banner banner banner
Мемуары Муми-папы
Мемуары Муми-папы
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Мемуары Муми-папы

скачать книгу бесплатно

Мемуары Муми-папы
Туве Марика Янссон

Муми-тролли (новый перевод) #4
Однажды летом, в самую жару, Муми-папа умудрился простудиться. Никогда не знаешь, чем закончится простуда – особенно если подхватил её впервые в жизни, – так что лучше заранее позаботиться о том, чтобы остаться в памяти грядущих поколений. А ведь до того как сделаться почтенным отцом семейства, Муми-папа был искателем приключений, бороздил речные и морские просторы на корабле с поэтичным названием «Морзкой оркестор», жизнь его была полна невероятных происшествий, трагических поворотов и героических деяний. Чтобы поведать обо всём этом, простуженный Муми-папа начинает писать мемуары, которые, вне всякого сомнения, послужат отрадой и уроком его потомкам (а заодно и нам с вами).

Книга, которую вы держите в руках, – настоящее событие. Впервые за долгие годы весь цикл о муми-троллях заново переведён на русский язык! Тем, кто уже знаком с обитателями Муми-долины, будет любопытно по-новому взглянуть на их приключения. А тем, кому первая встреча со сказочным миром Туве Янссон только предстоит, можно лишь по-хорошему позавидовать!

Туве Янссон

Мемуары Муми-папы

Tove Jansson

MUMINPAPPANS MEMOARER

Copyright © Tove Jansson 1950 Moomin Characters ™

All rights reserved

Иллюстрации в тексте и на обложке Туве Янссон

© М. Людковская, перевод, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа

Азбука-Аттикус“», 2018

Издательство АЗБУКА®

* * *

Пролог

Однажды, когда Муми-тролль был совсем ещё маленький, его папа подхватил страшную простуду – прямо среди жаркого лета. Папа ни за что не хотел пить молоко с мёдом и луком и соблюдать постельный режим. Он сидел на садовых качелях, без конца сморкался и жаловался, что сигары стали невыносимо гадкие на вкус. На траве вокруг валялись носовые платки, которые мама время от времени собирала в маленькую корзинку и уносила в дом.

Насморк никак не проходил, а только становился всё хуже, и тогда папа перебрался на веранду в кресло-качалку, спрятал нос в одеяло, а мама замешала ему большую порцию горячего тодди[1 - Тодди – горячий чай с мёдом и пряностями, куда добавляют чего-нибудь горячительного, например рома. (Примеч. ред.)] с ромом. Но было поздно. Тодди показался ему таким же противным, как молоко с луком, и, махнув на всё лапой, Муми-папа отправился спать в северную мансарду. Папа ни разу в жизни не болел и поэтому отнёсся к своему недугу крайне серьёзно.

Когда не на шутку разболелось горло, Муми-папа послал за Муми-троллем, Снусмумриком и Сниффом и собрал всех у своей постели. Он просил их не забывать, что им выпало жить бок о бок с настоящим искателем приключений, а потом велел Сниффу принести ему трамвайчик из морской пенки[2 - Морская пенка – такой камень, шелковистый на ощупь и очень лёгкий. Он не тонет в воде и бывает белый, серый или розовый. (Примеч. ред.)], который стоял на комоде в гостиной. Правда, к этому времени Муми-папа так осип, что никто не понял, что он хотел сказать.

Подоткнув больному одеяло, сказав все необходимые слова утешения и сочувствия, а также выдав ему карамельки, аспирин и интересные книжки, домочадцы снова вышли на солнце.

Папа лежал в постели и злился, пока не уснул. Когда он проснулся ближе к вечеру, горло отпустило, но он всё ещё злился. Папа позвонил в колокольчик, стоявший у кровати на тумбочке, и Муми-мама немедленно поднялась к нему и спросила, как он себя чувствует.

– Отвратительно, – сказал папа, – но лучше бы ты сейчас проявила интерес к моему трамвайчику из морской пенки.

– Ты имеешь в виду статуэтку в гостиной? – удивилась мама. – А что с ней такое?

Папа сел.

– Ты что, правда не знаешь, какую важную роль этот трамвайчик сыграл в моей жизни? – спросил он.

– Кажется, ты выиграл его в лотерею или что-то вроде того? – отозвалась мама.

Папа покачал головой, высморкался и вздохнул.

– Так я и думал, – сказал он. – А вдруг бы я сегодня утром умер от простуды? Никто из вас так бы и не узнал историю моего трамвайчика. Да и не только трамвайчика – подозреваю, так же обстоит дело и с массой других наиважнейших вещей. Сколько я вам ни рассказывал о своей юности, вы, конечно же, всё позабыли.

– Кое-какие детали и правда стёрлись, – призналась мама. – Память со временем становится так ненадёжна… Не хочешь пообедать? У нас сегодня летний суп из овощей и кисель.

– Фу, как скучно, – мрачно сказал Муми-папа, отвернулся к стенке и надрывно закашлял.

Муми-мама какое-то время молча смотрела на него.

– Послушай, дорогой, – вдруг сказала она. – Я тут прибирала на чердаке и нашла большую тетрадь. А что, если тебе написать книгу о своей юности?

Папа ничего не ответил, но кашлять перестал.

– Это было бы так кстати – особенно сейчас, когда ты болен и не можешь выходить на улицу, – продолжила мама. – Кажется, это называется муми-ары, да? Когда пишут о своей жизни?

– Мемуары, – поправил её папа.

– А потом ты бы мог читать нам вслух всё, что сочинил. Скажем, после завтрака и после обеда.

– Это так быстро не делается, – проворчал папа, скинув с себя одеяло. – По-твоему, это легко – написать книгу? Я не прочту вслух ни слова, пока не допишу главу до конца, и сперва я буду читать тебе, а потом уже всем остальным.

– Как скажешь, дорогой, – ответила мама и пошла на чердак искать тетрадь.

– Как он себя чувствует? – спросил Муми-тролль.

– Уже лучше, – ответила мама. – Но прошу вас, не шумите, потому что сегодня твой отец начинает писать мемуары.

Вступление

Я, отец Муми-тролля, сижу у окна, глядя, как светлячки вышивают тайный узор на чёрном бархате вечернего сада. Недолговечные росчерки короткой, но счастливой жизни!

Глава семейства и домовладелец, я с грустью оглядываюсь назад, на свою бурную молодость, о которой задумал написать, и перо неуверенно дрожит в моей лапе.

Однако приведу здесь мудрое высказывание другого великого мыслителя, придающее мне храбрости в моём начинании: «Каждый, кем бы он ни был, совершивший какое-либо достойное – или кажущееся достойным – деяние, если он добродетелен и правдив, должен собственноручно описать свою жизнь, однако начинать это предприятие следует не раньше, чем он достигнет сорока лет»[3 - Здесь Муми-папа приводит цитату из автобиографии Бенвенуто Челлини – знаменитого скульптора и ювелира эпохи Возрождения. (Примеч. пер.)].

Я, несомненно, совершил много достойных деяний, и ещё больше таких, которые кажутся мне достойными. Я весьма добродетелен и правдив, если только правда не слишком скучна (а сколько мне лет, я забыл).

Да, я поддался уговорам близких и соблазну рассказать о себе, ибо, честно скажу, стать автором, чьи труды будут читать во всей долине, – невероятно заманчиво.

Так пусть сии скромные записки послужат отрадой и уроком всем муми-троллям, в особенности же моему сыну. Моя память, некогда ясная, к сожалению, уже изменяет мне. Но за исключением отдельных незначительных преувеличений и неточностей, которые наверняка лишь украсят эту автобиографию и добавят местного колорита и живости, я ни словом не погрешу против истины.

Дабы не задеть ничьих чувств, я в своём повествовании заменяю порой филифьонок на хемулей, гафс на ежих и так далее, но это никак не помешает проницательному читателю разобраться в подлинных обстоятельствах дела.

Читатель, безусловно, узнает в фигуре Юксаре загадочного отца Снусмумрика и, несомненно, поймёт, что зверёк Снифф – отпрыск Шусселя.

О ты, малое неразумное дитя, склонное видеть в отце своём личность серьёзную и почтенную, прочти этот рассказ о приключениях трёх юношей, впоследствии ставших отцами, и ты увидишь, что все папы похожи (или, во всяком случае, были похожи в молодости).

Считаю своей обязанностью – как перед самим собой, так и перед современниками и потомками – написать о нашей славной, не лишённой безрассудства юности. И мыслится мне, что многие, читая сие сочинение, в задумчивости возденут нос к небу и воскликнут: «Ну и муми-тролль!» или «Вот это жизнь!» (Ужас просто, до чего это важный и торжественный момент!)[4 - Если вы дочитаете мои мемуары до конца, я бы посоветовал вам вернуться к началу и прочесть их ещё раз. (Примеч. Муми-папы.)]

Наконец, хочу выразить горячую признательность всем, кто в своё время помог превратить мою жизнь в жемчужину, каковой она, несомненно, является, – особенно же Фредриксону, хаттифнатам и моей супруге, несравненной и неповторимой Муми-маме.

    Муми-долина, август.
    Автор

Глава первая,

в которой я повествую о том, как я рос, окружённый непониманием, о первом в моей жизни Происшествии, о страшной ночи в бегах и об исторической встрече с Фредриксоном

авным-давно, унылым и ветреным августовским вечером, на ступенях сиротского муми-приюта была найдена простая плетёная сумка, с какой хозяйки ходят на рынок. В сумке лежал не кто иной, как я, небрежно завёрнутый в старые газеты.

Не правда ли, куда романтичнее было бы уложить меня в маленькую изящную корзинку, выстеленную мягким мхом?!

Меж тем Хемулиха, хозяйка приюта, интересовалась астрологией (исключительно для домашних нужд) и – к чести её надо заметить – выяснила, какие звёзды господствовали на небе в тот день, когда я явился на свет. Звёзды сообщали о рождении незаурядного и одарённого муми-тролля, и Хемулиха забеспокоилась, что я доставлю ей слишком много хлопот (у гениев вообще не лучшая репутация, хотя лично меня это никогда не смущало).

Удивительная вещь – расположение звёзд! Родись я на час-другой раньше, и быть бы мне азартным картёжником; а те, кто родился на двадцать минут позже меня, обнаружили в себе неодолимое призвание играть в духовом оркестре. (Советую всем папам и мамам, прежде чем зачинать дитя, лишний раз подумать и произвести самые тщательные подсчёты.)

Как бы то ни было, когда меня достали из сумки, я трижды чихнул – причём весьма решительно. Полагаю, это что-нибудь да значило!

Хемулиха капнула мне на хвост сургуча и отпечатала на нём магическую цифру тринадцать, ибо до моего появления в приюте содержалось двенадцать найдёнышей. Все они были одинаково серьёзны, аккуратны и послушны, потому что, к сожалению, Хемулиха мыла их чаще, чем обнимала (цельность её натуры заключалась в отсутствии тонких душевных проявлений). Дорогие читатели, представьте себе муми-дом, в котором все комнаты тянутся ровными рядами, все прямоугольные и все до единой выкрашены в грязно-жёлтый цвет. Не верите? Во всех муми-домах всегда полно самых неожиданных закутков и тайных комнат, лестниц, балконов и башенок, скажете вы. Во всех, но только не в этом! Хуже того: здесь не позволялось вставать ночью, чтобы поесть, поболтать или прогуляться! (Нас даже в уборную не хотели выпускать!)

Мне нельзя было приносить домой и держать под кроватью симпатичных букашек! Есть и мыться полагалось только в строго определённое время! А здороваясь, надо было держать хвост под углом в сорок пять градусов! Можно ли говорить об этом без слёз?!

Я частенько стоял перед маленьким зеркалом в прихожей и вглядывался в грустные голубые глаза по ту сторону стекла, пытаясь постичь тайный смысл своего существования. Спрятав мордочку в лапах, я повторял со вздохом: «Совсем один!», «О жестокий мир!», «От судьбы не уйти!» и другие печальные слова – до тех пор, пока мне не становилось легче.

Я был очень одиноким муми-ребёнком, что часто случается с талантливыми самородками. Никто меня не понимал, и меньше всех – я сам. Конечно, я видел разницу меж собой и другими муми-детьми. По большей части она заключалась в прискорбном отсутствии у них всякой пытливости ума и умения удивляться.

Я, к примеру, мог спросить Хемулиху:

– Почему всё устроено именно так, а не наоборот?

– Наоборот! – хмыкнула Хемулиха. – Ещё чего не хватало. Можно подумать, нам плохо живётся!

Она никогда ничего мне толком не объясняла, и я всё больше уверялся в том, что она просто предпочитает не думать о таких вещах. «Что и когда?» и «Кто и как?» – пустые для хемулей слова. Я спрашивал её, например, почему я – это я, а не кто-то другой.

– Это большое несчастье для нас обоих! Ты помылся? – вот что на этот важный вопрос отвечала мне Хемулиха.

Но я не отставал:

– Но почему вы, тётя, именно хемуль, а не муми-тролль?

– Мои мама и папа были хемулями, хвала распорядку, – отвечала она.

– А их папы и мамы? – не унимался я.

– И они тоже! – выкрикнула Хемулиха. – И их папы и мамы тоже, и все их мамы и папы, и так далее, и так далее без конца, а теперь иди мойся, потому что я начинаю нервничать!

– Какой ужас. Неужели они никогда не кончаются? – спросил я. – Ведь где-то же были первые папа и мама?

– Это было так давно, что уже не важно, – сказала Хемулиха. – И почему это, интересно, мы должны кончаться?

(Смутное, но навязчивое предчувствие подсказывало мне, что та цепочка мам и пап, которая имела отношение непосредственно ко мне, была не самой заурядной. Я бы не удивился, узнав, что меня нашли в пелёнке с вышитой королевской короной. Но увы! Это была лишь старая газета.)

Как-то раз мне приснилось, что, здороваясь с Хемулихой, я держу хвост под неправильным углом, а именно в семьдесят градусов. Я рассказал ей о своём приятном сне и спросил, не сердится ли она.

– Сны – чепуха, – отрезала Хемулиха.

– Как знать, – возразил я. – А что, если тот муми-тролль, который мне приснился, – настоящий, а тот, что стоит здесь, – просто сон?

– К сожалению, это не так. Ты существуешь, – вздохнула Хемулиха устало. – Всё, мне некогда! У меня от твоих вопросов голова трещит! Что из тебя вырастет в этом нехемульском мире?

– Я буду знаменит, – серьёзно объяснил я. – А ещё я построю приют для маленьких хемулят. И разрешу им есть бутерброды с патокой прямо в постели, а под кроватью держать ужей и скунсов!

– Хемулята на это никогда не согласятся, – сказала Хемулиха.

К сожалению, я думаю, что она права.

Так и протекало моё раннее детство – в постоянном и тихом изумлении. Я только и делал, что удивлялся да повторял свои «Что где?» и «Кто как?» Хемулиха и её послушные найдёныши старались избегать меня, от слова «почему» им, видимо, делалось не по себе. А я бродил в одиночестве по голому пустынному берегу близ приюта и размышлял о паучьих сетях и звёздах, о мелкой живности с закрученными хвостами, копошившейся в лужах, и о ветре, который всегда дул с разных сторон и никогда не пахнул одинаково. (Как я узнал позже, одарённый муми-тролль всегда изумляется тому, что другим представляется очевидным, и не находит ничего удивительного в том, что удивляет муми-тролля обычного.) Это было время меланхолии.

Однако вскоре произошли некоторые перемены. Я задумался о форме собственного носа. Махнув лапой на равнодушное окружение, я стал всё больше размышлять о себе и находил это времяпровождение завораживающим. Я перестал задавать вопросы, вместо этого меня охватило желание говорить о том, что я думаю и чувствую. Но, увы, кроме себя самого, я не был никому интересен.

А потом наступила весна, сыгравшая столь важную роль в моём развитии. Сперва я и не понял, что она пришла лично ко мне. Я слышал, как пищат, жужжат и бормочут все те, кто пробуждается от зимней спячки и торопится встречать весну. Я видел, как спешат пробиться из земли побеги на идеально симметричном огороде Хемулихи, как они вытягиваются от нетерпения. По ночам пели новые ветра. И запахи стали другими. Пахло переменами. Я водил носом и принюхивался, лапы у меня болели, оттого что так быстро росли, но я пока ещё не понимал, что всё это происходит только ради меня одного.

И вот однажды, ветреным утром, я наконец это почувствовал… Да-да, я попросту это ощутил. И сразу поспешил к морю, которое Хемулиха не любила и потому ходить туда всем запрещала.

У моря меня ждало важное открытие. Впервые в жизни я увидел себя в полный рост. Гладкая блестящая льдина была куда больше, чем зеркало в прихожей у Хемулихи. Я видел, как над моими аккуратными навострёнными ушками пролетают весенние облака. Наконец-то я смог оглядеть всю свою мордочку и её крепкое, ладное продолжение до самых лапок. Единственное, что меня слегка разочаровало, – это они, лапки. Было в них что-то беспомощное и детское. Но, подумал я, быть может, со временем это пройдёт. Ведь моё главное достоинство, вне всяких сомнений, – это голова. Что бы я ни делал, другим со мной никогда не будет скучно. А на лапы мои никто и внимания не обратит. Зачарованный, я смотрел на своё отражение. Чтобы получше разглядеть его, я лёг животом на лёд.

Но в тот же миг я исчез. Осталась лишь зелёная мгла, которая уходила вниз, всё глубже и глубже. В чужом, тайном подлёдном мире двигались нечёткие тени, опасные и манящие. У меня закружилась голова, и я подумал: а что будет, если рухнуть туда? Вниз, к этим странным теням…

Эта мысль была столь ужасна, что я снова повторил её про себя: глубже, глубже… И никогда уже не подняться… Всё вниз, вниз и вниз.

Это меня страшно взволновало. Я встал и немного попрыгал – проверить, выдержит ли лёд. Лёд был крепкий. Тогда я решил посмотреть, что будет, если я пройду ещё дальше. Но дальше лёд не выдержал.

Я вдруг по уши провалился в холодную зелёную воду. Я болтал своими беспомощными лапками над бездонной и опасной мглой, а по небу летели облака – так спокойно, будто ничего и не случилось.

А что, если одна из грозных подлёдных теней меня сожрёт?! Отхватит одно ухо, принесёт его домой своим деткам и скажет: «Ешьте скорей, пока не остыло! Это самый настоящий муми-тролль, редкий улов!» Или вдруг меня прибьёт к берегу, с трагическим пучком водорослей за ушами, и Хемулиха будет плакать и каяться, и твердить всем своим знакомым: «Ах, это был такой необычный муми-тролль! Жаль только, я не понимала этого раньше…»

Я уже представлял себе собственные похороны, когда вдруг почувствовал, как что-то легонько щиплет меня за хвост. Каждый, у кого есть хвост, знает, с какой бережностью следует обращаться с этим особенным украшением нашего тела и как чувствительно оно к любой опасности и грубости. Очнувшись от грёз, я приготовился действовать. Я решительно вскарабкался на льдину и добрался до берега. Там я сказал себе: это было Происшествие. Первое в моей жизни. Теперь я больше не могу оставаться у Хемулихи. Я возьму свою судьбу в собственные лапы!

Весь день я дрожал, но никто не спрашивал меня почему. И это лишь укрепило мою решимость. В сумерках я порвал простыню на длинные полосы, сплёл из них верёвку и привязал её к подоконнику. Послушные найдёныши внимательно за мной наблюдали, но ничего не говорили, что весьма меня задело. После вечернего чая я написал прощальное письмо, предварительно хорошенько его обдумав. Письмо было простое, но полное внутреннего достоинства. Вот как оно звучало:

Дорогая Хемулиха!

Я уверен, что меня ждут великие дела, а жизнь муми-тролля коротка. Поэтому я ухожу, прощайте. Не скорбите обо мне, я вернусь, увенчанный славой!

P. S. Я взял банку тыквенного пюре из Ваших запасов.