скачать книгу бесплатно
Дневник его возлюбленной
Ула Риф
Кристине Нортон двадцать четыре года. Она вполне успешный писатель. Но в личной жизни её преследуют трагедии и неудачи.После развода она возвращается в отчий дом, где всем заправляет её старшая сестра, которая намерена принять активное участие в устройстве будущего Кристины.Но у Кристины своё представление о счастье. Кристина жаждет настоящей, всепоглощающей любви. Ей нужен самый необыкновенный, самый преданный, самый-самый, словом, ангел, а не человек.А когда чего-то очень сильно ждёшь, это обязательно происходит…
В своём повествовании я намерено стёрла всё, что могло бы помочь определить, где именно произошли эти события. Скажу лишь, что всё это произошло со мной на планете Земля.
1 августа
Глава 1. Дома.
Я лежала на шёлковом, пахнущем лавандой постельном белье и гадала, который сейчас час. Конечно, можно было просто открыть глаза и посмотреть на часы, но сама мысль о необходимости малейшего физического действия усиливала головную боль и вызывала приступ тошноты.
«В ящике стола должны быть таблетки от головной боли, только вот как до него добраться».
Совершив невероятное усилие, я открыла глаза и для начала выяснила, который час. Было без четверти шесть. Чтобы голова не разлетелась на миллион частей, одной рукой я с силой надавила на лоб, а другой потянулась к ящику стола. Стол стоял в метре от меня, и я решила попытаться достать таблетки, не вставая с кровати. Я вцепилась в узкую прохладную ручку и резко дёрнула на себя. Ящик легко подался вперёд, не стремясь преодолевать моё усилие, и грохнулся на пол вместе со всем содержимым, которое рассыпалось веером ровно посередине между столом и кроватью. Тяжело дыша и стараясь не стонать, я откинулась обратно на подушку. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем я снова возобновила попытку достать лекарство. Я пошарила рукой возле кровати и наконец-то вытащила из вороха рассыпавшихся фотографий упаковку с лекарством. Воды под рукой не оказалось, поэтому я просто разжевала таблетку и, чувствуя невероятную горечь во рту, стала ждать облегчения. Наверно, я впала в забытье, потому что когда упрямая заноза перестала буравить мой мозг и я снова открыла глаза, было уже около семи часов. Солнце висело над деревьями и нагревало комнату, отражаясь от глянца рассыпанных на полу фотографий.
Почувствовав, что способность двигаться постепенно ко мне возвращается, я аккуратно сползла с кровати и стала собирать с пола старые семейные фото, которые после трагической гибели родителей хранились в ящике моего письменного стола. Я и моя единственная старшая сестра Марта, мама и папа, папа с Мартой, мама с Марком. С Марком, который так и не успел официально стать моим отчимом, но сделал всё возможное, чтобы стать другом.
Когда родители решили расстаться, мне было восемнадцать лет. К тому времени я уже покинула стены отчего дома и жила у своего бой-френда. А Марта, её муж Роберт и маленький Артур жили за границей, где работал Роб. Мама с папой остались одни в огромном, пустом и как-то сразу умолкнувшем доме. Наверное, они чувствовали себя осиротевшими, а мы, как все любимые, избалованные и эгоистичные детки, занимались своей жизнью, нимало не заботясь о чувствах самых дорогих людей. Не знаю, может быть, сказалась усталость, но им не хватило сил удержать друг друга в скучных и унылых буднях сытого и устроенного быта.
Переживала ли я их расставание? Не помню. Скорее, я просто не заметила его. Для меня-то ничего не изменилось: и папа и мама были рядом в любую необходимую для меня минуту. Так было всегда. Раньше так было всегда…
Мама и папа уже несколько лет не жили вместе, у каждого из них была своя жизнь, но они не разводились. То ли не придавали этому значения, то ли не находили времени – не знаю. Папа жил один, много работал. Не знаю, также, были ли после мамы в его жизни женщины. Меня он ни с кем не знакомил. А мама жила с Марком, который её боготворил. Они познакомились, когда она, чтобы немного развеяться, собиралась в путешествие на Мауи, один из островов Гавайского архипелага.
Марк возглавлял туристическое агентство «Адреналин», которое занималось организацией поездок в экзотические уголки планеты. Сначала он просто организовывал поездку, а потом, чувствуя, что влюбился в маму, оставил все свои дела и поехал с ней. Это был их медовый месяц. Вернувшись из поездки, они больше не расставались до самой маминой смерти. Мама разделила своё личное «они жили долго и счастливо» между двумя мужчинами, но по иронии судьбы именно с папой умерла в один день.
Мама с Марком собирались пожениться. Но сначала ей нужно было развестись с папой. Несмотря на расставание, мама и папа остались родными людьми, они дружили. (Хотя, иногда мне кажется, что папа до самого конца любил только маму). В день, на который было назначено слушание дела об их разводе, папа, как ни в чём не бывало, заехал за мамой, чтобы отвезти её в суд. На перекрёстке на них вылетела тяжёлая фура, ехавшая на красный свет с критическим превышением скорости. У них не было шансов.
Водитель фуры потом доказывал, что у него отказали тормоза. Его не посадили. Он умер от передозировки через четыре дня после гибели родителей. Когда он их убивал, он тоже был под кайфом.
Мы с Мартой, которая вместе с семьёй вернулась из-за границы сразу после трагедии, тяжело переживали смерть родителей и, как могли, поддерживали друг друга. А ещё я боялась за Марка. Мне казалось, что он не переживёт мамину смерть. На похоронах я даже подумала, что он сошёл с ума. Марк вдруг совершенно серьёзно стал договариваться с могильщиками, чтобы его похоронили вместе с мамой. Ему отказали, он бросился к могиле. Четыре человека с трудом смогли его удержать. За несколько дней он поседел, из видного моложавого мужчины превратился в дряхлого старичка. Действительность его больше не интересовала. Прошли месяцы, прежде чем он смог вернуться к реальности. Я была рядом с ним. Мы много говорили о маме, о жизни и смерти, и он признался мне, что теперь точно знает: смерти не существует, его любимая Лилия по-прежнему с ним, он чувствует её присутствие, и только это даёт ему возможность жить дальше.
Марк так и не женился. Он говорил, что такой любви, которую он испытывал к маме, больше испытать не сможет, и будет заботиться о нас, её дочерях, в память о той, которую так любил. Да, мама была чудным, светлым человеком. Её нельзя было не любить.
Марта ненавидит Марка. Она почему-то именно его считает виновным в гибели родителей. А я его люблю. За то, что он так бесконечно любил маму. За то, что старается, как может, заменить нам погибшего отца.
После трагической гибели родителей душой дома и хранительницей его негаснущего очага стала моя сестра Марта, которая старше меня на восемь лет. Она на удивление сносно ведёт хозяйство, следит за исправностью коммуникаций, хозяйственными постройками и газоном. Словом, ловко справляется с обычными бытовыми задачами, к решению которых у меня нет ни склонности, ни умения.
С личной жизнью у сестры тоже, в отличие от меня, всё сложилось удачно. У неё солидный любящий муж и отец двоих чудесных детишек, моих племянников: мальчика девяти лет и девочки пяти лет, Артура и Виктории, Арти и Тори. И только боль, которую нам с сестрой пришлось разделить на двоих, объединяет и сближает нас, делая вполне сносным наше сосуществование в те забавные моменты моей жизни, когда я возвращаюсь под крышу отчего дома зализывать раны после очередных неудачных романтических отношений.
С Мартой мы абсолютные противоположности, примерно, как Южное полушарие и Северное. Мы отличаемся всем: внешностью, характерами, пристрастиями и отношением к жизни. Я импульсивна, Марта, наоборот, склонна к рассудительности и взвешенности решений. Я взбалмошна, она морально устойчива. Марта могла бы составить цвет какой-нибудь бухгалтерии, и вы не встретили бы никого более опрятного в делах, чем моя сестра.
Но ей не судьба была погрязнуть под ворохом тоскливых смет. В девятнадцать лет она вышла замуж за человека в высшей степени достойного. Мне, одиннадцатилетней, мой новый родственник казался каким-то мастодонтом, но Марте было с ним хорошо. Наверно, именно это называется – «они нашли друг друга», и мне хватило великодушия порадоваться за счастье своей сестры.
Несмотря на то что родители были такими же полярными противоположностями, как мы с сестрой, у меня всегда было ощущение, что они очень сильно любят друг друга. А уж как они любили нас с Мартой… Даже после того, как они разошлись, и мы все стали жить раздельно, они всегда были готовы по первому зову прийти на помощь, что бы ни случилось. Потом их не стало, и у меня остались только Марта и Марк.
Что ж, мне двадцать четыре года, за плечами не сложившаяся семейная жизнь и тяжёлый багаж из чувства разочарования и личной неустроенности. Но что меня не может не радовать – я снова дома в это чудесное утро.
Я сложила фотографии, поставила ящик на место и, стараясь не растерять призрачное благополучие отпущенной болью на свободу головы, принялась одеваться.
Надеясь, что мне удастся в одиночестве выпить свой утренний кофе и окончательно прийти в себя, пока Марта, Роберт и племянники досматривают сны, я спустилась вниз и потихоньку пробралась на кухню.
Тонкий кофейный аромат, растекающийся волнами по дому, ещё на лестнице дал мне понять, что за завтраком я буду не одинока. Несмотря на ранний час на столе было, что называется, сервировано. Марта поднялась ещё раньше меня и, пока я боролась с головной болью и непокорной мебелью, успела приготовить завтрак.
– Как красиво! – Глядя на стол, я вдохнула ещё раз завораживающий кофейный бриз. – Марта, а почему тебе не спится столь прекрасным и столь ранним утром?
– А тебе? – Марта ответила вопросом на вопрос, это означало, что она страшно волнуется.
Всем своим видом показывая своё расположение и благодарность за горячий завтрак, я села и притянула к себе тихо звякнувшую белую кофейную чашку с дрогнувшим от моего усилия содержимым. Затем осторожно, двумя пальцами, приподняла её и ещё раз вдохнула, прежде чем сделать первый обжигающий глоток.
– О чем ты хотела поговорить со мной, моя обожаемая сестрёнка?
Обезоружить Марту было просто. Я знала все её сентиментальные слабости и иногда использовала их с пользой для себя. Конечно, это было не честно, но я не была готова выслушивать нотации этим тихим солнечным утром, учитывая то, что ещё сорок минут назад мне казалось нереальным просто открыть глаза и подняться с постели. Но, судя по всему, Марта была настроена решительно.
– Я хочу с тобой поговорить.
Удивительно, Марта никогда не начинала говорить прямо, она кружила вокруг и около, несмотря на то что я уже давно за неё могла воспроизвести наш грядущий диалог с точностью до запятой.
– Кофе божественен. – Я сделала ещё один глоток.
– Сейчас приедет Сирин.
Я подавилась кофе. На этот раз вопреки всем моим прогнозам Марта всё-таки решила начать с главного.
– Сирин? И ты поднялась в шесть утра, чтобы сообщить мне эту сногсшибательную новость? – Я резко отодвинула чашку. Та покачнулась, расплёскивая своё драгоценное содержимое, которое тут же воплотилось в развесёлые цыганские оборки на белой накрахмаленной скатерти.
Марта проводила взглядом танцующую цыганочку чашку и строго посмотрела на меня.
– Да, теперь я вижу, ты действительно дома.
– Прости. Но зачем, позволь спросить, сюда приедет Сирин? У тебя с ним какие-то деловые отношения?
– Это у тебя с ним отношения.
– Были когда-то.
– Кристина, тебе уже не шестнадцать, надо, наконец, определяться. Вы так долго были вместе, каждый может оступиться.
– Секундочку, дорогая! Кто мотивировал тебя на эту душещипательную беседу с утра пораньше?
– Он мне звонил.
Я не верила своим ушам. Оказывается, тут без меня ведутся переговоры об устройстве моей личной жизни, а я ни сном, ни духом.
– И что же он тебе рассказал? Как ему хорошо живётся с его новой пассией? Сколько ей лет? Кажется, она несовершеннолетняя, эта Соня?
– Когда вы начали встречаться, ты тоже была несовершеннолетняя, а потом при чём здесь Соня. Они просто общаются как друзья. Если хочешь, как родственники. – Марта опустила глаза и, наконец, выдала: – Но любит он тебя. Всегда любил.
Ну и спектакль. Я готова была аплодировать стоя.
– Значит так, сестрёнка, по первому пункту скажу тебе следующее. Да, я помню, сколько мне было лет, когда мы начали встречаться; помню, как папа собирался ему голову оторвать за то, что он, здоровый мужик, связался с его шестнадцатилетней дочерью. Жаль только, что он тогда этого не сделал. А по поводу второй части, любви то есть, пойми – мне не нужен мужчина, который… который… – Я никак не могла подобрать нужные слова, поэтому я просто резюмировала: – Мне не нужен такой мужчина!
– А какой нужен?
– Мне нужен ангел! С сильными крыльями! Чтобы любил только меня! Был рядом только со мной! Чтобы ветер в лицо, и нужно было задержать дыхание, чтобы не задохнуться от счастья!
– Но, Кристина, таких в природе не существует.
– А других мне не надо!
– Ты совсем с ума сойдёшь со своими романами. Одно дело беллетристика, а другое – жизнь. Тебе нужен человек, который твёрдо стоит на ногах на этой земле. Если Сергей раскаивается, хочет тебя вернуть, хочет поговорить с тобой, то я считаю себя не вправе…
Я не дала ей договорить.
– Ты должна себя считать не вправе лезть в мою жизнь без моего специального приглашения. Я же в твою не лезу.
Марта замолчала. Мы смотрели друг на друга. Во взгляде Марты читалось: «И что мне с ней делать? Ну, что ж, я хотя бы попыталась».
Я примирительно улыбнулась, стараясь сгладить тон, в котором вела нашу утреннюю дискуссию, прекрасно понимая – комплекс старшей сестры, никуда от него не деться. И как ей объяснить, что я уже выросла и всегда буду сама принимать решения, куда бы они меня не заводили? Я наклонилась вперёд и положила свою руку на её.
– Не надо, Марта. У меня всё хорошо. Давай лучше просто позавтракаем, как в детстве, помнишь?
Марта поджала губы, глаза её заблестели и, чтобы скрыть предательские слезинки, она встала, взяла мою чашку и направилась за новой порцией кофе.
Вдруг меня привлёк шуршащий звук, донёсшийся с улицы. Окна эркера, выходившие на парковку, услужливо показали мне аккуратно припарковавшуюся машину Сергея.
– Мало того, что он испортил мне жизнь, так он ещё испортил мой завтрак. Не человек, а стихийное бедствие.
– Куда ты? – Марта застыла с чашкой в руках.
– Всё, всё, – я металась по коридору в поисках ключей от машины, – остальное без меня!
Найдя ключи, я схватила их, на ходу засунула в сумку мобильный телефон и, поминая добрым словом архитектора, предусмотревшего запасной выход, опрометью выбежала из дома, как только раздался звонок в дверь главного входа. Мне потребовалось меньше минуты, чтобы, пригибаясь, добежать до своей машины. Я вставила ключ в замок зажигания, до отказа выкрутила руль и вдавила в пол педаль газа. Через несколько секунд машина, с треском разбрасывая гравий, вырулила со стоянки и понеслась прочь от отчего дома.
Глава 2. Вещий сон.
Я гнала по ослепленному солнцем мокрому после дождя шоссе и чувствовала, как во мне закипает, выплескиваясь через край, глухое раздражение. Как долго? Как долго он ещё будет преследовать меня, превращая мою жизнь в липкий непрекращающийся кошмар?
Вот что значит не уметь выбирать мужчин. Брести на поводу у внешних раздражителей – ярких красок, на которые, словно бабочки, до меня уже слетелись другие. Впрочем, после знакомства с Сергеем я совсем разучилась летать.
Сергей… Сергей Сирин. На момент нашей встречи он уже был дважды женат. Точнее, дважды разведён. Мне было шестнадцать, ему тридцать два. Я жила эмоциями и слабо понимала, что делаю. А он жил, как хотел. Не только возрастом, но и умом и знаниями и еще некоей загадочной субстанцией под названием жизненный опыт Сергей вдвое превосходил меня. В течение семи лет он всеми возможными способами пытался додавить меня до своего великолепного уровня. Что ж, остаётся только надеяться, что ему это удалось.
С годами мне потребовалось чуть больше личного пространства, уступать которое, впрочем, никто не собирался. Наоборот, чем дольше мы делили общую территорию, тем жестче становились рамки, которые уставший от работы художник предоставлял давно написанной им картине. Когда до того, чтобы задохнуться, мне оставалось совсем немного, рамка рассыпалась в мелкие щепки.
К моменту расставания с Сергеем нашими отношениями я уже не дорожила. Но все равно весть о его новом романе погрузила меня в непередаваемое шоковое состояние, смешанное с удивлением. В тот момент, когда «доброжелатели» сообщали мне об этом, я, наверно, выглядела как маленькая удивлённая девочка, замершая с телефонной трубкой в руках; девочка, которой только что сообщили, что Деда Мороза не существует.
Оказалось все просто – мой Пигмалион нашел себе новую Галатею, которой оказалась моя же кузина (не помню точной степени родства), с которой я сама познакомила его на каком-то семейном мероприятии.
Соня была младше меня на семь лет и младше его на целую жизнь. Не знаю, чем это юное воздушное создание являлось для него: спасательным кругом или новым проектом, но я была уже в том состоянии, когда за подобное говорят «спасибо» своей сопернице.
Сергей был согласен снова взяться за кисти и краски, но и со старой своей работой расставаться так просто не собирался. Он изводил меня звонками, слезами раскаяния и тщательно подстроенными «случайными» встречами. И всё это в то время, пока его новая пассия преданно ждала его дома.
Наверное, только для того, чтобы избавиться от его невыносимой опёки, я, внезапно и практически не раздумывая, приняла предложение руки и сердца от человека, с которым познакомилась на одной международной выставке. Таким образом, я вышла замуж (с Сергеем за семь лет мы так и не удосужились оформить наши отношения). Моим мужем стал юный клерк по имени Том Нортон, явившийся откуда-то из глубин моего разочарования.
Том, окруживший меня тихой, сытой и размеренной жизнью, сам того не ведая, послужил толчком к тому, что я принялась писать как одержимая. Мне необходимо было выплеснуть все свои застоявшиеся переживания, которые вытекали на бумагу сначала разрозненно, потом собирались группами, переплетались и начинали существовать совершенно самостоятельно, строго дозируя мои вторжения в их частную жизнь.
Именно Том познакомил меня со своей приятельницей Алисией Флорин, ставшей моим издателем и по совместительству близкой подругой. Том дал имя писательнице Кристине Нортон и, наконец, именно он исчез через десять месяцев после свадьбы, оставив за собой след спокойных воспоминаний, ну, и, конечно, Алисию. Семейная жизнь снова не сложилась, но нашу встречу с Томом всё-таки можно было назвать судьбоносной. И я очень благодарна ему за то, что он как нельзя более вовремя возник, как мне казалось, в самый патовый момент моей жизни, за звучную фамилию, под которой я опубликовала свою первую книгу, и за то, что он исчез из моей жизни навсегда. Чего нельзя было сказать о Сергее. Сегодняшнее утро было ярким тому доказательством.
Дорога петляла, уворачиваясь от кидающихся под колеса теней. Машину заносило, но тело моё не желало уменьшать скорость своего перемещения в пространстве. Деревья умоляюще выставляли вперёд свои ветви, пытаясь остановить. Но кто мог остановить меня этим ранним солнечным утром? В какой-то момент мне и вправду начало казаться, что мои проблемы потеряли меня из вида и отстали после первого крутого виража. Я сжимала руль обеими руками, чувствуя, как отлично мы ладим: я и моя машина.
На дороге было пусто. Стремительно развивался тот самый удачный момент выяснения личных взаимоотношений с промокшим шоссе, который является только в снах. Осторожную утреннюю тишину нарушал только звук сцепления шин с засахаренным асфальтовым настом да ещё, пожалуй, размеренный звук заблудившейся в недрах моего автомобиля мухи. Муху мне почему-то стало жаль. «Куда я везу её за тридевять земель от её мушиного дома, как она после будет добираться к своим мушиным детям?» Я нащупала кнопку стеклоподъемника. Тонированное стекло сползло вниз, и муха устремилась по своим неотложным делам.
Странно, но если бы не эта маленькая крылатая случайность, я бы не заметила, не обратила бы внимания на странное, одиноко стоящее, сооружение. Я пролетела мимо на скорости сто километров в час, но контуры странной конструкции явно показались мне знакомыми. Я силилась вспомнить, где я могла видеть точно такое же, причём совсем недавно.
Сбросив скорость, я постаралась через зеркало дальнего вида ещё раз рассмотреть строение. Но я уже успела отъехать на приличное расстояние, да и контуры его размывал легкий утренний туман, поэтому я остановила машину и дала задний ход.
Когда я подъехала, моё удивление хлынуло из машины, неуклюже переваливаясь через плавно уменьшающуюся преграду опускающегося автомобильного стекла.
Было совершенно непонятно, как я могла раньше не замечать такую массивную конструкцию. Я же проезжала здесь много раз, причём, в светлое время суток, и данное монументальное сооружение, выныривающее из обезличенной массы зелени, должно было поневоле обратить на себя моё внимание. Я рассматривала нечто похожее на грот и никак не могла взять в толк, могла ли я, не замечая его, проезжать мимо или раньше его всё-таки не было. Но тогда получается, его воздвигли совсем недавно, причём совершенно мастерски, потому что никаких следов недавнего присутствия человека рядом с постройкой не было. Ни цементных пятен, ни вытоптанной травы, ни грязи, ни каменного лома.
Я вышла из машины и осмотрела подножие этого титана. Стало понятно, что людей здесь не было уже очень давно. Высокая маслянистая трава вокруг не была примята, а на впечатляющих размеров валунах, служивших фундаментом, пророс мох. Я потрясла головой, отгоняя невероятные мысли. Всё-таки, по всей видимости, я каким-то образом умудрилась его раньше не замечать.
Я стояла напротив входа в грот, не в силах оторвать взгляд от массивной тёмно-бордовой двери, украшенной коваными вставками, как бы впаянной в казавшиеся невероятно тяжёлыми валуны. Не понимая силы, которая влекла меня, я сделала несколько шагов вперёд, оправдывая своё внезапное любопытство единственной укладывающейся в моей голове стандартной версией, что это всего лишь искусная подделка. Но через долю секунды я была наказана за своё неосмотрительное легкомыслие. Словно обидевшись, если решить, что камень может обидеться, он дрогнул (или мне это только показалось), по всему существу его прошла волна, какая обычно бывает у человека от вздоха, и я почувствовала влечение, меня притягивало к нему лёгкими, едва заметными толчками.
Странно, но страха я не испытала. Следуя за магнитным притяжением, я подошла почти вплотную и, наконец, поняла: с тем, что можно назвать искусственным, здесь нет ничего общего. Судя по внешнему виду, данному сооружению был не один век, и странно было бы предположить, что в создании этого каменного исполина мог участвовать человек, не оснащённый какими-то специальными возможностями. Любопытство исследователя постепенно одерживало верх над здравым смыслом. К своему собственному удивлению я не собиралась никуда уходить. Наоборот, я вдруг почувствовала острую необходимость исследовать и обратную сторону грота.
Скользя по влажной от мерцающей в лучах солнца росы траве, я медленно, держась за камни, стала его обходить. Оказавшись с другой стороны, я с удивлением обнаружила, что обратная сторона грота выглядит точно так же, как и лицевая его сторона, с точностью до зеркального отражения деталей: симметрия камней, тёмные подтёки на двери и тяжёлое кованое кольцо, служившее дверной ручкой. Когда я смотрела на дверь со стороны дороги, ручка была слева, с этой стороны она была справа. Создавалось впечатление, что если я сейчас открою эту дверь, то снова окажусь на шоссе около скучающего без меня автомобиля. Чтобы не проделывать казавшийся бессмысленным путь, я решила сократить расстояние, пройдя грот насквозь, и потянула за кольцо. Несмотря на то что было раннее утро и солнечные лучи не попадали на скрытую в толще камней тёмную ручку, она оказалась тёплой, и у меня возникло ощущение лёгкого рукопожатия.
Дверь не открылась, и я уже, было, хотела вернуться на шоссе тем же путём, каким пришла, как вдруг перед моими глазами будто бы кто-то ещё раз прокрутил плёнку из когда-то давно увиденного сна. Его обрывки всплывали в памяти разрознено: летящая по мокрому шоссе машина, красивый и таинственный каменный грот (не помню, подходила ли я к нему во сне), а дальше… Я силилась вспомнить, что же было дальше, изо всех сил напрягая память, как вдруг почувствовала лёгкое струящееся тепло, поднимающееся от кончиков пальцев, касающихся кольца. Словно кто-то пытался помочь мне восстановить в памяти, что же было дальше там, во сне. И, наконец, в моей голове словно стёрли туман.
Утро, быстрый бег машины по шоссе. Потом идеальный асфальтовый настил поменялся, по всей видимости, шли ремонтные работы. Но я хорошо помнила, что мне не снилось ощущение опасности, даже когда машину начало подбрасывать на тяжёлых бетонных плитах. Впереди за коротким прямым отрезком, следовавшим за извилистыми закоулками шоссе, шёл мост, перекинутый через неглубокую речку. Я закрыла глаза и ещё раз увидела его невысокую решётчатую белую ограду и свою машину, пробивающую эту ограду после головокружительного вальса на скользкой поверхности моста. В этом во всём было одно но. Я проезжала по нему сотни раз, и прекрасно помнила этот мост. Он был точно такой же, как во сне, только ограда его была не белая, а чёрная.
Шаря по дальним уголкам своей памяти и собирая обрывки сна, я видела, как моя машина летит вниз, но не помнила удара. Сквозь какую-то пелену видела машину спасателей, но не могла понять, откуда она взялась.
Дальше кадры замелькали быстрее: носилки, лежавшие под наклоном на крутом берегу реки, меня опускают на них четыре пары осторожных рук, на моей шее защелкивается фиксирующий воротник.
Я прикрыла глаза, что-то мешало мне вспомнить всё до конца. Я снова видела склонённые надо мной лица четырёх людей в светло-зелёной спецодежде. Вот один из них делает шаг назад, и сквозь какую-то пелену проступает ещё одно лицо. Наконец-то я вижу его отчётливо: невероятно красивое, обрамленное светлыми вьющимися волосами, касающимися плеч, с глазами, искаженными болью, источающими сострадание, глазами, цвета светлеющего у горизонта неба.
Теперь я вспомнила всё. Магия вернувшегося сновидения оставила меня, и я открыла глаза, чувствуя лёгкую дрожь в ногах. Тяжёлое дверное кольцо, которое я всё ещё сжимала онемевшими пальцами, не позволило мне упасть. Только сейчас я почувствовала, что дверная ручка остыла. Словно закончился сеанс получения информации. Я разжала пальцы, с трудом приходя в себя после увиденного. Ватные, утратившие привычную лёгкость ноги вынесли меня на шоссе. Чувствуя, что падаю, я двумя руками ухватилась за капот машины. Медленно передвигая руки, я добралась до правой передней двери и практически упала на сиденье. Я не проезжала по этой дороге около месяца и не знала наверняка, проводились ли сейчас на ней какие-то ремонтные работы. Но, если верить сну, то примерно через два километра, меня поджидает катастрофа.
Моё состояние вряд ли можно было объяснить маловразумительным дежавю, скорее это было похоже на предупреждение. Впрочем, если бы я сама не писала фантастических романов, вряд ли я смогла бы поверить в реальность происходящего.
Страх оглушил меня вместе с внезапно нагрянувшей тишиной умолкнувшего леса. Не в силах сделать лишнее движение и перебраться на водительское кресло, я дотянулась до автоматического блокиратора всех дверей. Мягкий щелчок не добавил мне уверенности. Я не чувствовала себя в безопасности, наоборот, всё моё существо сковало ощущение паники. Отдышавшись, я решила позвонить сестре и попросить её забрать меня отсюда, а также выяснить у неё, замечала ли она в нашем девственном лесу этот таинственный грот. Я достала из сумки мобильный телефон.
Стараясь не поворачивать головы, я нажала на кнопку автоматического вызова сестры. Экран засветился и погас, вызова не последовало. Я повторила попытку. Безуспешно, кнопки не работали. Сделав усилие над собой, я ещё раз посмотрела вправо. Грот был на месте, но уже соответствовал виду прекрасного и холодного каменного сооружения.
Я невольно залюбовалась. «Может быть его стоит сфотографировать?» – подумалось вдруг. Почему-то меня заботила мысль о том, что этой таинственной сказочной красоты так никто и не увидит. Мне были необходимы документальные доказательства существования грота, в реальности которого я сама начинала сомневаться. О том, чтобы мне на слово поверил ещё кто-то, я даже не помышляла. Я попробовала реанимировать телефон и настроить его на функцию фотографирования.
Сначала мне даже показалось, что это удастся. Я приоткрыла окно и поднесла к образовавшейся щели аппарат, но, увы, мелькнув слабеющим неоновым светом, телефон окончательно выключился. Что-то в его поведении настораживало, так как индикатор показывал, что батарейка полностью заряжена.
