скачать книгу бесплатно
Возвращение изгоя. Драма
Юрий Луценко
Странное все же существо – человек. Его способность привыкания к условиям, как среде для физического обитания, так и морально-психологических возможностей своих действий поистине поразительны. Мы в те времена были обречены. Обречены из-за того, что выразили тем или иным способом свое несогласие с политикой «Партии и Правительства». Такое тогда никому не прощалось…
Возвращение изгоя
Драма
Юрий Луценко
© Юрий Луценко, 2017
ISBN 978-5-4485-9474-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Вместо предисловия
Дорогая Марина! Не удивляйся, пожалуйста, столь фамильярному обращению незнакомого тебе человека. Мы были с тобой когда-то знакомы. Я изредка бывал в Вашем доме, когда мне удавалось урвать время при редких командировках в Москву из моей Рязани. Это было в те времена, когда ты была ещё совсем маленькой девочкой, и, конечно же, жив был ещё твой папа. Мы были с Фёдором Фёдоровичем в прежнее время очень дружны, несмотря на значительную разницу в возрасте. Ты, как мне помнится, родилась в одном году с моим сыном, (а он сейчас уже вполне зрелый мужчина, в самом расцвете сил). Сейчас уже тебе можно рассказать всё, что во времена твоей юности для тебя знать было совсем небезопасно, а полуправда была бы оскорбительна для такого человека, как твой отец. По этим причинам я ничего вразумительного не мог ответить тебе на твои вопросы в последний свой приезд к вам (это было, как мне помнится в году в 75-м или в 76-м). Но вопрос был задан и я обязан на него ответить. Я тогда с большим трудом разыскал остатки вашей семьи в новой квартире на улице Островитянова, куда вы переехали из своей комнаты на Университетском проспекте. Ты тогда сдавала выпускные экзамены в школе, была настроена по-боевому и полна оптимизма. Грядущие перемены и вся жизнь взрослого человека тебя совсем не пугали. И, потому, что я явился к Вам из далёкого прошлого. Тема разговоров в тот вечер вполне естественно была только о том, что связывало нас – об этом прошлом и о твоём папе – Фёдоре Фёдоровиче. Мама твоя на ходу шепнула мне, чтобы я не смущал тебя своими воспоминаниями… И с тех пор прошло уже много лет. Сейчас я уже не связан ни советскими условностями, ни политическими соображениями. Настало уже то время, когда нужно торопиться раздавать долги – как говорят «собирать камни».
В этой повести многое о том времени, о среде нашего обитания и о твоём отце: всё, что я о нём знал, что слышал от него самого. И о том, какое место занимал он в моей жизни. Здесь ничего не придумано и не приукрашено. Имена и фамилии названы настоящие, могут быть допущены незначительные погрешности за счёт пробелов или искажений в моей памяти.
Фёдор Фёдорович Красовский с дочерью Мариной
– Глава 1 —
Старенький альбом у меня на настенной полке заполнен до отказа фотографиями. Прожито много. Свидетелей тому не счесть.
В основном фотографии черно-белые.
Много выцветающих, с едва различимыми чертами лиц и силуэтами фигур. Но для меня это имеет мало значения.
Эти фотографии – реликвии, их значения для меня не теряется со временем, а иногда и наоборот – становится важнее и весомее. И пусть остался лишь силуэт, на слинявшем от времени снимке, но он от долгого с ним общения живет уже самостоятельной жизнью, продолжая жизнь своего оригинала, становится «намолен», хоть этот термин употребляют, правда, когда говорят об иконах.
Для меня это уже не снимки, а то, что у русского народа называют «образы».
И они, дороги мне именно такие, какие сохранились со всеми их техническими изъянами. На них следы близких мне людей, многие из которых давно ушли из этого мира, но для меня остаются всегда живыми.
Личности эти оставили свой след в моей памяти, в моей душе, в моей биографии и ушли дальше для исполнения своего самостоятельного предначертания в мире, заполнения своих самостоятельных биографий, заняли свое место в бесконечности судеб, как песчинки в пустыне. Я убежден в том, что каждый из них оставил свой след, пусть даже самый маленький и невидимый для нас, простых смертных.
Свой старенький альбом я берегу, охраняю от посягательств любопытных и от вторжения случайных людей.
Я люблю заглядывать иногда туда, как в пантеон для общения с теми, кто там обитает.
В то же время он для меня и своеобразная машина времени.
Можно при его помощи запросто уйти из сегодня назад в прошлое столетие и даже еще дальше!
Там живут мои предки, посетившие этот мир более чем полтора века тому назад. Они запечатлены на снимках совсем еще молодыми, статными и красивыми. А уходили ведь они по нашим меркам очень давно – на заре нашего века.
Их не помнила даже моя мама, родившаяся в первом году девятнадцатого века!
А я сейчас чувствую тепло в своих пальцах, когда прикасаюсь к их лицам!
Там есть, конечно, и мои родители совсем еще молодые. Намного моложе, чем я сегодня. И я с пустышкой во рту.
А еще: мы – четверо малышей, выстроенные по росту…
Однако в альбоме фотографии целой эпохи нет.
Это эпоха белых пятен.
Время, вычеркнутое из наших биографий.
Одно из самых сокровенных, но неисполнимых моих желаний в этом мире, восстановить фотоснимки той поры.
А вот на снимках, изъятых из альбомов твоего, Марина, отца, было много людей, которых знала тогда вся страна. Часть из них, этих снимков, оказалась бы исторической ценностью.
Их должно быть уничтожили тогда еще в довоенные годы.
Мои фотографии того времени сожжены на кострах военного времени, увезены куда-то за границу, подальше от глаз чекистов или хранятся в несгораемых сейфах архивов следственных отделов, где-нибудь на Лубянке.
В эти сейфы нам дорога закрыта…
И душа порой тоскует и по тем фотографиям, как по живым людям!
Так, по-видимому, тянут души родителей не погребенные останки их детей, нашедших свой конец в чужих землях.
– Глава 2 —
А вот здесь и несколько снимков от послевоенных лет и времен «политической оттепели».
Часть их ОТТУДА, с ТЕХ времен, с ТОЙ эпохи
А больше снимков, конечно же, с более позднего времени со времени ОТНОСИТЕЛЬНОЙ СВОБОДЫ. Времени нашего притирания к жизни общества, времени привыкания существования в нем.
Времени недомолвок и тайн.
Когда всю правду можно было узнать, читая, газеты и частные письма «между строк».
Мы были похожи тогда на людей, которые учатся самостоятельно ходить.
Особое место в альбоме отведено фотографии твоего папы – Федора Федоровича.
И ты с ним, как приложение.
Ты конечно и не знала того, что для него тоже то время было периодом притирания к новым условиям жизни…
На ваших лицах в фотоизображении нет ничего фальшивого, ничего, сотворенного для родственников, как наши фуражки для прикрытия тюремного «полубокса» Присутствие детского личика сделало весь снимок естественным и защитило его от фальши.
Тебе не нужно было казаться какой-то.
Ты такая и была. Да и самим фактом своего появления тогда на свет ты оказала неоценимую услугу своему родителю. С тобой и благодаря тебе твоему папе удалось быстрее ассимилироваться, притереться, войти в среду людей живущих в своей эпохе.
Я очень надеюсь, что когда ты прочтешь мое повествование, то глубже поймешь свою роль в его жизни.
И все же о мелочах: опытный глаз бы отметил, как теперь говорят, некоторую неадекватность действительности на этом снимке, а именно – если бы все в его жизни было в порядке – не должно бы быть на лацкане его пиджака вот этих ромбиков.
Я говорю не о праве его на них.
Все правильно и законно – он закончил три технических факультета. Даже больше – было у него четыре курса еще четвертого.
Он их, эти курсы технических вузов щелкал, как орехи, да по паре одновременно – занимался на двух факультетах сразу параллельно, для экономии времени по разным там общеобразовательным предметам – диаматам и историям Коммунистической партии.
На снимке у него два ромбика. А был еще и третий, вот только дочь его где-то пристроила среди своих игрушек…
Получив свободу, он сразу же – восстановил дипломы, подтверждающие образование. А при них получил и ромбики, которых в его время, еще не было
Суть здесь, в данном случае конечно не в ромбиках, а в другом – в признаках синдрома внутреннего состояния и постоянного ощущения себя чужим в этом мире среди своих граждан.
Значки учебных заведений, в те годы, уже носили некоторое время, только, так называемые «молодые специалисты», те, кто только что закончил институт и получил их, как приложение к диплому. Эта молодежь тоже «притиралась» к новой роли и значимости своей в обществе. Но только по-иному. Им хотелось показать всем окружающим, что они уже перешли как бы в другую весовую категорию этими значками. Они косились сами на эти значки, гляделись в зеркале, как молодые лейтенанты на только что пришитые золотые погоны. Со временем парадные погоны поменялись на будничные – защитного цвета, а ромбики были убраны куда-нибудь в старую шкатулку. И начинался новый период в жизни
Прости – это не упрек и, тем более, не ехидный посыл в адрес дорогого тебе человека. Это подсказка о едва заметных признаках синдрома болезни, породнившей всех нас, прошедших через ЭТО.
Подумай, каково ему было жить в новых условиях жизни после более, чем двадцати годах сталинских застенок!
Шрамы на душах остаются навсегда.
Они могут только зарубцеваться.
Мы все себя тогда так неуютно чувствовали в обществе – «на воле».
Но как ни парадоксально, все же именно те годы, когда росла ты, годы в конце ЕГО жизни, по-видимому, были самыми для него счастливыми в жизни.
Он был очень сильным человеком, неординарной личностью, с непоколебимой порядочностью, проявляемой независимо от условий, в которых находился, и с неукротимой жаждой справедливости.
Эти качества человеку тяжело нести в себе всегда, а тем более в неволе.
Отступиться же от принципов не могли заставить его ни два года следственных экспериментов над ним, ни двадцать три года каторжного существования.
В 1956 году твоего отца реабилитировали. По закону полагалось возвратить ему все, что было им утрачено.
Он же был очень скромен в своих потребностях.
Ничего не потребовал, хотя имел на это право. Принимал только то, чем наделили чиновники сами от своих щедрот.
Восстановили в правах, представили одну комнату в Москве взамен огромной квартиры, что он утратил, чего же желать еще человеку после того времени, когда не имел ничего?
Кажется, даже какой-то чиновник извинился перед ним за «ошибки» своих предшественников.
Ему назначили пенсию в размере 120 рублей, что было довольно прилично по тому времени.
Он успел еще многое: но главное из всего – женился и участвовал в создании вот этого чуда, что сидит рядом с ним на фотографии.
Чудо, это тогда уже в ранние, детские годы поражало окружающих умом и рассудительностью поживших на свете людей.
Чудо – Чудо!
Как же сложилась твоя жизнь? Что сумел от своей необычной генной системы по наследству передать тебе твой отец?
Чего же ты достигла в борьбе за существование, без поддержки отца, так рано тебя оставившего, кроме фамилии, хоть она и не так редка в нашем обществе, и тобой она уж, безусловно, утрачена при замужестве?
Такова ваша женская доля.
А нас с Федором Федоровичем судьба свела весной пятидесятого года.
Мои дела к тому времени были на временном подъеме.
Подъеме, не столь значительном, когда вырастают крылья и становится возможным менять судьбу по своему желанию, но наступила лучшая пора из тех, что только возможна была для политического заключенного в период бериевского правления лагерями.
Это было на Воркуте.
Сейчас еще этот северный край не пользуется хорошей славой, а тогда только упоминание о тех местах могло лишить сна человека впечатлительного.
И закономерность чередования благоприятных полос существования, и благорасположения к себе высших сил с неблагоприятными, я уловил давно в самые критические периоды своей жизни. И полагал это одним из важнейших своих в те времена открытий.
Я думал тогда, что эти полосы, зависели то ли от расположения планет, то ли от погоды, то ли Бог знает еще от чего (или от Кого) и совершенно никак не могли измениться от стараний самой личности.
Наоборот. Часто вопреки нашим стараниям, с какой-то злой иронией, даже казалось – насмешкой, кто-то специально расстраивал наши планы и низводил наши потуги изменить что-нибудь в своей судьбе, к полному краху.
И обратно – иногда начиналось время везения.
Ни с того, ни с сего. Без видимых причин.
Просто потому, что наступил вот такой период жизни.
Без всякого повода, казалось бы даже без права моего на такое везение.
Фатализм какой-то?
Но это действительно так! Я убеждался в этом с каждым годом все более. И с этим приходилось считаться. И еще всегда быть готовым к самым неожиданным переменам.
В обычной жизни люди мало на это обращают внимания.
В том году, уже с самой ранней весны, или вернее в самом конце зимы, по воркутинскому исчислению, после очередной темной полосы – «ямы», начался для меня большой добрый цикл: мне удалось, благодаря помощи «земляков» переселиться в «барак для избранных», попасть в новый коллектив с большими перспективами и, что, пожалуй самое главное, получить «блатную должность» в бухгалтерии лагеря.
А все это было, ох, как непросто!
Тому предшествовали совсем уж не светлые времена.
