banner banner banner
Дом певчих птиц
Дом певчих птиц
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Дом певчих птиц

скачать книгу бесплатно

Дом певчих птиц
Юлия Владимировна Климова

XIX век. Маленькая сирота Софья оказывается в доме старой торговки канарейками. Теперь девочке нужно ухаживать за птицами, но однажды, она узнает тайну своей хозяйки, и совершит поступок, который гулким эхом долетит и до наших дней.

XXI век. Дина вынуждена провести неделю в гостях у археолога. Наверное, не стоило трогать чужие вещи, но любопытство решило иначе. «Найди того, кто тебя спасет», – чуть позже скажет судьба, и Дина попробует сделать правильный выбор.

Юлия Климова

Дом певчих птиц

Часть 1

Кто помнит имя? Нет, не я –
Отметин черных на судьбе не стало.
Другая будет пить теперь отраву,
Плести венок из мертвых роз
И складывать тоску в туман,
Где не сбылось, и где обман
Растет и набирает силу,
Где нет ответа на «помилуй»,
Где каждый день зовет меня.

Петербург. Далекое прошлое…

Холод всегда присутствовал в ее жизни. Он имел разный цвет, запах, вкус и даже разные лица. Он то проникал в дыры износившихся ботинок, то пробирался под тонкую изношенную кофту, то сжимал тощую шею, то смеялся в лицо, демонстрируя кривые желтые зубы. Соня привыкла к нему. Ее ничуть не беспокоили постоянно шмыгающий нос и дрожащие руки с красной потрескавшейся кожей и ломкими ногтями.

«Чем хуже ты выглядишь, тем лучше, – любил говорить Прохор, едко усмехаясь и щурясь. – Толстосумы охотнее расстаются со своими деньжатами, когда видят перед собой костлявого и жалкого сопляка или соплячку. Так что радуйся, что осталась без каши».

Мать бросила Соню три месяца назад на вокзале. Колючий ветер дул в спину, и волосы все время закрывали лицо, фразы улетали, и никак не получалось их ухватить. «Ты мне надоела… надо было сразу отдать тебя в какой-нибудь приют… и не нужно на меня так смотреть, я еще молода, а ты вечно путаешься под ногами… чтоб я тебя больше не видела, сама разберешься…» Соня хорошо запомнила нетвердую, пьяную походку матери и резкий прощальный взмах рукой, будто кто-то дернул ее за локоть. Потом пришел поезд, встречающие и провожающие засуетились на перроне, и первый, пока еще осторожный, укол страха заставил вздрогнуть: «Что будет со мной?..»

Много лет Соня скиталась с матерью от деревни к деревне, от постоялого двора к постоялому двору, но потом они добрались до Петербурга, и в душе вспыхнуло: «Вот она – сказка!» Большой, величественный город с торопливыми экипажами и неспешными прохожими, с высоченными домами и пестрыми лавками, с ароматами сдобы, витающими возле булошных, и веселыми торговцами на рынках. Но оказалось, что жидкий кисловатый суп, купленный за гроши в мрачном трактире неподалеку от кирпичных бань, имеет точно такой же вкус, как и похлебка, отданная из милости в небольшой деревеньке на перекрестке дальних дорог. И холод здесь был все тот же, его мало интересовало, кто перед ним: сытый, хорошо одетый граф или жалкая девочка в тонкой изношенной кофте.

Соня никогда не видела своего отца, и, если верить матери, имя его даже не было известно. Какие уж тут бабушки, дедушки и прочие близкие и дальние родственники… Пожалуй, сиротство тоже имеет вкус – продолжительно горький, без каких-либо смягчающих оттенков.

Но, если у тебя есть мать, ты же не сирота?

Соня не смогла бы уверенно ответить на этот вопрос, особенно покидая вокзал в звенящем одиночестве. Дрожащий страх уже поднимался от щиколоток к коленям, заставлял оглядываться, спотыкаться и нервно облизывать резко пересохшие губы. И, как назло, небо Петербурга темнело, обещая скорый дождь и серое безотрадное будущее, наполненное лишениями и скитаниями.

Где они ночевали в последний раз? Как найти дорогу в тот пропахший рыбой и луком мрачный дом с узкими грязными комнатками? И стоит ли искать, разве там предложат еду и бесплатный ночлег?..

Соне и раньше приходилось выпрашивать милостыню, но теперь, похоже, ее место было именно на паперти. Стоять, опустив голову, и просить немного легче, чем бегать по рынку, приставать к прохожим и настойчиво клянчить: «Дайте монетку, дяденька… Пожалуйста, дайте монетку, тетенька…»

– Почему она оставила меня? Разве я так сильно мешала? – тихо произнесла Соня, вытирая рукавом первую слезу, всхлипывая. Но она все же не зарыдала, отчего-то никогда не получалось плакать долго и судорожно, наверное, в душе давным-давно замерз обжигающий нерв, отвечающий за продолжительную жалость к себе. А такой безутешный плач, возможно, дал бы облегчение на некоторое время.

В тринадцать лет тощая миниатюрная Соня выглядела на десять, и, наверное, это было хорошо: маленьким детям охотнее подают милостыню. А чего еще желать, когда голод сжимает желудок и мешает спать?

Соня знала, что похожа на лягушонка, так во всяком случае часто говорила мать. Большие глаза, большой рот, узкие плечи, руки и ноги – веточки… Иначе и не назовешь. «Единственное, чем тебя одарил Господь – это волосы, – усмехалась мать и почти сразу отворачивалась, мгновенно теряя интерес к дочери. – У твоей бабки были такие же». Но Соня не считала, что ей повезло с волосами: густые, вьющиеся, цвета мокрой глины, они постоянно путались и впитывали устойчивые запахи еды на постоялых дворах и в трактирах. Иногда, они так пахли, что их хотелось немедленно отстричь.

На глаза Прохору Соня попалась довольно быстро, дней через пять.

– Ты пойдешь со мной, – грубо сказал он, схватил ее за руку и потащил за собой.

– Но… – выдохнула в ответ Соня и замолчала, потому что слова застряли в горле, а душу охватил нестерпимый ужас. Кто этот человек? И что он с ней сделает? Высокий небритый мужчина с маленькими бегающими глазками, цепким взглядом, редкими длинными волосами, в помятом сальном пальто никак не мог вызвать даже каплю доверия.

– Я – Прохор, и я теперь твой хозяин. Ясно? – произнес он, перешагивая большую лужу. Соне пришлось подскочить и быстрее перебирать ногами, иначе ее рука попросту бы оторвалась. – И не смей перечить моей матери, она этого терпеть не может. Ты же не хочешь, чтобы однажды я пересчитал твои паршивые ребра?

Соня не хотела, и поэтому отчаянно замотала головой, отчего чуть не потеряла равновесие и не упала. Похоже, судьба уготовила еще одно испытание, и лучше помолиться заранее, вдруг потом уже не будет такой возможности…

Прохор жил в старом трехэтажном доме, где сдавались дешевые комнаты, а на первом этаже за длинными узкими столами можно было выпить и закусить. Двери жалобно скрипели, в оконные щели пробирались сквозняки, ступеньки издавали стоны, крыша привычно впитывала дождевые капли, плесень и сырость ползли по стенам бесформенными пятнами, меняя цвет с серого на коричнево-зеленый. Но постояльцев и случайных гостей это ничуть не беспокоило, их вполне устраивала цена за ночлег и предложенные щи с водкой и хлебом.

– Еще одну притащил? Да сколько можно собирать отребье по подворотням! – сверкнула глазами мать Прохора, когда увидела Соню. Поджав тонкие губы, фыркнув, она принялась гневно тереть один из столов тряпкой, отчего длинные сальные волосы стали раскачиваться и подпрыгивать. – Я устала кормить твоих попрошаек, выгоню всех к чертовой матери!

Как оказалось, на Прохора работали еще пятнадцать детей. Целый день они бегали по улицам и клянчили деньги, а на обед и вечером возвращались и отдавали все до копейки хозяину, получая несколько кусков хлеба, кашу или суп. И горе тому, кто принес слишком мало, кулак у Прохора был тяжелый и бил точно в цель.

Маленькие побирушки жили на чердачном этаже и пользовались дополнительной лестницей, ведущей на задний двор. Им запрещалось приближаться к постояльцам и каждый знал, что лучше не попадаться на глаза Евдокии Семеновне – матери Прохора. «Вместо того, чтобы помогать мне, ты с утра до ночи пьешь! – гневно кричала она на сына, уперев руки в бока. – Хорошо устроился! Почему я должна терпеть твоих грязных поганцев?! Сначала ты говорил, что их будет пять, потом семь, потом десять… А теперь их больше, чем мух на навозной куче!» В ответ Прохор или отмалчивался, или коротко огрызался, но его слабость перед матерью чувствовалась, и было ясно, кто в конце концов уступит или сдастся.

Первое время Соня скучала по прошлой жизни, однако потом борьба за выживание вытеснила из памяти многочисленные дороги, и фраза «Ты мне надоела… надо было сразу отдать тебя в какой-нибудь приют…» перестала звенеть в ушах. Будто Соня родилась и выросла на этом чердаке, будто так было всегда.

Попрошайки Прохора редко общались между собой, лишь холодная ночь заставляла их придвигаться друг к другу поближе в надежде согреться и наконец-то уснуть. Но драки происходили часто, и Соня не всегда понимала, отчего они случаются, вроде минуту назад и не было никакой ругани… Это уже позже она догадалась, что слова здесь вспыхивают спичкой, и порой достаточно лишь одной фразы, чтобы началась возня с глухими ударами, гневным сопением и вскриками. Маленькие попрошайки не прощали обид, и мальчишки, и девчонки умели сжимать кулаки и бесстрашно бросаться в бой на защиту своей тощей, потрепанной чести. И шуметь при этом было нельзя, иначе Прохор, получив очередную порцию недовольства от матери, мог хорошенько наказать.

Самым резким, сильным и отчаянным был рыжий Лешка Соловей. Он выделялся не только цветом волос, но и ростом, умом, а еще цепким недобрым взглядом и особой насмешливо-едкой улыбкой. Даже худоба Лешки казалась устрашающей, и все обитатели чердака старались держаться от него подальше (никто не хотел заполучить фингал под глаз или лишиться зуба). Если у Соловья было хорошее настроение, то по ночам он с тягучим удовольствием рассказывал страшные истории из приютской жизни, и каждый слушатель думал: «Какое счастье, что я попал к Прохору, а не в сиротский дом».

Однажды и Соне досталось от Лешки. Хитрый и ловкий Петька выгреб из ее тарелки всю гущу, оставив только бульон с тремя кругляшами морковки.

– Ты все равно много не ешь, – хохотнул он облизываясь. – Да и суп не очень вкусный… Тебе вполне и водицы хватит.

Но в этот момент Соня смотрела не на веселого и довольного жизнью Петьку, а на Соловья, грозно вырастающего за его спиной. Интуиция подсказала, что через несколько секунд обидчик будет скулить от боли и просить о пощаде. И почему-то чувство вины за это сильно сжало сердце, а затем застучало молоточками в висках быстро-быстро.

Игнорируя страх, Соня замотала головой, качнулась и тихо забормотала: «Не надо, не надо…» А как только Петька обернулся, побледнел и, мгновенно оценив опасность, отскочил в сторону, она инстинктивно устремилась к Лешке и крепко вцепилась в его руку.

– Не бей его! – крикнула она, не узнавая собственный голос. – Слышишь?! Не бей!

Попрошайки перестали стучать ложками о тарелки и замерли, гадая, чем закончится обед.

– Его? Не буду. Теперь не буду, – тихо произнес в ответ Лешка и многозначительно усмехнулся. – Но мне, кажется, я должен объяснить тебе, что никогда не стоит заступаться за того, кто лишил тебя последнего куска хлеба.

Соня уже была знакома с определенными уличными законами, и именно поэтому бросилась спасать Петьку. Да, виноват. И суп жалко. Но до вечера можно потерпеть, голод привычен, ничего страшного.

Разжав пальцы, не опуская рук, Соня сделала испуганный шаг назад. Однако смысла в нем не было, через секунду резкий удар в плечо отправил ее маленькое, худенькое тельце к стене. Из груди вырвался судорожный вздох, ноги мгновенно ослабли, и острые лопатки встретились с полом. Соня сделала попытку повернуться набок и сжаться в комочек, но над ней навис Лешка, и защититься хоть как-нибудь не получилось. Он поднял кулак, готовясь ударить, и замер, встретив взгляд больших, переполненных испугом серо-голубых глаз.

Глава 1

Чемодан я всегда собираю долго и мучительно, он маленький, а сокровищ у меня слишком много. Вот и приходится метаться между бесконечно важным и неимоверно нужным. Я бы, конечно, предпочла объемную спортивную сумку, но бабушка считает, что именно с чемоданом нужно приезжать к отцу. Тогда в его душе будет гораздо больше ответственности, а позже, при расставании, он непременно погрузится в печаль.

«Потому что когда у ребенка впереди дальняя дорога, то нормальному человеку его жалко. Но это нормальному, – часто подчеркивает бабушка. – Тебе уже четырнадцать лет, и можно не сомневаться, отец посадит тебя в автобус, махнет рукой и забудет через пять минут, что у него есть дочь. А чемодан старый, колесики гремят хорошо, до самой совести пробирают…»

Честно говоря, дальняя дорога – это громко сказано.

В магическую силу колесиков я не верила, но ничего не оставалось, как только сократить количество наваленных на кровати вещей в три раза. Что же взять?..

Меня уж точно нельзя назвать модницей. Я всегда предпочитала джинсы, свитера и кроссовки, но в квартире отца никогда не получалось чувствовать себя комфортно, и мне не хотелось бы затевать там стирку, если вдруг на единственную футболку случайно прольется сок или чай. А с учетом моей нервной криворукости, это вполне могло случиться. И как не нервничать, если Маргарита всегда смотрит на меня так, будто перед ней чудо-юдо заморское. Не опасное, но, возможно, несущее на своей шершавой полупрозрачной чешуе бактерии неизлечимых болезней.

«И не смей называть ее мачехой, она не заслуживает даже этого», – обычно напутствует бабушка, однако мне бы и в голову не пришло. Да и наше общение с женой отца обычно сводится к паре дежурных фраз.

Еще мне очень важно взять книги, я бы хотела прочитать «Таинственный остров», и на каникулы, как назло, задали изучить начало правления Петра I, Северную войну, реформы XVIII века и развитие промышленности… Я люблю историю, но куда интереснее самой отыскивать истину в многотомниках, чем зубрить короткие абзацы учебника. Нет, я не слишком умная, и учусь в основном на четверки, но в библиотеке никогда не чувствуется одиночество. Там даже маленькая лестница для верхних полок не скрипит, а разговаривает. Во всяком случае, мне так кажется.

– Я позвонила твоему отцу, он наконец-то определился со временем. – Бабушка зашла в комнату и, глядя на мою кровать, многозначительно покачала головой. Но картина бардака выглядела уже намного лучше, я все же смогла выбрать самое нужное и даже сложила футболки стопкой. – Выезжаешь в три, собирайся быстрее. И чтобы пообедала хорошо, а не как обычно. Учти, борщ будет на столе через десять минут.

Бабушка на всякий случай сдвинула брови, но меня так просто не обмануть, она волновалась перед расставанием и скучала на неделю вперед. Подбородок подрагивал, морщины на лбу стали заметнее, глаза поблескивали от подступивших слез, и в них безошибочно читалось: «Если бы твоя мама была жива… Помоги ж тебе Господь».

Сделав шаг вперед, я остановилась и сдержала душевный порыв – подойти и обнять. Бабушка тогда уж точно расплачется, а лучше, если мой отъезд получится простым и бодрым.

Нет, я не устремлялась в другую страну или в другой город, меня не ждали неспокойные моря, огнедышащие горы, безводные пустыни или бескрайние полынные степи, мне всего-то нужно было проехать на метро минут сорок, пройтись пешком до нужного дома, подняться на седьмой этаж и нажать кнопку звонка: «Здравствуй, папа…» Вот только с бабушкой мы расставались очень редко, и в такие минуты как раз казалось, что впереди и горы, и пустыни, и степи…

– Я провожу тебя до Октябрьской, а до Профсоюзной доедешь сама. Не забудь пижаму, которую я тебе сшила, и теплые носки.

– Уже положила. – Кивнув, я показала на пока еще полупустой чемодан.

Самый большой страх бабушки заключается в том, что она может умереть неожиданно от какого-нибудь сердечного приступа, и тогда я непременно попаду в детский дом, где буду голодна и несчастна. Именно поэтому раз в год я отправляюсь к своему отцу. Он не должен от меня отвыкать, бабушка попросту не позволяет ему этого сделать.

Обычно, для нашего общения отец выбирает весенние каникулы, потому что летом – сезон отпусков и поездок в теплые края, осенью нужно хорошенько отдохнуть от лета, а зимой у папы сплошной Новый год. Не до меня.

«Поверь, это лучше, чем ничего, – обычно объясняет бабушка. – Если вы разучитесь разговаривать друг с другом, то… Твой отец непременно откажется от тебя, как только я отправлюсь в рай».

При подобных разговорах бабушка всегда упоминает рай. Наверное, это слово должно меня успокаивать и настраивать на волну умиротворения. Но, потеряв маму семь лет назад, я пришла к выводу, что в теме смерти нет утешения.

В три часа мы вышли из дома. Колесики чемодана действительно гремели безжалостно, и до автобусной остановки удовлетворение не сходило с лица бабушки. Представляя, как она сейчас мысленно разговаривает с моим отцом, я с трудом сдерживала улыбку. Лекции на воспитательные темы обычно границ не знают, и можно посочувствовать тому, кто попался в бабушкины сети.

Раньше я часто задавалась вопросом, как мама могла выйти замуж за такого человека, но однажды поняла: ей стало жаль его. И, честно говоря, ко мне тоже иногда приходит это липучее чувство, оно застревает где-то под ребрами и дергается, точно маленькая рыбешка. Наверное, странно жалеть высокого, крепкого вполне здорового мужчину, но, как говорит бабушка, женщины в нашем роду всегда были понимающими и добрыми.

Я старалась, правда старалась полюбить отца, но трудно испытывать привязанность к тому, кого видишь один раз в год.

– Веди себя прилично.

– Ладно.

– Ешь, все, что дают.

– Хорошо.

– Доберешься, позвони.

– Обязательно.

Я знала, что бабушке потребовалось много душевных сил, чтобы посадить меня в поезд на Октябрьской, развернуться и уйти. Безусловно, она бы хотела проводить любимую внучку до дома, а еще лучше – до квартиры. Но четырнадцатилетнего подростка необходимо постепенно приучать к самостоятельности. Я в книжке про это читала. И там еще было сказано: «…предоставляйте свободу порциями и наблюдайте за реакцией и поведением ребенком». Мои одноклассницы уже давно разъезжали по Москве, и, честно говоря, мне тоже хотелось.

Выбрав место в углу вагона, я села, пристроила к стенке чемодан, бросила короткий взгляд на закрывающиеся двери и нервно улыбнулась. Сейчас я чувствовала себя не только взрослой, но и особенной. Ощущения, которые трудно объяснить словами. Думаю, такое же разноцветное волнение бывает у птиц, когда они совершают свой первый полет. И будто я сейчас вовсе не в метро, а мчусь на поезде дальнего следования в другую страну, где живут увлекательные приключения и магические тайны. Есть же на свете такие места, и однажды одна из дорог наверняка приведет меня в необыкновенные края.

Но пока я направлялась к отцу.

К сожалению, до Профсоюзной очень мало станций, и они кажутся короткими (не успеешь толком ни помечтать, ни подумать). Я всегда знала, что, если бы не настойчивость бабушки, папа давно бы перестал со мной общаться. Но как раз об этом лучше долго не размышлять, а то еще мозги опухнут…

Около подъезда я отправила бабушке смску: «Все в порядке, я добралась», и потянула чемодан к ступенькам. Самое сложное – произнести первые слова. «Здравствуй…» А дальше что? В общении с отцом никогда не получается выглядеть легкой и беззаботной, а хотелось бы. Так же намного легче.

Весна попросила не торопиться, и я притормозила, глубоко втягивая в легкие свежий ароматный воздух. Что меня ждет? Короткие вежливые разговоры, брокколи и шпинат, диван в гостиной, безрадостные прогулки по магазинам, прерывистый шепот отца и Маргариты. Не знаю, почему они всегда шепчутся… Будто их разговоры – это великие секреты. Вовсе нет. Я как-то подслушала, так там ничего незначащая ерунда. Наверное, я автоматически попадаю под сигнал: «Внимание. В доме чужой!», и папа с Маргаритой переходят на военное положение.

– Здравствуй.

– Привет.

– Ты выросла.

– Ага.

Отправив куртку на вешалку, я вспомнила, что папа просил привезти тапочки, и быстро достала их из чемодана.

– Проходи в гостиную, сейчас будем пить чай с пирожными. Я не мог вспомнить, какие ты любишь: шоколадные или ванильные, поэтому купил и те, и другие.

– Большое спасибо.

Папа пошел в кухню, а я какое-то время смотрела ему вслед. Он тоже за этот год изменился: немного пополнел и стал еще более солидным. Даже если бы я не знала, что Андрей Андреевич Овсянников работает директором производства на мебельной фабрике, я бы непременно угадала в нем начальника.

– Добрый день.

Вздрогнув от неожиданности, оборвав ход мыслей, я повернула голову и увидела Маргариту. Она всегда интересно и стильно одевалась, и сейчас белые джинсы и длинная бордовая рубашка подчеркивали ее красоту и молодость. Три года назад, при первом знакомстве, я внимательно сравнивала нас и пришла к выводу, что нет ничего в чем бы мы были схожи. У Маргариты красивая фигура, а я – кожа да кости, у нее прямые черные волосы, а мои… Пожалуй, цвета мокрой глины. У нее большие кукольные глаза, а у меня миндалевидные. Конечно, сравнивать ребенка и двадцатипятилетнюю ухоженную с головы до ног девушку – глупо, но и сейчас картина точно такая же. Нужно признать, я по-прежнему являюсь весьма тощим экземпляром вселенной.

– Добрый день, – ответила я, и убрала прядь волос за ухо.

По лицу Маргариты нельзя было понять, насколько сильно ее огорчил мой приезд: отнеслась ли она к этому как к рядовому кошмару или речь идет о глобальной катастрофе. Хотя, для меня всегда было большим вопросом, испытывает ли Маргарита такие же чувства, как я и другие люди на планете Земля? Пока не приходилось видеть ее рассерженной или, наоборот, веселой. Но самое удивительное, что жена папы – практикующий детский психолог, и при этом она никогда не улыбается. Хотя, возможно, Маргарита – специалист по тяжелым случаям.

– Дина, мой руки и иди к столу! Марго, ты чай будешь?! – донесся с кухни голос отца.

– Сделай зеленый, я присоединюсь к вам минут через пять, – ответила она, развернулась и скрылась за дверью спальни.

Я не знала, как поступить с чемоданом. При встрече отец обычно говорил: «Мы освободили полку в шкафу, переложи свои вещи». Но сейчас слова не прозвучали, и отчего-то сердце кольнула тревога.

«Колесики грязные, чемодан точно нельзя тащить в комнату», – пронеслась разумная мысль.

От волнения разыгрался аппетит, пирожные оказались вкусные, и я с удовольствием съела три штуки. Маргарита молча пила чай (насколько я знала, она придерживалась правильного питания, и сладкое вообще не ела), папа пил крепкий кофе, к бисквиту на блюдце он так и не притронулся.

– Какие у тебя оценки? Троек нет?

– Пока нет.

– Думаешь, скоро будут?

– Английский мне дается с трудом…

Папа остановил на мне осуждающий взгляд и покачал головой. Только сейчас я заметила, что его виски начали седеть, а брови стали значительно тяжелее.