скачать книгу бесплатно
Хочу, чтобы меня слышали! Книга 1. Жизнь – это Любовь!
Юрий Широков
Эта книга – первая часть трилогии о судьбах простых людей в нелегкие для нашей страны годы. События, описанные в этой книге, происходят во времена революций и гражданской войны.
Хочу, чтобы меня слышали!
Книга 1. Жизнь – это Любовь!
Юрий Широков
© Юрий Широков, 2017
ISBN 978-5-4485-0322-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Смотри
– вперед – с надеждой,
– назад – с благодарением,
– наверх – с молитвой,
– а вокруг – с Любовью!
Книга 1. Жизнь – это Любовь!
Глава 1. Поселок
Мальчик Саша Колобов, в новой «матроске», почти 5 лет от роду, отданный в детский сад Мамой, служащей в Поселке золотодобывающего прииска приемщицей золота, и по совместительству – начальником отдела кадров, наказанный за то, что наступил на ногу воспитательнице, стоял в углу чулана и плакал.
Даже не плакал, слезы уже давно закончились, а подвывал и повизгивал сорванным слабым голоском, как плачет маленький щеночек в первую ночь, проведенную в разлуке с мамой-собакой.
Это наказание длилось уже давно, его закрыли в чулане еще до завтрака.
В маленьком, низком, закрытом на замок чуланчике, было ужасающе темно, дурно пахло гнилыми тряпками и кто-то неведомый и «страшнючий – престрашнючий» деловито, по-хозяйски так, все ближе и громче шуршал и возился под ногами.
Звуки из детсадовской жизни сюда не проникали. О том, чтобы присесть, а тем более прилечь туда, где обитал некто, не могло быть и речи.
Определить, сколько он здесь, Саша не мог, не умел еще разбирать время. К тому же окон и даже маленькой щели, откуда мог проникать свет, в чулане не было.
Для храбрости Саша попытался представлять себя то одним, то другим героем «хорошим и безвинно страдающим» из разных сказок, которые, чего уж там, тоже иногда плачут «горько-прегорько» в безнадежных ситуациях, в ожидании чуда или доброго волшебника.
Он ведь тоже, как эти герои, совершил почти геройский поступок, хотел сделать, как лучше, как учила его Мама.
Он сделал доброе дело, он хотел помочь упавшей нечаянно Лидочке, которую секретно и о-ч-ч-ч-е-нь – п-р-ре-о-ч-чень полюбил давно.
Уж больше трех дней как.
Лидочка упала, он увидел это раньше всех, и быстрее всех, как настоящий принц из сказки, бросился к ней на помощь.
Он был уже в образе принца, он мысленно летел на своем вороном чудо – коне, не замечая ничего и никого вокруг. Он спешил на помощь своей принцессе.
Но реальность оказалась сильнее сказки и вот он здесь.
И за что?
За то, что совсем чуть-чуть наступил на ногу воспитательницы, пожилой, толстой, усатой и пугливой Гульсары Губайдуловны, которая дремала на стуле под монотонный гул приученных ей к тихим играм детей, не сколько с помощью грозных со смешным акцентом окриков, сколько с помощью пинков, подзатыльников и болючих щипалок.
Когда Сашу привели в первый раз в детский садик и представили воспитательнице, он назвал ее Сарой, потому что выговорить такое имя-отчество он не смог, как не могли делать это даже взрослые без запинки и мата.
«Губойдуровной», а проще «Губой-Дурой» звали ее все поселковые, не исключая врагов народа.
После этого случая, о котором тут же узнали жители Поселка, все с облегчением перестали называть воспитательницу Губой – Дурой, а стали звать простым именем Сара.
Не только, конечно, поэтому, а скорее потому, что первым, после Саши так стал ее величать директор прииска Иван Сергеевич Белышев.
Иван Сергеевич почитался жителями Поселка полубогом, его слова цитировали, его приказы выполнялись беспрекословно, о его жизни ходили легенды, хотя никто толком не знал, откуда он, и кем был в прошлой жизни на Большой Земле.
«За глаза» все уважительно называли его – «Мудрый» и верили, что пока он жив – Поселку быть, и вся устоявшаяся десятилетиями жизнь будет по-прежнему в меру привычно тяжела.
Ну, уж точно не хуже, чем других людей, а тем более, у колхозников, проживающих за Рекой.
Колхозники жили, по убеждению жителей Поселка, как рабы, и считались по рангу значительно ниже даже «врагов народа», или «сосланных», которых в Поселке было побольше, чем коренных жителей.
«Врагами» называли всех, кто ссылался по политическим статьям, или приезжал на поселение после отбытия наказания в тюрьме или ГУЛАГЕ.
Местные не то, чтобы не любили «врагов», скорее относились к ним, как к людям, совершившим в жизни непоправимую ошибку, предав вольно или невольно интересы Родины.
Никто и никогда не пытался оценить глубину и последствия их ошибок, а относились, к «врагам», как к больным или убогим. Не отказывали в помощи, не ограничивали себя и их в дружеском общении и помощи.
Российский народ всегда относился так к заключенным, всегда их жалел. Как говорится-от тюрьмы и от сумы…
А после того, как культ личности Вождя развенчали, многие «враги» оказались и не врагами вовсе, а незаслуженно осужденными, то есть обиженными властью и безвинно пострадавшими.
После этого, уже не враги, а советские граждане автоматически перешли в разряд местного населения.
Выяснилось вдруг, что многие из них умнее и опытнее местных во многих вопросах, в том числе и в вопросах управления и руководства.
«Враги» же до культа проживали в Поселке с поражением в гражданских правах и использовались в качестве простых работяг на самых тяжелых участках и не могли, поэтому, в полной мере использовать свои знания, таланты и интеллект.
«Врагам» начали доверять учить, лечить, руководить. За них, как за невинно пострадавших, с удовольствием и даже с некоторым облегчением и радостью голосовали на выборах в Поселковый Совет, в районное и областное депутатство.
Сара свое новое имя возненавидела и перенесла большую часть ненависти с Саши на его маму, молодую, трудолюбивую женщину, по виду почти еще девчонку, но тем не менее, уважаемую Поселком. Мамина должность на службе считалась одной из главных в Поселке.
Еще бы! Через ее руки проходило все золото, добываемое в Поселке. Тонны золота!
Она перевешивала на медицинских весах благородный металл, свозимый со всех участков золотодобычи и старательских артелей. Потом происходил процесс очистки золота «царской водкой» – смесью концентрированных кислот, снова взвешивание, упаковка в двойные свинцовые банки, составление кучи бумаг, накопление объема.
Венчал этот процесс прилет специального «борта» – самолета-«кукурузника», который вызывался посредством специального зашифрованного кода о времени прибытия и отлета, весе перевозимого золота.
В список главных и уважаемых профессий входили еще весь управленческий состав прииска, директор школы, начальник Продснаба, его заместитель и бухгалтер, главный врач больницы и, конечно, местный зубной техник Валерьяныч, из «интеллигентов» и «врагов», крепко и часто «поддающий».
Техник попал в этот список, потому что зубы гнили у всех, даже у секретаря парткома. В любом состоянии своего организма, а состояний было всего два – сильное алкогольное опьянение и похмельный синдром, Валерьяныч успешно боролся с любыми зубными болячками, да и не только с зубными. Синдром, а слово это принес в Поселок сам Валерьяныч, понравилось своей необычностью и загадочностью смысла и состояние похмелья начало именоваться в Поселке «синдромом Валерьяныча».
Опытные больные знали, что на прием для борьбы с этим самым синдромом лучше идти с «чекушкой» – 250-миллиграмовым бутыльцом водки. Именно такого объема, но не ни в коем случае не больше.
Процесс распития этой дозы назывался «починиться».
После «починки» руки у Валерьяныча переставали трястись, и он выполнял необходимые процедуры быстро и безболезненно. Если доза была выше, лечение могло перенестись на следующий день или еще на дольше. Ну, к примеру, на месяц. Тогда или терпи, или отправляйся в районный центр.
Мама воспитывала Сашу с двухмесячного возраста одна. На время работы оставляла нанятой за еду няньке – древней, вредной, набожной старушонки, которой надо было ко всему прочему готовить отдельно во время ее бесконечных постных дней.
Муж Галины Александровны или Галочки – красавец, гармонист, скандалист, картежник и жуткий ревнивец, был посажен показательно по постановлению Народного суда за коллективный дебош в клубе с председателем Поселкового Совета и родственником председателя – статным усатым военным, во время празднования Нового, 1958 года.
Во время короткой драки на танцах, затеянной красавцем-мужем по причине ревности к бравому военному, пострадала больше всех красавица-елка.
Из ее чрева извлекали потом по-очередке и председателя, покрытого хвоей с блистающим всеми цветами радуги от мелкого боя разноцветных игрушек синяком под недремлющем председательским правым оком, и слегка помятого, с обвисшими усами, но веселого, военного с оторванным погоном.
Все закончилось, как всегда, обоюдными заверениями во взаимном уважении и совместным возлиянием в буфете клуба всеми участниками и зрителями привычного, и где-то даже традиционного, процесса праздничной беззлобной русской драки.
Нашлись доброжелатели, доложили «куда следует», и к удивлению всех жителей Поселка, включая председателя, красавец муж Владимир и его приятель Виктор были взяты под стражу и заперты до суда в одной из комнат дома пожарной охраны.
Суд состоялся в том же клубе и был воспринят поселковыми как очередное редкое культурное событие, чем-то вроде концерта захудалой труппы областной филармонии.
Присутствующие из местных шутковали, грызли семечки, весело и беззлобно матерились, приветствовали и подбадривали главных героев.
Только «враги народа», сидели молча, с какой-то пугающей отрешенностью, их жены незаметно крестились, что-то шептали про себя и тихо подвывали.
Неожиданно строгий приговор суда всех ошарашил и поверг в уныние, ребята-то были уж очень молодые, работящие и веселые, вся жизнь впереди.
Судья, вовлеченный в процесс угрюмого, по случаю несправедливости жизни пьянства, прикрывался от расправы мятой бумагой, на которой был напечатан Указ об усилении борьбы с хулиганством.
На следующий день красавец-муж вместе со своим «неразлей-вода» приятелем, провожаемые всем миром как будто на войну под гармошку, в сопровождении участкового милицейского инспектора Пономарева Петра Ивановича, на пароходе с большим колесом, отбыли по Реке в места не столь отдаленные.
До этого случая жители были уверены, что такого удаленного места, как их Поселок, на всем белом свете и быть не может.
Глава 2. Страшный зверь в пояснице «Мудрого»
Сара, прооравшись от испуга, по случаю которого неожиданно ощутимо писнула в новые, впервые надетые, теплые китайские рейтузы фирмы «Дружба», не дослушав Сашины вслипывающие извинялки, молча взяла его за ухо, затолкала в чуланчик. Пользуясь темнотой и безнаказанностью, незаметно и очень больно пнула ногой, от чего Саша больно ударился головой о что-то очень твердое и железное.
Дети были отправлены спать, о Саше не вспомнил никто ни разу, он всегда был самым тихим в садике и поэтому незаметным.
О нем не вспомнили и после сна, и после полдника, и после занятий, и нашли за закрытой дверью бледного, в бессознательном состоянии лежащим вниз лицом, уже поздно вечером.
После жуткого протяжного крика, потрясшего и до смерти напугавшего детей, маму и других родителей, пришедших вечером за детьми.
Никто так и не узнал, что его так напугало, крик был последним звуком, вырвавшийся из его рта. Он только трясся и молча прижимался к маме.
На пожарной машине Сашу доставили в больницу и положили в палату вместе с мамой. Он по-прежнему молчал, слезы текли у него из глаз, дрожь в теле не проходила, он забывался ненадолго в коротком сне на руках у мамы, но как только его пытались потихоньку переложить на кровать, хватался за мать и опять замирал, утомленный дневными и ночными ужасами.
Женщины в палате плакали и вспоминали недобрым словом Сару – Губу-Дуру.
– И как сволочь эту к детям-то допустили, а ведь ходили слухи, что ей только зверей диких доверять можно, они из одной стаи – громко возмущались женщины.
Но время лечит, страхи потихоньку рассеялись, и Саша стал осваиваться в новом для себя больничном мире.
Его, как мужичка, определили в общую мужскую палату, мама расположилась в женской, но на ночь забирала Саше к себе. Пока еще он не мог в темноте надолго оставаться один, во сне его корежило в молчаливых, и от этого еще более страшных ужасах.
Днем тоже никто от него не слышал ни слова, ни звука.
Он понимал все, о чем его спрашивали, но в ответ только кивал головой. Не помогли ни областные врачи, срочно вызванные Мудрым, ни бабки – целительницы.
И даже зубной техник, осмотрев Сережу и выяснив все обстоятельства дела, только покачал головой, грязно выругался и запил на месяц.
Зато безвинно пострадавший стал, как говорится, «любимцем публики» мужской и женской палат и всего больничного персонала, не исключая строгого главврача Ивана Платоновича.
Вскоре больничные дни стали самыми счастливыми из всей короткой Сашиной жизни.
В поселковой больнице было три палаты – мужская, женская и еще одна особенная, без названия.
В мужской и женской палатах стояло по 12-ть одинаковых металлических кроватей, занятых примерно наполовину.
Стены, кровати и прикроватные тумбочки были выкрашены в белый цвет, постельное белье тоже было белым. На этом фоне ярким пятном выделялась черная радио – тарелка. Она же была источником единственного развлечения-коллективного прослушивания радиопередач с дальнейшим обсуждением наиболее интересных моментов.
Под тарелкой висел отрывной календарь 1959 года с наполовину оторванными листочками.
Третья палата все время была закрыта и открывалась только по особенному случаю, когда кто-нибудь умирал или карантин какой случался.
Мимо этой палаты все старались проскользнуть быстро и молча, даже у взрослых мужичков она вызывала мистический страх. Такое чувство вызывает морг, но в Поселке это заведение отсутствовало за ненадобностью, поскольку всех умерших провожали из родного дома, там же покойники лежали, как положено, три дня, там же их готовили в последний путь, оплакивали и провожали с порога родного дома до могилки, как водится, всем обществом.
Больницу в Поселке построили по распоряжению Мудрого.
То есть, больница то раньше была, но располагалась в такой развалюхе, что поселковые старались обходить ее стороной даже, если болели сильно. Кто был посостоятельнее, ездил лечиться в райцентр, пароходом или на телеге. Добирались за несколько суток, если повезет и не будет наводнений, во время которых Поселок полностью оказывался отрезанным от остального мира. Тогда связь с Большой Землей прерывалась, почта не приходила, продукты использовали из запаса, создаваемого на складах Продснаба, телефон тоже не работал, обязательно какой-нибудь столб да смывало.
Наводнения случались часто, Река была горная и широкая, когда разливалась, сносила колхозные деревеньки, которые отстраивались заново, как будто в отместку Реке. Река потом снова делала свое дело, вот так и существовали. Почему не переселялись в безопасное место, никто объяснить не мог, хотя вокруг столько земли, столько тайги. Видимо всех связывала Трасса, которая петляла среди тайги от деревни к деревне и на ее направление никто не покушался.
Мудрый, первым делом, сразу после того, как занял должность директора прииска, дал задание построить больницу и детский сад. Благо материал дармовой, лиственницы в тайге валом, пили и вывози по зимнику.
Мастеров тоже хоть отбавляй, особенно среди сосланных. Кого только нет, и инженеры и рабочие любых специальностей. И строить готовы бесплатно, в свободное время, хотя его-то было у всех совсем немного.
Построились быстро, Мудрый «выбил» медицинское оборудование, даже зубоврачебный кабинет оснастил.
Больница получилась на зависть всему району, да что там району, ни в одном поселке треста «Амурзолото» не было такой больницы с таким персоналом, который Мудрый правдами и неправдами собрал со всей области.
Потом уже опыта строительно-согласовательного поднабрались и клуб осилили и большую школу.
Была в Поселке раньше восьмилетка, сделали десятилетку, да потом еще по указанию райкома интернат построили с общежитием, чтобы детки из близлежащих колхозов и поселков маленьких могли учиться. С учителями проблем не было, для молодых специалистов хорошие комнаты с мебелью в отдельном бараке выделяли, дровами бесплатно обеспечивали.
