном. Думает попросить кого-нибудь помочь. Из тех, кто пашней не занимается и домашним хозяйством не обременен. Я бы сам подсобил, кабы не служба станционная…

Прохор Иванович жил от Ворошиловых через прогон меж огородами. Овдовел, похоронив жену. Пятый год теперь один. Покойной тридцать пять всего было. Прохор Иванович годков на шесть-семь старше. Послал им бог наследника, да не вынесла жена нежданной беременности. Потеряла ребеночка, а после вышло осложнение. Послали за доктором на станцию. Тот приехал скоро. Осмотрел больную и сказал: «Слишком поздно. Чуток пораньше бы вызвали. Очень жаль…»

Прохор Иванович работает на железной дороге смазчиком. Должность ответственная. Поэтому к нему относились с большим почтением.

– Ты куда? – дернула Елизавету за рукав кофточки Нюра. – А твой где? Только что за столом сидел.

– Вышел на улицу. Может, до ветру. После браги-то.

Нюрка хохотнула:

– Скажешь тоже. Степан твой – мужик трезвый. Не мое горе.

– Ну, ты, Нюр, на Федора-то не наговаривай. Он выпьет грамульку, а веселья потом на весь день хватает.

– А скажи, подруженька, крепко ли запала думка твоему Степану? – горячо зашептала в Елизаветино ухо Нюра.

– Ты насчет мельницы? С языка не спускает.

– Молодец он, – сказала Нюра и обняла подругу за плечи. – Только трудновато вам придется.

– Это верно, – вздохнула Елизавета. – Пускай, как решил. Не стану перечить, хотя ему приличный найм предлагали. Водокачку новую на станции строить. Обещали справную оплату. Не согласился…

– На мельницу нацелился?

– Ага… Придется часть скота на мясо зарезать. Сдать в лавку Епифанцевым.

– Может, лучше на станционный базар свезти? Выгоднее. Поболее денег выручите.

Подошла подвыпившая Фроська Золотухина.

– И чегой-то, бабоньки, все шепчетесь? Пошли плясать! Иннокентий, давай нашенскую развеселую! Оглох или уши с рождества не мыл?! – чертыхнулась на мужа-гармониста Фроська и припала к Нюре и Лизе. Потом взялась чмокать мокрыми губами в щеку Лизу.

– И куда твой подевался? Пошто нас избегает? А женушку свою он хошь не перестал замечать-любовать? – Фроська опять уткнулась слюнявыми губами в шею Елизаветы.

– Уйди ты, Фрося, прошу! Какое, прямь, бесстыдство у тебя на уме?! – заступилась за подругу Нюра.

– А чего? И пошутить нельзя? – громко возмутилась Фроська. – Если ейный мужик надумал богатеем заделаться, так к ней и подойти по-человечески не можно? Ишь вы, зашеперилися! Подружками детства брезгуешь, Лизка?! – взвизгнула пьяная Фроська и попыталась размазать по своему лицу якобы навернувшиеся от жгучей обиды слезы. Но вместо них на подбородке блестели то ли собственные слюни, то ли жир от холодца. – А, небось, когда за нами Кешка молодым подглядывал, когда мы с тобой еще в девках купалися, помнишь, на обрыве-то, он ведь сразу мне признался, что я русалка вылитая. А щас, смотри-ка, возомнила себя купчихою. Дескать, мужик ее – мельничный князь! А до князей-то тебе, Лизка, понюхай-ко!!! – пьяная Фроська, совсем вздурнув, выставила кукиш с обгрызенным ногтем на большом пальце.

– Иннокентий мой встал в глаза? Своего мужика домой спровадила, а на чужого глаз положила?!

Застолье сломалось. Женщин окружили. Фроську стали оттаскивать. Она несла уже всякую чепуху. Вплоть до того, что надо разобраться, законным ли путем Степан заготавливал осенью лес для строительства мельницы.

– Ну, ты и дура абсолютная, Фроська! – кричала на нее Нюра Беломестнова. – Да плюнь ты, Лиза. Что взять с нее? Одна пьяная баба хуже трех мужиков.

Иннокентий отложил гармошку и тоже подошел со словами:

– Такую гулянку удумала испортить. Только разыгрался, музыкальный инструмент разогрел. Ну и глупая баба, ну и вредное же насекомое. Чего с нее взять? Извиняй ее, Лизавета. С пьяных шар понесла дура. И ведь какой умный человек, который сказал, что курица не птица – баба не человек!

Фроську увели в теплое зимовье. Уложили на деревянный топчан. Укрыли шубой. Малым ребятам, которые здесь играли, наказали не пускать тетку Фросю, если проснется, на улицу. Холода еще не шуточные. Озябнет, глупая, заболеет.

– Кеха, чего замолк? Бери гармошку! – просили бабы. Мужики, столпившись в сенях, курили. Густой махорочный дым вился в раскрытом дверном проеме, растворяясь в воздухе.

Хозяйка застолья Василиса Федоровна объявила, что сейчас подадут холодный кисель, а браги больше не будет, потому что некоторые из гостей держать себя в руках не могут. Напьются, пользуясь щедрым хлебосольством, и несут всякую напраслину на порядочных людей. И праздник престольный портят, и грех на душу берут, окаянные.

В душе Елизаветы, конечно, вспыхнула обида. Как можно такие пакости плести? Все-таки вместе росли. Делили друг с дружкою все девичьи тайны. Словом, крепкой была обида на Фроську. Но Елизавета поразмыслила и отчасти успокоилась при мысли, что не сама она такие дурные слова сказала. Это брага в подружке закипела. Знать, чем-то шибко недовольна в жизни Фроська. Может, о судьбе задумалась? Ведь, бывает такое. Нахлынут нехорошие и мрачные мысли, навалятся тоска и безысходность, отчего руки сами собой опускаются.

– Брось, Лиза. Не обращай внимания, – успокаивала подругу Нюра. – Бабья черная зависть, видать, заговорила. Кеша, хоть и гармонист, и балалаечник, но хозяин он никакой. Гвоздя не забьет. До Степана ему далеко. А что насчет давешнего Фроська балаболит, так это глупости. Не бери в голову. Пускай себе язык мозолит. Надо же такое напридумывать. Тьфу, ей в глаза за такие несправедливости. Фроська она и есть Фроська.

– Бабоньки-гостюшки, киселька голубичного отведайте. Вот еще шанежек, – приглашала хозяйка женщин к столу.

Гости постепенно расходились. Жены разводили мужей по домам.

Степан еще не спал. Когда Елизавета раздевалась, повернулся к ней лицом. Скрипнули пружины кровати. В окошко светила полная луна.

– Ну что, догуляли?

– Ага. Разошлись. Нюра с Федором до калитки проводили. Я думала, ты третий сон смотришь, – ответила мужу, взбивая подушку и укрываясь краем теплого стеганого одеяла. – Степан!

– Ну?

– Я вот о чем давеча подумала.

– О чем?

– Надо бы нанять кого в помощь. Одному ведь не сладить. Верно? С Ефрема по плотницкой части какой пока работник? Так, на подхвате. Где что придержать, что подать.

– Я уже прикидывал, – ответил шепотом Степан. – Оно, конечно, и самим можно управиться, но сколько времени уйдет. Все лето. Ефим и племяши обещали подсобить. Брата я загружать не хочу. Котлован бы отрыть и фундамент сложить.

– Пока Беломестновы меня провожали, Федор обещался тебе помочь.

В горенке повисла тишина. От лунного света на стене висели полосы.

– Мать! – Степан слегка дотронулся до горячего плеча жены. – Еще не задремала?

– Нет еще.

– Я вот еще о чем размышлял. Может, кого из охотников подрядить на строительство. У них по весне все равно межсезонье. Чего без толку дома сидеть?

– Поговори. А денег разживемся. Одну корову оставим, двух быков, лошадь. Рассчитаемся…

– Ага, – согласилась Елизавета. Крепко прижалась к мужу. Уткнулась лбом в подбородок.

– Колючий, – она провела ладошкой по щеке Степана.

Он, счастливый от близости родного человека, обнял ее обеими руками и поцеловал в полураскрытые влажные губы. Та благодарно ответила ему тем же. Даже голова закружилась…

– Елизаветушка ты моя родная, как же мне хорошо, что ты у меня такая есть. Понятливая и добрая. Согласная на всякие трудности. С тобою мы хоть с какими делами совладаем. Вот увидишь. Построим нашу мельницу и заживем, наконец.

– Исполнится, Степушка, твое желание, – прошептала она.

Степан целовал жену в податливые губы…