Встречи с прошлым. Стихи

скачать книгу бесплатно

Встречи с прошлым. Стихи
Юрий Машков

Глубокая, трогающая за душу, книга воспоминаний о жизни простого жителя Москвы в середине ХХ века, когда автор был еще ребенком, а затем – молодым человеком. И эмоциональные беспощадные стихи нашего времени.

Встречи с прошлым. Стихи

Юрий Машков

© Юрий Машков, 2018

ISBN 978-5-4490-3963-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВСТРЕЧИ С ПРОШЛЫМ

МАРЬИНА РОЩА

Прошлое – тень настоящего. Прошлое постоянно напоминает о себе. Письма, открытки, фотографии – тропинки, ведущие в прошлое. Я выбрал одну из них, и память привела меня в Марьину Рощу. Здесь начало моего детства, дороги во взрослую жизнь.

Слева от окна на стене часы—ходики. Колебания маятника похожи друг на друга, как и дни, приходящие на дни ушедшие. Воздушная тревога, бомбоубежище, вечерняя и ночная проверка документов милиционером, взрослые рано уходят на работу и поздно возвращаются.

В сентябре 1941 года эвакуация в Челябинск. В этом городе нет воздушных тревог, небо без аэростатов и лучей прожекторов, дни мелькают быстрее, чем столбы за окнами скорого поезда.

Неожиданно все изменилось. Почтальон принес похоронку. Я оставил островок детства и отправился плыть по безбрежному морю людских отношений, разлук, встреч. В Москву вернулся летом 1943 года. В комнате было тихо. Часы-ходики не ходят. Маятник намаялся и застыл на месте. Гиря опустилась до пола, отдыхает. Громкоговоритель молчит. На стене справа от окна плакат. На нем два рисунка и под каждым текст. Маршируют немцы. На плечах вместо винтовок большие ложки. «У русских каша есть. Будем кашу есть.» Следующий рисунок. Справа великан красноармеец. В руках винтовка со штыком. Бегут в страхе немцы лилипуты. У одного оголенный зад. «Каша есть, но не про вашу честь».

На полу вижу шляпки гвоздей и вспоминаю, как трудно было оставаться одному в закрытой на ключ комнате. Скучно. Время бесконечно тянется. Дедушка придумал, чем мне заняться. Утром он оставлял для меня гвозди и молоток, днем гвозди забивал в пол, вечером обсуждали мою работу.

Тишина давила. Я встал на табуретку и тянул цепочку часов-ходиков до тех пор, пока гиря не поднялась до упора. Толкнул маятник. Начался отсчет нового этапа моей жизни. Включил громкоговоритель – пела Русланова. Через неплотно закрытую дверь донеслись слова соседки Евдокии Дмитриевны: «Нажрались колбасы – вот и поют». Мы жили в коммунальной квартире, на втором этаже двухэтажного бревенчатого дома с плохо устроенным бытом – вода из колонки, печное отопление, туалет во дворе, приготовление пищи на керогазе. Керосин покупали в лавке на Шереметьевской улице. Там всегда была очередь. Она шла вдоль стены дома, затем по ступенькам опускалась в подвальное помещение. На полу ванна с керосином. Над ванной с длинными ручками два металлических стакана. Везде очередь – за дровами, за хлебом. Хлеб в булочной по карточкам за деньги, дрова за деньги по талонам. Без очереди можно было купить все нужное – на Миусском рынке. Для детей взрослые покупали пугачи, пистолеты с бумажными обоймами. Привлекал внимание сазофон. Игрушка была похожа на саксофон. С боков два отверстия. Пальцем прикрывалось левое отверстие, изменялся тембр звука, правое отверстие – громкость.

Наш двор – сцена театра под открытым небом. День. Мужчина несет мешок. Остановился, кричит: «Покупаю, продаю, меняю старые вещи». Тишина. Уходит. Приходит точильщик, все слышат: «Точу ножи, ножницы, топоры». Желающих нет. Уходит. Поздний вечер. Блатные отмечают возвращение из зоны вора Пятилетки.

В этом дворе я с товарищами играл в двенадцать палочек, пристенок, ножички, расшибец, слона, жмурки, чеканку, хоккей, запускал в небо воздушного змея на всю катушку. Это было опасно, так как нить прогибалась и могла в любой момент оборваться от порыва ветра. Когда змей начинал снижаться, кувыркаться, мы говорили курдыкает, быстро нитки наматывали на катушку. Для воздушного боя змей делали из плотной бумаги, концы планок заостряли, подбирали толстые, прочные нитки. Старались острыми концами планок порвать бумагу, оборвать нить или хвост у чужого змея. Когда нитки с катушки быстро сматывают – змей опускается, если наматывают – змей поднимается. Подергивание за нить приводит к подъему змея. Если змеи запутывались, то нить быстро попеременно правой и левой рукой подтягивали на себя до возвращения змея к хозяину. Иногда нить обрывалась, и змей улетал.

Пришла осень и принесла ненастье. Еще не схватил землю первый морозец, а мы уже перестали ходить в кинотеатр «Октябрь» на Шереметьевской улице. Прошел слух о зверском убийстве семьи на Полковой улице и опера на станции Станколит. Волны убийств и грабежей докатились до нашего двора. На первом этаже соседнего дома убили пожилую женщину, на втором этаже молодого мужчину. Раздели внука соседки Евдокии Дмитриевны, украли деньги и карточки на хлеб у меня. Я переживал и ждал сурового наказания – меня поставят в угол. Было непонятно, как это можно сделать, если все углы в комнате заняты мебелью. Бабушка не кричала на меня и не ругалась. Она сказала: «И на старуху бывает проруха. Ничего, Бог даст – проживем один день и без хлеба». Мы собрали хлебные крошки и приготовили тюрю. Рецепт простой. Вода, соль, хлебные крошки, чайная ложка подсолнечного масла. Я ел тюрю, размачивал в ней кусок твердого жмыха, обсасывал его как леденец. Было вкусно.

Приближалась зима. В оконную коробку вставляется зимний переплет, топится печка.

Постепенно местные новости ушли на второй план. Чаще стали говорить о войне, ждали окончание войны.

Был теплый майский день. К бабушке пришла ее знакомая: «Матвеевна, ты посмотри, что делается. Кому война, а кому мать родна. Вернулся с войны тот, кто под вами жил. Много добра привез, даже собаку». Из окна было видно, как солдаты под руководством офицера переносили большие и маленькие ящики из машины в подъезд.

Быстро пролетело лето. Я иду в школу. Смогут ли в школе объяснить мне удивительное поведение животных?

Над крышей двухэтажного дома зависла луна. Окно на втором этаже привлекает внимание. Комната была освещена светом церковных свечей, в ней покойник.

Под окном на задних лапах сидят три собаки. Они пришли на запах беды, запах смерти. Никогда в этих местах не было видно собак. Откуда они пришли и зачем? Почему, задрав вверх свои морды, они воют? Пытаются сообщить всем о горе, которое вошло в этот дом, на своем языке, недоступным нам? На булыжной мостовой часто встречаются колдобины. Обхожу их и вспоминаю, как впервые увидел лошадь, запряженную в сани. Зима. Булыжная мостовая укрыта снегом. Верхний слой обледенел, блестит. Послышался глухой топот. Увидели лошадь, запряженную в сани. Она быстро приближалась к нам, играющим на мостовой. В испуге убегали от опасности. Один из нас поскользнулся, упал на колени. Лошадь сбила его грудью, не остановилась, продолжала свой бег. Мы стояли оцепеневшие от ужаса. Умчались сани. На снегу лежал неподвижно наш товарищ. Вот он задвигал руками, ногами, привстал на колени, встал на ноги, отряхнул одежду от снега, пошел к нам. Ни лошадь, ни сани не причинили вред ему.

Проехала грузовая машина, затем еще две. Они подпрыгивали, наклонялись то в одну, то в другую сторону. Из кузова на мостовую падали немецкие монеты. Их везли на московский завод цветных металлов для переплавки.

Школа была переполнена. Шесть первых классов. Пришли учиться те, кому исполнилось семь лет, и не ходившие в школу во время войны.

Они учились в одном классе. Одни хотели учиться, другие им мешали, срывали уроки. Перед входом в школу старшие ученики засовывали малышам за воротник рубашки стекловату, в карманы опускали самовоспламеняющуюся смесь. В электрощите под рубильник подкладывали мокрую промокашку. Когда она высыхала, в классе становилось темно. В соске делали отверстие, надевали на водопроводный кран, зажимали пальцами отверстие, заполняли соску водой. Она была похожа на шар. В классе направляли соску на горевшую лампочку, разжимали два пальца, перекрывавшие поступление воды в отверстие соски. Струя попадала на лампочку – хлопок, в классе темно.

Я учился читать, писать, играл с товарищами во дворе. Мы ходили на линию посмотреть сбитые во время войны самолеты. Железнодорожные пути между шестым и восьмым проездами мы называли линией.

На платформе – солдат с винтовкой. Он охраняет то, что осталось от сбитых самолетов – кабины, крылья, хвостовые части.

Осторожно, чтобы нас не увидел часовой, залезали в кабины, собирали гильзы и пули. Школа, звонок, окончились занятия. Иду в раздевалку, долго ищу свое пальто. Оно исчезло, я пришел домой продрогший. Узнав о пропаже пальто, бабушка ушла в школу. Там она провела свое расследование. Выяснила адреса тех, кто мог бы совершить кражу.

Заходила в квартиры, говорила с ребятами, их родителями, узнала адрес воришки. В комнате, где жил воришка, бабушку встретили неприветливо, но пальто вернули. На следующий день воришка избил меня. Он был старше, сильнее. Разбил нос, губы. Из дома не выходил. Ждал, пока заживут губы и нос. Бабушка в это время хлопотала о переводе меня в другую школу.

Есть дни, которые не забываются, не истираются из памяти – я хожу в новую школу. Она другая, чем та, в которую я ходил. Осень 1947 года. К нам приехал Степан Степанович – старший брат дедушки. Они давно не виделись, им было что вспомнить, рассказать друг другу.

Прошло несколько дней. Я пришел из школы домой. На вешалке фуражка и шинель. В комнате Степан Степанович. «Проходи, садись за стол». Он налил в стакан из бутылки водку, выпил. Я обратил внимание на два ордена Красного Знамени. Они отличались от тех орденов Красного Знамени, которые видел у вернувшихся с войны. У них орден при помощи ушка и кольца соединялся с пятиугольной колодочкой. На нижней части лаврового венка находилась лента с надписью «СССР». У Степана Степановича ордена без колодочек, лента с надписью «РСФСР». Я вспомнил, как мы играли в фантики на немецкие железные кресты и медали. В парке культуры и отдыха имени Горького лежала груда немецких железных крестов и медалей. Сверху они были накрыты металлической сеткой. За бутылку водки сторож на несколько минут уходил от охраняемого объекта. Мужчины в это время пытались проволочными крючками вытащить из-под сетки немецкие награды. Они были похожи на рыбаков – если повезет, клюнет. Быстро проходили минуты, возвращался сторож, прекращалась рыбалка.

«Утром я уезжаю. Не знаю, увидимся ли с тобой еще раз. Никому не говори, о чем я тебе расскажу. Многие уже пострадали за свой длинный язык. Я член партии с 1917 года. В Гражданскую войну был комиссаром в армии и на флоте. Воевал – награжден двумя орденами Красного Знамени. Была семья, теперь один, пенсионер». Вздохнул, налил в стакан водку, но не выпил. «Жену зарубили за то, что она была женой комиссара. Сын Евгений в лагере. Его обвинили в предательстве. Меня вызывали, допрашивали. Боялся не за себя, а за всех близких, родных. Любого могли взять и посадить.

Евгений работал во время войны в Италии. Опоздал на встречу с товарищем. Сына задержали на улице и привели в участок. После проверки документов отпустили. В Москве решили, что за время пребывания в участке его могли раскрыть, завербовать». Степан Степанович замолчал, вытащил из кармана кителя листок бумаги, протянул мне. Это был длинный перечень дат и должностей, которые занимал Степан Степанович. Я возвратил ему документ. Он сложил его, положил в карман кителя. Это была первая и последняя встреча.

В декабре 1947 года проведена денежная реформа и отмена карточной системы. Не все верили, что карточная система отменена навсегда. Название папирос «Бокс» расшифровывали по-своему – «благодарим отмену карточной системы, скоро карточки опять будут». Слова о денежной реформе прозвучали как гром среди ясного неба. Все – в панике. Завтра их деньги не будут стоить и ломаного гроша.

Универмаг. Покупателей встречают пустые полки и витрины. Лишь на первом этаже, в отделе музыкальных товаров лежали пластинки с записью речей Ленина и Сталина.

Соседка Евдокия Дмитриевна очень переживала потерю своих денег, которые она собирала по крохам. Экономила на всем, чем могла. Свою печку не топила. Обогревала комнату через приоткрытую дверь теплым воздухом с кухни. У нее не было громкоговорителя, так как за радиоточку надо платить. Мужа дочери Анны она невзлюбила за то, что он очкарик, часто била внука Валерия.

Анна жила на Стрелецкой улице, а Евдокия Дмитриевна на пятом проезде. От дома Анны до дома Евдокии Дмитриевны дорога короткая, но для них она оказалась непреодолимой.

Однажды я пришел в клуб московского завода цветных металлов посмотреть кинофильм. Купил билет. На нем нет номера ряда, места. Каждый садился там, где хотел. Звонок. Вхожу в кинозал. Первые три ряда не заняты. Сел в середине третьего ряда. Слева от меня у входной двери стоит билетерша и внимательно смотрит в зал. Неожиданно справа занял место не знакомый мне парень. Когда погас свет и на экране замелькали первые кадры новостей дня, парень повернул ко мне голову, показал нож и сказал, чтобы я раздевался. Что делать? Резко встал и быстро передвигался вдоль ряда кресел, затем побежал к двери. Билетерша видела все происходящее, приоткрыла дверь в кинозал, затем ключом открыла дверь для выхода на улицу, тихим голосом сказала, чтобы я бежал домой и сюда больше никогда не приходил.

В свободное от учебы время ходил в библиотеку. Чтобы сдать или получить книги, надо отстоять очередь, которая начиналась на лестнице. В читальном зале часто все места были заняты. Приходил пораньше, читал, переносился в другие времена и страны, где идет вечная борьба добра и зла, живут мушкетеры и рыцари.

У нас – гости. Бабушка дала мне деньги, бидон и сказала, чтобы я купил конфеты и сироп. Обошел все ближайшие магазины. В одном была коробка с конфетами на витрине. Прошу продать конфеты, но мне отказывают, говорят, что это бутафория. Я повторяю свою просьбу, говорю, что бабушка разрешила купить любые конфеты. Продавщица смеется до слез, машет руками. Ушел без конфет.

Недалеко от нашего дома стояла бочка с сиропом. Продавщица налила сироп в бидон, получила деньги, дала сдачу. Дома рассказал, как мне отказались продавать бутафорию. Все смеялись. Бабушка посмотрела, сколько принес сиропа, пересчитала сдачу, часть денег отдала мне. «Почему ты не пересчитал сдачу? Женщина ошиблась и, может, уже обнаружила недостаток денег. Иди, верни деньги, извинись».

Началась война, у граждан изъяли радиоприемники. Суровое наказание ожидало того, кто не сдал свой радиоприемник.

После окончания войны запрет на пользование радиоприемниками был отменен.

В 1946 году поступил в продажу телевизор «Т—1 Москвич». Размер изображения десять сантиметров на тринадцать. В 1947 году выпустили на продажу телевизор «Т-1 Ленинград». Размер изображения десять сантиметров на четырнадцать. Телевизоры были рассчитаны на прием первого телевизионного канала и радиовещательных станций. Владельцы радиоприемников и телевизоров вносили ежемесячную абонентскую плату.

В Москве открылись многочисленные школы бальных танцев. Во дворах танцы проходили без происшествий, а в парках отдыха на танцверандах бесконечные разборки. В одной из московских газет мастера спорта по боксу Авдеева обвинили за то, что он избил на танцверанде негодяев, искавших любой повод для драки.

Продолжалась кампания по борьбе с космополитами. Любого гражданина, интересующегося западной литературой, музыкой, модой, могли объявить космополитом. Теперь танго называют медленным танцем, фокстрот – быстрым танцем, джаз-оркестр – эстрадным оркестром. Райкомы комсомола организовали комсомольские группировки, которые нападали на девушек, носивших короткие юбки, и на юношей, имевших длинные волосы и узкие брюки. Юбки и брюки комсомольцы разрезали ножницами, а на голове у парней выстригали машинкой для стрижки волос полоску от лба до макушки.

Конферансье Борис Брунов о моде на короткие юбки сказал: «Раньше лезли из кожи, чтобы юбку показать, а теперь лезут из юбки, чтобы кожу показать».

На Коптевском рынке продавались грампластинки, привезенные контрабандным путем. Был большой спрос на грампластинки с записью песен в исполнении Петра Лещенко. Его творчество замалчивалось, было под запретом. О нем распространялись вымыслы. Его называли врагом народа, изменником Родины, эмигрантом, белогвардейцем. Даже о его последних годах жизни противоречивые сведения. Член Союза журналистов Сафошкин написал: «В 1948 году Петр Константинович тяжело заболел, и ему пришлось оставить эстраду; в 1954 году его не стало». А вот что сообщил лектор общества «Знание» Абрамов В. Д.: «В 1951 году на концерте в г. Брашеве П. Лещенко был арестован румынскими органами госбезопасности. Жизнь Петра Константиновича Лещенко оборвалась в тюремной больнице в июле 1954 года. О кончине его родным – сыну и сестрам – сообщили лишь через два года. В 1952 году наш военный трибунал осудил Веру Георгиевну Белоусову – Лещенко. В июне 1954 года Верховный суд не усмотрел в ее действиях измены Родине, и по амнистии 1953 года она была освобождена со снятием судимости и полностью реабилитирована».

Окончился учебный год. Завтра уезжаю в пионерский лагерь. Что взять с собой? В комнату входит бабушка: «Внизу у подъезда тебя ждет женщина. Надо ей помочь. Монтер заболел, а у нее в комнате нет света. Сходи, посмотри». Пожилая женщина привела меня в дом, где она жила. Длинный коридор многокомнатной квартиры освещался двумя лампочками. Слева на стене электрощит. Женщина открыла дверь, вхожу в комнату. Проверил выключатель, влез на стол, вывернул лампочку, проверил патрон, ввернул новую лампочку. В комнате – темно. Вышел в коридор, смотрю – куда идут провода из комнаты в электрощит. Жильцы коммунальной квартиры следят за мной. Заменил предохранители, в быту их называли пробками, в комнате без изменений – темно. Скрученные провода, на роликах проложены вдоль стены в трех сантиметрах от потолка. Чтобы проверить целостность проводки, необходима лестница, так как от пола до потолка около трех метров.

Деревянную лестницу поставил у электрощита, встал на верхнюю перекладину, левой рукой опираюсь о стенку, смотрю – нет ли повреждений изоляции, затем правой рукой проверяю целостность проводов. Спускаюсь вниз до пола, переставляю лестницу, и все повторяется.

Я слышал – о чем спорят жильцы коммунальной квартиры. Одни утверждали, что я не найду неисправность, упаду с лестницы, другие были убеждены в обратном.

Дверь в комнату, где живет женщина, открыта. Она стоит на пороге и ждет момента, когда загорится лампочка, чтобы сообщить об этом мне.

Что делать, если вся проделанная работа окажется напрасной? Волнуюсь. По цвету стена, провода мало, чем отличаются друг от друга. Смотрю на потолок – вижу справа от меня темное пятно. Спускаюсь, переставляю лестницу. Вот я и на верхней перекладине. Правой рукой медленно прощупываю провода под темным пятном на потолке. Снизу до меня доносятся слова: «Горит! Не горит!». Ножом снял с концов поврежденного провода изоляцию, тщательно зачистил их, скрутил, обмотал изоляционной лентой. Ремонт окончен, любопытные ушли. Женщина протянула мне деньги, я отказываюсь их брать. Она настаивает на своем: «Возьми, ты их заработал». Иду домой, в кармане первые заработанные деньги.

Пионерский лагерь находился в подмосковном лесу. Ежедневно утром и вечером проводятся линейки. Шесть отрядов построены по два человека в ряд. По сигналу горна отряды выходят на линейку. Строем проходят мальчики и девочки в алых галстуках. Дежурные по отрядам отдают рапорты. В лагере проводятся спортивные соревнования, военные игры, прогулки в лес, работают кружки.

После полдника я приходил в пионерскую комнату, включал радиоприемник «Родина» и на коротких волнах слушал музыкальные передачи зарубежных радиостанций.

Отбой. В комнату входит вожатый, выключает свет, уходит. Мы решаем, кто сегодня будет пересказывать содержание книги, которую многие не читали.

На кухне работают местные жители. Ежедневно после ужина из столовой выходила женщина с двумя сумками в руках, оглядывалась по сторонам и быстро по тропинке уходила в лес. Затем вслед за ней шли другие работники столовой. Было заметно, как трудно им нести тяжелые сумки. Я и ребята первого отряда дважды говорили старшему вожатому и вожатому отряда о том, что порции маленькие, добавки нам не дают, а работники столовой каждый вечер воруют еду. В первый раз вожатые на наши жалобы не обратили внимание. Когда мы пришли к ним во второй раз, вожатые потребовали прекратить разговор о еде и не разлагать отряд, иначе будет особый разговор.

Что же надо сделать, чтобы взрослые услышали и поняли нас? О решении, договорились – никому не сообщать. Рано утром встали, оделись, заправили кровати и тихо вышли из спального корпуса.

Лесная тропинка уводит нас от лагеря. Прохладно. Трава и листья кустарников омыты росой, колышутся от ветра, позолоченные солнцем верхушки деревьев. До нас доносится сигнал горна. Надо что-то предпринимать. Решили отправить в лагерь разведчика и до его прихода собирать землянику и малину. Прошло уже два часа, а наш товарищ не вернулся. Мы продолжали терпеливо ждать. Вот на тропинке показался разведчик. Он бежит к нам и размахивает руками: «В лагере все стоят на ушах. Кто-то видел нас и сообщил, что мы ушли в лес. Сюда идут вожатые первого и второго отрядов, с ними горнист. Что делать?» Мнения разделились. Одни хотели вернуться в лагерь, другие были с ними не согласны. Я высказал свое мнение: «Если вернемся сейчас, то нас обвинят в нарушении лагерной дисциплины, распорядка дня, нам не дадут возможность объяснить причину побега из лагеря. Надо еще пару часов пробыть в лесу. За это время все в лагере узнают о нашем отсутствии, будут задавать много вопросов вожатым и начальнику лагеря. Когда вернемся, все объясним и, надеюсь, нам поверят и нас поймут».

Справа послышались крики и звук горна. Засиживаться на одном месте нельзя – нас увидят. Быстро уходим влево. Устали, на краю поляны отдыхаем. Ребята вели разговор о еде, о товарищах, захотели вернуться в лагерь – там хорошо, весело, а здесь комары, паутина, крапива, ветки бьют в лицо. Где-то далеко от нас прозвучала барабанная дробь и горн. Решили быстро идти напрямик к поисковой группе. Вскоре встретились с пионерами из нашего лагеря. Они бегут к нам, кричат: «Нашли! Нашли!» Руководил поисковой группой вожатый второго отряда Олег. Он слушал нас, не перебивал, затем собрал всех вместе, привел в лагерь. Беглецов по одному вызывали на допрос в пионерскую комнату, меня вызвали последним. За столом сидели вожатые первого и второго отрядов, начальник лагеря. «Не стой у двери, подойди к столу. Я знаю, что ты уговорил пионеров первого отряда уйти из лагеря и прятаться в лесу от искавших вас товарищей. Это был необдуманный, рискованный, опасный поступок. А если бы вы заблудились в лесу, или еще что-либо случилось? Приехали родители, а вас нет. Им сообщили причину – в лагере проводится военная игра. Я, начальник пионерского лагеря, отвечаю за всех и за все, что происходит здесь. Почему вожатый первого отряда не доложил, что его пионеры жаловались на работников пищеблока?» В комнате тишина. Вожатый первого отряда встал из-за стола и сказал: «Работать на кухне никто из москвичей не захотел, так как маленькая зарплата, а рабочий день загружен до предела. Поэтому у нас работают местные жители. Если им запретить брать продукты домой, то они откажутся работать». Начальник лагеря попросил вожатых выйти из комнаты. «Сегодня на вечерней линейке ты должен извиниться перед всеми, дать обещание не нарушать лагерную дисциплину. В противном случае – тебя отправлю домой». Я ответил, что согласен извиниться, если начальник лагеря объяснит всем причину нашего ухода в лес. Начальник лагеря молчал несколько минут, затем сказал: «Из всего того, что ты слышал здесь, сделай правильные выводы. Иди». Я вышел из пионерской комнаты, ко мне подошел вожатый второго отряда Олег: «Пошли в столовую, там уже накрыт стол». Настроение плохое, еда не лезет в рот. Я размышлял о том, что произошло сегодня, как закончится день. Но всего не предусмотришь.

На вечерней линейке выступил начальник лагеря: «Каждый вожатый хочет внести свой вклад в жизнь лагеря, чтобы она была наполнена полезными, интересными делами. В первом отряде планировалось провести после завтрака военную игру. Вы все знаете, что в лесу надо быть собранными, внимательными, дисциплинированными, без вожатого запрещено уходить из лагеря. Однако, пионеры первого отряда до завтрака ушли в лес без вожатого. В незнакомом для них лесу они заблудились. Поисковая группа нашла их, привела в лагерь. С каждым нарушителем дисциплины была проведена беседа. Они обещали больше не повторять необдуманных, опасных поступков. Если кто-либо нарушит свое обещание, то будет отправлен в Москву». В оставшиеся дни до окончания смены дежурные по столовой приносили добавки всем желающим.

Последний день пребывания в пионерском лагере, готовимся к вечернему костру.

Когда солнце скрылось за верхушками деревьев, небо стало меркнуть, но еще не зажглись первые звезды, все собрались на поляне у костра. Летят золотистые искры, яркое пламя выхватывает из темноты деревья, освещает лица, руки, звучат песни. После сигнала горна: «Спать, спать по палатам, пионерам, октябрятам» долго слышатся смех, разговоры. Слишком много впечатлений, чтобы сразу уснуть.

Когда мы становимся старше, у нас появляются другие интересы и новые товарищи. В районном Доме пионеров я познакомился с Виктором и Валерием. Выяснилось, что мы живем недалеко друг от друга, любим слушать джаз, занимаемся спортом. Они – греблей, я – легкой атлетикой.

В один из летних дней в Дом пионеров пришел учитель женской школы Александр Петрович. Руководитель радиокружка познакомил нас с ним и предложил послушать его.

«Я приглашаю вас принять участие в сборке щитовых домиков под Звенигородом. Там будет летняя туристская база. Для строителей еда, дорога, проживание – бесплатно. Необходимо поговорить с родителями, получить их согласие. Завтра в девять часов встречаемся на Белорусском вокзале». К девяти часам на Белорусский вокзал пришли семь молодых строителей и Александр Петрович.

В Звенигороде нас встретил водитель грузовой машины. Александр Петрович ехал в кабине, а мы в кузове. В деревне у сарая машина остановилась. Начался первый рабочий день.

Из сарая вынесли и положили в кузов машины три разобранных щитовых домика, топоры, пилу, веревки, металлические кровати, постельные принадлежности, несколько ящиков с едой, посуду, лом, дрова. Машина медленно ехала по дороге, а мы быстро шли за ней.

Мне не понравилось место, где мы остановились – трава по пояс, комары, справа дорога, до нас доносится шум от проходящих где-то впереди поездов, воду для питья придется брать из речки.

Лопатами срезали траву, разгрузили машину, вбили в землю колышки в тех местах, где будут стоять домики.

Александр Петрович руководил сборкой одного домика, водитель – другого. После сборки третьего домика водитель уехал.

Александр Петрович собрал нас, рассказал о предстоящих работах в ближайшие дни: «До приезда повара еду будете готовить сами. Сегодня надо сделать ступеньки для спуска к реке, подготовить место для костра, приготовить обед и ужин. Завтра перевезем все, что осталось в сарае. После сборки всех домиков сделаем спортивную площадку. По графику будете нести круглосуточную охрану базы, помогать повару – носить из речки воду, колоть дрова. У нас есть деревянные макеты винтовок, в темноте их трудно отличить от настоящих».

Шел пятый рабочий день. После обеда приехала повар Надежда Васильевна. Александр Петрович дал нам задание – вырыть яму, в ней собрать домик, перенести в него из автобуса продукты.

В землю вбили колышки, натянули веревку, начали копать. Не успели снять дерн, как пошел дождик. Четыре землекопа бросили лопаты, убежали в свои домики. Александр Петрович и Надежда Васильевна не смогли уговорить их копать яму во время дождя.

Я, Виктор, Валера разделись в домике и в трусах, ботинках пошли копать яму. Работать было тяжело – земля прилипала к лопатам. Устали, нам жарко, пьем воду из носика чайника, отдыхаем.

Чем глубже копаем, тем чаще и продолжительнее отдыхаем. Наконец-то дождик окончился. Рулеткой измеряем глубину ямы – глубже копать не надо. Необходимо сделать ступеньки для подъема из ямы и спуска в нее.

Собрали домик, перенесли в него из автобуса продукты. Надежда Васильевна поблагодарила нас, дала три бутылки воды, три батона хлеба, три банки сгущенного молока, шесть конфеток.

Входим в домик. На наших кроватях сидят четыре парня. «Из-за дождя все остались сегодня без ужина. Вы переодевайтесь, а мы откроем банки, бутылки, вместе с вами поедим». Во время нашего позднего ужина неожиданно открылась дверь, вошел Александр Петрович, осмотрелся и сказал: «Быстро заканчивайте есть, выходите на построение».

Через несколько минут вышли из домика, построились в шеренгу, слушаем стоящего перед нами Александра Петровича: «Надежда Васильевна сообщила мне, что трое из вас выполнили мое задание и получили от нее продукты. Я уверен – ее заставили сделать это». Виктор, стоявший рядом со мной, громко произнес: «Это неправда! Надежда Васильевна сама дала нам продукты, никто ее не заставлял!» Александр Петрович подошел к Виктору: «Не перебивайте, дайте мне договорить до конца. Вы и ваши друзья уговорили четырех товарищей не копать яму, заставили Надежду Васильевну отдать вам продукты. Завтра утром на базу придет группа туристов. После общения с вами у них может сложиться негативное мнение о базе. Я не хочу, чтобы это произошло, поэтому запрещаю вам находиться здесь. Сейчас вы соберете свои вещи и уедете в Москву. Торопитесь, иначе опоздаете на электричку». Мы собрали свои вещи в рюкзаки, пошли в Звенигород.

Электричка привезла нас на Белорусский вокзал. Наземный транспорт не ходил. По улице Сущевский вал дошли до Октябрьской улицы, повернули налево, остановились. Виктор и Валерий жили в одном доме, но в разных подъездах. Валерий на втором этаже, Виктор на первом. Они отказались идти домой, так как у них не было ключей. Если стучать в двери – можно разбудить всех жильцов дома. Виктор сказал мне: «Мы пойдем с тобой. Может, в твоем дворе, удастся где-нибудь пробыть до утра».

Вот и пятый проезд Марьиной Рощи. Свернули налево, вошли во двор. Все двери в подъездах нашего и соседнего дома оказались закрытыми. На земле перед голубятней лежат доски. Подошли к ним, сняли рюкзаки, присели на них. Прохладно. Что делать? Ходить всю ночь с рюкзаками за спиной, чтобы не замерзнуть – тяжело. Вот если бы их удалось куда-нибудь надежно спрятать, то мы смогли бы ходить налегке до утра.

Обсуждали разные варианты и приняли решение – положить рюкзаки на чердаке дома, где я жил. Чтобы попасть на чердак, необходимо открыть окно на втором этаже, перелезть через него, спуститься на первый этаж, открыть дверь, подняться на второй этаж, затем на чердак.

Мы взяли одну из досок, лежавших у голубятни, донесли ее до дома, положили на землю под окном. Теперь доску надо поднять так, чтобы она своим концом достала до окна второго этажа и не разбила стекло.

Во двор вошла парочка – парень и девушка. Когда они увидели, чем мы занимаемся, молча убежали. Возможно, нас приняли за ночных воров-домушников. Доску установили под правой створкой окна. Виктор и Валерий держали доску, чтобы она не могла опускаться по стене и не передвигалась вправо или влево.

Я встал коленками на доску, согнулся так, чтобы локти лежали на доске, а пальцы рук могли обхватить края доски. Переместил вперед правую руку, затем – левую, подтянул ноги. Осторожно, чтобы не потерять равновесие, не упасть с доски, полз вперед.

Когда дополз до стены дома, правой рукой толкнул створку окна. Она не открылась, а доска зашаталась. Толкнул еще раз, створка открылась. Сначала правой рукой, а затем левой схватился за край подоконника, лег животом на подоконник, опустил руки, согнулся. Ладони рук коснулись пола лестничной площадки. На руках переместился до лестницы, по которой можно подняться на чердак.

Опираясь на левую руку, правой дотянулся до ступеньки лестницы, подтянулся. С нескольких попыток удалось опустить ноги с подоконника на пол. Встал, спустился по крутой лестнице на первый этаж. Из кольца, установленного слева на двери, вытащил толстый, длинный, кованый крючок, закрепленный к правой стене подъезда. Открыл дверь. У подъезда стоят Валерий и Виктор, на земле три рюкзака. Взяли рюкзаки, поднялись на второй этаж. Слева короткая лестница, справа окно. Закрыл створку окна, поднялись на чердак. Прохладно, на веревке висит белье. Спрятали рюкзаки, спустились на первый этаж, вышли во двор, закрыли дверь.

Мы гуляли по ночной Москве, говорили о спорте, о джазе, о коротковолновых приемниках, обсуждали то, что произошло с нами за последние дни, строили планы на будущее. Дошли до Цветного бульвара, отдохнули на скамейке, вернулись в Марьину Рощу.

Я, потом Виктор и Валерий поднялись на чердак, чтобы забрать рюкзаки. Они исчезли. Белье висит на веревке, а рюкзаков нет. Спустились с чердака на лестничную площадку. Открылась дверь на кухню, у порога стоит бабушка. «Здравствуйте, ребятки. Не волнуйтесь, ваши рюкзаки я перенесла в комнату. Утром поднялась на чердак посмотреть – высохло ли белье, и увидела рюкзаки. Проходите в комнату, можете их взять».

Когда Виктор и Валера ушли, я рассказал о том, что произошло на туристской базе и как рюкзаки оказались на чердаке. Выслушав меня, бабушка сказала: «Я знала, что вы придете за рюкзаками. Ждала вашего возвращения. Увидев на чердаке рюкзаки, испугалась. Подумала, что с вами что-то случилось. Внимательно осмотрела место, где лежали рюкзаки, и увидела следы на земле, которая насыпана для утепления чердачного перекрытия.

Бросила на карты. Они рассказали мне, что вы живы, скоро придете домой. Теперь я не могу гадать так, как могла раньше. Не понимаю всех связей между картами, не получается полная, четкая картина. В Гражданскую войну, и в Челябинске, во время эвакуации, я и без карт знала, где твой дедушка, с кем он, что делает. Со временем этот дар у меня пропал. Видно он появился в трудное, тяжелое время, а затем как пришел, так и ушел».

Я вспомнил дедушкины слова до моего отъезда в пионерский лагерь: «Окончилась Гражданская война. Я с братом Степаном возвращался домой. Неожиданно на дороге увидел дочерей Клаву и Наташу. Они сообщили мне, что мама послала их встретить отца».

Много странного и непонятного происходит в нашей жизни. Я вспомнил сцену прощания с отцом. В военной форме на лестнице стоит отец, он держит меня на руках, а я спрашиваю его: «Папа, я тебя еще увижу?» Несколько месяцев спустя, почтальон принес похоронку. Прошли минуты воспоминаний, я вернулся в реальный мир. Впервые бабушка говорила мне о себе, о дедушке, о событиях давно минувших дней.

«Я вышла замуж, когда мне было шестнадцать лет. Фролу в то время исполнилось восемнадцать. У него два брата. Старший – Степан, ты его видел, младший – Егор, живет в Павлограде. Отец Фрола был недоволен тем, что я выхожу замуж не за старшего сына Степана, а за Фрола. Перед свадьбой он сказал Фролу: «Ты можешь построить дом, сложить печку, заработать деньги, чтобы прокормить семью. Степан и Егор ничего не умеют, мне им надо помогать. Не жди от меня свадебного подарка, не обижайся». Фрол ответил: «Спасибо, отец! Ты уже сделал мне подарок – подарил жизнь! Прими и ты от меня подарок». Он вырвал у себя клок волос, протянул отцу.

Мы три раза горели, заново строились. От тифа умерли мои маленькие девочки и мальчики. Бабушка называла женские, мужские имена. Неожиданно стала говорить тихим голосом: „Дочка Маруся была умная девочка, хорошая помощница. Ее любили Фрол и я. Когда она заболела, никто не смог ее спасти. Маруся перед смертью сказала: «Мама, дай мне водочки, чтобы было легче умереть». Бабушкин голос дрожал, прерывался. Она вновь переживала все то, о чем рассказывала.

«Нам многое пришлось испытать – голод, две войны, две карточные системы, страх перед тем, что в любое время могут арестовать. Первая карточная система была проведена в двадцатые годы, продолжалась до тридцать шестого года. Про вторую ты все знаешь сам. Было страшное время. Хватали и сажали всех подряд. Закрывали церкви, расстреливали священнослужителей, арестовали патриарха Тихона. Степан и Фрол боялись за нас. Они знали, что многие боевые товарищи уже арестованы. У Фрола под подушкой лежал револьвер. Он сказал мне: «Всех, кто придет арестовать меня, застрелю. Последнюю пулю оставлю для себя».

Степан и Егор – партийные, Фрол – беспартийный. Степана чуть не выгнали из партии. В райкоме узнали, что Степан был в церкви во время отпевания его матери. Вызвали в райком, допросили, объявили строгий выговор.

Егор в партии с 1921 года. После окончания Гражданской войны уехал на Украину. Там был на государственной и партийной работе. С 1943 года по 1947 год – первый секретарь Павлоградского райкома партии. Сейчас работает в Павлограде. У него жена, дети. Приглашал нас приехать к нему в гости».